Она, улыбаясь, взяла цветы.
— Сами собирали? Как это мило. Мама здорова? Хотите кофе, Вика?
Но Вика торопился уйти.
— Нет, спасибо. Мне надо домой.
— Уроки готовить? — насмешливо усмехнулся офицер.
Вика дернулся.
— Какие уроки? Теперь каникулы. До свидания, Наталия Николаевна.
И поклонившись ей, только ей, он повернулся и вышел.
Офицер засмеялся ему вслед.
— Тоже поклонник.
— Перестаньте, — крикнула Наталия Николаевна. — Он милый, ужасно милый и…
Калитка скрипнула. Вика не слышал, что дальше. Но ему и этого довольно. Она сказала: он милый, ужасно милый…
Стало заметно жарче. Теперь солнце стояло прямо над головой и от деревьев на белую пыльную дорогу ложились короткие, совсем черные тени.
Посреди скошенного поля желтела большая золотистая скирда, кругом валялась солома. Вика подошел к ней, лег на солому и, запрокинув голову, стал смотреть в голубое небо на одинокое, белое, ленивое облако.
Какое солнце… Как пахнет разогретой землею. Как жарко… Нет, это не землею пахнет, а духами Наталии Николаевны. И не облако это, а ее белое платье. Вот оно вздрогнуло, как бабочка, срывающаяся с цветка, и медленно, плавно полетело вниз.
На мгновенье сердце Вики остановилось. Какое-то невыразимое блаженство подкатило к горлу и медленно, томительно, сладко расползлось по всему телу. Белое платье, шурша и благоухая, покрыло всего легким, прозрачным шелком…
…Вика все еще лежал, глядя на небо. Во рту пересохло, голова кружилась.
Белое облако опять плыло высоко в пустом раскаленном небе, но оно уже совсем не походило на платье Наталии Николаевны.
На террасе, завешенной белым полотном, мама ждала его с завтраком.
— Что с тобой, Вика? Ты такой бледный. И синяки под глазами. Не надо ходить по жаре.
Вика нехотя ел окрошку, нагнувшись над тарелкой.
— Я получила письмо от отца. Он, может быть, приедет навестить тебя через неделю. Ты рад?
— Очень рад, — ответил он равнодушно и посмотрел на нее.
Такое же белое, короткое платье, такие же голые загорелые
руки, и волосы так же подстрижены, только у Наталии Николаевны светлее.
— Какая ты красивая, мама.
Она слегка покраснела от удовольствия и отвернулась. Вика тоже покраснел. Ведь он сейчас сказал то, что так давно хотел и не смел сказать Наталии Николаевне.
Как приятно было бы идти и мечтать о ней, если бы не так стучало сердце и горло не сжималось от волнения.
Ласточки летают низко. Коровы возвращаются с пастбища, позванивая колокольчиками. У дороги лежит большой серый камень.
Счастливый камень. Лежит себе и ничего не думает, ничего не чувствует, никого не любит…
Тихо, прохладно и почти темно… Вика проходит по маленькому саду, поднимается на веранду.
Наталия Николаевна сидит в кресле около большой желтой лампы. Она закрывает книгу и улыбается Вике.
— Как хорошо, что вы пришли. Я сегодня одна. Мне очень скучно. Поболтайте со мной.
Вика садится на стул, краснеет и молчит.
— Сколько вам лет, Вика?
— Скоро семнадцать. А что?
— Скоро? Когда?
— В августе.
Наталия Николаевна смеется.
— Какой вы еще маленький. Уже поздно. Вам, должно быть, уже пора спать.
— Я никогда не ложусь раньше двенадцати.
— Неужели? И мама позволяет?
Наталия Николаевна протягивает ему коробку конфет. Вика берет помадку, кладет ее в рот и, давясь, с трудом и отвращением проглатывает.
— Возьмите еще. Вы, наверно, любите сладкое.
Она поднимает голые, тонкие руки, поправляет волосы и, склонив голову набок, выжидательно, как-то по-птичьи смотрит на него.
— Ну что же вы? Мы так и будем молчать? Вам со мной скучно? Пойдемте лучше кролика смотреть. У меня кролик. Беленький, пушистый. Сегодня только принесли. Он в клетке сидит.
Она встает, берет Вику под руку.
— Я в темноте ужасно неуклюжая. Не уроните меня.
Вика боится споткнуться от волнения.