Внутренние часы подсказали Вальке, что он заспался. Открыв глаза в темноте, он несколько секунд лежал, не понимая, где он и что с ним. Звуков не было. Никаких. И царила абсолютная темнота.
— Свет, — сказал Валька неуверенно, не понимая: было то, что он помнил со вчерашней ночи — или приснилось? Зажёгся свет.
Часы на стене показывали одиннадцать. Без трёх.
— Ничего себе, — признался сам себе мальчишка. Но тут же подумал: раз никто не зашёл — то и всё нормально. Обходятся без него. И он решил не спешить. Тем более, что захотелось есть — очень.
Но до холодильника ему добраться было не суждено. Послышался мелодичный щелчок — и в одной из ниш шкафа возник Михал Святославич. Валька вздрогнул — изображение было объёмным.
— Добрый день, — кивнул лесник. — Ты встал?
— Ддддда… — пробормотал Валька, во все глаза глядя на эту фантастическую картину.
— В общем, ты будешь мне нужен вечером. До вечера ты свободен. Ходи, где хочешь, осматривайся. Всухомятку не ешь. Столовая в твоём блоке — дверь в конце коридора, там первая дверь налево. Карабин оставь в комнате, но пистолет можешь носить, если хочешь.
— У меня одежда мокрая, — признался Валька. — Я вчера прямо упал и всё.
— Ладно, — Михал Святославич покачал головой. — В душевой есть сушка. Разберёшься там? В принципе, я могу попросить — кто-нибудь подскочит и поможет.
— Да нет, не надо, — справился с собой Валька. — Разберусь.
— Ну — тогда до вечера, — кивнул Михал Святославич и с тем же мелодичным звоном исчез. Валька немедленно подскочил к нише. Но там не было ничего, кроме вделанного прямо в дно пульта управления. Пожав плечами, Валька отправился в душ.
Пока сушилась одежда, он заставил себя вычистить оружие и прибраться, а заодно осмотреть комнаты как следует. К компьютеру (его украшал логотип — чёрный прямоугольник, белая молния, алая надпись на её фоне:
Хиусмолния) была подключена странная приставка — пульт. Валька осторожно коснулся кнопки ВКЛ. Приставка мигнула и погасла снова. На небольшом экранчике появилась надпись:
ПЕЙЗАЖ / МУЗЫКА
Валька уверенно коснулся пальцами слова «пейзаж». Возникло меню — длинное, из нескольких сотен названий. Валька выбрал Сосновый бор и коснулся возникшей надписи подтверждаю звук.
Торцовая стена исчезла. Вместо неё возникло объёмное изображение светлого медноствольного сосняка. Послышался сильный шум ветра в кронах, пение птиц…
С «музыкой» Валька экспериментировать не стал. Одевшись и перепоясавшись ремнём, он вышел в коридор и решительно направился к двери в его конце.
Теперь он мог прочесть, что написано на табличке:
ЦЕНТР
№ 10
«МУРОМЕЦ»
Ниже кто-то вывел маркёром:
Прежде чем войти — подумай, чем ты можешь быть полезен внутри!
Валька не стал раздумывать.
За дверью оказался снова коридор — пошире и довольно шумный. Разнородные шумы, хотя и неопределимые, но отчётливые, доносились из-за раздвижных дверей. На стенах висели объявления, фотографии, записки и вообще всякая ерунда. Валька обратил внимание на объявление около первой правой двери:
Если кто-то думает, что пасту выдают за этим, то он ошибается.
Комната № 14 говорит вам всем своё громкое «фэ!!!».
Тут же было нацарапано:
Чёрт, неужели кто-то всё ещё чистит ею зубы?! — и нарисован раздавленный тюбик.
Хмыкнув, Валька осторожно заглянул в дверь.
