В «законный выходной» Витька заспался.
Валька уже встал, привёл себя в порядок, успел размяться, переделать кое-какие дела по хозяйству дома и в огороде, пройтись по лесу… Было почти одиннадцать, когда Витька начал ворочаться, всё ещё придрёмывая. Валька, посмеиваясь, наблюдал за ним. Он давно заметил за названым братишкой некую безалаберность. Во многих вопросах Витька был умудрённым взрослым, почти пугающе рассудительным и знающим. Но в других — не тянул на те четырнадцать, которые имел. По крайне мере, с точки зрения Вальки. Например, мог не умыться или не почистить зубы, и так несколько дней, если не напомнить — а тогда он огрызался. Или мог вот так дрыхнуть, потом раздражаясь на замечания Вальки и угрюмо сопя на замечания Михала Святославича.
Витька выкопался из-под одеяла, позевал, посмотрел вокруг. Что-то буркнул и опять завалился в постель поверх скомканного одеяла. Потянулся с явным наслаждением и прикрыл глаза.
Валька, сидевший возле окна с книжкой на колене, не выдержал:
— Да приведи ты себя в порядок!
— Мы что, уже в армии? — уточнил Витька. — Не хочу приводить, не хочу вставать. Всё равно делать нечего. Даже телик смотреть неохота.
— Тут пятнадцать тысяч книг, — сердито сказал Валька, ощущая, что начинает злиться и зная, что Витька, ощутив это, в свою очередь начнёт его поддразнивать. — Не библиотека, а клад. Ты бы хоть почитал.
Витька издал неопределённый звук — ироничный и недоумевающий, недовольный и презрительный. Потом вдруг сел и сердито спросил:
— Вот ты читаешь. Читаешь, читаешь… Что там такого интересного? Нет, ты мне объясни, — он заметил, что Валька хочет вернуться к книге, — постой, мне правда интересно. Книжка. Чем она лучше видака?
— Хотя бы тем, что большинство книжек не переделаны в фильмы, — Валька хотел всё-таки начать читать, но неожиданно понял, что Витьке и правда интересно.
— И только? — Валька наморщил лоб. — Вот в фильме. Актёр глазами повёл — и всё ясно… если, конечно, актёр хороший. А в книжке на лист надо расписывать, да и то не у всякого таланта хватит. А что не всё пока переснято — так это дело времени и денег, согласись?
— Положим, — кивнул Валька. — Сам же стихи пишешь — и книг не читаешь, парадокс!
— Это разные вещи, — возразил Витька. Валька подумал и спросил:
— А ты слышал о магии написанного слова?
— Ууууууу… — завыл Витька, откидываясь на постель. Валька разозлился и окончательно захлопнул книгу:
— Ладно. А так тебе понятно? — он встал, подошёл к Вальке, насмешливо взирающему на него с одеяла, и постучал его пальцем по лбу: — Книга развивает воображение. Она заставляет человека мозги напрягать. Фантазию. Представлять. Додумывать. «На милорде был красный камзол,» — сказал Валька с дурацким пафосом, сам смутился, но тут же продолжал: — В кино глянул — и всё, только зафиксировал, как фотоаппарат. А в книжке прочитаешь — и начинаешь думать: какой милорд? Какой камзол? Почему красный? А какой красный, какого оттенка? И представляешь себе. Целую картинку рисуешь из-за одной строчки! Или ты считаешь, что мозги нагружать — только портить?
Витька, в начале этой короткой горячей речи улыбавшийся снизу вверх, сейчас смотрел задумчиво. Он был умным парнем, Валька это знал вообще-то. И почти не удивился, только победно усмехнулся (про себя), когда Витька раздумчиво сказал:
— Да… это ты, пожалуй, верно… Насчёт воображения…
— Пошли? — предложил Валька, кивая в сторону двери. Витька не понял:
— Куда?
— Выберешь себе книжку. Сам. Попытка не пытка, вдруг понравится, а?
— Да ну тебя, — отмахнулся Витька, но тут же признался: — Я… я, Валь, плохо читаю. Ну, не то чтоб не умею, нет, умею, — поспешно поправился он, — но медленно читаю.
