Было десять часов, когда Михал Святославич и Валька вышли на косогор.
— Там и там, — рука лесника описала полукруг, — Зона. Шестая часть белорусской земли. Там — Украина, до неё всего километр.
— А что там? — указал Валька подбородком на синеватую дымку на горизонте. Михал Святославич посмотрел в ту сторону и ответил сумрачно:
— Мёртвый город Припять. После чернобыльской аварии. Как раз на Украине.
— Мёртвый? — переспросил Валька. Лесник подумал и поправился:
— Ну, не совсем, конечно. Кто-то там всё-таки живёт. Даже много кто. но туда мы не пойдём, там уже Украина и нам там делать нечего…Теперь вот что, — Михал Святославич помолчал. — До вечера нам надо пройти двадцать километров по не самым лучшим местам в мире. Держи оружие наготове. Пойдёшь слева от меня и чуть сзади. Если мы кого-то встретим — ни слова, ни единого действия. Стоишь и наблюдаешь молча. Но если я скажу: «А погода у вас дерьмовая,» — тут же, после слова «дерьмовая», начинай стрелять в тех, кто окажется слева от тебя. Сразу и без раздумий. Готов? — лесник испытующе посмотрел на мальчика.
— Да, — твёрдо ответил Валька.
— Тогда пошли.
Дождь усилился ещё больше. Если в лесу это как-то можно было терпеть, то на открытом месте сыплющаяся сверху холодная мерзость становилось непереносимой. Серое небо висело над верхушками голых чёрных деревьев одной сплошной тучей.
Странно, подумал Валька, к чему может привыкнуть человек. Уже неделю они идут — и с ними идёт дождь, день и ночь. Над всей Белоруссией. Надо всем миром. И воспринимается это уже вполне естественно — ночёвки в сырости, тридцатикилометровые марши…Да, собственно, на что и жаловаться? Сам согласился, всё добровольно…
Михал Святославич шагал впереди — широко, легко и бесшумно. Валька с затаённым удовольствием отметил, что не отстаёт, а главное — не тратит на это особых усилий.
И тут же отвлёкся от посторонних мыслей — Михал Святославич резко остановился и поднял левую руку. В правую словно бы сам собой соскользнул карабин.
Валька мгновенно остановился тоже и взял оружие наизготовку. Кажется, начались те самые неприятности, о которых предупреждал Михал Святославич.
Не меньше минуты ничего не происходило. Валька смотрел чуть левее напряжённой спины Михала Святославича и вслушивался в тихий шёпот дождя. Больше звуков не было.
И Валька не сразу понял, что среди кустов неподвижно стоят несколько непонятно откуда возникших человеческих фигур.
Как раз в тот момент, когда взгляд мальчика упал на них, фигуры зашевелились и молча двинулись к тропинке. Это выглядело бы жутковато, да и просто страшно, но Михал Святославич оставался совершенно спокоен.
Люди вышли на тропинку сзади и спереди — трое и двое. У двоих были старые винтовки — немецкие «маузеры», у остальных — обрезы «мосинок». В длинных серых брезентовых плащах с капюшонами все пятеро казались персонажами фильма ужасов. Поэтому Вальке даже показалось странным, когда один из них сипло проговорил:
— Бог помощь.
— И вам того же, — вполне дружелюбно ответил Михал Святославич. Валька замер напряжённо, быстро решая, как ему быть: двое были сзади и лишь один там, где указывал Михал Святославич — слева и впереди от Вальки.
— Куда путь держим? — поинтересовался всё тот же говоривший. Под капюшоном Валька различил лицо: худое, небритое лицо сорокалетнего мужика.
— Туда и обратно, — отрезал Михал Святославич. Он шире расставил ноги и слегка наклонился вперед. — И ничьего разрешения мне не нужно.
Несколько секунд они мерялись взглядами. Наконец мужик в плаще махнул рукой — и молчаливые фигуры растаяли в лесу так же бесшумно, как и появились. Валька не выдержал — громко выдохнул. Михал Святославич обернулся со спокойной улыбкой:
— Всё нормально. Это сталкеры. Не худший вариант.
— Сталкеры? — Валька осмотрелся. — Кто это такие?
— Да так. Бродят-ходят по брошенным деревням, по посёлкам — тут всего добра вовек не выбрать. Потом продают. Могут и прибить, если слабину почуют. Но мы дичь не та. Есть хуже варианты.
— А почему Лукашенко не зачистит эти территории? — сердито спросил Валька. — На него не похоже ведь. Вон что тут творится — действительно Зона какая-то!
— Да понимаешь, Валентин… — лесник повёл плечами под курткой. — Тут вот какое дело.
Батьке эта твоя, как ты сказал, Зона — выгодна. Да и не только Батьке…
— Чем же это? — удивился Валька искренне.
