Страницы быстро зашуршали.
— Последний поезд в половине одиннадцатого.
Андрей повернул к ней взволнованное лицо. Губы его улыбались. Он взглянул на часы.
— Теперь десять часов, Лиза. У нас целый день впереди, Лиза. Целый день.
Он захлебнулся от волнения.
— Только не думай ни о чем. Забудь. Мы будем целый день вместе.
Он оживленно заходил по комнате.
— Здесь не убрано, прости. Тебе должно быть противно. И электричество, как ночью. Подожди, я сейчас все устрою.
Он открыл окна, толкнул ставни, потушил лампу.
Серое утро заглянуло в комнату. Андрей поморщился.
— Какое дождливое небо и день какой тоскливый. Но подожди.
Он задернул желтые шелковые шторы, и свет сквозь них стал
желтым и теплым.
— Вот и солнце. Видишь? Небо синее, солнце светит, в саду сирень цветет и жаворонки поют, — говорил он быстро. — Тебе не видно оттого, что занавески затянуты. Но если их открыть, станет слишком жарко.
Он, улыбаясь, повернулся к Лизе.
— Вот какой сегодня чудный день. Наш день. Надо быть совсем веселыми, совсем беспечными.
Лиза устраивалась на диване.
— Да. Совсем беспечными. Садись ко мне. Знаешь, сегодня день такой чудный, как тот, когда мы познакомились. Помнишь?
Он сел рядом с ней.
— Конечно, помню. На тебе было белое платье, и волосы распущены, и глаза большие и голубые. Ты мне не очень понравилась, ты была стишком похожа на куклу. Мы играли в теннис, и мяч попал тебе в грудь, и ты вскрикнула. Я подумал: «Вот эту девчонку я полюблю» — и рассердился на себя.
Лиза улыбнулась.
Она вдруг поверила и в солнце, и в жаворонков за окном. Она чувствовала себя веселой и беспечной. Ничего не было, ни настоящего, ни будущего. Ничего, кроме счастливых детских воспоминаний.
— Это было в четверг, в сентябре, в Булонском лесу. Мне было двенадцать лет, — перебила она его. — Ты мне сразу понравился. Ты был такой серьезный. Я даже Колю стала уважать за то, что у него такие товарищи.
Но Андрею тоже хотелось говорить, показать, что и он ничего не забыл.
— Когда меня в первый раз пригласили к вам, я уже был влюблен в тебя.
Они сидели на диване, держась за руки, и говорили быстро, глядя друг другу в глаза.
— Мне показалось, что вы живете очень шикарно. Ты так по-светски поила меня шоколадом и занимала. Я очень смутился. И еще Джим чуть не укусил меня.
— Джим? Ты помнишь Джима?
— А помнишь, как я тебе сказал, что я тебя люблю?
Лиза подняла брови.
— Конечно, помню. Это было, когда Линдберг прилетел[138], в мае, в субботу.
— Да, был такой ветер, и все говорили, что он сломает себе шею, что он сумасшедший. Мы не могли поехать в Бурже. У нас не было денег. Мы ходили вечером по бульварам. Ты ужасно беспокоилась. А когда стало известно, что он прилетел, помнишь, что творилось? Я тебе сказал: «Поздравляю вас, Лиза». Как все кричали, и мы тоже.
Лиза снова улыбнулась.
— Да, мы ужасно кричали.
— Я кричал: «Я вас люблю, Лиза», и ты услышала и ответила: «И я вас люблю, Андрей». Помнишь? И тогда мы в первый раз поцеловались. Помнишь?
— А на следующий день мы купили большой портрет Линдберга и прибили над моей кроватью, чтобы я всегда думала о тебе. Какие мы были глупые.
— Были? Разве мы и сейчас не такие же?
Лиза обняла его.
— Ну конечно. Мы и сейчас такие же. И я так же люблю тебя.
— А я люблю тебя еще больше, Лиза. Знаешь, я всегда любил тебя одну. Только иногда, как это тебе объяснить, иногда мне казалось, что я все это сам выдумал — и тебя, и свою любовь. Как будто тебя вовсе нет. Я смотрел на тебя и не видел, не слышал тебя. Ты не понимаешь?
Лиза сдвинула брови, соображая.
— Нет, не понимаю. Как это?
— Я теперь сам не понимаю. Но тогда это было часто. И несмотря на это, я очень ревновал тебя, — он помолчал немного. — К «нему», — добавил он тихо.
Она покачала головой.
— Не надо об этом. Ты сам говорил, мы такие, как прежде, совсем беспечные, совсем веселые, совсем дети.
— Да, дети. Тебе двенадцать, мне четырнадцать лет, и мы играем в кругосветное путешествие.
Он снова оживился.
— Лиза. Мы в Китае. Как тебе нравится это рисовое поле?
Лиза огляделась.