Андрей щелкнул выключателем в ванной.
— Ну, ты мойся, а я пока приготовлю чай.
Аня разделась и медленно, чтобы не обжечься, села в горячую воду. Ой, как горячо. Ноги сразу покраснели; от этого, как всегда, сделалось весело. Она намылила губку и стала тереть шею.
«…Какой Андрей хозяйственный! Сколько губок, и щетки какие-то с ручками». Она тихо рассмеялась. От яркого света, пара, блеска никелированных кранов, усталости, горячей воды и оттого, что Андрей, звеня чашками, ходит так близко и даже дверь не заперта, было тоже весело. Весело и страшно…
— Андрей, — крикнула она. — Нет, нет не входи — я в ванне. Ты только скажи, ты не сердишься?
— Глупости. Я очень рад. Вылезай скорей.
— Сейчас.
Она нарочно громко плескалась, пусть слышит.
Купальный халат Андрея висел на крючке. Аня закуталась в него. Что-то хрустнуло в кармане.
«Письмо? От Люськи?»
Но это был только счет за электричество. Она скомкала и бросила его на пол.
Какая нарядная ванная. И как не похожа на ту, в которой дома купалась Аня. Сразу видно, что это мужское царство. На столике пестрые картинки. Аня не рассматривала — что-то неприличное. На стеклянной полке бритвы, кисточки, какие-то невиданные флаконы. Она поочередно их перенюхала.
— Андрей, для чего у тебя это красное, в темной бутылке?
— Выходи скорее. Чай на столе.
Аня вытерла запотевшее зеркало и расчесала волосы, внимательно глядя на себя. Вот такой он увидит ее сейчас. Такой сероглазой, такой прелестной…
Она подкрасила губы, надушила волосы духами Андрея. Жаль, что нет своих. Ну, все равно.
Как весело! Как страшно! И совсем особенно. Не так, как всегда. Не так, как в обыкновенной жизни. Главное, страшно…
Андрей разливал чай. Теперь он был гладко причесан и выглядел любезным хозяином. Только глаза смотрели по-новому, равнодушно и рассеянно.
Вот он какой. А она и не знала.
— Ты прости, Аинька, у меня, кроме конфет, ничего нет.
— Ты совсем не изменился, Андрей.
— А ты очень. Выросла. Похорошела. Такая беленькая, тоненькая.
— Разве я прежде черненькой была?
— Прежде ты была девочкой, а теперь барышня.
Аня села на диван.
— Что же, это лучше или хуже?
Он ничего не ответил.
— Какая у тебя хорошая квартира.
— А у вас в Марселе разве плохая?
Аня погладила шелковую подушку.
— Ну… Можно ли сравнивать? У нас совсем бедно и обставлено всякой дрянью. А у тебя так красиво.
Они помолчали. Снова стало томительно и неловко. От сладкого чая и конфет Аню слегка мутило.
— Ты устала. Тебе надо лечь. Пойдем, я устрою тебя в спальне.
— А ты где?
— Тут на диване. У меня ведь только две комнаты.
«Она напрасно приехала. Напрасно.
Кровать холодная, большая, белая.
Он будет в ней с Люськой спать.
Такая широкая, что можно поперек лечь. Такая мягкая… А вдруг войдет Андрей… Кричи не кричи — никто не услышит…» Она закрыла глаза.
В ухе стук — это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Нет, все равно стучит. И чего оно так громко? Неужели от страха? Так устала, а не заснуть…
— Вам страшно? — спрашивает хриплый голос.
— Еще бы, — отвечает другой. — Здесь стенки в пять сантиметров и крысы без зубов.
— Да, скверный дом…
Аня вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо. Под дверью полоска света.
Страшно… Она высоко подгибает колени и слушает, как стучит сердце. Нет… не заснуть…
Но уже опять — свистит паровоз, звенят колеса. Аня смотрит из окна вагона на сосны в снегу. Поезд останавливается. Кондуктор в шапке с золотым галуном громко кричит: «Шварцвальд!»
…Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светил уличный фонарь. В темноте предметы казались огромными и угловатыми. Зеркало тускло блестело.
Аня приподнялась на локте и, вытянув шею, огляделась. Куда она попала? Она ехала на поезде. Потом что-то случилось, все перепуталось. Где же она?
Она ощупала свое лицо, волосы, подушку и села, сбросив одеяло. Зеленый свет фонаря падал на ее свесившиеся с кровати белые ноги.