Перед ним был тамбур, за которым виднелся немаленький спортзал. Два десятка мальчишек разного возраста, от 5–6 до 15–16 лет — в свободных рубахах, штанах и мягких сапогах попарно боксировали — в высоких рукавицах, не в перчатках. Между ними ходил высокий мужчина в такой же одежде, но без перчаток. Стены украшали ультра-русско-славянские цветные плакаты, центральное место среди которых занимало изображение богатыря, ударом кулака отправляющего в нокаут омерзительного вида здоровяка в вычурных доспехах — носатого, чернявого, пейсастого. Витиеватая надпись гласила: «Бой Ильи Муромца с Жидовином». Звучала песня:
— Богатырское наше правило:
Валька был заинтригован, но голод сделался окончательно непереносимым — и он развернулся к левой двери, осторожно прикрыв вход в спортзал.
Столовая блистала чистотой и напоминала скорей зальчик небольшого кафе — но без малейших намёков на украшательство, голый удобный утилитаризм. За стойкой никого не было, кстати, и Валька замер в растерянности. Тут и едой-то не пахло…
— Есть тут кто? — неуверенно спросил Валька. И тут же за стойкой возник мальчишка — на пару лет младше Вальки, в белом халате, веснушчатый и крайне предупредительный. Ни о чём не спрашивая (Валька, слава небесам, увидел, что за стойкой — всё-таки дверь, и парень выскочил оттуда, а не материализовался прямо за стойкой), он загрузил поднос тарелками с обалденно пахнущей ухой, рисом с бефстрогановым, салатом, хлебом, печеньем и кружкой какао (Валька тихо обрадовался), переправил всё это на один из столиков и, сказав с полупоклоном: «Приятного аппетита,» — ретировался.
Еда была приготовлена просто отлично — или, может, Вальке так показалось после долгих дней всухомятку? Во всяком случае, он съел всё. Покашлял, но вновь никто не появился, и Валька, продумав, загрузил грязную посуду в окошко — без надписей, но какое-то подходящее на вид именно для этого. Ещё раз осмотрелся — и вышел обратно в коридор. Ему захотелось посмотреть, что там, за другими дверями.
Они в самом деле не запирались. За одними оказались отлично обставленные классы, за другими — какие-то студии, а за одной — гулкий и тёмный плавательный бассейн. Вальку даже оторопь охватила, когда он вспомнил, как это выглядит снаружи: бетонная будочка — и капец. А ещё возникла мысль: да что же это тут?!
Побродив, Валька хотел зайти в спортзал, но почему-то застеснялся — самым обычным образом. И, вернувшись в восьмую комнату, присел к компьютеру.
Шумели стереососны. Туда прямо-таки хотелось войти. И почему-то вспомнилась вчерашняя девчонка Мара. Бретонка, надо же… Интересно, где она сейчас? Потом пришёл в голову Витька. Наверное, он обходит участок. Идёт по дождю, Белок бежит рядом и недоумевает: куда делся его хозяин и его любимый Валька?
Может, подняться наверх? Валька решительно встал, надвинул капюшон. Да, надо наверх. Хотя бы просто посмотреть, как и что.
Дверь в бункер тоже не была заперта. Вальке почему-то представлялось, что снаружи — яркий солнечный день, и он зажмурился… но там по-прежнему мокли осенние деревья под холодным дождём, кисла чёрная земля и было почти безлюдно. Только по этому странному полуразрушенному городку — за домами неподалёку, самыми обычными, но разваленными — ехал жёлто-серо-зелёный УАЗ, да возле вчерашних ворот (они были рядом, оказывается) гарцевали трое верховых — с автоматами.
Валька ступил на бетонную дорожку. При виде этого пейзажа совершенно не верилось, что внизу — благоустроенный чистый город с полуфантастической техникой. Мальчишка даже оглянулся на «свой» бетонный сарайчик. Приснилось, что ли?..
— Валентин? — окликнули его. Мальчишка повернулся на голос — поворот тела скрыл другое движение: как он положил руку на ТТ, большим пальцем сбросив ремешок крепления.
Его окликал рослый худой человек (щёки ввалились, полувоенная одежда как будто на палки наброшена), стоявший на параллельной тропинке.
— Вы меня? — Валька чуть наклонил голову. Мужчина махнул рукой:
— Я Олег Иванович. Михал Святославич меня предупредил, что ты, возможно, заскучаешь и просил тебе показать, что захочешь.
— Да? — учтиво, но слегка недоверчиво спросил Валька. — Мне он ничего не говорил.
