Снаружи лежал снег.
Валька как-то не сразу осознал этот факт. Он просто вышел из бункера — и понял, что всё вокруг бело. За подморозило, в ярком небе вставало солнце — солнце, которого Валька не видел уже месяц, не меньше.
Снег покрыл грязь. Снег лёг на ветки пушистыми чехлами. Снег укутал домики. Валька стоял и таращился вокруг, пока его не окликнули:
— Русский!
Мора сидела, поставив одну ногу на край, на крыше бункера и улыбалась углом губ, покусывая какую-то веточку.
— С первым снегом тебя, — сообщила она. Валька кивнул, разглядывая её снизу вверх. Потом чуть поклонился:
— Suilad, gwanthi[62]
Ему захотелось чуть поддразнить девчонку. И сказать то, что хотелось сказать — будучи уверенным, что она не поймёт. А французский или английский она могла и знать… Мора поиграла тонкими бровями:
— Bain arad, hen. Im ista'sindarin maer.[63]
— Сen'sen im…[64], — Валька справился с растерянностью.
— Ты хорошо ездишь верхом, — сказала Мора и ловко соскочила вниз. Выпрямилась на снегу. — Как насчёт того, чтобы устроить скачки? Ты ведь не занят сейчас, твой старший в делах…
— Скачки? — Валька чуть прищурился. — На приз или на интерес?
— На приз, — девчонка указала подбородком на нож на поясе мальчишки. — Это нож Перуна. Я давно хотела такой. Если я выиграю — он мой.
— А если проиграешь? — Валька вдруг ощутил какой-то внутренний толчок. Мора сделала равнодушный жест: мол, выбирай, что хочешь. И Валька понял: она совершенно уверена в победе. — Тогда я поцелую тебя, — сказал мальчишка.
Брови девчонки взлетели на лоб. Она приоткрыла рот — и захохотала. Она смеялась долго, самозабвенно, весело и искренне. Потом указала на нож уже рукой и повторила:
— Он мой.
Валька молча поклонился…
…Всю дорогу по лесу оба молчали. Мора сама предложила Вальке выбрать обоих коней, и седлали они сами себе каждый. Хотя… Валька был уверен, что девчонка и так его не обманула бы. И сам поступил честно: выбрал явно одинаковых по статям орловцев-пятилеток.
В лесу было морозно и прозрачно. Когда-то тут явно лежали поля, но лес за последние двадцать лет захватил их — осинник, березнячки, сосны…Скорее всего лет через сто тут будет дубовый бор. Пока же всё светилось насквозь. Но даже в таком лесу диковато выглядели иногда попадавшиеся — то остаток забора, то обломки поливальной системы, то развалины зерновой…
— Мы тут никого не встретим? — спросил Валька. Мора улыбнулась:
— Боишься, русский?
— Осторожность — не страх, — спокойно ответил Валька. — Я без оружия. А тут недалеко…
— Если ты про сталкеров, то они сюда не суются, — ответила Мора. — Сюда ходят и ездят только наши. Только те, кто знает пароль и кого мы приглашаем сами. Для остальных перейти границу — значит прожить примерно минут пять. А если ты про зверей, то всё самое опасное днём сидит по норам и логовищам. Ночь — другое дело, ночью даже большинство наших стараются без нужды не ходить в некоторые места.
— Ты, конечно, ходишь.
— Естественно. Я тут знаю всё и всех… Ну вот. Как тебе место?
Да, место было неплохим. Впереди километра на три расстилалась тут и там пересечённая канавами и рытвинами равнина, поросшая низким кустарником и торчащей из-под снега жухлой травой.
— Кто первый будет на той опушке, — Мора указала вперёд рукой в перчатке, — тот и победил.
— Что здесь было? — Валька осматривал равнину.
— Говорят, тут погиб прилетевший с Марса корабль, — пояснила Мора. — В 87-м. Он должен был сесть на Байконуре, но что-то случилось, и он упал тут. Или космонавты сами его направили, потому что — незаселённая зона. Потом остатки собрали, конечно, а поле так и осталось…
— С Марса? — Валька огляделся. — Но ведь люди на Марсе не были. И вообще на других планетах, только американцы на Луне…
— Это американцы не были на Луне, — обыденно ответила Мора, — это все знают, кто не без мозгов. А ваши, советские, в восьмидесятые летали на Марс, только вот вроде бы разбились при возвращении, неудачно. Но всё равно много интересного привезли.
