Витька скептически смотрел на то, как Валька занимается с палкой. Он сам с удовольствием тренировался в стрельбе, боксе, саватте, самбо, метании различных острых и тяжёлых предметов, но увлечения Вальки фехтованием не понимал. Конечно, это было красиво, спору нет. Но для жизни… Не средние века — может, и жаль, но не средние…
Мальчишки тренировались в лесу, километрах в трёх от кордона.
— Вчера пацан в селе пропал, — сказал Витька. — Ищут уже.
— Какой пацан? — Валька подбросил палку и ладонью отбил её в кусты.
— Мелкий. Жорка. Лет двенадцать, кажется. Ты его не помнишь.
— Найдут. Заблудился, наверное. Вот в болото бы не попал…
— Я чего говорю-то… — Витька почесал нос. — Давай тоже посмотрим. Тут, вдоль болота. Ты влево пойдёшь, я вправо. Гирловские сюда пока не дошли, а он, может, правда в болото влез.
— Пошли, — кивнул Валька. — Всё равно тренировку пора кончать.
То, что люди тут не были уже много дней, Валька понял сразу. Но всё-таки прошелся туда-сюда вдоль края болота, поставив карабин у дерева и вглядываясь в трясину. Да нет, никого тут не было.
Валька обернулся — молниеносно. Инстинкт подсказал — сзади опасность! И потерял ещё несколько секунд — потому что увиденное было настолько невероятно, что разум оказался глупее мгновенно среагировавшего тела.
На него, отрезав от дерева с прислоненным карабином, медленно и плавно надвигался человек. Мужчина лет тридцати, в камуфляже и военном снаряжении, с висящим за плечами коротким автоматом.
Почему-то больше всего к человеку подходило слово «наёмник». Именно так Валька осознал его.
В руке наёмника оказался короткий широкий нож — с лезвием, похожим на лавровый лист. Валька узнал это оружие: мини-тесак Смэтчета, гениальное изобретение, сделанное специально для «кругового» боя холодным оружием, одинаково легко колющее, рубящее и режущее. Таким проще простого убить — или обездвижить человека, перерезав ему сухожилия. Смотря по желанию.
Судя по всему, у наёмника было именно второе желание. Мальчишка требовался живым — полоснуть его пару раз по рукам и ногам, взвалить на плечо и тащить, куда надо. Это прослеживалось и в его ухмылке, и в рассчитано-пугающих движениях тесаком и другой рукой.
Как в кино, продумал Валька, пригибаясь. Взрослый человек, а дурак. Как в кино… или он правда что-то такое умеет? Надо внимательней. Есть люди, которые умеют… и что вообще происходит?!. Нет, об этом потом, это сейчас нельзя… Мальчишка пятился. Наёмник наступал. Мальчишка был испуган. Наёмник торжествовал.
До того момента, когда ему стало нечем дышать, и он, выпустив тесак, обеими руками схватился за живот, сгибаясь пополам. Неверяще уставился в лицо Вальки, пытаясь понять, что же, собственно, произошло?
Валька повернул Змея влево, разрывая селезёнку окончательно, дёрнул вниз и, балетно поворачиваясь, вырвал нож и добавил — рубящим ударом слева под челюстью. Двадцатисантиметровое лезвие рассекло шею до позвоночника. Наёмник постоял, обливаясь кровью, и тяжело рухнул в траву.
Он умер стоя.
— Setou[88], — сказал Валька. — Toushet.[89]
Он посмотрел на лежащее в траве неподвижное тело, не ощущая ни жалости, ни страха, ни даже просто отвращения. На него напали. Он защищался и победил. Всё было справедливо и ясно, как восход.
— Ва-лен-ти-и-ин! — послышался неподалёку крик, а через секунду из кустов бесшумно выскочил Витька с карабином наперевес. Лицо у Витьки было злое и весёлое. Увидев в траве труп, Витька мелодично присвистнул: — Ни фига себе! Это как?
— Да вот так, — Валька подхватил от дерева карабин, быстро вытер нож о траву.
— Встретились на узкой дорожке…
— Их в лесу — полно, — в голосе Витьки не было и тени страха или напряжения — только весёлая ярость. — Штук тридцать. С пулемётами, блин! Что вообще творится-то?! Война, что ли?! Уходим на кордон, я думал, ты уже там…
— Чего тогда орал? — Валька прислушался.