Олег Иванович кивнул:
— Ну что ж, разумный подход. Но уверяю тебя, что тут, — он показал рукой вокруг, — самое безопасное место в мире. И потом: у тебя ведь пистолет, да и вряд ли я смогу тебя скрутить…
Валька засмеялся. Каким-то чувством — возникшим уже довольно давно — он понял, что это и в самом деле хороший человек. И ловко перепрыгнул на соседнюю тропинку.
— Но я не знаю, что хочу смотреть. Что тут вообще? — он пожал плечами.
Олег Иванович внимательно смерил мальчишку взглядом.
— Ну что ж, — медленно начал он, — тогда я сам решу, если ты не против. Пошли?..
— … Что здесь? — невольным шёпотом спросил Валька. Неяркий, но ровный свет заливал все углы длинного помещения, стены которого занимали ровные ряды полок с установленными на них бесконечными полосками коробок лазерных дисков.
— Здесь, — слегка торжественно ответил его сопровождающий, — хранятся в оцифрованном виде все достижения человечества. От наскальных росписей до картин Глазунова. От речей Платона до детских книг конца ХХ века. Это банк данных, который позволит начинать не с нуля. Когда придёт срок.
— И упала на землю звезда, — прошептал Валька, озирая ряды полок. — И имя той звезде
— Полынь…
— Чернобыль, — отозвался Олег Иванович. — Да. Третий ангел уже вострубил…
— Вы готовитесь к большой войне? — спросил Валька, подходя к одной из полок и взглядом прося разрешения. Олег Иванович кивнул и ответил:
— Нет. К концу света.
На взятой Валькой коробке была табличка:
Живопись. Франция. ХVIII век. Часть III.
Мальчишка осторожно поставил её обратно.
— Можно… я здесь ещё… посмотрю? — спросил он. Олег Иванович кивнул и какое-то время смотрел, как мальчик идёт вдоль полок, касаясь их пальцами, снимая то одну, то другую коробку.
Потом мужчина вышел в коридор.
Валька не обратил внимания.
Дождь шёл по-прежнему. Михал Святославич налил Вальке какао из термоса, а сам отхлебнул прямо через край и с удовольствием выдохнул:
— Ххххххх… Вот что, Валентин. Твои родители по-прежнему под следствием. В Бутырке. В разных камерах, в одиночках. Им инкриминируют в первую очередь финансирование ОПГ — организованных преступных группировок. Больше ни о чём серьёзном речь не идёт. Но им грозит, по предварительным прикидкам, солидный срок. Отцу — до 15 лет, матери — до пяти. Нашлись «потерпевшие» от них.
— От отца — понятно, — криво усмехнулся Валька. — Но от матери-то кто потерпел?
Михал Святославич вздохнул и сделал странное движение — Вальке показалось, что лесник хотел потрепать его по волосам:
— Но тут не в этом дело, Валентин… Если их посадят… в общем, я узнал. Их убьют. Во время медосмотра скорее всего. Где-то через год-полтора, чтобы не было подозрений.
В пальцах Вальки треснул стакан. Горячая жидкость выплеснулась ему на руку.
— Так, — сказал Валька. — А. Да. Конечно… — он присел, поболтал рукой в луже.
— Следствие будет идти ещё не меньше полугода, наверняка — больше, — продолжал Михал Святославич. Мальчишка не видел его искажённого мукой лица. — Будет сделано всё возможное. Вплоть до — если иные выходы будут исчерпаны — налёта на конвой при перевозке… Валя, мальчик! — Михал Святославич с силой поднял мальчишку на ноги. — Ну! Не надо! Ты не один. Мы выручим твоих. Мы обязательно их выручим. Верь! Мы сильнее!
Валька поднял лицо. В свете фонаря над площадкой Михал Святославич увидел его — и испугался. Испугался узнавания. Он видел такие лица когда-то… давно… когда пятеро бойцов во главе с капитаном Ельжевским прошли через полсотни духов, изрубив, искромсав и смяв их, как манекены.
