Роскошный черный лимузин, сопровождаемый эскортом мотоциклистов и оглушительным воем сирен, вынужден был сбавить скорость, выехав на разбитую дорогу в пригороде столицы. В этом районе сплошных развалюх, сооруженных из хлама, возле которых в пыли копошились куры и похрюкивали свиньи, все разбегались в разные стороны при звуке сирен.
Нинг Чжэн Гон сидел рядом с шофером в президентском «мерседесе», присланном Таффари в качестве подарка одним из ближневосточных нефтяных магнатов. Отправляя свой личный «мерседес» для встречи гостя, Эфраим Таффари тем самым подчеркивал, что для него большая честь принимать в своей стране столь уважаемого человека.
Чжэн Гон с интересом поглядывал в окно лимузина, пытаясь уже сейчас составить какое-то впечатление об Убомо. Нищета и убожество в окрестностях столицы его не шокировали: во многих регионах Азии и Африки все это было обычным явлением. Кроме того, отец давно научил его смотреть на человеческие существа как на неисчерпаемый источник дешевой рабочей силы. К тому же именно этим людям он сбывал некоторые свои товары, которые только для них и предназначались.
«Человеческие существа – наша главная прибыль, – любил повторять старый Нинг. – Чем больше людей, тем лучше. И чем дешевле становится человеческая жизнь, тем легче нажить состояние. Потому нам, могущественной компании „Везучий дракон“, надо всячески препятствовать любым попыткам ограничить рост населения в странах третьего мира. Люди – вот наш главный товар и источник прибыли».
Чжэн улыбнулся мудрости и прозорливости отца, хорошо знавшего, что собой представляет история человечества. Старый Нинг придерживался твердой позиции, что простолюдины заявляли о своих правах на достойное существование и определение собственных судеб лишь в те моменты истории, когда в результате каких-либо катастроф или природных катаклизмов численность населения планеты резко уменьшалась. Чума, в средние века унесшая миллионы человеческих жизней, развалила основы феодального строя Европы, ибо жизнь отдельного человека резко поднялась в цене и он был волен распоряжаться ею по собственному усмотрению.
Кровопролитные войны нынешнего столетия разрушили вековые традиции классового построения общества, создав благоприятную обстановку для уродов, называвших себя борцами за права человека. В результате развернутой ими деятельности миллионы низших человеческих существ решили, что они ничуть не хуже тех, кто сильнее и хитрее. Чжэн, как и его отец, твердо верил, что простых людей не следует наделять теми священными правами, какими обладают сильнейшие, как не дано беззащитной лани побеждать льва в диких джунглях.
А вот когда население планеты столь возрастает, что человеческая жизнь и гроша ломаного не стоит, тут и появляются на свет хищники, пожирающие слабейших, – хищники вроде «Везучего дракона». В Африке население увеличивалось невероятными темпами, и людишки размножались здесь, как муравьи в муравейнике.
Чжэн вспомнил маленькую камбоджийку, труп которой давно поглотили темные воды Китайского моря. Таких, как она, миллионы – в Китае, в Индии, в Африке и в Южной Америке. И жили они исключительно для того, чтобы ублажать сильнейших.
Непомерно разраставшееся население Африки обеспечивало уникальные возможности для таких, как Чжэн Гон. Именно поэтому континент стал столь притягательным для «Везучего дракона». Именно поэтому Чжэн ехал сейчас на встречу с президентом, с помощью которого он очень скоро получит право распоряжаться богатствами Убомо так, как ему заблагорассудится. Он высосет из этой земли все ее соки, выжмет, как лимон, а потом найдет плод послаще. Чжэн Гон улыбнулся собственной остроте. И посмотрел на зеленый холм за городом, где находилась резиденция правительства.
В честь гостя перед зданием резиденции выстроился почетный караул одетых в бордовую форму и белые шлемы солдат, а на зеленой траве краснела ковровая дорожка. Сам Эфраим Таффари встречал Нинг Чжэн Гона. Широко улыбаясь, он крепко пожал китайцу руку и повел на веранду, где стояли два кресла и круглый белый стол.
Слуга в длинной белой рубахе, подвязанной алым поясом, и в феске с кисточкой поднес им бокалы с ледяным шампанским. Отказавшись от шампанского, Чжэн Гон взял стакан апельсинового сока.