— А кто за тобой гонится-то? — искренне удивился Валька. Витька несколько секунд смотрел на него, потом встал:
— Ну пойдём, что ли…
…В кабинете Михала Святославича Витька притих и с робким почтением смотрел на ряды книг на полках. Валька ощутил некое превосходство над другом и широким жестом обвёл плотно стоящие корешки:
— Выбирай… — но тут же понял, что Витька мгновенно заблудится и плюнет на эту затею. — Чего ты вообще хочешь?
— Да я ничего не хочу, — пробормотал Витька, в этот момент ужасно похожий на человека, который в трусах оказался в каком-то высоком собрании и ёжится под устремленными на него удивлённо-возмущёнными взглядами элегантно одетых леди и джентльменов, думая об одном: где тут ближайшая дверь. Смотреть на это было забавно, но Валька запретил себе даже улыбаться и уточнил:
— Ну на какую тему? Тут разные есть. Даже макулатура.
Макулатурой отец называл детективы и боевики, хотя сам их читал. Валька вспомнил это и сморщился. Но Витька этого не заметил. Блуждая глазами по полкам, он подошёл ближе, прочёл на одном из корешков:
— Платон. Диалоги… — с сомнением посмотрел на книжку: — Это что, одни диалоги?
Валька не выдержал — фыркнул. Витька посмотрел обиженно, засопел носом. Отвернулся, наугад снял с другой полки книжку в сером тканом переплёте с вытертым рисунком.
— Вот эту. Эн И Дубов, «Горе одному».
Валька сам не читал такой книжки, хотя фамилия автора показалась ему знакомой. Но он всегда плохо запоминал писателей (а вот художников и музыкантов — хорошо, бывает же такое…) И сейчас пожал плечами:
— Давай…
Мальчишки вернулись в свою комнату. Валька уселся опять к окну, заметив, что Витька завалился животом на так и неубранную кровать, поставив книгу на подушку и подперев подбородок кулаками…
…Когда через три часа Валька собрался пойти порисовать, Витька всё ещё читал.
Валька взял с собой фляжку с холодным соком, несколько бутербродов. Ему хотелось поймать осень в августовском лесу. Но лес всё ещё был летним, тёплым и звонким от птиц, и Валька невольно подумал, что, может быть, лето задержится навсегда… А вдруг это — как в одной читанной книжке (на этот раз забылось и название)? Просто он умер или был убит где-нибудь на страшных дорогах или во внезапно ставшем чужом городе — и это жизнь после смерти? Рай. Непонятный, ироничный, но хороший «проводник», встреченный на полевой дороге и таинственно исчезнувший позже. Лесной кордон, молчаливый лесник, нелюбопытные люди в далёкой деревне, друг и собака…И вечное лето. Может быть, сюда придут и отец с мамой, и надо только подождать… Может быть, сюда соберутся все хорошие люди, которых он знал в жизни — подальше от паскудства, поганства, мерзости и предательства, объявивших себя единственным смыслом жизни…
Он всё-таки сделал несколько набросков. Они ему не понравились, но Валька не имел привычки выбрасывать даже неудачное, хорошо зная, что взгляд человека меняется со временем — то, что казалось неудачным, позже может восхитить. Потом поел, сидя на прохладном камне, венчавшем пологий холм, поднимавшийся в лесу. И всё-таки сделал ещё один набросок — карандашом. Полевую дорогу, по которой — рука об руку, босиком — шли мама и отец. А чуть сбоку и впереди — Леший. Валька подумал и затенил его лицо полой широкой шляпы, потом пририсовал над плечом камуфляжа рукоять полуторного меча-бастарда, а ноги обул не в ботинки, а в высокие сапоги с отворотами. Хмыкнул, рассматривая получившееся. И прошептал:
— Приведи их, пожалуйста… ты можешь, что тебе стоит…
— Ты чего задумался?
Я покосился на Славку. Тот курил длинными затяжками, глядя на меня с улыбкой и придерживая коленом стоящую между ног «сайгу».
— Задумался? — медленно переспросил я. Славка докурил, бросил бычок по длинной дуге в траву — щелчком с большого пальца:
— Ну да… Смотришь куда-то… — он покрутил рукой. — Увидел новый смысл прочтения национальной идеи? Поделись, разовьём вместе.
— Да нет, — я погладил изгиб магазина своей «сайги». — Просто знаешь… показалось, что кто-то зовёт.
Он не удивился, только кивнул:
— Бывает… — и поднялся. — Ну что, пошли? Тебе же пора, ты говорил.