— Вы думали, я плачу? — странно спросил мальчик. И улыбнулся: — Нет, я не плачу… Олег Иванович сказал мне, что тут есть кузнец. Хороший, настоящий кузнец… Михал Святославич… Он не мог бы сделать мне нож? Говорят, он делает какие-то особенные ножи. Мне так сказали. Мне нужно. Правда нужно, дядя Михал, — с силой добавил он.
Лесник несколько секунд смотрел на мальчишку. Потом кивнул:
— Идём.
Тропинка вилась по косогору между густых мокрых кустов. Впереди — казалось, вдали — горел огонёк. Валька молчал всю дорогу, молчал и шагавший впереди Михал Святославич. И приземистый домик, чем-то похожий на коробку из-под ботинок, вынырнул из темноты неожиданно, словно из-под земли вырос.
Изнутри домика доносились уханье, грохот, шипение, лязг, ворчание, прочие странноватые и просто не очень-то приятные звуки — но их перекрывало могучее пение:
Голос у певца в самом деле был хороший, как у солиста какого-нибудь многомедального хора, только с небольшой хрипотцой. Валька заслушался, а Михал Святославич не мешал ему…
— Пошли, — подтолкнул вздрогнувшего Вальку Михал Святославич.
— А… да, — Валька двинулся наконец-то с места и поднял голову. Над входом в помещение, над покосившейся металлической дверь, которую, как видно, не открывали полностью сто лет, висела металлическая табличка — красной эмали, с остатками золотых букв:
ЦЕНТ
УПРА НИЯ
ПОЛ И
МО
СССР — и золотой звездой, неожиданно яркой…
Михал Святославич пропустил Вальку вперёд.
Внутри было… в общем, ни «светло», ни «темно» назвать это не представлялось возможным. В угольной темноте метались алые языки пламени и рассыпались золотые веера, фонтаны и снопы искр. Оглушительно грохал металл, и кто-то огромный тёмным силуэтом высился возле старинной наковальни, вросшей в проломленный деревянный пол. Было жарко, огненно-жарко.
— Вот, — Михал Святославич слегка подтолкнул Вальку в спину.
Пение, звучавшее уже без слов, прервалось. Человек опустил молот и повернулся к вошедшим.
В джинсах, кирзовых сапогах и кожаном фартуке, он сейчас производил не такое уж потустороннее впечатление. По крайней мере, пока Валька не пригляделся к нему подробнее.
Огромного роста, плечистый, кузнец был не просто могуч — он был чудовищно могуч. Бугры мускулов вспухали или плавно перекатывались при каждом движении. На голой груди висел какой-то медальон. Длинные светлые волосы стягивала широкая кожаная повязка. Короткая борода — опалена, длинные мощные усы спускались ниже подбородка. Большие светлые глаза смотрели почти без выражения, лишь на дне их какой-то искоркой горело любопытство… или сумасшествие?
— Михал, — сипловато прогудел кузнец. Шагнул, пожал выше запястья протянутую ему руку лесника. — Рад видеть. С чем пришёл?
Михал Святославич коротко указал на Вальку. И… вышел наружу.
Валька обомлел от такого дела. И испугался — почему-то очень сильно испугался. Такого с ним не было давным-давно.
Кузнец хмыкнул, глядя вслед леснику, в промозглую мокрую черноту. И перевёл взгляд на Вальку. Взгляд был по-прежнему любопытным, но ещё и оценивающим. И под этим взглядом Валька ощутил себя настолько незначительным, что разозлился на себя и перестал бояться:
— Мне нужен нож, — отрывисто сказал он. Густые брови кузнеца, тоже попалённые во многих местах, поползли вверх:
— Но-ож? — протянул он. — Купи в магазине, чего проще.
— Этот нож в магазине не продадут.
Кузнец хмыкнул и снова уставился куда-то вдаль. Теперь Валька видел, что висит у него на груди — серебряный молоточек на витом шнурке.
— Зачем тебе такой нож? — скучно спросил кузнец, не глядя на мальчишку. — Китайская выкидуха стоит триста рублей. Да и ножи получше — не намного дороже. Съезди в Эр-Эфию, там тебе продадут вообще какой угодно.
— Мне нужен ваш нож.