Таффари сидел нога на ногу напротив гостя и улыбался одной из своих самых очаровательных улыбок.
– Мне бы хотелось, чтобы наша первая встреча прошла в неофициальной, непринужденной обстановке. – Он поправил воротничок цветастой спортивной рубашки. – Поэтому прошу простить, что не пригласил сегодня своих министров.
– Понимаю, ваше превосходительство, – вежливо кивнул Чжэн Гон. – Я очень рад возможности познакомиться с вами и поговорить с глазу на глаз. – Сэр Питер Гаррисон отзывается о вас очень высоко, господин Нинг, а с его мнением я считаюсь. Полагаю, что наши с вами взаимоотношения будут взаимовыгодными и долгосрочными.
В течение еще десяти минут они обменивались штампованными фразами с заверениями в искренней дружбе и благонадежности. Оба блистали красноречием, заранее зная, что этот ни к чему не обязывающий обмен любезностями закончится обсуждением интересовавших их проблем, ради которых они и встретились сегодня.
Наконец Чжэн Гон из внутреннего кармана своего белого шелкового пиджака вытащил запечатанный конверт из дорогой плотной бумаги кремового цвета с изображением дракона на обратной стороне.
– Мы с отцом хотели бы заверить вас, господин президент, что наша преданность вашей стране непоколебима и просили бы принять это в знак нашей дружбы и признательности.
Чжэн протянул конверт с непринужденным видом, словно речь шла о сущем пустяке, хотя оба прекрасно понимали, что заключение такого рода сделок требует колоссального напряжения, изворотливости и, разумеется, огромных капиталов. Конкуренция за право вести разработки на Африканском континенте была жесточайшей. Убомо, в частности, интересовался один арабский шейх, от которого Таффари получил в дар свой президентский «мерседес» и канонерскую лодку. Тагу Гаррисону потребовалось употребить все свое влияние, чтобы сделка состоялась и синдикат, объединивший БМСК и «Везучего дракона», обосновался в Убомо.
В конверте была вторая часть взноса, предназначавшаяся лично Таффари. Первый взнос был внесен десятью месяцами раньше, при подписании соглашения.
Взяв конверт в руки, Таффари перевернул его и оглядел печать. Его длинные, тонкие пальцы резко выделялись на светлом кремовом фоне.
Надорвав ногтем край конверта, он вытащил содержимое: квитанцию депозитного счета в одном из швейцарских банков и заверенную нотариусом в Люксембурге бумагу о переводе части акций синдиката на имя Эфраима Таффари. Вклад в банке на его имя составлял десять миллионов американских долларов. Кроме того, теперь он стал владельцем тридцати процентов акций синдиката «Фонд развития Убомо».
Таффари вложил бумаги обратно и опустил конверт в карман своей рубашки.
– Дела вашего синдиката продвигаются не столь быстро, как я предполагал, – проговорил он с холодной улыбкой. – Полагаю, что с вашим приездом, господин Нинг, ситуация изменится.
– Я в курсе, что кое-где работы задерживаются, господин президент. Как вам известно, мой управляющий прибыл в Кагали всего неделю назад, но он уже успел предоставить мне полный отчет о состоянии дел на всех участках. И у меня сложилось впечатление, что во многом вину за непростительное промедление следует возложить на прежнего управляющего БМСК. Я бы сказал, что он использовал далеко не все имевшиеся в его распоряжении ресурсы. – Чжэн развел руками, словно подчеркивая, что ему самому все это страшно не нравится. – Господин Первис, который сейчас уже на пути в Лондон, оказался чрезвычайно чувствительным человеком. Вы знаете, какими чистоплюями иногда бывают эти англичане. А вся проблема лишь в том, что нам не хватает рабочей силы.
– Уверяю вас, господин Нинг, в этом вы недостатка испытывать не будете, – проговорил Таффари тоном человека, чья власть безгранична. – Тридцать тысяч, – тихо сказал Чжэн Гон. – Такова первоначальная цифра, одобренная вами, ваше превосходительство. А мы пока получили меньше десяти.
– Остальных доставят уже к началу следующего месяца. – Улыбка слетела с лица Таффари. – Я отдал приказ военным. Всех политических заключенных и им сочувствующих направят в рабочие лагеря в лес.
– Все эти люди из племени угали? – поинтересовался Чжэн.
– А вы думали, я отправлю туда хоть одного гита? – ледяным тоном произнес Таффари.
Чжэн криво усмехнулся, давая понять, что такого рода глупость никогда бы не пришла ему в голову, однако заметил: – Мой управляющий доложил, что угали сообразительны и хорошо работают. Они ни на что не жалуются и выполняют приказы с полуслова. Такие рабочие прежде всего нужны нам в лесу. Похоже, именно там мы сталкиваемся с наиболее серьезными проблемами в связи с тяжелым климатом и жуткими почвами. Дороги в лесу кошмарные, и техника вязнет в грязи и глине. Мы вынуждены использовать все больше живой рабочей силы.
– Я предупреждал об этом представителей БМСК – кивнул Таффари. – Однако они отказывались использовать труд… – Таффари запнулся, колеблясь, а стоит ли вообще упоминать об этом – …заключенных, которых господин Первис назвал рабами.
Президент Убомо снова улыбнулся, словно само это сравнение чрезвычайно его развеселило.
– Да-а, европейцы… – согласился Чжэн Гон. – Должен заметить, что англичане просто ангелы по сравнению с американцами. Но ни те, ни другие не понимают ни Африки, ни африканцев. Суэц, конечно, сыграл в этом свою отрицательную роль. – Чжэн Гон прервал свою речь, сделав небольшую паузу. – К счастью, теперь операциями синдиката в Убомо руковожу я, и очень скоро вы убедитесь, господин президент, что азиат не станет церемониться там, где европеец испытывает странную неловкость.
– Приятно работать с людьми, которые трезво смотрят на жизнь, – отозвался Таффари.
– Значит, мы с вами можем обсудить проблемы, связанные со строительством отеля и казино в Бухте Белохвостого Орлана, не так ли? Мой управляющий говорит, что работы там даже не начинались. Он сообщил, что все упирается в рыбацкий поселок на берегу.
– Уже не упирается, – улыбнулся Таффари. – Территорию очистили два дня тому назад. Вскоре после того, как Первис вылетел в Лондон. Этот поселок был настоящим рассадником контрреволюционной заразы. Мои солдаты сровняли его с землей, а две сотни трудоспособных заключенных отправлены на участки компании в лесу, где и присоединятся к остальным вашим рабочим. Так что строительство отеля можно начинать хоть завтра.
– Ваше превосходительство, мне кажется, что мы с вами отлично понимаем друг друга, а значит, и дело пойдет. Разрешите ознакомить вас с поправками, которые я внес в проект Первиса?
Чжэн Гон раскрыл кейс и вытащил оттуда большую карту – распечатку с компьютера. Таффари склонился над столом, с интересом слушая объяснения Чжэн Гона.
В конце этой короткой лекции Таффари уже не скрывал своего восхищения.
– И все это вы успели сделать за неделю вашего пребывания в Убомо? – искренне изумился он.
– Нет, ваше превосходительство, – покачал головой Чжэн Гон. – Кое-какие поправки внесли в проект еще в Тайбэе по совету моего отца с помощью сотрудников «Везучего дракона». В Кагали после доклада своего управляющего мне пришлось уточнить лишь некоторые детали.
– Замечательно! – не удержался от похвалы Таффари. – Похоже, все, что рассказывал о вас сэр Питер Гаррисон, отнюдь не преувеличение.
– Но план и проектирование – это одно, а его реализация – совсем другое, – скромно заметил Чжэн Гон.
– Уверен, что и за его осуществление вы приметесь с не меньшим энтузиазмом и энергией. – Таффари взглянул на часы. – Я жду на ленч гостя…
– Извините, ваше превосходительство. Я отнял у вас слишком много времени, – сказал Чжэн Гон, делая вид, что поднимается со стула.
– Совсем нет, господин Нинг. Я категорически настаиваю на том, чтобы вы остались и присоединились к нам. Мне кажется, этот человек вас позабавит. Она из съемочной группы, которую нанял сэр Питер Гаррисон.
– Ах вот как! – воскликнул вдруг Чжэн Гон. – Сэр Питер поведал нам с отцом, почему он пригласил в Убомо телевизионщиков. Признаюсь, меня эта идея немного смутила. На мой взгляд, не стоит вообще привлекать внимание мировой общественности к тому, чем занимаются наши компании в Убомо. Англичане не зря говорят: «Не будите спящую собаку.» Будь это в моей власти, я бы расторг контракт и отправил съемочную группу восвояси.
