На следующее утро тучи рассеялись, а поскольку завтрак в мотеле подавали не раньше восьми, я решил устроить пробежку до ущелья. Воздух уже накалялся. В утреннем освещении горы выглядели бурыми и складчатыми.
По пути я прошел мимо вчерашнего толстяка, который пузом кверху плавал в бассейне. На животе у него виднелся шрам, очертаниями напоминавший отпечаток рыбьего скелета.
— Доброе утро, сэр!
— Доброе утро, — ответил я.
На другой стороне улицы на муниципальном газоне расположилось табором несколько аборигенских семей. Они освежались водой из распылителя для газонов, сидя на таком расстоянии от него, чтобы брызги долетали до них, но не тушили им сигарет. Вокруг слонялись сопливые дети, вымокшие с головы до ног.
Я поздоровался с бородатым мужчиной, который ответил: «Здорово, приятель». Я кивнул его женщине, которая в ответ сказала: «Ступай соси яйца!», прикрыла глаза и засмеялась.
Я прошел мимо бестолковых молодых тел, качавших мускулы в «Развлекательно-оздоровительном центре», потом свернул направо, пошел вдоль реки и остановился прочесть табличку, вывешенную около эвкалиптов-призраков:
Зарегистрированный Священный участок
Сновидения Инджалка (Гусеницы)
Проезд воспрещен
За нарушение штраф $2000.
Там и глядеть-то было не на что — во всяком случае, белому человеку: порванная изгородь из колючей проволоки, беспорядочно лежащие ломкие камни, куча битых бутылок на жесткой траве.
Я пробежался еще немного, добежал до ущелья, но для бега стало уже слишком жарко, и я пошел обратно шагом. Толстяк все еще плавал в бассейне, а рядом с ним плавала и его жена. Волосы у нее были в бигуди, поверх них была натянута розовая морщинистая шапочка.
Я принял душ и уложил вещи. Я брал с собой стопку своих старых записных книжек. Там были записи для моей «кочевнической» книги: ее рукопись я сжег, а вот блокноты сохранил. Некоторые записи я не просматривал уже лет десять. Там была мешанина из почти неразборчивых конспектов, «мыслей», цитат, кратких бесед, путевых заметок, черновиков рассказов… Я взял их с собой в Австралию, потому что надеялся спрятаться где-нибудь в пустыне, подальше от библиотек, от чужих трудов, и свежим взглядом просмотреть все, что там записано.
Когда я вышел из номера, меня остановил светловолосый лохматый юноша в заплатанных линялых джинсах. Лицо у него было красное, он, похоже, очень волновался. Он спросил, не видел ли я паренька-аборигена:
— Такого паренька с растаманской прической?
— Нет, — ответил я.
— Если увидишь, скажи ему: Грэм ждет около фургона.
— Ладно, — сказал я и пошел завтракать.
Я допивал уже вторую чашку отвратительного кофе, когда в столовую вошел тот второй Брюс. Он плюхнул свою каску на мой столик. Я сообщил ему, что уезжаю из города.
— Ну, значит, мы больше не увидимся, Брю, — сказал он угрюмо.
— Может быть, и нет, Брю, — сказал я.
— Ладно, прощай, Брю!
— Прощай! — Я пожал ему руку, и он отправился за своей овсянкой.
Аркадий приехал в девять часов на коричневом «лендкрузере-тойота». На багажной полке лежали четыре запасных колеса и целая батарея канистр. На Аркадии была свежевыстиранная рубашка цвета хаки со следами оторванных капральских нашивок. Он благоухал мылом.
— У тебя щегольской вид, — заметил я.
— Это ненадолго, — ответил он. — Уверяю тебя, это ненадолго;
Я бросил свою сумку на заднее сиденье. Зад машины был заставлен ящиками с прохладительными напитками и «эски». «Эски» — сокращенно от «эскимоса» — представляло собой полистироловый контейнер со льдом, без которого путешествие по пустыне немыслимо.
Мы проехали уже пол-Тодд-стрит, как вдруг Аркадий притормозил, нырнул в книжный магазин «Пустыня» и вскоре вышел, держа в руках пингвиновское издание «Метаморфоз» Овидия.
— Это тебе подарок, — сказал он. — Будет что читать в дороге.
Мы выехали на окраину города, мимо пабов «Bed Shed» и «Territory Wrecking», и остановились возле лавки мясника-ливанца, чтобы купить мяса. Когда мы вошли, сын мясника поднял голову, а потом продолжил точить нож. В течение следующих десяти минут мы до отказа забивали наши «эски» кусками мяса и сосисками.
— Гостинец для моих стариков, — сказал Аркадий.
— Да это же чертова прорва!
— Погоди, — ответил он. — Вот увидишь: они целую корову могут на ужин слопать.
Купили мы мяса и для одного старого «буши» по имени Хэнлон, который жил бобылем за глен-армондским пабом.
Мы поехали дальше, мимо поворота на телеграфную станцию в Олд-Алис, и наконец оказались среди голой, поросшей низким кустарником равнины Бёрт-Плейн.