— Мгкхммм… — кашлянул кузнец и соизволил посмотреть на Вальку. На этот раз глаза у него были весёлые. — Ну раздевайся. Будешь махать молотом.
— Я?! — вырвалось у Вальки.
— И я тоже, — отрезал кузнец. — Вон там возьми фартук…
Валька снял куртку, рубашку, водолазку. Кузнец бесцеремонно подтянул его к себе, сдавил плечи, вывернул их. Валька вспыхнул от гнева и рванулся, но кузнец сжал бицепсы выше локтей — мальчишка стиснул зубы. Кузнец оттолкнул его:
— Ну что ж — может, и выдержишь, — буркнул он. — Вон меха. Раздувай огонь…
Ярко костры пылали… — ревел кузнец, равномерно взмахивая молотком, обозначавшим место, куда Валька должен наносить удары. Плечи и спину у мальчишки уже ломило, но он стиснул зубы и продолжал обрушивать тяжёлый молот снова и снова…
Раньше Валька не имел представления о кузнечном деле. Он многое знал о холодном оружии, но как куют клинки — было для него откровением. Кузнец снова и снова месил, перекручивая и выгибая в спираль, одну и ту же заготовку, горевшую белым пламенем и под ударами Валькиного молота выбрасывавшую снопы искр.
Слова песни были так же размеренны, как точные направляющие удары молотка в руке кузнеца. Вот он отстранил Вальку коротким жестом, клинок, схваченный клещами, нырнул в бадью, грохнуло, зашипело, рванулся пар… Валька переводил дыхание. Кузнец пел:
— Ну! Давай мехи!
И мальчишка подскочил к деревянной рукоятке, начал качать, стиснув зубы и глядя, как вновь раскаляется сталь, начинает жить и дышать…
… — Подъём, — раздалось над Валькой, и мальчишка ошалело привстал на локтях.
Ладони горели. Плечи и спина ныли. Валька еле удержал настоящий стон.
Кузнец стоял над ним. Горел неяркий, но настоящий электрический свет, делавший кузницу не такой уж загадочно-таинственной. Но это Валька отметил лишь мельком, потому что в руке кузнец держал нож.
Его, Вальки, нож.
Он был длиной по клинку сантиметров двадцать — длинный. Примерно с двух третей толстого обуха, явно годного перебивать кости, шёл плавный спуск, тоже заточенный, сам клинок прорезала выборка. Маленькая гарда изгибалась буквой S, плотно обмотанная намертво закреплённым ремнём рукоять венчалась серебряным диском с гравировкой восьмиконечной звезды. А ещё одна гравировка вязью шла по клинку с одной стороны — это была свастика и какие-то руны.
Кузнец ловко повернул клинок — и Валька увидел надпись:
Без дела не вынимай — без славы не вкладывай!
Валька взял нож в руку — и по ней до самого плеча словно бы пробежали огненные мурашки. Оружие казалось продолжением руки — едва ли не более естественным, чем собственные пальцы. Мальчишка перебросил нож в испанский хват, обратно — в шведский, потом — во французский[57]. Повёл ножом по воздуху. Подбросил его, поймал за кончик лезвия и послал через комнату — за десять шагов — в одну из закладывавших окно досок. Исчезнув из его ладони, нож вырос в деревяшке и, коротко провибрировав, замер. Валька, подойдя, выдернул оружие, осмотрел его. Спросил, не поворачиваясь к кузнецу:
— У вас не найдётся гвоздя?
— Ну попробуй, — тот выложил на стоящий в углу верстак несколько двухсоток. Вальке почудилось в его глазах насмешливое одобрение. Отбросив эту мысль, мальчишка взял один из гвоздей и коротким ударом молотка вогнал его на пол-длины в бок верстака. Примерился. И резким, сильным ударом отрубил гвоздь у самого дерева. Снова осмотрел лезвие — на серебряной заточенной кромке не было видно ни царапинки.
Хорошо лечь в руку может и выпендрёжное коллекционное оружие, которого много расплодилось в мире. Это само по себе ни о чём не говорит. А вот другое…
— Я назову его — Змей, — без малейшего смущения или пафоса сказал Валька. — Что я должен вам?