— Пора, — я тоже решительно встал, закинул на плечо полуавтомат. — Пошли, конечно…
Михал Святославич встретился Вальке, когда тот уже возвращался домой — на дорожке к кордону. Лесник кивнул мальчишке и поинтересовался:
— Рисовал? — Валька ответил кивком. — А Витек где?
— Читает, — рассеянно ответил Валька. И добавил: — Наверное.
— Читает? — переспросил лесник. Валька пожал плечами:
— Мы там у вас книжку взяли. Дубова. Вы не против?
— Да ради бога, — отозвался Михал Святославич, — сколько можно спрашивать… И поинтересовался: — А точно читает?..
…Витька читал. Лёжа в той же позе — как будто и не вставал. Читал он и потом, читал во время позднего обеда и дальше до вечера, отделываясь от Вальки неопределённым мычанием. И только когда Михал Святославич закрылся у себя в кабинете работать, а в окнах сгустились прохладные августовские сумерки, Витька от книжки оторвался и побрёл чистить зубы, задумчиво глядя перед собой.
Не в шутку озабоченный таким поведением, Валька настороженно остался сидеть в комнате. Потом поднял книжку, быстро просмотрел, мгновенно выхватывая целые куски текста, и через десять минут уже имел представление, о чём там идёт речь. Книжка была небольшой, он сам такую проглотил бы часа за три. Но Витька и правда читал медленно.
Витька вернулся и, натянув штаны, уселся около окна. Толчком распахнул его. Валька мгновенно погасил свет и подсел с другой стороны. Осторожно спросил:
— Ну ты чего?
— Хорошая книжка, — отрывисто сказал Витька. — Я там ещё на полке видел этого Дубова. Буду читать. Потом. Я пока только первую часть прочитал — «Сирота». И… ты прав, наверное. Так не снимешь. Так просто никто не сыграет…
— Тебе понравилось, потому что… — Валька помедлил. — Потому что немного похоже на тебя?
— Похоже? — искренне удивился Витька. — Совсем не похоже…Ни немного, никак. В смысле, этот вот пацан тоже сиротой остался, да. Но ты… погоди, а откуда ты знаешь, ты же сказал — не читал? — спохватился он.
— Я сейчас просмотрел, — признался Валька. Витька недоверчиво спросил:
— И что, всё запомнил?
— Ну, не всё… Но знаю, о чём там речь.
— Это здорово ты… Да, вот. Пацан. Вот он тоже один остался, по стране бегал… Но ты посмотри, ему встречались хорошие люди. И главное — у них, у этих хороших людей, власть была. Возможность ему помочь. Они и помогали. Кто чем. А я? Я тоже хороших людей видел, но они же не могли ничего. Разве что накормить или там денег немного дать. Вот только Егор… — голос Витьки дрогнул, но он справился с собой. — А всякие гады со мной — как… как с игрушкой. И ведь с полным правом, как будто так и надо, а всем остальным плевать… Но я же не игрушка, — тихо сказал Витька, глядя в темноту. — Я живой… А они украли у меня всё детство, — просто добавил он, и эти пафосные слова прозвучали именно просто, естественно и уместно. — Всё детство, Валь. Самые… как это там — самые беззаботные годы. Понимаешь? Украли и не заметили даже. Что же тут похожего? Слушай, — Витька повернулся к другу. Валька слушал — напряжённо и внимательно, — а может, это выдумка? Ну, сказка? Если тогда и правда так вот было, то зачем же от этого отказались? Когда никто не лишний, когда для каждого хоть чуточку тепла есть…
— Я не знаю, Вить. — прошептал Валька, ощущая, как горят щёки. От стыда. Ведь он-то тоже жил на свете, пока Витькины душу и тело где-то нечеловечески калечили, ломали и гнули. И не сломали только чудом… Жил — и даже не думал о таких вещах. Его-то детство было и правда беззаботным… — Я сам не могу понять… Но отец мне говорил, что тогда и правда так было. Как в книжке. Никто никому не чужой и никого не бросают совсем… А потом все как будто помешались. А когда прозрели — уже поздно стало. Отцу я верю… Всегда буду верить. Я только объяснить не могу, почему так вышло. И он не мог.
— Как ты думаешь… — Витька облизнул губы. — Валь, ты только… не смейся… Как ты думаешь — Сатана есть, да? Это он всё так… сделал?
