— Люка, не мешайся не в свое дело. Иди играть в сад, — строго говорит Екатерина Львовна.
Люка послушно выходит из комнаты, но дверь снова отворяется.
— Старая дева, — кричит Люка и убегает со всех ног по коридору. Но погони нет. Вера занята объяснением с матерью.
— Да, да, ты мешаешь мне выйти замуж. За кого нас втроем могут принять? И еще эта обезьяна Люка со своим бантом. А когда ты на балу, ты танцуешь больше меня, ты отбиваешь моих ухаживателей.
— Вера, как ты несправедлива. Господи. А я жила только для вас…
Екатерина Львовна плачет, лицо ее становится жалким и старым.
— Господи, — всхлипывает она.
Вера сидит на кровати, устало и зло теребя подвязку.
— Надоело. Перестань, пожалуйста. Не хочешь мне помогать, и не надо.
Екатерина Львовна вытирает глаза.
— Что же я могу… И если бы все так нервничали. Ведь я тоже была молодой.
— Да. Но у тебя было приданое.
— Чем же я виновата, что большевики…
— Никто и не винит тебя, только не мешай.
— Хорошо, Верочка. Не сердись, — говорит Екатерина Львовна примирительно. — Я постараюсь, вот увидишь. В Париже.
Но Вера трясет головой.
— Нет, не в Париже. Здесь.
— Здесь. Зачем же? Какие здесь женихи. Дюшель?.. Но французы не женятся без денег. Больше никого нет.
Вера краснеет.
— Как никого? А Арсений Николаевич?..
— Этот?.. — Екатерина Львовна кривит губы. — Какой это муж?..
— Почему не муж?
— Если ты серьезно… Ведь мы даже толком не знаем, кто он. Я слышала про него… Я не могу тебе повторить…
— Нет, скажи. Скажи сейчас же.
— Ну хорошо. Ты не волнуйся так. Он столько тратит, нигде не служит. Мне говорили. У него в Париже… Какая-то старая американка…
Вера сжимает кулаки.
— Замолчи. Не смей повторять. Это ложь, ложь!..
Екатерина Львовна испуганно смотрит на дочь.
— Вера… Неужели ты?..
Вера вдруг обхватывает худыми голыми руками шею матеря, прячет лицо на ее груди. Слезы текут, смывая краску с ресниц, и падают бурыми пятнами на сиреневый шелк.
— Да, да, да… Я люблю его, — всхлипывает Вера. — Я люблю его, и, если он не женится на мне, я умру.
Вера отправилась с Арсением покупать туфли к балу. Люку не взяли, оттого что Люка мешает. И на бал Люку тоже не возьмут, оттого что Люка мешает.
Был туманный, ветреный день. Люка тихо шла вокруг пруда. На желтый песок дорожки выползла большая черная улитка. Люка подняла ее и положила на траву.
— Глупая, куда забралась? Тебя тут раздавят. Живи себе на здоровье…
Вот улитка ползет, и ни о чем не думает, и не знает, как трудно быть женщиной. Люка вздохнула. Ах, совсем уж не так весело быть взрослой… Совсем не так хорошо быть влюбленной. Арсений уезжает через два дня…
На скамейке сидит седая дама, жена доктора Барто, и вяжет на спицах красный безобразный шарф. Люка хочет пройти незамеченной, но мадам Барто зовет ее.
— Сядьте ко мне.
Мадам Барто гладит Люкины светлые волосы.
— Какая вы хорошенькая.
Люка морщится. Ведь она не болонка, чтобы ее гладили.
— Расскажите мне про Россию.
— Я ничего не помню о России.
— Но все-таки. Вы ведь русская.
— Не помню, я была маленькая, когда мы уехали.
— Так ничего и не помните?.. Хоть что-нибудь. Меня очень интересует ваша несчастная родина.
Люка пожимает плечами.
— Зимой в России холодно, а летом жарко и много цветов.
— Ну еще, еще… А Петербург?..
Но Люка трясет головой: