Пуща открылась нам после короткого подъёма на крутой склон, отсекавший край поля. Мы отшагали уже километров, чтобы не ошибиться, пять. По самой жаре. Мальчишки, впрочем, двигались ходко и даже весело — наверное, правда хорошо отдохнули. Шли молча. Ни они ни я ни о чём разговаривали — что для меня, например, было нехарактерно. Но молчание не было тяжёлым, как вчера.
И вот мы влезли на этот склон — только что не цепляясь руками за траву — и встали на нём.
— Ого, — сказал Витька. Его лицо бронзовело от пота, а глаза расширились удивлённо.
— Как красиво, — искренне ответил Валька.
Я согласился с ними, хотя и молча. Это было «ого». И красиво. Без слов, хотя пущу я видел впервые, а уж лесов в моей жизни хватало.
В полукилометре от нас, за узкой луговиной, стояла ровно и тихо шумящая зелёная стена, испещрённая бегучими чёрными тенями. Над нею косым снижающимся кругом шёл, распластав крылья, ястреб. А дальше всё таяло в загадочной синеве, светлой и непроглядной. Справа над матово-серой лентой полевой дороги, уходившей в лес, дрожали струи горячего воздуха.
— Они добрались до Последнего Приюта, — пробормотал Валька, поддевая под лямки рюкзака на плечах большие пальцы. Я покосился на него:
— Читал?
Валька вздохнул:
— А то… — он поднял руку: — Ард Гален-и-эстэ[14]… А вы тоже читали?
— Обижаешь, — покачал я головой. — Я, наверное, один из первых толкинутых в СССР. С восемьдесят второго, когда прочитал сокращённый вариант «Братства Кольца».
— Восемьдесят второ-о-ого-о? — недоверчиво спросил Витька, благожелательно слушавший нашу беседу. — Сколько же вам лет?
— Тридцать три, — ответил я весело.
— Моложе выглядите…
— Я знаю. А ты читал, что ли, Толкиена?
— Я кино смотрел, все три серии, — сказал Витька. — И гоблинский перевод, Егор от него угорал.
— Дурь этот гоблинский перевод, — сердито сказал Валька. Я кивнул:
— Дурь. А кино неплохое.
— Да мне тоже гоблинский не очень понравился, — признался Витька. — Так. Посмеяться.
— Не над чем там смеяться, — отрезал Валька. — Это всё равно как смеяться над Великой Отечественной.
— Некоторые смеются, — заметил я. А Витька отмахнулся:
— Ну это ты хватил, Валёк.
Валька дёрнул плечами и вдруг звонко пропел:
— Намариэ! Най хирувалие Валимар. Най элиэ хирува. Намариэ!
Витька покосился на него удивлённо, а я произнёс задумчиво:
— Прощай. Может быть, ты ещё найдёшь Валимар. Может быть, именно ты и найдёшь Валимар. Прощай… Вон ты даже что запомнил!
Витька кивнул:
— Вы думаете, у меня всё будет хорошо? — неожиданно прямо спросил он, глядя мне в глаза. Я медленно ответил:
— Виктор меня спросил, не леший ли я. А ты думаешь, что я эльф и мне всё ведомо? У меня уши не острые…
Валька рассмеялся:
— А у них уши не острые. Это выдумка. Так что кто вас знает…
— Ну тогда, — предложил я, — вспомни: «У эльфа и ветра не спрашивай совета…»
— «…оба скажут в ответ: что «да» — то и «нет»», — усмехнулся Валька. И добавил: — А ещё я вспомнил, что Зло не правит миром безраздельно[15], — и он снова посмотрел мне в глаза — испытующе. Я выдержал взгляд парнишки и подтвердил:
— Не правит.
Витька уже спустился на луговину и махал нам рукой:
— Тут тропинка!
— Пошли, — предложил я Вальке…
…Там, где тропинка сливалась с пыльной дорогой и они вместе ныряли в лес, стоял на металлическом столбе указатель:
КОРДОН СВЯСЪЦЫ 22 км.