— А смотри сам… Это что-то вроде не контролируемой никем чёрной дыры. Не пустить куда-то зарубежных наблюдателей — сложно, сразу хай о тоталитарном режиме и зажиме критики. Кому это надо? А сюда они и сами не едут. Сами легенду о радиации пустили двадцать лет назад — и теперь сами же её боятся. Они же в большинстве своём трусы, эти «наблюдатели». А если кто и сунется и пропадёт — так это как бы даже и «в тему». Зона заражения и дикости, что и требовалось доказать… Ну а Лука эту легенду всячески поддерживает. И получается именно Зона, в которой… — Михал Святославич осекся, пошевелил усами.
— В которой что? — быстро спросил Валька. Лесник усмехнулся:
— Да сам увидишь… Как ты там поёшь?
Так что шагаем.
И они шагали — под дождём, сперва лесом, потом — через забурьяненное поле и околицей деревни, где жутковато смотрели вслед пустые глазницы домов. На крайнем Валька увидел надпись чёрным лаком:
Узрейте будущее своё, люди!
Он долго оглядывался на неё, не в силах оторваться почему-то.
Начало темнеть. Порывами задувал холодный ветер. Михал Святославич часто оглядывался и прислушивался, пока они опять не вошли в мокрый чёрный лес. На взгляд Вальки тут было ещё жутче, но лесник будто бы расслабился.
— Ну вот, нас ждут, — удовлетворённо заметил Михал Святославич, останавливаясь. И Валька, тоже остановившийся, увидел впереди на прогалине, в мутном, пасмурном вечернем полусвете фигуру всадника, державшего в поводу двух осёдланных коней.
Всадник словно сошёл со страниц исторического романа — широкий плащ, падающий на лоснящийся от дождя конский круп, капюшон, надвинутый на лицо, рука в перчатке, небрежно держащая поводья, носки сапог, плотно упирающиеся в стремена, приклад карабина, торчащий справа у передней луки седла… Он сидел неподвижно, но у Вальки было совершенно ясное ощущение, что из-под этого самого капюшона, обрамлённого оторочкой холодных капель, их внимательно разглядывают пристальные глаза.
Михал Святославич высоко поднял руку и негромко, но отчётливо сказал:
— В лесу мир.
— И мир лесу и миру, — послышался ясный, звонкий, чуть гортанный голос, и всадник откинул капюшон.
Валька не удержал удивлённого: «Оххх…»
Это была девчонка. Рыжие — даже этим сумрачным вечером рыжие, как огонь!!! — волосы рассыпались по плечам. Лет — примерно тех же, что и сам Валька. Тонкое красивое лицо больше подошло бы иконе, чем человеку, но, когда Валька, повинуясь жесту Михала Святославича, подошёл ближе, то увидел, что у девчонки глаза странной хищной птицы из фантастической книжки о Всадниках Гора — жестокие и надменные синие глаза, похожие на драгоценные камни, через которые пропущен холодный свет. Страшные глаза, если честно. Вот как хотите — страшные.
И — красивые. Валька даже не сразу поймал брошенный ему повод, вспыхнул, ожидая, что девчонка засмеётся… но она только надвинула капюшон. Тогда Валька, вдруг разозлившись, ловко взмыл в седло и толчком между ушей успокоил было взметнувшегося под чужим человеком коня:
— Трр-аа, зараза!
Обычно он не ругался на животных — тем более, на коней, тем более, что был рад снова оказаться в седле — соскучился. Но вот поди ж ты…
Михал Святославич тем временем тяжеловато взобрался в седло и ругнулся:
— Чёртово средневековье, никогда не привыкну… Валентин, познакомься, это Мора…
Мора, это Валентин…
Капюшон качнулся в сторону Вальки, и тот поймал себя на глупом желании сказать что-нибудь развязное. Вместо этого мальчишка заставил себя чуть поклониться в ответ и почувствовал, что стало легче.
Так, а с чего ему вообще затяжелело-то? И опять Валька обнаружил, что непроизвольно всматривается в темноту под капюшоном, чтобы увидеть её глаза снова.
Он за полминуты уже второй раз хотел сделать что-то независимо от сознания.
Действуя коленями — видно было, как они ходят под плащом — девчонка повернула коня и рысью пошла по прогалине.
почему-то вдруг всплыло в памяти Вальки, и он поскакал следом — снова сам не сообразив, что скачет и не оглядываясь на Михала Святославича (тот явно предпочёл бы шаг, а то и вообще свои ноги). Мора…»Мора» — кажется, по-ирландски — «Смерть».Девчонка и правда похожа на классическую ирландку, разве что не зеленоглазая… ну вот, опять глаза. Что случилось-то, блин, в конце концов, как Витька скажет?!.
…До полной темноты успели проехать километров десять, не меньше — темнело как-то неохотно, как неохотно светало по утрам. Дождь не прекращался. Валька думал, что сейчас они остановятся, но Мора коротко сказала:
— Уже близко, — и Михал Святославич, уже плохо различимый во мраке, явно кивнул.
Валька всё-таки сделал глупость — попытался завязать разговор.
— А твои родители, — он послал коня вровень с девчонкой, — они что, тут живут?
— Слышал такую песенку? — поинтересовалась та из-под капюшона:
— Я — дитя любви печальной.
Мать — плотва.