— Мора, — спросил Валька неожиданно для себя, — а вот ты — ты кто? Ну. Ты белоруска, бретонка — как ты о себе думаешь?
— Никак, — пожала плечами девчонка. — Мне всё равно. Я живу, где мне нравится. Живу, как хочу. И делаю, что желаю. Какая разница, кто я? Так мы скачем?
— Скачем, — кивнул Валька. — Сигнал?
— Взрыв, — Мора достала из седельной сумки немецкую гранату на длинной ручке, выдернула шнур и кинула гранату за спину. Та упала в снег. — Через три-четыре секунды, — сообщила девчонка. — Не пялься туда, до нас не достанет, осколки слабо летят…
Краххх!!!
Граната коротко хлопнула. И через миг Валька видел уже только летящие по ветру хвост коня Моры и её рыжие волосы — девчонка ушла со старта прыжком, сразу в карьер, мгновенно и неостановимо.
С первых секунд скачки Вальке стало ясно, что его соперница — не просто наездник. Наездником — и отличным — был он сам. Мора не скакала верхом — она составляла с конем единое целое.
И с этим существом тягаться было бессмысленно.
Нет, Валька не собирался уступать! Его конь летел через исковерканное поле, словно вихрь. Но…
Конь Моры мчался в каком-то корпусе перед Валькой. Мальчишка видел, как из-под копыт летят шматки смешанного с не успевшей замёрзнуть землёй снега — некоторые били его в лицо, но боли Валька не ощущал. Мора выла, свистела, гикала и улюлюкала, как баньши[65], слившись с конём в единое целое бешеное существо:
— Уй-йааа-хххаааа! Ой-ааа! Хэй-ааа! Иау! Иау! Й-ахх-ааа!
Валька тоже делал, что мог. И понимал, что его конь не уступает коню Моры. Но было что-то, чего не хватало самому Вальке, чтобы выиграть эту бешеную гонку. Что-то более важное, чем умение ездить верхом — этого и ему хватало…
— Й-ау! В-вау! — визжала Мора. Валька в бешенстве нахлёстывал коня ладонью, но никак не мог нагнать эти два чёртовых, проклятых, идиотских метра. В тот момент он совсем не думал о закладах — своём и Моры. Ни при чём тут были какие-то заклады…
Кони, сами взбесившись, неслись во весь опор, с маху беря препятствия, перемахивая через рытвины и кусты, стелясь над землёй. В такой скачке человек не управляет конём — он может только дать ему что-то… что-то…
— Ий-аххх!
Валька увидел, как Мора пригнулась к гриве, вросла в неё — и понял, что впереди препятствие. Понял раньше, чем увидел его — овраг, десятиметровую, не меньше, рытвину, чёрно-белую от снега и голой земли, пересекавшую их путь…
— О-о-о-о-аааххх!
И конь Моры взлетел птицей…
И Валька понял, что — всё, это уже недостижимо…
— Йа-рррр!!!
Следующее, что сообразил Валька после того, как услышал этот дикий крик, рык какой-то — что его конь — в прыжке. И что в этом прыжке он настигает Вальку.
Над оврагом. Над землёй. В воздухе.
Этого быть не могло. Но — было.
Громом прозвучали столкнувшиеся стремена — в высшей точке полёта.
Слева от себя Валька увидел яростные, горящие глаза Моры. В них были гнев, недоумение и восторг. Потом всё это провалилось куда-то вниз и назад. Жёстко ударила земля. Конь выровнялся на скаку. И пошёл к опушке.
Валька не оглядывался. Он знал, что победил…
…Мора подскакала к опушке на две секунды позже. Уже шагом подъехала ближе. Неверяще прошептала, терзая рукой в перчатке уши хрипящего коня:
— Будь ты проклят, русский, — и соскользнула наземь. Ударила кулаком по конскому лбу, пошатнулась, снизу вверх глядя на сидящего в седле мальчишку. Повторила гневно: — Будь ты проклят, слышишь?!
— Слышу, — Валька положил одну ногу на седло. — Ты проиграла заклад… — он чуть было не сказал «валькирия», но поправился, надменно: — …девчонка.
Отшагнув, Мора чуть пригнулась — и в её руке появился длинный эсэсовский кинжал.
— Да? — насмешливо спросила она. — Ну что ж… мальчишка. Я проиграла заклад. Но никто не говорил, что будет с тобой после того, как ты его получишь. Так как теперь?