— Душу, — тяжело усмехнулся кузнец, испытующе глядя на Вальку. Мальчишка усмехнулся в ответ:
— Вы — Князь Тьмы? Впервые слышу, чтобы великие мастера скупали души.
— На клинке всё написано, — буркнул кузнец, отворачиваясь. — Если не нарушишь этого — считай, что расплатился. А если нарушишь — мой нож всё равно недолго тебе прослужит.
— Он был офицером, — говорил Михал Святославич. — Где-то в Средней Азии, я точно не знаю. Вроде бы и семья была, только в девяносто втором они без вести пропали, когда военный городок духи разгромили. Он сам тогда на границе был; вернулся, искал долго, наворотил таких дел, что его наше же командование военным преступником объявило. Ну, он напоследок базу «вовчиков»[58] взорвал и исчез. А в этих местах появился лет пять назад. Живёт и песни поёт, сковать всё что хочешь может. Клинки только по заказу куёт, да и то редко. Зато качество лучше старых золингеновских[59]… да ты сам видел.
— А как его зовут? — спросил Валька, на ходу поддевая носком сапога слой мокрой палой листвы. Михал Святославич странно улыбнулся:
— На самом деле — кто его знает… А себя он называет просто и непритязательно.
Перун.
— Ка-а-ак-кх?! — Валька задохнулся, споткнулся, уставился на лесника. — Это что — шутка?!
— Если и шутка, то не моя, а его, — хладнокровно ответил Михал Святославич. — Хотя, как ты мог убедиться, к шуткам он не склонен. По крайней мере, в привычном смысле. Вот в Азии, например, он одному пленному «вовчиковскому» командиру руки спереди связал, штаны спустил, в зад запихал динамитную палочку, поджёг длинный фитиль и спихнул в яму. Говорят, тот там такие коленца выделывал, что от смеха умереть было можно.
Валька захохотал, представив себе эту картину. Потом сказал серьёзно, взвешенно, без подростковой самонадеянности:
— Я бы не стал прыгать. Я бы сказал: «Ща как пукну!»
Михал Святославич засмеялся, потом заметил:
— Ты — русский. А чурки не умеют умирать. Они или умирают, как тупой скот — или как трусы. Просто потому, что они существуют в дерьме и не знают, что такое Жизнь, а тому, кто этого не знает — что терять? Часто говорят: вот, взорвал себя смертник-шахид, какой герой, мы так не можем… А что он видел, кроме вшей, голода и безграмотной нищеты? На самом деле герой тот, кто знает, как хороша бывает жизнь, как много она значит — и всё-таки отдаёт её. Осознанно. Вот это — подвиг. В Афгане одного моего друга-офицера закрыл собой парнишка-студент, тогда и студенты в армии служили, и ничего, не тупели… Он и погулять успел, и умные книжки почитать, не Коран, и в кино походить, и верил, что дальше, на гражданке, его ждёт прекрасная жизнь… А увидел, что в командира целятся — успел закрыть собой. И это дороже стада шахидов… И кстати, поэтому я всё-таки за всеобщую воинскую. А то слишком много дерьма разводится по углам и под юбками. Рисковать — так всем одинаково.
— Я тоже хотел служить в армии, — вспомнил Валька. Михал Святославич удивился:
— Разве ты не служишь?
Валька осекся — кажется, возразить было нечего.
Слова И. Кузнецова
Слова И. Маслова
Вообще-то в современной терминологии испанский хват называется обратным, шведский — прямым, а французский — диагональным, но мне такие термины кажутся слишком плоскими и утилитарными.
«Вовчики» и «юрчики» — название двух группировок во время гражданской войны в Таджикистане в первой половине 90-х годов ХХ в. К русским относились одинаково враждебно, хотя «юрчики» считали себя «проевропейской» партией.
Золинген — центр производства холодного оружия в Германии. Со средних веков до середины ХХ века золингеновская сталь заслуженно считалась лучшей в мире (на втором месте была русская златоустовская, на третьем — шведская). Достаточно сказать, что «знаменитые» кавказские шашки на самом деле перековывались из немецких шпаг!