— Да они ещё около реки. Это дозорный, наверное…
— Какой, к чёртовой матери, дозорный?! — усмехнулся Валька, беря карабин наизготовку. — Отличиться собирался сам по себе. Видно же. Отличился… Подождём уходить, давай точнее глянем — сколько, кто, куда…
…Жорка был избит так, что почти не видел, куда идёт — его волок за плечи здоровый наёмник.
— Смотри… — прошептал Витька. Но Валька и сам уже узнал в человек, к которому подтащили мальчишку, виденного год назад на мосту через Нарочь автомобилиста. До мальчишек донёсся голос человека — он говорил по-русски, как тогда:
— Ещё раз говорю — сейчас ты пойдёшь с нами. Около кордона вызовешь лесника. Скажешь, что в лесу на тебя напал человек. Бил. Но ты вырвался и убежал. Понял?
— Ничего я не буду делать… — тихо, но отчётливо сказал мальчишка, глядя в землю. — Я уже сказал, ничего я не буду делать… Я тыщу раз вам это сказал. Можете меня убить…
Человек усмехнулся. Открыл кобуру. Достал из неё большой кольт. И приставил его ко лбу мальчика.
Жорка закрыл глаза и закусил губу.
Человек взвёл курок. Отчётливо щёлкнуло.
— Я считаю до трёх миллионов. Один миллион. Два миллиона…
Витька промахнулся только потому, что его трясло от злости.
Наёмники, кольцом окружавшие поляну, тут же растаяли в траве. Жорка мгновенно метнулся в кусты, но на него никто уже не обращал внимания…
… — Всё, не успеем, — Михал Святославич ударил кулак о кулак, вскинул МG42 на столик. — Не успеем, какие шустрые…Суки, штук сорок, это же надо…
Наёмники перемещались почти со всех сторон, охватывая кордон кольцом. Белок, стоя у закрытой двери, глухо клокотал нутром, шерсть на его холке встала дыбом.
— Глухо, — Витька бросил трубку телефона. — И радио не берёт.
— Перебили направленным сигналом, — Валька, вытирая расцарапанную во время бега по лесу щёку, засунул в подсумок вторую гранату. — Суки… А Жорка-то убежал.
— Ага, — почти весело сказал Витька.
— Парни, — сказал лесник, глядя в окно. — Я сейчас ударю по ним. А вы — в огород и…
Витька и Валька переглянулись. И рассмеялись беззаботно и бесстрашно.
— Глупости вы говорите, дядя Михал, — сказал Валька. — Давайте лучше на позиции…
… — Беги, — Валька приоткрыл дверь. И Белок мгновенным промельком метнулся туда, куда отказались бежать мальчишки — в сторону огорода. Послышались несколько выстрелов, крики — но и всё. А потом снаружи закричали:
— Ельжевский! Сдавайся! Выходи! Твоих мальчишек не тронем! Выходи! Сдавайся!
«Рррааатттаататататааа!!!» — ответил пулемёт лесника.
«Дранг, дранг, дранг!» — поддержали его карабины.
Бой за кордон Свясьцы начался…
…Наверху грохнуло, покатилось. Михал Святославич дёрнулся, словно в его попала пуля:
— Пся крев, чердак! Пролезли!
— Я гляну, — Валька, пригнувшись, проскочил под окном и исчез в сенях.
— Куда, стоять!.. — дёрнулся лесник, но тут же с руганью вынужден был вернуться к пулемёту…
…Валька бесшумно поднялся до половины лестницы. Наверху затихло. Может, там и нет никого — что-то случайно упало? Нет, стоп. Надо действовать так, словно — есть. И быстро.
Пробуя ногой ступеньки, Валька поднялся ещё на пару шагов. Пригнулся, пружиня коленями. И молчаливым комком бросился вверх и в сторону.
Он не ошибся. Что-то противно зыкнуло над ухом, рвануло штанину. В перекате Валька увидел, что на чердаке двое. Один стоял около выбитого слухового окна, второй — совсем рядом с люком. В следующий миг от опорного столба, за которым распластался мальчишка, белыми брызгами свистнула щепа. Оскалив белые зубы на смуглом узком лице, тот, который стоял возле окна, от живота стрелял из разлапистого короткого автомата, и бледный огонь пульсировал в его руках.
Валька выстрелил в ответ один раз.
Тяжёлым ударом пущенной почти в упор пули наёмника швырнуло через край чердачного окна.
Но в следующую секунду Валька получил удар ногой в плечо и отлетел к стене, роняя карабин. От боли рука отнялась, сгоряча он попытался на неё опереться, вскочить, но она подломилась, и мальчишка ткнулся щекой в доски пола, пахнущие голубиными помётом и стружкой.