Валька улыбнулся и спрыгнул с седла. Глядя прямо в глаза Моры, пошёл к ней — пригнувшейся, напружиненной. Полгода назад он не осмелился бы сделать и шага. И тогда Валька не был трусом даже на капельку. Просто — зачем? Идти на нож — не на китайскую «выкидуху» в руке поддатого гопника, а на вот такой нож в руке у того, кто явно умеет им пользоваться не по-дворовому — ради того, чтобы…
Сильно он изменился за эти полгода.
Он подошёл. Кинжал упёрся ему под рёбра слева, продавив одежду.
— Думаешь, ты будешь первым, кого я убью? — тихо сказала Мора, глядя Вальке прямо в глаза. — Ты проживёшь после своего поцелуя не больше секунды.
— Отлично, — кивнул Валька. Взял Мору за виски ладонями. Глаза девчонки расширились и заискрились. — Просто великолепно, чего ещё желать? — добавил Валька.
У её губ был вкус дыма, летнего тепла и талой воды. Валька не понял, когда и как на носок его сапога тяжело упал выпавший кинжал, а руки девчонки сомкнулись сзади на его шее.
— У тебя кровь, — через какое-то время сказала Мора, чуть отстранившись, но не отпуская рук.
— Да? — Валька облизнул губы. — Это когда скакали…по губам попало землёй, наверное…
— Дай, — Мора потянулась к нему снова. Валька улыбнулся, только теперь ощутив боль и вкус своей крови:
— Ты ещё и вампир? Мило… — и тут же вздрогнул и буквально затрясся от неожиданного озноба — Мора облизнула его разбитые губы. — Пппппп… рестань, — с трудом произнёс мальчишка. — Тттт… ччч… что?
Девчонка подняла на него свой странный взгляд. Чуть сощурила глаза — их холодный огонь пригас, но продолжал литься из-под ресниц.
— Ты победил меня. — тихо сказала Мора. — Победитель получает всё. Это древний закон. Ты хочешь меня?
— Дддда, — с трудом честно выдавил Валька прежде, чем успел проконтролировать свои слова. — Но… я… я…
— Не бойся, я научу, — шепнула Мора. — Русский…
…Двое сидели бок о бок на жухлой траве голого склона. Кони бродили внизу, фыркая и вытаптывая наружу последнюю траву. Двое жевали травинки и задумчиво смотрели на то, как ползут по небосклону новые снеговые тучи. Через поле пролетал неожиданно тёплый ветер, ерошил длинные волосы двоих — рыжие Моры, светло-русые Вальки.
— Откуда ты знаешь синдарин? — спросил Валька, срывая новую травинку. — Это же книжный язык, а мне говорили, что ты… — он замялся, но Мора продолжила сама, не глядя на него:
— …не умею ни читать, ни писать? Это неправда. Часть образа… Да и действительно я научилась этому лет в десять. А синдарин… мне он понравился, я и выучила, что могла.
— Ничего себе — «сколько могла»! — вырвалось у Вальки удивлённо. — Я специально учил, и то… — он оперся на локоть, повернулся к Море и поинтересовался: — Слушай, а если ты всех таких резвых, как я, прирезала, то откуда целоваться научилась? Или это шутка была?
— Насчёт убитых — не шутка. А целовать… — Мора смотрела поверх Вальки. — Я никогда и ни с кем не целовалась, — просто призналась она. — Это как-то само… получилось. И всё остальное тоже. Я соврала, ты у меня первый.
— Ты у меня тоже… Я не хотел, — искренне сказал Валька. — Нет, я хотел… я не хотел тебя обижать.
— Я не обиделась, — слегка удивлённо ответила девчонка. — Я же сама сказала… И это правда — ты ведь победил…
— Ты — только поэтому? — Валька отвернулся в поле, свистнул коням. Мора молчала, и он решился: — А я сразу в тебя влюбился, как только увидел твои глаза. Там, на прогалине… Я ни разу не видел такой девчонки, как ты. Я даже не думал, что такие есть.
