— Ты стал совсем чужой.
Он покачал головой.
— Нет, Лиза.
Ей уже не было весело. Она подняла книги.
— У меня никого нет, кроме тебя, — тихо сказала она, краснея от стыда и быстро прошла вперед.
Перед камином в ее комнате были уложены дрова.
Лиза села на ковер.
— Ну, помоги мне. Чтобы жарко было.
Андрей встал на колени рядом с ней.
— Подожди, не бросай поленья. Надо раньше бумагу.
Он зажег спичку. Лиза смотрела в камин.
— Я люблю огонь. Ну, положи же еще дров.
— Довольно. Дай разгореться. И так тепло будет.
Она стала бросать дрова. Глаза ее расширились от удовольствия. Щеки покраснели.
— Довольно, довольно.
Но она, не слушая, продолжала бросать.
— Как костер, — она все смотрела на огонь. — Знаешь, я хотела бы, чтобы меня сожгли. Коля всегда говорит, что, если бы я жила в средние века, меня бы сожгли на костре как ведьму.
— Ну нет. Ты бы скорее тогда монахиней была. У тебя такие глаза. А может быть, и монахиней и ведьмой вместе.
Лиза захлопала в ладоши.
— Вот было бы чудно. Целый день молиться и ничего не есть, стоять на коленях в черном платье с крестом на груди, а ночью летать на метле на шабаш, — она вскочила верхом на кочергу. — Гар, гар, лечу снизу вверх, не задевая, — громко крикнула она. Красный отсвет огня падал на нее.
Андрей вздрогнул.
— Перестань, ты настоящая ведьма.
Она коротко рассмеялась и снова стала подбрасывать дрова в огонь.
— Знаешь, — сказал он, — если уж ты такая, тебе бы следовало писать стихи.
Лиза покачала головой.
— Не хочу. Стихи пишут теперь только глупые или старики.
— Смешная ты, Лиза. Как будто не все равно, раньше или теперь. А что же, по-твоему, теперь надо делать?
Лиза подняла к нему голову.
— Надо жить и ни о чем не мечтать.
Он смотрел на ее бледное лицо, на ее светлые прозрачные глаза.
— Тебе должно быть это нелегко?
— Ну, легко, не легко, а надо, — она презрительно пожала плечом и отвернулась. — Очень жарко. Давай пересядем на диван.
Андрей сел рядом с ней. Они помолчали.
— Как быстро темнеет. Нет, не зажигай света, Андрей, так приятнее.
Дрова трещали в камине. Красный отблеск огня падал на диван, на Лизу. Она протянула руки к огню.
— Знаешь, Андрей, я все думаю, — начала она медленно. — Я все думаю, как должно быть тяжело и отвратительно жить, если детство самое лучшее. А дальше будет еще хуже. Я не хочу быть взрослой, — она покачала головой. — И знаешь, мне кажется, я и не буду взрослой.
— Вздор, Лиза. Это оттого, что тебе только четырнадцать лет. Четырнадцать — самый глупый возраст. В марте тебе будет пятнадцать, и сразу станет легче.
Она опять покачала головой.
— Ах, нет, я не верю. Не станет ни легче, ни лучше.
Он ничего не ответил.
— Отчего ты такой грустный, Андрей?
— Я совсем не грустный.
— Нет, грустный. Не спорь. Ты всегда грустный. Вот ты сейчас ужасно похож на грустную хищную птицу. На ястреба, — она взяла его за руку. — Et alors, parce qu’il etait toujours triste on l’appela Tristan, — сказала она медленно и вздохнула. — Отчего ты разлюбил меня, Андрей?
Он поцеловал ее ладонь.
— Я люблю тебя, Лиза.
— Неправда. Ты никогда не приходишь ко мне. Ты все с Колей.
— У нас дела.
— Какие такие у вас дела?
Он наклонился к ней.