Клод-Антуан де ла Рош, тренер Деларош, как называли его те, кто его плохо знал, был похож на героя старого фильма про фехтовальщиков — высокий, изящный, стройный, как танцор, мужчина лет сорока с худым смуглым лицом, узкими губами, на которых часто появлялась тонкая улыбка и ярко-синими глазами. Всегда прямой, длинноволосый, с пружинистым шагом и сильным французским акцентом (хотя он жил в России уже лет десять), он сперва «не показался» Вальке. Пять лет назад его, девятилетнего, отец привез ранним утром в небольшой зальчик на окраине города, сказав, что хочет, чтобы Валька занимался у хорошего маэстро. Валька не понял — что его, музыке учить собираются? Но он и так играл на гитаре и на пианино, и пел… Валька хмуро качался всю дорогу на сиденье и мрачно посмотрел на неброскую вывеску над входом:
Ш К О Л А
Д Е ЛА РОШ
Он не спросил отца, что это такое, потому что привык верить отцу. Сергей Степанович оставил сына в машине и исчез довольно надолго. Валька успел соскучиться и даже разозлиться, он ещё и поэтому мрачно посмотрел на незнакомого мужчину, который, не говоря худого слова, приказал Вальке раздеться до трусов и заставил то приседать, то поднимать ноги, то просто мял плечи и руки по всей длине… Пальцы у мужчины были тонкие, жёсткие, сухие и холодные. Наконец он кивнул и обратился к сидевшему тут же отцу (без него Валька ни за что не позволил бы всё это с собой выделывать):
— Ну что ж, хорошо — он сильно грассировал. — Я буду его учить, Серж. Отличный материал. Пусть приходит, ты знаешь график.
Валька смолчал, когда его назвали «материалом». Но в машине потребовал объяснений. Отец буркнул: «Будешь учиться рукопашке.»
Валька воспрянул духом. Против этого он ничего не имел и ждал первого занятия с нетерпением. Но каково было его разочарование!
Группа де ла Роша была маленькой — около дюжины мальчишек. Вместо кимоно, татами и боевых выкриков, от которых лопаются уши противника, тут было что-то, похожее на танец или гимнастику, глупое фехтование на палках, плюс — бесконечные рассказы об этикете и нормах поведения. Все обращались друг к другу невыносимо учтиво, мальчишки носили длинные волосы, которые перехватывали лентами, у троих были «заклепки» — а эти штуки Валька тихо ненавидел. Короче, такого от отца Валька не ожидал и вернулся домой чернее тучи.
Отец сам сказал ему: «Ну что ж. если через месяц захочешь уйти — я не буду против. Но этот месяц — прошу тебя — походи регулярно. Хорошо?»
Валька согласился.
Первое подозрение, что всё не так плохо, появилось у него, когда один из мальчишек — тогда Валька толком ещё никого не знал — в раздевалке сшиб с головы другого спичечный коробок ударом ноги — неуловимо-плавным, красивым. Это называлось «саватта». А через две недели произошло и ещё кое-что. Валька потом долго подозревал, что это подстроил отец… пока не понял, что де ла Рош на такое не согласился бы даже под пыткой.
Де ла Рош и трое его учеников шли после занятий, припозднившись на уборке зала, к автобусной остановке. И прямо возле неё наткнулись на омерзительную, но нередкую в наши дни сцену.
Трое кавказцев, скрутив молодую женщину, тащили её в кусты.
Валька помнил, как де ла Рош оказался рядом в один прыжок.
От первого удара, коротко хрюкнув, завалился носом в траву один нападающий. Второй и третий, отскочив, выхватили ножи, что-то закричали с визгливым угрожающим матом… Де ла Рош не стал ждать и отступать. И через секунду один корчился на земле, держась за воткнутый глубоко в бедро свой собственный нож, а третий — самый молодой — с невероятно вывернутой рукой прыгал вокруг де ла Роша и тоненько кричал детским голосом: «Айайайай дя-дэнь-ка-а, ы-нэ-на-да-а, нэнаданэнада, нэ бу-ду, нэбуду!» Де ла Рош довернул руку — хрустнула, выскакивая наружу через одежду, кость — и бросил: «Прочь, падаль, — и нагнулся к сидящей на земле женщине: — Встаньте, сударыня. Я помогу вам,» — и подал узкую ладонь.