Отец — Чапаев… Ещё что спросишь?
— Да нет… — смешавшись, пробормотал Валька.
— Ну и отлично, — и девчонка, ткнув каблуками сапог конские бока, унеслась вперёд.
— Поговорили, — сказал Валька и сплюнул в грязь.
— Это точно, — насмешливо сказал Михал Святославич — оказывается, он нагнал Вальку. — Да ты не расстраивайся очень-то.
— С чего мне расстраиваться? — удивился Валька. Лесник покачал головой:
— А вот врать и вовсе ни к чему. Вижу ведь, что она тебе понравилась.
— Она кто? — Валька решил уйти от этой темы к другой — в самом деле его интересовавшей. Михал Святославич качнул головой:
— Бретонка. Мора Лаваль. Один здешний человек её из Боснии привёз в 95-м, ей тогда и было-то года три. Вытащил из мусульманского гарема, от тамошних добился только кто такая и как зовут, а ещё — что её во Франции украли… что так смотришь, европейских детей крадут не только в России… хотя и не в таких масштабах, как там. Сперва пробовал родителей найти, потом плюнул и стал воспитывать, как дочь. Вот такое и получилось, воспитатель-то из того человека, прямо скажем…Вот она и по неделям дома не живёт, чуть что — нож в ход пускает, без шуток, читать и писать ни на каком языке не умеет и не желает уметь. Зато для нашего дела человек первостатейный. Мусульман ненавидит генетически, горожан презирает…
Дождь усилился. Кони перешли на шаг, потом снова на рысь, и Валька понял: рядом дом. В смысле — их дом.
Деревья расступились. Появившаяся широкая тропинка, почти дорога, с небольшим уклонам уводила вниз, где среди сливавшихся в сплошную чёрную массу деревьев неярко горели несколько огоньков.
Трое всадников начали спускаться по раскисшей дороге. Кони тяжело оседали на задние ноги. Валька слышал, как шёпотом ругается Михал Святославич, и мальчишке вдруг стало смешно: супермен-спецназовец не умел ездить верхом!
Внизу спуска огоньки пропали. Но Мора уверенно свернула направо и отпустила поводья — кони вновь сами пошли рысью, а через какую-то минуту выяснилось, что эти огоньки — два парных электрических фонаря по бокам от старых ворот, возле которых, как возле коновязи, стоял ещё один конь. Под левым фонарём замер человек в короткой куртке и широкополой шляпе, с полей которой струйкой стекала вода. Вдоль ноги человек — стволом в землю — непринуждённо держал АКМС.
Следом за Морой Михал Святославич и Валька тоже спешились и забросили поводья на решётчатую раму ворот.
— С приездом, — человек в шляпе пожал Михалу Святославичу руку, потом обнялся с ним. — Как добрались?
— Нормально. Сталкеров видели. А так всё в порядке.
— Мора, отведи коней и покажи парню, где поесть, обсушиться и поспать, — приказал — не сказал, а именно приказал — человек девчонке. — Пошли, Михал.
Они канули в темноту. Михал Святославич Вальке не сказал ни слова! В другую сторону девчонка увела коней. Валька остался стоять идиот идиотом. Но Мора вернулась неожиданно быстро — и показала рукой: иди следом. Валька двинулся за ней.
Под ногами оказалась бетонная тропинка. В промозглой тьме Валька различил шахматный порядок небольших будок между высокими голыми деревьями, какие-то металлические конструкции. Всё это не имело жилого вида. Но тем не менее Мора свернула именно к одной из этих будок. Щёлкнул металл. Валька шагнул впереди девчонки в тёмное помещение; за спиной опять щёлкнуло, Мора сказала коротко:
— Свет.
Дневной свет залил узкий длинный коридор, обшитый панелями мягкого кремового цвета. Влево и вправо уходили ряды обитых коричневой кожей дверей с номерами — белыми в чёрных ромбах. В дальнем конце коридора виднелась ещё одна дверь — двустворчатая, на ней была тоже табличка, неразличимая отсюда.
— Сюда, — Мора открыла дверь под номером «8». — Замка нет, но тут никто не входит без разрешения. Внутри скажешь «свет». Надо будет погасить — хлопнешь в ладоши. Там сам разберёшься.
И — преспокойно отправилась на выход.
Валька глупо хмыкнул ей вслед. Шагнул внутрь. И сказал:
— Свет…
…Это была настоящая квартирка. Комнатка-спальня — с компьютером. Душ. Туалет. Маленькая столовая. Аппаратура искусственного климата. В холодильнике на кухне оказались консервы и сублиматы. Валька со стонами удовольствия разделся, побросал грязную одежду на пол душевой и влез под горячий душ. Сперва он думал, что потом поест, но после полуминуты под горячими струями понял, что хочет только спать. Ничего больше. Он не мог заставить себя вычистить оружие и хотя бы вымыть сапоги. Без наигрыша качаясь, мальчишка протащился в комнату и залез под лёгкое тёплое одеяло на прохладные простыни. Хлопнул в ладоши.
И — всё.