Дорога представляла собой прямую ленту асфальта, а по обе стороны от нее тянулись полоски рыжей грязи, в которой росли дыни-падди. Дыни эти были размером с крикетные мячи. В Австралию их привезли афганцы — на корм своим верблюдам. Иногда Аркадию приходилось сворачивать в дынные посадки, чтобы уступить дорогу автомобильному поезду, мчавшемуся на юг. У этих поездов было по три трейлера. Они не снижали скорости, а выскакивали прямо из знойно-миражной дали и нахально лихачили прямо посреди шоссе.
Каждые несколько километров мы проезжали мимо ворот скотоводческой станции или мимо насоса с ветряным двигателем, вокруг которого паслась скотина. Нам попадалось много дохлых животных, валявшихся копытами вверх: вздутые от газа трупы клевало воронье. Дожди запоздали на два месяца.
— Маргинальные земли, — пояснил Аркадий.
Почти все лучшие арендаторские участки были скуплены иностранцами — Вестиз, Банкер-Хант и тому подобные. Неудивительно, что жители Северной Территории чувствовали себя обведенными вокруг пальца!
— Страна против них, — продолжал Аркадий: — Политики против них. Многонациональные компании против них. Аборигены и те против них. Пожалуй, только для аборигенов эта земля и хороша?
Он рассказал, как однажды, когда они следовали вдоль песенной тропы неподалеку от Маунт-Уэджа, хозяин выехал им навстречу и, потрясая дробовиком, проорал: «Убери их с моей земли! Убери этих черномазых с моей земли!» Тогда Аркадий, который уже написал пять писем этому человеку, не получив ни одного ответа, изложил ему постановления Закона о земельном праве, согласно которому «традиционным землевладельцам» позволялось посещать свои исконные священные места.
Скотовода это взбесило.
— На моей земле нет никаких священных мест!
— Еще как есть, — возразил один из присутствовавших при этом аборигенов.
— Нет их здесь!
— Да ты сейчас прямо на нем стоишь, приятель.
Дорога делала поворот, огибая русло реки, и на ее дальнем берегу, ближе к востоку, Аркадий показал мне причудливую цепочку светло-коричневых холмов. Они казались картонными декорациями, сооруженными над плоской равниной.
— Видишь вон тот маленький холм? — спросил он.
— Да.
Там виднелся конический холм поменьше, соединенный с остальными низким скальным уступом.
— Там, — сказал он, — железнодорожники хотели прорыть тоннель. Он позволил бы сократить путь по крайней мере на 3 км.
Эти холмы лежали у северного края земли аранда; однако, когда Аркадий разослал сообщения по привычным каналам связи, никто так не заявил о своих правах на этот участок. Он уже был готов заключить, что «владельцев» нет, и тут вдруг к нему в контору заявляется большая толпа аранда… и сообщает, что владельцы — они. Он отвез пятерых из тех людей к холмам, и там они встали с безучастным и жалким видом, выпучив глаза от страха. Он снова и снова спрашивал их: «Что здесь за песни?», или: «Какое здесь проходило Сновидение?» Но они только плотнее сжимали губы и ни слова не говорили.
— Я никак не мог понять, что с ними, — рассказывал Аркадий. — Тогда я объяснил им про тоннель, и это вызвало настоящий переполох. Они все наперебой залопотали: «Черный умрет! Белый умрет! Все люди умрут! Конец Австралии! Конец света! Гибель!»
— Да, ясно было, что тут кроется что-то серьезное, — продолжал Аркадий. — Тогда я обратился к старейшине, который трясся с головы до ног: «Ну что же у вас тут такое?» И он приставил ковшиком руку к моему уху и прошептал: «СИЛА ЛИЧИНОК!»
Песня, которая проходила вдоль линии этих холмов, рассказывала о Предке из Времени Сновидений, которому не удалось совершить правильный обряд, который поддерживал бы цикл размножения мух в буше. Полчища личинок наводнили равнину Бёрт-Плейн, лишив ее растительности — и она остается голой по сей день. Предок согнал личинок в одно место и снова затолкал их обратно, придавив горным уступом, и с тех пор они продолжили плодиться и плодиться там, под землей. Старик сказал, что, если прорезать в том месте склон, то произойдет гигантский взрыв. Целое облако мух взовьется вверх, накроет всю землю и убьет всех людей и животных ядом.
— Бомба? — догадался я.
— Бомба, — угрюмо кивнул Аркадий. Кое-кто из моих друзей очень многое узнал о Бомбе. После того, как ее взорвали.
Перед испытанием британской водородной бомбы в Маралинге [6] армия выставила остерегающие знаки с надписью на английском языке: «Прохода нет!», предназначавшиеся для аборигенов. Не все увидели эти знаки, не все умели читать по-английски.
— Они прошли через него, — сказал Аркадий.
— Через Облако?
— Да, через Облако.
— Сколько же людей погибло?
— Никто не знает, — ответил он. — Все это замяли. Попробуй расспросить Джима Хэнлона.
11 октября 1956 г. — Прим перев.