Наёмник шёл к нему, отводя приклад автомата для размашистого удара — добить, оглушить, взять живым… Этот был светлобородый, плечистый, а глаза — как льдинки…
Валька гибким движением встал на плечи. Ноги раскрутились бешеной вертушкой, автомат вылетел из рук изумлённо ахнувшего мужчины, сам он полетел на пол и, оцепенев от изумления, увидел, как мальчишка оказался на ногах.
Но в следующий миг и он вскочил тоже. Из левого кулака словно по волшебству выскочил длинный нож, до этого прятавшийся в рукаве камуфляжа. Пригнувшись и выставив перед собой безоружную руку, наёмник надвигался на отступающего к окну Вальку. И нож в его правой руке был в сто раз страшнее автомата…
Валька отступал. Наёмник сделал короткий выпад — мальчишка отшатнулся, и второй выпад глубоко располосовал ему левое плечо. Мгновенно бросив туда взгляд, мальчишка увидел, как ткань чернеет и набухает, выпуская алые струйки.
В светлой бороде прорезалась щель улыбки…
…Валька уперся затылком в потолочную балку.
Вот и всё. Остаётся только согнуться в знаменитую «позу эмбриона».Судя по улыбке и глазам наёмник видел, что мальчишка с испуганными лицом как раз к этому и близок. Поэтому от того, что тот заговорил и что именно говорил, наёмник слегка опешил.
Валька улыбнулся и раздельно сказал:
Дыхание вышибло из груди наёмника. Он успел удивиться, как сильно, незаметно и страшно ударил его тонкий длинноволосый пацан. Успел не понять — чем и как. И не успел — пустить в ход нож. А потом алая боль разодрала лёгкие, сердце бухнуло и разорвалось, как граната — и со страшной быстротой откуда-то сверху вытекли в рот, глаза, грудь расплавленные звёзды. И всё…
…Валька удержался на ногах и по-балетному приставил ступню к ступне. Дёрнул головой. Выдохнул. Ступня побаливала, но терпимо.
Изо рта наёмника на светлую бороду вяло вытекала густая кровь.
Мальчишка стремительно нагнулся, поднял автомат. Это был «хеклеркох» НК53, под НАТОвский патрон 5,56х45.Из ячеек жилета убитого выдернул несколько сомкнутых в тройные пачки магазинов. Валька подскочил к окну.
Отсюда было видно хорошо. Зря Михал Святославич не оборудовал тут позицию. Валька видел кусты, видел за ними нескольких человек, поливавших огнём дом. Там был и пулемёт. Под его прикрытием ещё несколько перебирались к углам здания.
Тот воздух, которым я дышу… — повторил Валька. Аккуратно переставил барабанчик непривычного прицела на минимальную дальность, переводчик огня — на фиксированную стрельбу по три патрона, отщёлкнул приклад на всю длину. — Ну, посмотрим… — процедил он, подходя к окну сбоку. — Поглядим. Это вам за маму… — коротко треснула очередь, и делавший перебежку боевик с разбегу ткнулся в траву раскрашенным лицом. — Это за папку… — пулемётчик судорожно привстал и опрокинулся вбок. — Это за Витьку, за братишку моего… — второй номер пулемёта успел только дёрнуться в сторону, у него струёй брызнуло из виска. — Это за Светку вам… — сидевший за стволом дерева со снайперкой боевик вскинулся, схватился, роняя оружие, за шершавый ствол и пополз в траву.
Боевики заметались. Из окон дома полетели гранаты — одна, другая, третья, четвёртая — брошенные умелой рукой, они разрывались оранжевыми клубками беспощадного пламени. Вслед за ними из окна выскочил Михал Святославич с пулемётом наперевес, ещё в прыжке стреляя веером, перекатился, залёг, отполз… Следом выпрыгнул Витька, он звонко, во всю мощь лёгких кричал самозабвенно:
— Урррааааа!!! Бей га-дооов!!!
— Урраааа!!! — поддержал Валька. — Вперё-оод!!!
Страшно не было. И…
— Урррааа!!! — загремело неожиданно — казалось, со всех сторон!!!
— Уррааа, нашиии!!! — закричал Витька, вскакивая и махая карабином. — На…
— Витька! — коротко крикнул Михал Святославич. И, бросая пулемёт, ринулся к застывшему, словно окаменевшему на одном месте — с неловкой улыбкой и в неловкой позе, изумлённому — Витьке. Всего на секунду он опередил махнувшего с крыши Вальку — и успел подхватить Витьку. Выпустив из рук карабин, тот начал медленно, неуверенно падать. — Витька… — Михал Святославич удержал мальчишку. — Витька, ты что? Ты… как?
