Он нагнулся и поцеловал ее холодные губы. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
— Я только хотела, чтобы вы знали, что я уже не ребенок, — смущенно сказала она.
Лиза открыла дверь в комнату Николая.
— Коля, Коля, иди кофе пить.
Николай завязывал перед зеркалом галстук. Он недовольно обернулся к сестре.
— Ты когда вчера вернулась?
— Совсем не поздно. И тебе похвалить меня следует, а не дуться. Поздравь меня — у меня собственный автомобиль.
— Откуда?
— В меня влюблен англичанин, у него «Бьюик». Если у него, значит, у меня. Он богатый. Ты бы видел, сколько у него денег в бумажнике.
— Ты не врешь, Лиза?
— Нет. Я тебя сегодня познакомлю с ним, если будешь милый. — Ну идем, — она побежала вперед, перепрыгивая через ступеньки.
Перед белой дверью они остановились.
— Слушай, Коля, не проговорись у нее.
— Ну вот еще.
Лиза постучала и сейчас же, не дожидаясь ответа, вбежала в комнату и прыгнула на кровать.
— Здравствуй, здравствуй, Наташа.
Наталия Владимировна освободила руки из-под кружевных простынь и обняла Лизу.
— Здравствуй, моя птичка. Здравствуй, Коля.
Она нежно поцеловала их обоих. Лиза взмахнула в воздухе ногами и, откинув одеяло, легла в постель рядом с Наталией Владимировной.
— Я хочу спать, спать, — по-детски капризно проговорила она, целуя Наталию Владимировну. — Я хочу спать с мамочкой.
Наталия Владимировна испуганно обернулась. Но дверь была закрыта.
— Можно? Никто, никто не услышит, — крикнул Коля. — И я хочу к тебе, мамочка, — он тоже взобрался на кровать и обхватил мать руками за шею. — Все для Лизы. А мне что останется?
Наталия Владимировна, смеясь, отбивалась от них.
— Тише, тише. Ну, милые, ну, маленькие мои, тише.
Но они, не слушая, целовали и тормошили ее. Горничная внесла кофе. Лиза и Коля уселись на краю постели. Наталия Владимировна налила им кофе.
— Мама, пенки, — капризничала Лиза, и Наталия Владимировна с довольной улыбкой выловила пенку.
— Ну, теперь пей, птичка.
— Мама, дай твой сухарик. Твой вкуснее.
Наталия Владимировна, смеясь, отдала сухарь.
— Ну как, мои маленькие, — она погладила Колю по голове. — Хорошо тебе тут? Много бегаешь? Крабов ловишь?
— Угу, ловлю, — ответил он с полным ртом.
Конечно, следовало бы объяснить маме, что в Биаррице крабов нельзя ловить, оттого что их нет, но мама никогда не бывает на пляже, и в ее представление о том, как ее маленькие дети проводят время на море, непременно входила ловля крабов. Ее маленькие дети, которые ложатся в девять часов вечера и читают сказки Андерсена перед сном. Они все-таки были ужасно большие, ее дети, они ужасно старили ее, и она никогда ни за что не призналась бы, что она их мать. Она их кузина, они сироты. Потому она их и воспитывает.
Лиза потянулась к сахарнице и ударилась о стол.
— Я ушибла локоток, мамочка, больно.
Наталия Владимировна погладила ее руку, подула на нее, поцеловала.
— Не больно, Лизочка, локотку не больно. А гадкий стол мы сейчас стукнем, чтобы он не смел обижать мою Лизочку.
На кресле, возле постели, лежала розовая шелковая рубашка. Лиза взяла ее и, проводя пальцами по нежному, скрипящему шелку, задумалась. Глаза ее сузились от удовольствия.
— Мама, подари, — вдруг нерешительно попросила она.
— Подарить рубашку? Но зачем тебе?
Лиза покраснела.
— Пожалуйста, мне так хочется.
— Но на что? — удивилась Наталия Владимировна. — Кукле платье шить?
— Да, да, — обрадованно подхватила Лиза. — Кукле платье. Такое в оборочках.
— Бери, если хочешь.
В дверь постучали.
— Можно к тебе, Наташа?
Наталия Владимировна быстро, по-заговорщически, взглянула на детей и прижала палец к губам.
— Входи, Таня, — крикнула она.
Вошла Солнцева, подруга Наталии Владимировны.