– Боюсь, что это невозможно, – покачал головой Таффари. – Кроме того, уже прозвучало столько отвратительных выступлений против нас. Была тут одна дамочка… Большой друг Омеру.
Еще минут десять они обсуждали план сэра Питера по нейтрализации собственными контрмерами пропагандистской кампании, развязанной Келли Киннэр против БМСК.
– В любом случае, – успокоил его Таффари, – мы всегда сможем настоять на том, чтобы из фильма вырезали все не понравившиеся нам кадры. Последнее слово остается за сэром Питером, и в контракте имеется соответствующий пункт. Мы имеем право вообще запретить его производство и выпуск и уничтожить все копии кассет, если нам этого захочется.
– Все меры предосторожности приняты, чтобы съемочную группу даже близко не подпускали к наиболее уязвимым участкам проводимых работ – к лагерям с рабочими, на лесоповалы, на карьеры?
– Доверьтесь мне, господин Нинг. Киногруппе разрешено снимать только предположительные места будущего строительства. Кроме того, их постоянно сопровождает офицер, на которого я полагаюсь целиком и полностью.
Таффари не договорил, услышав звук приближающегося транспорта.
– А вот и они. Оператор и капитан Кейджо.
– Оператор – недоуменно переспросил Чжэн Гон, завидев идущих по дорожке Бонни Ман и Кейджо.
– Слово не совсем точное, согласен, – засмеялся Таффари. – Но разве существует термин «операторша»?
И он поднялся, чтобы встретить гостью.
Кейджо взял под козырек, однако Таффари даже не взглянул на него. Кейджо выполнил приказ и доставил Бонни, и больше от него в настоящий момент ничего не требовалось. Офицер круто развернулся на каблуках и поспешил обратно. Он знал, что ждать придется долго.
Чжэн с ног до головы оглядел женщину рядом с Таффари. Очень высокого роста, с огромной грудью; ни тонкостью черт лица, ни изяществом эта дама не отличалась. Рот ее показался Чжэну слишком большим и некрасивым, а веснушчатая кожа и огненно-рыжие волосы просто вызывали омерзение. Ее громкий, вульгарный смех резал ему слух, а вызывающе-самоуверенная манера держаться только раздражала. Чжэну казалось, что такое поведение оскорбляет достоинство настоящего мужчины. Он откровенно не любил крупных женщин с сильным характером и сейчас невольно сравнивал эту рыжую европейку с женщинами своей расы, чья чистая, слонового цвета кожа словно светилась изнутри. Потупленный взор и грациозные манеры придавали всему их облику неизъяснимую прелесть, какой была начисто лишена стоявшая перед ним мужеподобная особа.
Однако Чжэн Гон вежливо поднялся ей навстречу, пожав протянутую руку. От его взгляда не укрылось, что Таффари буквально сражен этой рыжеволосой стервой.
Чжэн прекрасно знал, что Таффари держал настоящий гарем и его женами становились самые красивые женщины гита, а эта броская мадам, очевидно, привлекла президента некоторой новизной ощущений. Возможно, он решил, что белая женщина в его постели придаст ему особый вес в глазах людей ее расы. Хотя Чжэн Гон нутром чувствовал, что она очень скоро надоест Таффари и он выкинет ее, как ненужную, изношенную вещь.
– Господин Нинг – главный исполнительный директор Фонда развития Убомо, – представил Чжэн Гона Таффари. – С технической стороны именно он является вашим боссом, мисс Ман.
– Разрешите доложить, босс, что мы тут трудимся как черти, – усмехнулась Бонни.
– Рад это слышать, мисс Ман, – без всякой улыбки вежливо ответил Чжэн Гон. – Вы взялись за решение важной задачи. Хотелось бы знать, какой материал вы уже успели отснять.
– Мы работали здесь, в Кагали, и на озере. Снимали строительную площадку под будущий отель и казино.
Чжэн Гони и Таффари слушали Бонни очень внимательно.
– Куда вы намерены отправиться после этого? – снова спросил Чжэн.
– После того как закончим здесь все съемки, нас повезут в глубинку, в местечко под названием Сенги-Сенги. Я правильно произношу, ваше превосходительство? – Бонни бросила вызывающий взгляд на Таффари.