— Ой… — изумлённо сказал Витька, делая судорожное движение — встать прямо. — Как… — он потрогал себя сзади и, подняв к глазам алую ладонь, произнёс отчётливо, всё с тем же безмерным удивлением: — В спину, гады.
И повис в руках бывшего спецназовца.
— Под лопатку, — прошептал Михал Святославич. И неверяще посмотрел на застывшего рядом Вальку. — Зачем он… глупый…
Валька увидел под левой лопаткой друга, на пятнистой материи, тягуче капающее длинными вишнёвыми струйками чёрное пятно.
Витька быстро белел, рот его приоткрылся, влажно сверкнули зубы. Мимо пробежали несколько «паляунычников», за деревьями и кустами мелькали ещё — бойцы Имперской Пехоты гнали растерянного врага вглубь леса, в болота и буреломы. Валька проводил их сумасшедшим взглядом. Коснулся рукой спины друга. И вдруг со страшным и странным звуком рванулся куда-то в сторону.
— Куда! Стой! — закричал Михал Святославич. Но тут же. Положив Витьку на траву, разодрал на нём куртку. — Врача! Скорее же, пся крев!..
…Через какое-то время капитан Шеллинг понял, что с ним рядом остались только двое — Анри и этот прибалт, Казлаускас. Анри был совершенно спокоен и невозмутим, а вот Владас Казлаускас отчётливо трясся. Он бы, кажется, был не прочь вообще оказаться подальше от командира, но явно ещё больше боялся остаться один в лесу.
Наёмники остановились перед широкой прогалиной. Анри, повинуясь жесту Шеллинга, скользнул через неё и тихо исчез в кустах — выучка бывшего легионера была великолепна. Шеллинг присел на корточки, держа оружие наготове.
— Откуда они взялись? — Казлаускас прислонился к дереву. — Ну откуда они взялись?! — он бормотал по-русски без акцента, забыв, что «плохо понимает» этот язык.
Шеллинг не ответил, сам напряжённо вслушиваясь, всматриваясь и внюхиваясь. Но про себя подумал: собака. Собака привела помощь, это же ясней ясного. Будь всё проклято, он-то думал, что такое случается только в голливудских фильмах… С самого начала операция была обречена на провал. Шеллинг вздрогнул. Ведь было предчувствие. Было предчувствие… Стоп, это просто нервы. Собраться. Выйти из этого проклятого леса. Даже если придётся пожертвовать оставшимися людьми. Дойти до границы. Остальное — потом. Он всё объяснит.
На той стороне прогалины Анри сигналил рукой…
…Трое белорусов полулежали возле линии кустов недалеко от схрона, и Шеллинг улыбнулся — нет, удача ещё не до конца его оставила. Он вышел на засаду со спины. Отсюда был виден бок одной из машин — и два трупа возле неё. Кто-то из наёмников уже выходил сюда — и попал под огонь засады. Но на засаду есть другая засада…
— Анри, — Шеллинг еле шелестел. Показал легионеру на одного из белорусов. Тот согласно наклонил голову и залёг. — Средний мой, — Шеллинг взял Казлаускаса за плечо. — Вон тот — твой.
Казлаускас повёл сумасшедшими глазами и вдруг зашептал истово:
— Почему я должен убивать его?!
— Потому что он к нам ближе всех, — терпеливо пояснил Шеллинг. — В остальных ты не попадёшь. И ещё потому, что я тебе приказываю.
— Мне насрать на твой приказ! — чуть не сорвался на крик Казлаускас. В его глазах рос ужас.
— Сри на что хочешь, только убей его, — Шеллинг скрутил куртку узлом на груди подчинённого. — Иначе мы живыми из этого леса не выйдем. Понял?! — он тряхнул Казлаускаса и, больше не обращая на него внимания, залёг для стрельбы. Светлый затылок белоруса — под обрезом фуражки — точно заполнил прицел.
Очереди перебили друг друга. И… скотина, дурак! Казлаускас не стрелял! Те, в кого целились Анри и капитан, ткнулись в траву. А третий, мгновенно перевернувшись через плечо, ответил очередью. В следующую секунду выстрел Анри настиг и его — белорус откинулся назад и повис на кустах. Но Казлаускас тяжело рухнул рядом с Шеллингом. Из левого глаза его стекала пузырящаяся кровь.