Пальцы Моры коснулись его волос:
— Мой русский… — сказала она. — А я тогда разозлилась. И потом только поняла, что это ты и есть…
— Я? — Валька не поворачивался. Пальцы Моры перебирали длинные пряди. Её голос звучал тихо-тихо, но явственно:
— Мне всегда снились сны… Сколько я себя помню, с тех пор, как дядя Олег вытащил меня из ада… Мне снились морской берег и скала. Я стояла на ней, я ждала, ждала, ждала тысячу лет. А ты подходил сзади и говорил, кладя руки мне на плечи: «Я вернулся.» Я бретонка, русский, — Мора повернула голову Вальки к себе, глаза её были строгими. — Пусть я и не помню своей родины, но я бретонка — ты спрашивал меня, кто я? В нас спит древняя память. Ты уже приходил ко мне. Ты был воин и певец. И мы были счастливы в стране, которой нет больше — мне рассказывал о ней дядя Олег и другие взрослые здесь… Но однажды поднялся океан и пришёл враг. Мужчины ушли биться и не вернулись. И я билась сама, а потом бросилась с той скалы в подступающие волны, чтобы меня не опоганили полузвери, разрушившие наши города…
— Я знаю, — выдохнул Валька, зажмурившись. — Я видел ту битву. Я погиб в ней… Мы все погибли, но немногие женщины и дети спаслись…
По дальней кромке поля двумя цепочками бежали ребята из подземного города — Валька уже знал, что их тут почти тысяча человек, а взрослых — немногим меньше. Бежали дружно и упорно, ветер доносил их голоса — непонятно, что они выкрикивали на бегу, но звучало это слаженно и грозно. Валька и Мора проводили их взглядами.
— Ты поедешь со мной? — спросил Валька. Мора покачала головой:
— Я не могу… Мы уезжаем. До лета. Я ведь не только твоя, Валантайн, — Валька вскинул голову и удивлённо улыбнулся. — Я принадлежу тем, кто ведёт войну. Да и ты ведь тоже?
— Да, — прошептал Валька. — Да, я тоже… Но…
— Если меня не убьют, если не убьют тебя, — ответила Мора, — то однажды в начале лета я постучусь в твой дом, русский. Если же меня или тебя убьют на нашей войне — мы снова будем ждать и снова встретимся… — она помолчала и прочла негромко, нараспев:
Это ваши, русские стихи. Но они для всех. И я не хочу быть счастливой в одиночку — или даже только с тобой. Принимай меня, какая я есть — или сразу откажись. Я не обижусь.
— Какая ты… — прошептал Валька. — Я думал, что так не может быть… Это ты должна меня принимать или не принимать… валькирия.
— Вот, — Мора нагнула голову и сняла с шеи (волосы просыпались густыми медными нитями) медальон, который Валька уже видел, когда… — Это тебе. Нагни голову, воин. Я отдаю тебе себя и охраню тебя собой.
— Кельтский крест, — пробормотал Валька, становясь на колено, расстёгивая куртку и склоняя голову под крест, наложенный на круг. Руки Моры скользнули по его волосам. — Мне нечего тебе отдать…
— Глупый, — рассмеялась девчонка. — Ты же не мой побратим. Обмениваются побратимы…
Медальон был тяжёлый и тёплый. Валька застегнул ворот куртки и подумал, что всё ложь — не ХХI век никакой, а хорошо если Х-й… или ХХI, но до нашей эры?Ну и пусть.
«Вот я и завершён, — подумал мальчишка. — Осталось разве что найти себя.»
Он сам не очень-то понял, что означают его мысли.
Мальчишки бежали следом за своим тренером по краю поля, постепенно приближаясь. И Валька теперь расслышал их речёвку — первую строчку выкрикивал тренер, а следом упрямо и как-то свирепо рявкал ту же строчку двустишья плотно сбитый строй…
Привет, красавица. (синдар.)
Дивный день, дитя. Я хорошо знаю Синдарин. (синдар.)
Я вижу это… (синдар.)
В кельтской мифологии — «личное» привидение-плакальщица человека. Незадолго до смерти «своего» человека баньши оплакивает его громкими страшными причитаниями. Иногда их слышат те, кому суждено умереть.
Стихи М. Струковой
Да, да, да! Эта нетолернтная, националистическая, зверская песня была сложена простыми русскими солдатами летом 1812 года, когда очередной «благодетель» из «цивилизованной Европы» собирался привить нам «культуру». Русский народ разобрался, что к чему и почтил шестисоттысячную армию «объединённой Европы» («двунадесять язык») поголовным истреблением., которое завершил мороз Дай боги нам и сейчас того же — и нашим врагам тоже.