– Абсолютно правильно, мисс Ман, – заверил ее президент Убомо. – В Сенги-Сенги предполагается вести большие лесоразработки.
Чжэн Гон кивнул: – Именно так. Я сам при первой же возможности посещу этот район.
– А почему бы вам не приехать в Сенги-Сенги, пока мы там снимаем, господин Нинг? – предложила Бонни. – Лента с вашим участием будет смотреться с гораздо большим интересом. – Спустя несколько секунд Бонни словно осенило, и она внезапно добавила: – Но фильм произведет настоящий фурор, если я сниму также и вас, господин президент. Мы могли бы взять у вас интервью прямо на месте разработок, и вы сами рассказали бы миллионам телезрителей о надеждах и чаяниях вашей страны. Только представьте, ваше превосходительство…
Таффари с очаровательной улыбкой на губах покачал головой: – Я занятой человек, мисс Ман. Боюсь, у меня не будет на это времени.
Однако Бонни безошибочно ощутила, что высказанная идея показалась Таффари заманчивой. Достаточно искушенный политик, он понимал всю выгоду такой блестящей рекламы лично для него.
– Это будет просто потрясающе, господин президент, – умоляла Бонни. – От этого все только выиграют. Широкая публика знает о вас только понаслышке. И если увидят на экране вас самого, мнение людей в ту же секунду изменится. Как профессионал заявляю вам со стопроцентной уверенностью, что на экране вы будете смотреться просто сногсшибательно. Вы красивы, у вас потрясающий голос… Короче, я сделаю все, чтобы вы выглядели, как кинозвезда.
Таффари явно польстили столь откровенные комплименты в его адрес. – Посмотрим, мисс Ман, – протянул он.
И Бонни осталось еще чуть-чуть постараться.
– Вы могли бы прилететь в Сенги-Сенги на вертолете, – сказала она. – Вместе со съемкой это займет всего несколько часов. – Чуть помедлив, она слегка коснулась его руки: – Но, может быть, вы захотите остаться с нами на пару дней. По-моему это будет просто великолепно.
На следующий день Дэниел с Бонни в сопровождении капитана Кейджо выехали из Кагали. До Сенги-Сенги было чуть больше трехсот километров, но они добирались целых двое суток, почти всю дорогу снимая лес и местные племена, обитающие в традиционных африканских manyattas.
Капитан Кейджо старался, как мог, договариваясь со старейшинами о съемках. За несколько шиллингов убамо он ухитрялся их убедить, и Дэниел с Бонни вели съемки практически во всех деревнях гордых и самолюбивых гита. Они снимали молоденьких девушек, на которых не было ничего, кроме коротеньких юбчонок из бисера. Девушки весело плескались в водоемах, восполнявшихся после каждого дождя, и заплетали друг другу косички. А потом украшали свои прически пирамидальными сооружениями из смеси коровьего навоза и красной глины, засыхавшими у них на голове и делавшими их еще выше.
Они снимали замужних матрон в длинных юбках, грациозно шествовавших друг за другом в деревню, набрав из ручья воды в сосуды из бутылочной тыквы. Снимали пастухов, которые пускали кровь огромному черному быку, предварительно обвязав шею животного прочным кожаным ремнем. От излишнего притока крови артерия на шее животного вздулась, и один из пастухов проткнул ее острым наконечником стрелы. Алая кровь тонкой струйкой стекала в специально подставленную бутылочную тыкву, и, когда сосуд наполнился до половины, рану на шее быка замазали кусочком мягкой красной глины. А в тыкву долили свежего молока одной из коров и добавили немного коровьей мочи. Содержимое взбалтывали до тех пор, пока не получили темную массу, по густоте похожую на творог.
– В этом продукте очень низкое содержание холестерина, – заметил Дэниел, когда Бонни вдруг громко расхохоталась.
– Ты лучше посмотри вон на тех красавцев.
– А я что, по-твоему, делаю? Смотрю во все глаза. О ля-ля-ля! С ума можно сойти!
Мужчины в деревне одевались лишь в яркие красные покрывала, перекинув их через плечо и перевязав на поясе ремнем. При малейшем дуновении ветерка свободно свисавшая ткань приподнималась, открывая то, что составляло самую большую гордость этих высоченных красавцев. Они не только не стеснялись, но, напротив, позволяли Бонни снимать их в разных ракурсах и самым крупным планом, беззастенчиво и вызывающе поглядывая в объектив.