Из окна тревожно потянуло сырым холодом. Валька почувствовал, что ему не по себе — на самом деле не по себе, не в шутку. Как будто кто-то подошёл к окну с той стороны — нет, не чудовище из дурацких «ужастиков», а… а кто-то на самом деле страшный. Не внешне. Нет…
— Наверное, есть… — прошептал он, хотя минуту назад засмеялся бы и отмахнулся в ответ на такой вопрос.
— Но тогда есть и Бог? — спросил Витька. — Почему он не защитит людей? Хороших людей?
— Я не знаю, — с отчаяньем сказал Валька. — Не знаю, я никогда не думал…
— А я думал, — сказал Витька, снова глядя в окно. — Иногда. Сатана — это не чёрт с рогами, мне кажется. Просто какая-то… ну, сила такая. Которая может существовать только когда людям плохо. Как вампир, когда кровь пьёт. А эта сила — боль, что ли… Беду разную… И чем людям хуже — тем она сильнее. А Бог — это просто совесть.
Валька помолчал. Спросил:
— А ты правда… радовался, когда с поиска вернулся?
— А ты? — вопросом ответил Витька.
— Я… Я сам по себе. А Алька?
— Дурак ты, Валентин, слушай, точно тебе говорю, — отозвался Витька. — Это же совершенно разные вещи. Она — и ты. Я вот. Слушай. Это я там сочинил, но ведь про нас с тобой…
— Стихи? — Валька устроился удобнее, видя, как поблёскивают в полумраке белки Витькиных глаз. — Давай…
— Ты и я — уже двое, брат, — повторил Валька, не шевелясь. — Знаешь, я так обрадовался, когда ты пистолет мне подарил…
— Ага, — Витька соскочил с подоконника. — Я пойду. Ещё книжки посмотрю…
… — Можно, дядя Михал?
— Входи, — лесник поднял голову. — А чего вы ещё не спите? Завтра пойдёте лис смотреть, а вернётесь через пару дней — и вперёд в село. На уборочной руки лишними не бывают…
— Да это всё хорошо, ладно… — Витька поднял и опустил плечи. — Дядя Михал. Эти деньги. Которые у вас лежат. Что на них можно сделать?
Лесник поднялся. Подошёл к окну, открыл его. Витька прислонился плечом к косяку и ждал ответа.
— Многое, — ответил Ельжевский. — На них можно купить оружие. На них можно подкупить жадных и нужных людей. Можно оплатить лечение раненых и больных…
— А родителей Вальки можно… выкупить?
— Нет, — ответил лесник, не поворачиваясь.
Витька потянул воздух сквозь зубы.
— Ладно… А вот ещё. Я… если я их отдам. Их не украдут?
— Нет, — так же безразлично уронил Ельжевский.
— Тогда пусть… вы их возьмёте и отдадите… — Витька сжал кулак. — Мне они не нужны. Пусть они будут для дела.
Михал Святославич обернулся. Подошёл к Витьке и взял его за подбородок:
— Витя, — сказал он, — ты хорошо подумал?
— Хорошо. Я так хочу. Пусть они будут для дела, — повторил Витька.
— Сынок, — Михал Святославич положил руки на плечи Витьки. — Ты… — он закашлялся и сердито сказал: — Иди спать сию секунду!
— Бегу, — согласился Витька…
…Валька появился на пороге, когда Ельжевский как раз отключил компьютер. Лесник сердито уставился на мальчишку:
— Да что за вечер визитов сегодня?!
— Извините, дядя Михал, — Валька вздохнул. — Но правда надо поговорить.
— Прошу, — лесник указал в кресло. — Я весь внимание. Что ещё случилось?
— Дядя Михал, — Валька помолчал. — Я хочу вас просить. Чтобы вы помогли мне стать… понимаете, чтобы я мог делать что-то полезное…
— Примите меня в партизаны, — без иронии ответил Ельжевский, разглядывая мальчишку. Валька ответил с вызовом:
— Это действительно так. Я всё понимаю, да вы ничего и не скрываете. Но я хочу делать что-то полезное. А не просто помогать вам в лесничестве и учить характеристики иностранного оружия… хотя это и интересно.
— Иди спать, — устало сказал лесник.
Валька не видел, уходя, как Михал Святославич улыбнулся ему вслед.