— Не бойтесь. Я ничего вам не сделаю.
От выпитого вина стучало в ушах. Чего ей бояться? И как не хочется говорить. Так хорошо лежать молча.
Она снова улыбнулась.
— Я не боюсь. Ведь вы женитесь на мне.
Конечно, можно было не говорить. И так все понятно. И она поудобнее вытянулась на диване.
Но Старк молчал. Она удивленно открыла глаза. Она была так уверена в ответе.
— Нет, — он поцеловал ее руку. — Я не хочу вас обманывать. Я не могу жениться на вас.
— Не можете? — она приподнялась, придерживая на груди расстегнутое платье.
Они молча вышли из ресторана и сели в автомобиль.
— Послушайте.
Она, не отвечая, глядела в сторону.
— Послушайте. Ведь это же ребячество. Потом вам самой будет смешно. И зачем вам это? Я не люблю мою жену, но все же она моя жена.
— Ах, молчите, пожалуйста. Мне нет дела ни до вас, ни до вашей жены. Вы мне отвратительны.
— Отвратителен? — он рассмеялся. — Как вам будет угодно. По мне, очень жаль, что все так глупо вышло.
На перекрестке камьонетка[58] пересекла им дорогу. Она летела вовсю. Старк едва успел затормозить.
— Не соблюдают правила езды, — проворчал он. — Скажите, — они въезжали в ворота парка, — а две тысячи вас не устроят?
Автомобиль остановился. Ася спрыгнула на землю и, не прощаясь, стала подниматься по лестнице.
— Мика, — она с шумом открыла дверь. — Мика, мы уезжаем завтра.
Мика протирала глаза.
— Уезжаем? Зачем? — и быстро отвернулась, чтобы Ася не заметила царапины на ее лице. Конечно, она поколотила Поля. Будет он ее помнить. Но ведь Ася не поймет, что это было необходимо.
— Вставай, помоги мне укладываться.
Ася, как была в шляпе и пальто, нагнулась над чемоданом.
— Достань белье. Да поворачивайся.
— Чулки, рубашки, носовые платки, — взволнованно и быстро говорила она, укладывая вещи.
Сонная Мика возилась у шкафа, стараясь отцепить платья. Ася сердится. Что с ней?
Деревянная картонка вдруг с грохотом полетела вниз.
— Весь дом разбудишь. Ничего не умеешь! — Ася захлопнула чемодан. — Ложись! Завтра кончим.
Испуганная Мика тихо забралась в кровать. Она ничего не понимала, но спать так хотелось.
Ася потушила свет. Мика слышала, как она беспокойно ворочалась.
— Ася, что с тобой? Ася?
Молчание.
— Ася. Дать тебе воды? Ты плачешь?
— Убирайся к черту! Я не ты, чтобы реветь, — и, отвернувшись к стене, Ася громко всхлипнула.
Мика натянула одеяло на голову, стараясь не слушать. Ей было жаль сестру, но спать так хотелось.
Они были одни в купе. Ася сидела в углу, расстроенная и подурневшая.
— Ася, когда мы приедем?
— Завтра в час.
— А там жарко?
— Да, да… Не приставай. Иди в коридор.
Мика смотрела в окно на горы. «Когда с ними увидишься? До свидания! До свидания! А я еду в Канны. И буду купаться в Средиземном море». Прислонившись к косяку окна, она стала слушать колеса. Колеса, совершенно, как когда-то в России, серьезно и степенно спрашивали: «Вы куда? Вы куда?» На что гайки, тормоза и оси скороговоркой отвечали тонкими голосами: «Едем, едем, не доедем. Едем, едем, не доедем…»
Стало темнеть. В коридоре зажгли свет.
— Мика, иди спать.
Мика снова в купе.
— Ася, я так рада.
— Чему ты так радуешься, глупая?
— Как же не радоваться? Ведь мы едем в Канны.
Ася посмотрела на нее сердито.
— Ты не маленькая. Пора бы тебе понять. У нас нет больше денег. Я продала последнее кольцо, чтобы приехать сюда. Если я не выйду замуж до осени, мне нечем будет платить за тебя в пансионе. Ты должна будешь начать служить и останешься недоучкой. А теперь спи. Вот тебе подушка. И пожалуйста, не болтай. У меня болит голова.
Мика проснулась с горьким вкусом во рту. Ее укачало. Вагон трясло и подбрасывало.