Выехав из деревни, «лендровер» выбрался на основную трассу, и им навстречу потекли пустые самосвалы и огромные лесовозы, груженные пиленым лесом. Изъезженная тяжелыми колесами дорога превратилась в глубокую колею; клубами поднималась пыль, покрывая толстым красноватым слоем листву деревьев по обеим сторонам.
Бонни осталась довольна, сделав несколько кадров с лесовозами, выезжавшими из красноватых облаков пыли. Машины, похожие на страшных доисторических монстров, производили сильное впечатление.
Спустя два дня после начала путешествия они выехали на берег широкой реки, пересекли ее на пароме. И, когда наконец оказались на противоположном берегу, даже Бонни невольно присвистнула, со страхом задрав голову и вглядываясь в зеленую крону гигантских деревьев, обступивших их плотной стеной.
– Они похожи на мифических великанов, подпирающих небо, – взволнованно прошептала она, направляя объектив на зеленую гущу.
И воздух, и свет в лесу – все было совсем иным по сравнению с сухой саванной. Под густыми кронами все дышало влагой, зеленый полумрак делал мир вокруг таинственным и странным.
Сначала они следовали по дороге, отстоявшей километра на полтора в обе стороны от леса. Однако, проехав около восьмидесяти километров, свернули на совсем недавно проложенную сквозь девственный тропический лес трассу. И чем глубже они забирались в этот гигантский лес, тем ближе к дороге подступали огромные деревья, пока наконец их кроны не сомкнулись у них над головой, и теперь маленький отряд ехал словно по туннелю, в зеленоватом полумраке которого тонуло все вокруг.
Даже рев попадавшихся им навстречу грузовиков казался приглушенным, ибо деревья и густая листва словно поглощали чуждый и враждебный им звук. Дорогу впереди выложили распиленными бревнами, засыпали мелким гравием, дабы колеса тяжеловозов не проваливались в мягкую почву.
– На обратном пути самосвалы загрузят гравием из карьеров на берегу озера, – пояснил Кейджо. – Так что пустыми они не поедут. Без гравия дороги очень быстро превратятся в непроходимое болото. Дожди здесь идут почти каждый день.
Кроме самосвалов и лесовозов, теперь через каждые километр-полтора на пути им встречались большие отряды рабочих, мужчины и женщины, которые мостили дорогу бревнами и засыпали их гравием.
– Что это за люди? – поинтересовался Дэниел.
– Осужденные, – нисколько не смущаясь, ответил Кейджо. – Вместо того чтобы тратить деньги на их содержание в тюрьмах, мы разрешаем им работать, и тем самым они отдают свой долг обществу.
– Слишком много осужденных для такой маленькой страны, – заметил Дэниел. – В Убомо, похоже, очень высока преступность. – Все угали – воры, мошенники и разбойники, от которых одни неприятности, – проговорил Кейджо тоном, не терпящим возражений, а потом, оглядевшись, внезапно испуганно вздрогнул. – Я ненавижу это место! – вскричал он в приступе дикой ярости. – Ненавижу! Здесь зло и ужас, и годится оно для тварей, вроде обезьян, и их близких родственников – пигмеев бамбути.
– Мы в самом деле увидим пигмеев? – заинтересованно спросила Бонни – Эти обезьяноподобные, которые считают себя людьми, часто торгуют на дорогах разным хламом, – выругался Кейджо. – Их бабенки за гроши трахаются с водителями проезжающих грузовиков и фургонов. А пигмеи-дикари прячутся в лесу. Их вы не увидите. Их никто никогда не видит. – Кейджо опять нервно передернул плечами. – Говорю вам, это поганое место. Хуже не бывает. Нам бы следовало вырубить все эти растреклятые деревья и распродать их, и пусть бы тут раскинулись зеленые пастбища, где можно пасти домашний скот.
В голосе капитана неожиданно послышались нежные нотки, ибо разведение домашнего скота составляло цель и смысл жизни гита.