До дома женщины и от него мальчишки шли, спотыкаясь — они смотрели не под ноги, а на «маэстро», настоятельно потребовав, что пойдут с ним. А тот был совершенно невозмутим. И лишь перед расставанием досадливо сказал: «Я поступил не по правилам чести, напав на них внезапно. Но меня извиняет то, что я защищал даму от напавших хищных зверей,» — и своим обычным наставительным жестом поднял палец.
С этого момента де ла Рош для Вальки стал третьим в мире человеком — после отца и мамы. Вот таким и хотелось быть (даже больше, чем таким, как отец, если честно): холодным, воспитанным, корректным, много знающим и умеющим, никогда и никого не задевающим первым, но дающим в случае чего сокрушительный отпор, готовым заступиться за слабого… Де ла Рош слегка посмеивался над мальчиком. Но не обидно… а то, что к одиннадцати годам Валька заслужил кличку «Чокнутый Лорд», и произносилась эта кличка только в его отсутствие и с опаской, само по себе говорит о его успехах в подражании. Отца Вальки несколько раз вызывали в школу, но он каждый раз дотошно разбирал дело — и качал головой: «Виноват не мой сын.» И это было правдой — Валька никогда не начинал первым… кроме тех случаев, когда нужна была его защита.
Учительница литературы как-то раз в сердцах сказала ему: «Ты Дон Кихот!» Валька вежливейше поблагодарил за сравнение — «Дон Кихота» он к этому времени прочитал и «Рыцарь Печального Образа» ему в целом понравился. Хотя Валька и считал, что перед тем, как отправляться на подвиги, тому следовало бы подзаняться общефизической и боевой подготовкой.
Де ла Рош тоже много говорил о рыцарях. Не как об иносказании, а о настоящих. «Самураи, — делал он презрительный жест, — шаолиньские монахи… Кто там ещё герои фильмов из Голливуда? Мы — Европа. Мы корнями — в рыцарстве как воинском сословии. И не должны от него отказываться и забывать его, даже если кто-то этого хочет.»
Валька видел, как тяжело он переживал извинения выжившего из ума папы римского — когда тот каялся перед мусульманами за участников крестовых походов. Странно было видеть, что можно так переживать за давно умерших людей. Но Валька поразмыслил — и понял, что в этом и есть справедливость. А как же иначе? Никто же не извинялся перед Европой за турецкие и татарские набеги, за алжирских пиратов, за миллионы угнанных в рабство и убитых…А перед Россией — ещё и за монгольское иго… А раз бородачи в зелёных головных повязках не извиняются — то и им нечего ждать извинений. С этого момента Валька ощутил как бы ниточку какую-то, что ли, протянувшуюся к нему от воинов прошлого. Они перестали быть только персонажами книг, фильмов и рассказов де ла Роша. А что про них говорили плохо — к этому времени Валька понял, что плохо «вообще», без конкретных примеров, говорят чаще всего о хороших людях.
Кстати, де ла Рош имел к крестоносцам непосредственное отношение, Валька знал. Де ла Роши, маркизы Сорель, графы Галуа, служили своей стране со времён как раз крестовых походов. Во время VII крестового похода — в 1248 году, в страшном по ожесточению бою при Мансуре — Людовик IX Святой был поражён мужеством простого сержанта Гиго Роша. Когда пал рыцарь, в копье которого Гиго служил, а вместе с ним был ранен оруженосец, сержант не только не дал остальным людям отступить, не только вытащил из-под клинков визжащих мусульман господина — на плече — и оруженосца — под мышкой — в безопасное место. Он вернулся в бой и с криком: «Бог нам щит!» крушил неверных тележной оглоблей, потому что своё оружие бросил, спасая благородных людей. Вдохновлённые его примером, люди копья воспрянули духом и пошли в наступление, увлекая за собой и всё знамя. Копья и стрелы неверных — близко те подходить страшились, потому что не только человеческие, но и конские черепа разбивало страшное оружие — изранили Гиго, но он упал наземь только услышав пение победных труб.
Людовик Святой, сам явивший в том сражении беспримерную доблесть и видевший неистовое мужество сержанта, сказал: «Если только этот воин останется жив — быть ему рыцарем.» Гиго выжил — и получил титул маркиза Сорель, и небольшое поместье Сорель, которое он с чисто крестьянской сметкой «вывел в люди». Уже его внуки старались не вспоминать о «мужичьем» происхождении. Но они не утратили лучшего качества своего предка — воинского духа. На протяжении семи веков не знали они иной службы, кроме воинской. Дед Клода-Антуана вместе с де Голлем эмигрировал в Англию в дни гитлеровской оккупации, а его семья попала в концлагерь Аушвиц и выжила чудом. Отец Клода-Антуана в 56-м подорвался на советской мине, поставленной алжирскими партизанами и, как когда-то отважный Гиго, уцелел. А двадцатилетний Клод-Антуан в 86-м стал лейтенантом парашютистов.
