Лицо покупательницы стало кирпичным от волнения. Она сплюснула нос о стекло.
— Боже мой, Боже мой. Что будет? А вдруг русский опьянеет от вида крови, вбежит сюда и убьет нас? Не запереть ли дверь? Как вы думаете?
— Заприте, — коротко ответила mademoiselle Марьяж, не отрываясь от окна.
Таубе вошел в маленькую комнату. На стене висело распятие и зеркало в золоченой рамке. Каменный пол был чисто вымыт. На столе, на вязаной скатерти, стояла зеленая ваза с бумажными цветами.
— Розина, — позвал Таубе.
— Кто там? — крикнул женский голос.
— Я, барон Таубе, — быстро, по привычке ответил он и покраснел от стыда. Так комично прозвучало слово «барон» в этой нищенской комнате, так комично определяло оно гостя, влюбленного в деревенскую проститутку.
За дверью послышалась возня, скрипнула кровать, и мужской голос тихо и недовольно сказал:
— Он может подождать.
Но женский голос перебил его:
— Нет, нет. Уходи.
— Но ведь я дал тебе десять франков.
— Приходи вечером. А сейчас пусти меня. Пусти же.
Кровь громко застучала в ушах, мешая слушать голоса за дверью. Таубе сжал кулаки.
— Розина! — крикнул он.
Дверь сейчас же отворилась, и в комнату вбежала Розина. Ее ситцевое платье было расстегнуто на груди, туфли надеты на босу ногу. Темные волосы падали ей на плечи, она держала шпильки во рту и смущенно улыбалась.
— Здравствуй, — шепеляво сказала она. Шпильки мешали ей говорить. — Как мило, что ты пришел.
И, подняв смуглые руки, стала быстро прикалывать волосы на затылке.
— Что же ты молчишь?
Она взглянула на него сбоку с тем вульгарным, лукавым и детским кокетством, которое так очаровывало его.
— Ты сердишься? Отчего ты опять сердишься?
— Розина, — начал он.
Но она уже знала, что он скажет.
— Ах, не упрекай меня, — лицо ее стало капризным и обиженным. — Разве я не пришла сейчас же! Разве я не прогнала того?
Как будто в подтверждение ее слов через сад быстро прошел почтальон.
Розина, как кошка, потерлась головой о плечо Таубе.
— Видишь? Ты должен меня похвалить, а не сердиться.
Она застегнула платье на груди и дотронулась до шеи.
— Моя ленточка. Я забыла завязать ленточку.
Он взял ее за руку.
— Оставь. Мне надо поговорить с тобой.
Но она вырвалась и убежала.
— Нет, нет. Я хочу тебе нравиться. Я сейчас.
Он остался один, чувствуя, что все мучения, все унижения, которые он перенес, были ничем по сравнению с тем, что ему еще предстояло перенести.
— «Жизнь начинается завтра»[102], — насмешливо прошептал он название когда-то прочитанного романа. — Да, да, только начинается.
И ему показалось, что он видит черную и гладкую стену перед собой. Ни взобраться на нее, ни пройти через нее нельзя. Об нее можно только разбить голову.
Розина вернулась с красной ленточкой, по-кошачьи повязанной на шее. Губы ее были намазаны, глаза подведены. Он вдохнул приторно-сладкий запах ее духов.
— Хорошо так? — она улыбнулась. — Это для тебя. Ты ведь понимаешь, что красиво. Для них не стоит стараться.
Он взял ее за руку.
— Розина, — сказал он. — Неужели ты не можешь не принимать их? Быть только со мной?
Она опустила подведенные ресницы.
— Я не могу.
— Но ведь ты обещала мне.
— Я обещала только так, для виду, чтобы ты перестал дуться. Нет, я не могу.
— Но почему? Я дам тебе много денег.
Она покачала головой.
— Они все вместе дадут мне больше.
— Нет. Я буду давать тебе четыреста франков в месяц.
— Четыреста франков?