– Если вы вырубите эти леса, то прекратятся тропические ливни. А вслед за этим высохнут реки и озера, из которых вы берете воду для вашего домашнего скота. Все в природе взаимосвязано. Разрушая что-то, вы тем самым наносите непоправимый урон остальному, – попытался объяснить Дэниел, однако Кейджо, вцепившись в руль подскакивавшего на неровной дороге джипа, гневно выпалил в ответ: – Не надо принимать меня за недоразвитого придурка, доктор Армстронг. Вообще-то у меня университетское образование, и сколь бы странным вам это ни казалось, но я даже умею читать. И я в курсе всех ваших теорий, выдуманных разными белыми умниками. Вам, живущим в богатых, процветающих странах, легко говорить об охране природы и окружающей среды черным африканцам, которые умирают с голоду, потому что им негде пасти свои стада. А вы приезжаете сюда в качестве туристов, любуетесь красотами дикой природы, а затем возвращаетесь в свои роскошные особняки в Англии или пентхаусы в Нью-Йорке… – Кейджо замолчал, но через минуту снова заговорил: – Простите доктор, я вовсе не собирался вас обидеть. Но эта земля и эти деревья принадлежат нам, африканцам, и мы тоже имеем право на нормальную жизнь. Между тем численность населения Африки возрастает каждый год на шесть процентов. А людям, как известно, хочется есть, им нужна крыша над головой – словом, нужна земля. Африканцам как воздух нужны свободные земли. От этого проклятого леса нет никакого толку. Его надо вырубать, а земли использовать под сады и пастбища…
Слушая офицера, Дэниел все больше грустнел. Уж если Кейджо, человек образованный и умный, рассуждает таким образом, то как можно убедить в чем-то простых жителей африканских manyattas, которых они снимали два дня тому назад?
Кейджо отнесся к его словам о сохранении тропических лесов крайне отрицательно, а значит, когда-нибудь весь Африканский континент превратится в пустыню. Пустыню Сахару, которая протянется от мыса Доброй Надежды до самого Каира.
Внезапно дорога оборвалась, и прямо посреди леса они увидели довольно крупный поселок. Это и был Сенги-Сенги. Самые высокие и мощные стволы пока еще не тронули, но все остальные деревья вырубили. На расчищенном участке построили дома для рабочих, ремонтные мастерские и небольшое административное здание.
Жилища для рабочих, сложенные из бревен деревьев местных пород, были обмазаны глиной, крыши покрыты соломой. Ремонтные мастерские и контору соорудили из разборных материалов, чтобы легко было перевозить с одной рабочей площадки на другую.
Кейджо остановился у конторы. Здание, поставленное на кирпичные опоры, даже после каждодневных ливней оставалось сухим внутри, и по сравнению с другими постройками в нем не так чувствовалась жара. Кейджо повел киношников за собой.
– Хочу представить вас управляющему участками ФРУ, – сказал он.
– Что такое ФРУ? – спросила Бонни.
– Фонд развития Убомо, – пояснил Кейджо, открывая дверь, и, наверное, продолжил бы свою речь, но им навстречу из-за стола поднялась секретарша управляющего – девушка лет двадцати трех из племени гита, с яркой косметикой на лице, одетая по-европейски. И эта одежда, и яркая косметика смотрелись нелепо, и Дэниел невольно вспомнил высоких красавиц с причудливыми прическами в manyattas.
– Вы, по-видимому, и есть съемочная группа, – хорошо поставленным голосом проговорила она на суахили. – Мы давно ждем вас.
– Да, мы и в самом деле прибыли с опозданием, – начал Кейджо, но дверь в кабинет управляющего отворилась, и на пороге, громко приветствуя гостей, появился он сам.
– Добро пожаловать в Сенги-Сенги, – с улыбкой, приближаясь к ним, проговорил он. – Мы вас ждали еще вчера, но лучше поздно, чем никогда!
Кейджо, будучи на полголовы выше Дэниела, на какое-то мгновение загородил собой этого человека. Но когда он посторонился, Дэниел от удивления просто замер на месте.
– Господин Четти Сингх? – с тихим изумлением произнес он. – Вот уж не думал, что когда-нибудь встречу вас снова. Рад, очень рад.
Четти Сингх остановился как вкопанный и уставился на Дэниела.
– Так вы, оказывается, знакомы? – улыбнулся Кейджо. – Какое счастливое совпадение.
– Да, мы старые друзья, – не меняя тона, продолжал Дэниел. – Нас с господином Сингхом объединяет общая любовь к дикой природе и ее животному миру, в частности к слонам и леопардам.