Его карьера оборвалась ровно через десять лет. Находясь в составе миротворческих сил в Боснии, в бывшей Югославии, тридцатилетний майор стал свидетелем того, как мусульманские бандиты вырезали сербскую деревню, мужчин которой как раз парашютисты де ла Роша и разоружили за день до этого — как было приказано командованием международных сил…
Де ла Рош не успел помешать. Но он нагнал банду. Он отдал приказ парашютистам открыть огонь по извергам. Он лично расстрелял с полными штанами сдавшегося в плен главаря мусульман.
И через три месяца был лишён чинов и наград, с позором уволен из армии, без которой не мыслил жизни. А с ним ушли три лучших офицера и пять сержантов его батальона. Не по приказу, а по доброй воле.
В том же году он уехал в Россию. Он и сам не знал, почему. Может быть, потому что ничего более далёкого от своей прежней жизни просто не мог себе представить.
Чемпион вооружённых сил по саватту, фехтованию и стрельбе стал учить мальчишек из богатых семей тому, что умел сам. Сперва ему просто не доверяли — он ничуть не был похож на наводнивших Россию жадноватых и амбициозных «сенсеев», учивших, как надо лбом пробивать стены и ногой крошить камни, но при этом то совращавших учеников, то просто воровавших спонсорские суммы, а то и толком ничего в реальности не умевших. Но потом «братки» и «фирмачи» разобрались, что это за человек. И оробели от осознания собственной незначительности. А уж тут у де ла Роша появилась возможность выбирать учеников — и выбирал он привередливо…
…Де ла Рош ещё дважды брался за оружие. В первый раз — весной 99-го, когда на Сербию напало НАТО. Он поехал воевать добровольцем в отрядах знаменитого Ражнятовича и, вернувшись летом того же года в Россию, отправился на Кавказ. Кое-кто после Второй Чеченской с удивлением рассказывал о сухощавом длинноволосом чудаке в форме, сидевшей, как влитая — чудак сражался в отряде терских казаков и прославился, как беспощадный истребитель «чичиков». А в бою многие слышали, как он что-то бормочет — вроде бы по-французски… Кто-то разобрал слова…
БОГ НАМ ЩИТ, шептал капитан французских парашютистов, БОГ НАМ ЩИТ.
Из Сербии он привёз орден. С Кавказа — казачью шашку с серой надписью по клинку:
ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО — РУБИ СМЕЛО!
Кто-то из предков де ла Роша летом 1812 года погиб от удара такой шашки в «деле» под Миром — а перед тем, говорят, раскроил не одну чубатую голову своим палашом. Но это были старые дела и старые счёты. Честные дела и честные счёты, не имевшие отношения к сожжённым деревням и содранной с женских грудей коже, к живьём закопанным в землю раненым солдатам и вынутым внутренностям детей…
…Когда наступило лето, Валька почти расстроился — он был уверен, что де ла Рош уедет куда-то в отпуск. И де ла Рош в самом деле уехал — но вместе со своими учениками. Как он это делал каждое лето, пояснили Вальке «старички».
В небольшом летнем лагере, затерянном в дебрях огромного заповедника, де ла Рош учил своих подопечных плавать, скакать верхом, стрелять из нескольких видов оружия, бегать, ночевать в лесу, снова драться… и играть в шахматы, писать сочинения и стихи, рассуждать о политике, усваивать манеры поведения в обществе. А ещё…возил на работу в фермерские хозяйства, расположенные по периметру лесов, заставляя мальчишек косить траву, ходить за скотиной, копать землю и осваивать технику. Это немного удивляло, но даже новички привыкали быстро и не спрашивали, зачем это нужно.
Однако, больше всего француз говорил мальчишкам о войне. Поднимая длинный тонкий палец, он цитировал — а ребята слушали его, раскрыв рты:
— Есть великие вещи — две, как одна.
Во-первых — любовь. Во-вторых — война… Но любовь — развлечение, вспыхнет и гаснет. Русские говорили — как береста, мои предки — как солома. Война — дело мужчин, на всю жизнь. Дело солдат. Но солдат — это не только умение владеть шпагой. Только умение владеть шпагой — это наёмник. В его руках это умение может быть виртуозным. Но в решающий момент, когда надо драться, забыв о себе — в решающий момент он отступит. Не из трусости, из расчёта — но тем, кого он защищает, будет всё равно… — а потом добавлял: — Но воин должен, обязан помнить о труде тех, кто куёт его оружие и кормит его. И уважать труд этих людей.
