— Ты говоришь, надо ехать?
— Непременно.
Наталья Владимировна послушно встала, подняла шляпу с пола и, не глядя в зеркало, надела ее. Потом села в кресло, натянула чулки.
— Он такой страшный. Я испугалась, — говорила Солнцева.
Наталья Владимировна молча накинула шубу и заправила волосы под шляпу.
— До свидания, Таня. До свидания, Лизочка.
На пороге она остановилась.
— Ах, как я устала.
Лиза обняла мать и вдруг, сама не понимая, что делает, перекрестила ее.
— Что это? Зачем? — удивилась та и, запахивая шубу, медленно вышла в прихожую. —
Довольны? Добились своего? — изменившимся злым голосом сказала она.
Кролик крепко взял ее под руку, будто боялся, что она убежит.
— Такси ждет.
Она протянула ему зонтик.
— Откройте.
Они спустились по мокрым ступенькам в мокрый сад. Кролик судорожно держал в вытянутой руке зонтик, балансируя и скользя по мокрой земле, как канатная танцовщица. Они сели в такси.
— Отодвиньтесь. Вы мокрый.
Наталья Владимировна спрятала лицо в широкий меховой воротник. Кролик молчал. Такси остановилось перед маленьким отелем с мигающей вывеской. Она подняла брови.
— Это еще что? Куда вы меня привезли?
— Идем.
Она пожала плечами.
— Вертеп какой-то.
Она брезгливо ждала, пока Кролик вел переговоры с слугой.
— Комната 25. Третий этаж. Лифт не действует.
— Этого не хватало. Ну, все равно. Только поскорей!
Она запахнула шубу и стала быстро подниматься. За ней, тяжело дыша, бежал Кролик.
На площадке он остановился, переводя дыхание.
— Тут.
Слуга стал деловито снимать пикейное одеяло с кровати.
— Не надо. — Кролик махнул на него рукой. — Идите.
Ключ щелкнул в замке. Кролик повернулся к Наталии Владимировне.
— Теперь, — сказал он.
Она стояла перед ним в черной шубе, усталая и несчастная. Из-под шляпы выбивались незавитые пряди. Глаза смотрели зло и равнодушно. Бледные ненамазанные губы презрительно кривились.
— Теперь? — повторила она брезгливо.
«Да ведь она некрасива, как я не замечал, — вдруг подумал он. — Из-за этой некрасивой женщины я так мучился и умру. Она некрасива, — он хотел ухватиться за эту мысль, как за спасительный круг. — Она некрасива, и значит я напрасно мучился. Она — некрасива, и тогда не надо…»
Он пристально и жадно смотрел на нее. Она некрасива, и значит он свободен. Он может открыть дверь и уйти и никогда больше не вспоминать о ней. Он свободен, раз она некрасива.
— Что же? — спросила она. — Мы так и будем стоять, мы так и будем молчать? Для этого вы меня сюда притащили?
От звука ее резкого, злого голоса сердце Кролика задрожало знакомой рабской дрожью.
«Свободен? Нет, он не свободен. Пусть она некрасива, пусть, это ничего не меняет. Надо кончать, — вспомнил он. — Ведь он решил это еще там, в ресторане. Надо кончать».
Он расстегнул пальто неслушающимися пальцами, засунул руку в карман.
— Я убью тебя, — крикнул он визгливо и навел на нее револьвер.
Она не двинулась, она удивленно смотрела на него, и в глазах ее не было страха.
— Что же? Убей меня, — вдруг тихо сказала она. — Убей меня!
Она распахнула шубу на груди и подняла голову, чтобы ему легче было целиться.
Если бы она испугалась, если бы она протянула руки, если бы она отступила на шаг, он выстрелил бы. Но она стояла не шевелясь.
«Почти в упор, — смутно подумал он, — прямо в сердце. А потом себя».
Но рука дрожала, и пальцы стали вялыми и слабыми.
Он опустил голову, револьвер со стуком упал на пол.
— Не могу, — сказал он глухо.