Широко улыбаясь, Дэниел протянул руку Четти Сингху.
– Как ваше здоровье, господин Сингх? Во время вашей последней встречи вы неважно себя чувствовали.
Лицо Сингха стало пепельно-бледным, несмотря на его смуглую кожу. Он был явно шокирован этой встречей. Однако уже через минуту на его губах появилась вымученная улыбка, но из глубины его темных глаз на Дэниела полыхнуло такой ненавистью, что тот невольно вздрогнул.
Сингх протянул Дэниелу левую руку, поскольку правый рукав ниже локтя был заколот булавкой. Культя просвечивала сквозь тонкую ткань хлопчатобумажной рубашки. Шрамов на лице Сингха не было, но выглядел он плохо. Индиец сильно похудел, как жертва СПИДа, глаза его заметно провалились. Он, очевидно, едва оправился после полученных травм и до конца еще не выздоровел.
Но концы его густой черной бороды были по-прежнему заправлены под сияющую белизной чалму.
– Вы даже не представляете, доктор, до какой степени я рад нашей встрече. – Губы Сингха растянулись в улыбке, однако он не в силах был скрыть ненависть. – Спасибо за слова сочувствия. К счастью, я поправился, хотя руку пришлось ампутировать. Привыкаю с трудом, однако надеюсь, что виноватые получат сполна.
Сингх тотчас отдернул свои холодные, как у лягушки, пальцы и повернулся к Бонни и Кейджо. На мгновение улыбка его заметно потеплела, но при разговоре с Дэниелом выражение его лица опять изменилось.
– Итак, доктор, вы намерены сделать из нас знаменитостей. Будем, как кинозвезды, известны всем… – Сингх глядел на Дэниела, словно удав на кролика.
Дэниел был ошеломлен ничуть не меньше Сингха. Майкл Харгрив говорил ему, что индиец остался жив после нападения леопарда, но это было несколько месяцев назад, а кроме того, он не ожидал столкнуться с ним здесь, в Убомо, за тысячи километров от Малави. Только сейчас Дэниел вдруг сообразил, что ему надо было предусмотреть подобное, ибо там, где появлялся Нинг Чжэн Гон, появлялся и Четти Сингх. Этих двоих слишком многое связывало, и если Нинга назначили главой синдиката в Убомо, то его помощником, конечно же, станет человек, знающий Африку как свои пять пальцев.
Теперь Дэниел прекрасно понимал, что Сингх идеально подходил Чжэн Гону в качестве помощника. Повсюду в Центральной Африке у него были свои люди. Сингх знал, кого можно обворовывать, кому давать взятки, а кого запугивать. Но самое главное, он не останавливался ни перед чем и был до конца предан Нингу, ибо его съедала алчность.
Дэниелу следовало ожидать, что рядом с Чжэн Гоном где-нибудь непременно окажется Четти Сингх, жаждущий мести. И сейчас он вдруг со всей очевидностью осознал, что ему грозит смертельная опасность.
Единственная дорога из Сенги-Сенги находилась под неусыпным контролем компании, и на каждом километре стоял армейский патруль.
Четти Сингх постарается прикончить его как можно скорее. На этот счет у Дэниела не было ни малейших сомнений. Никакого оружия у него при себе не было, а это сводило его шансы почти к нулю. Здесь территория Четти Сингха, сейчас он король положения и не преминет воспользоваться этим в самое ближайшее время, подумал Дэниел.
Повернувшись к Бонни и Кейджо, Четти оживленно заговорил с ними: – Уже слишком поздно, чтобы показать вам, какие здесь ведутся работы. Совсем скоро стемнеет. Так что для начала я отведу вас в специально отведенные вам комнаты. – Улыбка не сходила с лица Сингха. – Кроме того, – продолжал он, – у меня для вас отличная новость. Я только что получил факс из Кагали, в котором сообщается, что президент Таффари завтра утром собственной персоной прилетает сюда на вертолете. Он благосклонно согласился дать вам интервью для фильма. Уверяю вас, вам невероятно повезло. Уговорить президента Таффари на такого рода предприятие очень трудно. И прилетает он не один, а в сопровождении исполняющего обязанности директора ФРУ господина Нинг Чжэн Гона. Пост этого человека говорит сам за себя. Возможно, он тоже согласится сказать пару слов перед камерой…