— Идиот, — сказал Анри, нагибаясь над трупом. Аккуратно вынул из кармана пачку евро, переложил к себе. — Кажется, выбрались, мой капитан. Идёмте?
— Да, — Шеллинг перевёл дух. — Возьми магазины, я гранаты.
Выбрались. Зря француз это сказал. Плохая примета. А, к чёрту — вот они, машины!
Прикрывая друг друга, наёмники побежали вперёд. Перескочили через убитых. Анри вспрыгнул на подножку ближней машины…
— Граната! — крикнул Шеллинг, падая. Анри успел соскочить. И взрыв упавшей в траву «лимонки» настиг его в воздухе.
Тело легионера отлетело в дверь.
Капитан перевернулся на месте, откатился под защиту колеса. Два быстрых взгляда… Откуда, проклятье?! Догнали? Ещё засада? А, вот он… один?!
Пригнувшаяся фигура перебежала метрах в двадцати левее. Шеллинг дал очередь, прокатился под машиной, сполз в кювет. Не попал, конечно… Ладно. К чёрту. Бежать — под прикрытием машины бежать. Он вырвется…
Шеллинг вскочил. И рванулся в лес — тихо, как тень, быстро, как мысль.
То, что уйти не удалось, он понял сразу. Чутьём понял, раньше, чем на него посыпались ветки и листва. Шеллинг прыгнул в сторону, упал, отполз за корягу. Снова мелькнул силуэт — близко, справа. Очередь — получай, ублюдок! Попал? Шеллинг переполз за другой конец коряги, ногой шевельнул кору. Трухлявые щепки брызнули веером…
Живой. Но он один.
— Эй! — крикнул Шеллинг, направляя голос в землю, чтобы было невозможно разгадать, откуда он доносится. — Эй, ты! Я брошу деньги. Тут десять тысяч! Евро! Тебе ведь не обязательно их сдавать?! Забирай, я бросаю! Бросаю и ухожу! — Шеллинг напрягся, ожидая ответа или движения.
Молчание. Тишина.
Так. Где он?
Шеллинг отполз в сторону. Ему вдруг показалось, что он очень громко дышит. Так громко, что в лесу отзывается эхо. Как будто время вернулось на десять лет назад, в Боснию, и он, лейтенантик «зелёных беретов», опять пробирался один по сербским тылам оттуда, где осталась лежать вся группа, и его корчило и комкало страхом…Потом сказали, что он там не был. Там вообще не было никого из американцев. Там не было никакой войны. Там была миротворческая операция. А за них не дают денег и наград, особенно если операция провалена. Дают только яму в земле. Только яму с червями. В чужой земле. Как он боялся тогда. Какой это был страх… Как сейчас…
Да нет, что это с ним…
Тот лётчик, которого они тогда должны были спасти, лётчик со сбитого F-16 — он тоже никогда не воевал в Боснии, его никто не сбивал. Шеллинг потом часто думал: а дали или нет семье лётчика хотя бы пенсию? Как семье погибшего — или списали всё на несчастный случай? Они ведь нашли его. Голый и окровавленный, он был посажен на несколько виноградных кольев сразу. Какие-то умники додумались снабжать пилотов при вылетах золотыми монетами и запиской на сербском с просьбой помочь. Монеты были разбросаны кругом и втоптаны в землю — с осатанением, яростно. А записка воткнута в оскаленный рот пилота… Там их и накрыли сербы — сигнал маячка был ловушкой, конечно же…
Господи, почему так страшно?! Шеллинг огляделся и стал отползать к кустам. Хоть бы выстрелил или выругался… Ещё секунда — чувствовал капитан — и он сам закричит, вскочит, сделает какую-нибудь глупость…
Почему-то вспомнился дед. Старый и ворчливый, он живёт в хижине в горах Аризоны и охотится. Сколько ему предлагали переехать, обещали оплатить лучший дом престарелых… Но упрямый старик только кряхтит и машет рукой. Он наезжал с гостинцами и охотно принимал внука летом, не требуя платы. Как там было хорошо. Как здорово было просыпаться по утрам на сеновале и видеть в дверь встающее солнце, слышать лай собак и ворчание деда… Он кричал на отца, когда узнал, что тот разрешает Шеллингу поступить в кадетское училище. Шеллинг тогда не понимал, почему? Отец был военным. Примером для сына. И сам дед — разве он не получил целую кучу медалей за бои 44–45 годов? Но он кричал на сына — отца Шеллинга — и говорил вещи, которых сам Шеллинг не понимал. Что война войне рознь и что Америка Америке рознь, и что он сражался не за ту Америку, что есть сейчас… Старик выжил из ума, что тут думать…
А со следующего лета Шеллинг собирался отправлять к нему уже своего сына… Господи боже, как же теперь Мэри и Джонни?! Что им скажут? Отец… мать… а как же они?!
