В этот вечер не обедали. Когда часы пробили одиннадцать, отец вспомнил об Оле. Она все еще стояла у окна, сплюснув нос и щеки о холодное стекло.
— Оля, спать.
— А мама?
— Мама нас бросила, — плечи отца вдруг задрожали, голова упала на стол, и он зарыдал, закрыв лицо руками. — Мама больше не придет.
С того дня началась новая, странная и печальная жизнь. Мамы не было. Мама не возвращалась. Отец даже запрещал вспоминать о ней.
— Она нас забыла, и мы ее забудем, — говорил он, целуя Олю. — Ты увидишь, как мы будем счастливы с тобой. Она нам совсем не нужна. Она скверная.
Оля молча и недоверчиво слушала отца.
Нет, мама не могла ее забыть. Нет, мама хорошая. Ах, если бы можно было убежать к ней.
Сердобольная соседка по комнате одевала и кормила теперь Олю. Она даже старалась рассказывать ей сказки. Но Оля не слушала. Она целыми днями стояла на стуле, прилипнув к холодному стеклу, — а вдруг она увидит маму.
В сочельник соседка с утра забрала Олю в свою комнату.
— Подожди, подожди, Олечка, — говорила она, гладя ее по голове. — Вот увидишь, что вечером будет.
— Что будет?
— Уж такое, такое, — соседка развела руками, — что и описать нельзя.
Олино сердце громко стукнуло в груди. Оля поняла: мама вернется. Она больше ни о чем не расспрашивала. Она села в угол и молча, не двигаясь стала ждать вечера.
Когда уже совсем стемнело и зажгли лампы, соседка надела на Олю новое красное платье и причесала ее. Наконец кто-то три раза тихо постучал в дверь.
— Идем, — соседка как-то таинственно смотрела на Олю и взяла ее за руку.
Оля вся дрожала. От волнения ноги не слушались, и было трудно идти. Сейчас, сейчас она увидит маму.
Они молча прошли по длинному, плохо освещенному коридору. Дверь широко распахнулась перед ними. Посреди комнаты, сияя огнями и золотыми украшениями, стояла большая елка. Рядом с ней на столе сидел белый плюшевый медведь. Тут же стояла тарелка со сладостями, ваза с апельсинами. Новые шерстяные чулки свешивались со стола.
Оля остановилась на пороге, растерянно оглядываясь.
Соседка легко толкнула ее.
— Это все тебе. Иди, благодари папочку. Совсем ошалела от радости.
Отец вышел из-за елки, улыбаясь, и протянул руки.
— Олечка, ну же?..
Но Оля даже не взглянула ни на него, ни на елку, ни на медведя.
— Где? где? где? — она вбежала в комнату, обогнула елку, заглянула за шкаф.
— Что ты ищешь, Олечка?
— Где мама? — крикнула Оля. — Где мама, где?
Отец взял ее за руку.
— Кто тебе сказал, что мама здесь? Не думай о ней. Вот смотри, какой мишка красавец.
Но Оля вырвала свою руку из пальцев отца.
— Мама! Где мама? Куда ее спрятали?
Отец рассердился и топнул ногой.
— Да перестанешь ли ты, гадкая девчонка?!
Оля снова обежала всю комнату, заглянула под стол и за шкаф.
— Мама, мама, — звала она.
Смущенная соседка старалась ее успокоить.
— Олечка, это тебе чулочки. Видишь, какая елка, а наверху звезда.
Оля вдруг поняла, что мамы нет. Она упала на пол и, забившись, закричала и заплакала.
Соседка подняла ее и стала быстро укладывать в постель. Оля затихла и только всхлипывала.
Отец тушил свечки на елке.
— Вот полюбуйтесь. Обрадовал дочку. Из-за этой проклятой елки, из-за этого медведя я две ночи сверхурочно работал.
Соседка сокрушенно и сочувствующе кивала:
— Не огорчайтесь так. Она еще маленькая. Она забудет. Через год и не вспомнит о матери.
Но Оля не забывала. Она ждала, она знала — мама вернется. Она мечтала, стоя у холодного окна: вот, как в сказке, в серебряных санях, запряженных белыми, длинногривыми лошадьми, подъедет мама. Она выйдет из саней в сверкающем серебряном платье, в белой шубе с развевающимися перьями. Она быстро взойдет по лестнице. Оля побежит к ней навстречу, мама поднимет ее на руки, распахнув шубу, прижав ее к груди, к холодному, сверкающему платью, и будет целовать ее холодными, красными губами. Они сядут в сани, лошади дернут, снег взовьется из-под копыт. От холода, от ветра, от счастья станет трудно дышать. Мамины руки будут крепко держать ее. Мамины губы будут нежно целовать ее. И они понесутся по белому, серебряному, широкому снегу все быстрей и быстрей, все дальше и дальше. В Россию, в Москву.
Оля вздохнула и широко открытыми глазами стала внимательно смотреть вниз, не едет ли уже мама в серебряных санях. Но внизу на улице проехало только такси. Торговка толкала с трудом нагруженную зеленью тележку. Из подворотни шмыгнула черная кошка. Нет, сейчас мама и не могла приехать. Мама приедет в особенный день, в праздник.
И этот праздник настал. В сущности, день был совсем обыкновенный, серый, туманный и среда. Но это все-таки был праздник.
Отец уже ушел на завод. Соседка еще не приходила одевать Олю, и Оля спала, подложив кулачок под щеку.
— Олечка, — тихо раздалось над самым ее ухом.
От звука этого тихого, нежного голоса Оля сразу открыла глаза. Перед нею стояла мама. Такая, как в сказке, такая, как она мечтала. Она стояла, наклонившись к Оле. Только шуба на ней была не белая, а золотистая, и перья не свешивались со шляпы. Но так было еще красивее. И на груди, на золотистом шелку, сверкали белые ледяные камни.