Десятилетний мальчишка не всё понимал из того, что говорил де ла Рош. Да тот словно бы и не стремился, чтобы его поняли. Но…Год назад именно под влиянием знакомства с де ла Рошем Валька нарисовал первую свою «настоящую», как он определял для себя, картину. Собственно, рисовал он и до этого, довольно часто, умел пользоваться и специальными карандашами, и красками разных типов. А рисовал — то карикатурки в школьную газету, то просто так — что-то для себя или для приятелей, то ещё какую-то мелочь. Тут же вдруг подкатило нестерпимое желание — именно нестерпимое! — выплеснуть на «большое полотно» все пока самому не до конца ясные эмоции, накапливавшиеся долгие месяцы.
Валька из карманных денег купил «профессиональный» картон для работ. И долго сидел дома, оседлав стул и подперев подбородок руками, перед поставленным на импровизированный подрамник листом. А потом — потом начал рисовать и не останавливался, пока не закончил. За это время наступил вечер, его трижды звали есть, но Валька отделывался досадливыми выкриками. А на следующий день отвёз картину к де ла Рошу.
Валька страшно смущался и чудовищно покраснел, когда отдавал картон маэстро. А потом долго-долго не смотрел на де ла Роша. Пока тот не положил руку на плечо мальчишки. Валька поднял глаза — и увидел, что де ла Рош улыбается. Улыбка была удивленной и благодарной. Де ла Рош что-то сказал по-французски, Валька не сразу понял, и де ла Рош повторил. Тогда Валька разобрался, что его благодарят — церемонно и витиевато, как в средние века. А потом де ла Рош вдруг поцеловал мальчика в лоб и бережно унёс картину к себе в кабинет. Где и повесил над рабочим столом.
Валька хорошо помнил, что нарисовал. Хотя не взялся бы объяснить, откуда на него свалился такой… символизм, что ли? Это не характерно для тринадцатилетних мальчишек. Но вот поди ж ты…
Всю центральную часть картона занимала фигура могучего воина — в средневековых доспехах, настоящих, не помпезных «консервах» из кино, в порванной накидке с королевскими лилиями. У воина было лицо де ла Роша — немного огрублённое и моложе, именно так Валька представлял себе Гиго Роша. Сержант Рош что-то кричал (наверное — «Бог нам щит!») и раскручивал над головой оглоблю. За его спиной вместе тесно — плечом к плечу, если так можно сказать — высились Нотр Дам и Кремль, Биг Бен и Кёльнский Собор, памятник Русалочке и орган Святого Бавона…А спереди наползали на сержанта многочисленные фигуры. Тут был козлобородый мулла с заляпанным кровью Кораном и взглядом фанатика. Тут был звероподобный бандит с автоматом и в зелёной головной повязке. Тут был лощёный смуглый бизнесмен, прятавший за спиной длинный нож. Тут была похожая на Смерть шахидка в чёрном, обмотанная пачками динамита. Тут был носатый сопляк с палкой в руке и пеной на губах. Тут был вампироподобный «аксакал» в пёстром халате и с мешком героина. И ещё много-много других — хорошо узнаваемых! — «персонажей». Турки, пакистанцы, арабы, чеченцы… А под этой картиной Валька написал размашисто и густо алой краской (и опять-таки сам не очень понимая, почему!):
ВСТАВАЙ, ЕВРОПА!
Игорь Игоревич, учитель изобразительного искусства в школе Вальки, той картины не видел. Они с де ла Рошем были слишком разными, Валька интуитивно чувствовал: Игорь Игоревич не поймёт. Он был мягким и уступчивым — во всём, кроме одного: отстаивания интересов Искусства с большой буквы. Может быть, именно поэтому и ушёл из школы после того, как там появился шумный и носатый «лауреат» и «дипломант» Яков Маркович Брицкий с его неприятной привычкой в разговоре «непринуждённо» класть руку на талию мальчишкам…
Валька рассказал о поступке Игоря Игоревича де ла Рошу. И маэстро заметил, что учитель изобразительного искусства совершил достойный поступок. Валька даже хотел их познакомить. Но вовремя понял, что двум мужчинам, двум по-разному хорошим людям просто не о чем будет говорить друг с другом…