Дед. Вот что. Они охотились. Дед рассказывал. Тогда рассказывал… Шварцвальд. Германия. И был эсэсовский снайпер. И дед…
Да. Стоп. Он будет жить. Он вернётся. И не просто вернётся.
Он — победит…
…Валька быстро перекатился за кустами и приподнялся на колено, вслушиваясь и держа автомат наготове. Тихо. Куда он мог отступить? Коротко раздув ноздри, Валька «попробовал» воздух. Не уйдёшь. Не надейся. Каким-то чутьём мальчишка понимал: этот стрелял в Витьку (слово «убил» Валька запретил себе произносить). Этот.
Не уйдёт, тварь.
Валька сместился ещё чуть в сторону. Вон то бревно. Но за ним его точно нет. отполз, гадина… Ловкий. Но ещё Валька ощущал его страх. Он боится. Боится умереть.
Валька не боялся.
Ещё передвижка. Он где-то там — должен вскочить и броситься прочь, отстреливаясь. Ну, или, по крайней мере, просто начать отстреливаться.
Пластаясь по земле, мальчишка двинулся в обход бревна, практически уверенный, что вот сейчас увидит спину или бок напряжённо выжидающего боевика. Но вместо этого…
…Изощрённое чутьё, которое начал воспитывать ещё де ла Рош и которое обрело окончательную отшлифованность здесь, в Пуще, спасло Вальку.
Ещё сам толком ничего не понимая, он перекатился на бок — и дальше, волчком, кубарем — а длинные очереди освирепело били ему вслед, разбрасывали дёрн, срубали тонкие деревца, отсекали ветки, распарывали воздух… Он не успевал заметить, кто и откуда стреляет — и только через длинную страшную секунду засёк стоящего на колене сбоку от могучего дуба боевика. Он подобрался незаметно, но сейчас его лицо искажала досада и злость — он не ожидал, что мальчишка окажется таким ловким.
И Валька ответил огнём — неприцельным, но заставившим боевика нырнуть за дуб. Этого мгновения Вальке хватило, чтобы, швырнув туда свою вторую гранату — РГД-5 — следом за ней в свирепом броске оказаться сбоку от дерева, а сразу после взрыва — за ним.
Сильный удар ногой вышиб оружие из рук мальчишки. Боевик — из ушей текла кровь — поднялся. Его автомат тоже лежал на земле — выронил, оглушённый взрывом.
— Сука, — сказал Валька. И устыдился — воину незачем пачкать рот.
Они выхватили пистолеты одновременно. Стоя в двух шагах друг от друга. Вот только Шеллинг потратил долю секунды на то, чтобы сдёрнуть предохранитель своего мощного кольта.
На стареньком ТТ Вальки предохранителя не было. И эта ерунда, ставшая причиной стольких несчастных случаев, сейчас всё изменила. Совсем. Навсегда…
…Получив сильный удар в грудь, капитан сперва ничего не понял и даже попытался нажать спуск, но кольт сделался вдруг неосязаемым, а следующее, что осознал Шеллинг — он падает наземь. Господи, подумал Шеллинг, мальчишка убил меня.
Удара оземь он не заметил. Над ним наклонилось яростное потное лицо этого мальчишки, и Шеллинг спокойно понял: а он похож на Джонни, только старше, конечно… Потом пришёл дед, и капитан сказал ему: прости меня, дедушка, я…
…Валька, запалено дыша, тискал рукоятку ТТ. Откинув руку с кольтом в сторону, боевик лежал перед ним, глядя в крону дерева удивительно спокойными серыми глазами. Мельком Валька узнал его и не удивился — опять он, командир; тогда, год назад, человек в серебристом «лексусе» на мосту через Нарочь, надо же!.. И показалось Вальке странное: что вот именно сейчас этому человеку — может быть, впервые в жизни! — удалось понять что-то правильное. И он счастлив…
Глупо. Валька мотнул головой и, на бегу подобрав оружие, бросился к кордону…
Вот так (фр.)
Попал — международная команда, подающаяся на фехтовальных соревнованиях, когда фехтовальщик наносит результативный укол.