Ниже было подписано красной краской:
РЕБЯТА, В ВОСЬМИ КИЛОМЕТРАХ ОТСЮДА — ПРОЕЗД УЖЕ ТОЛЬКО НА ВЕЗДЕХОДЕ
— Вот такая вот музыка, — заметил я. — В восьми километрах — только на вездеходе. Партизанский край… Я в детстве очень любил книжку «Брянский лес». В точности… Не передумали?
— В смысле? — переспросил Витька. Я показал рукой туда, где копились тени:
— Туда идти. Вы вообще подумайте: может, я себе запас на зиму веду? Вы, конечно, жилистые и тощие, но всё-таки лучше, чем ничего…
Мальчишки заморгали. Даже испуганно. Я сделал каменное лицо. И из этих самых теней раздался голос, с лёгким акцентом произнёсший:
— Вы его больше слушайте, он вам наговорит.
Ребята развернулись, как ужаленные. А я поднял руку и покачал головой:
— Михал, дзень добжий, — и повернулся к мальчишкам, крутившим головами: — Ну вот и хозяин этих мест.
Послышался смешок, и из тени вышагнул рослый мужчина с непокрытой головой.
На широком поясе, перетягивавшем камуфлированную куртку, висели нож, подсумок и планшет. Серо-зелёные штаны забраны в хромовые сапоги. На правом плече стволом вниз он придерживал умопомрачительно дорогой английский «холланд» — двустволку-горизонталку 12-го калибра. В прошлом капитан спецназа ГРУ, ветеран невнятных войн и кавалер экзотичных орденов, лесник Ельжевский питал слабость к отличному оружию.
Михал ничуть не изменился с момента нашей последней встречи год назад: он всё так же выглядел непостижимым образом и старше, и младше своих сорока девяти. Пшеничные усы скобкой опускались под подбородок, остальное было выскоблено до синевы. Кирпичного цвета лицо рассекали шрамы морщин. На нём особенно светлыми казались серые, полные юмора глаза. Я не успел опомниться, как моя рука оказалась в тисках сухих длинных пальцев, и выдержать это пожатие было трудновато:
— Салфет вашей милости, — сказал я. Это прозвучало, как пароль — мальчишки покосились на нас, и ответ Михала их явно не разочаровал:
— Красота вашей чести[16]… А я тебя ждал вчера, — заметил Михал. — Но потом подумал, что ты наверняка пойдёшь пешком — и с утра сел тут в засаду… — хлопок по плечу, улыбка, открывшая великолепные зубы: — А вот пушку-то зря носишь, у нас за пушку срока дают ого… Думаю: ведь наверняка выйдет сюда, больше некуда… — он посмотрел на мальчишек: — С тобой контингент?
— Да тут такое дело… — я тоже посмотрел на них. Мальчишки сдвинулись ближе и выглядели почти враждебно, как при нашей первой встрече. — Такое дело, — повторил я, — что это скорей я с ними.
Михал подобрался. Окинул взглядом всё вокруг. И деловито спросил мальчишек:
— Слушаю?
— Валентин, — кивнул я. Валька закусил губу, посмотрел на Витьку, на меня. И, шагнув вперёд, сказал — не более понятно, чем я сам, но я узнал слова[17]:
— Все мы дети одной матери.
Я наблюдал за Михалом. Лицо лесника осталось бесстрастным, только весёлый огонёк в глазах вспыхнул, погас и обернулся чёрным пламенем:
— И руки у нас чисты, — ответил он. И сделал жест рукой в сторону теней: — Там машина, пойдёмте.
Край зелёного покоя (синдар.)
Один из основных постулатов трилогии Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин колец». На нём построено, собственно, всё «здание» этой великой книги — упорное сопротивление непреодолимым обстоятельствам приводит к победе. Высказан магом Гэндальфом.
Пароль — слова из сказки В. Каверина «Немухинские музыканты».
Пароль — слова из приключенческой повести А. Ломма «В тёмном городе». (К сожалению, родившиеся и выросшие в ЭрЭфии Витька и даже Валька не читали этих замечательных книг!)