Старик крестьянин качает головой и что-то говорит переводчику. Тот смущается и не хочет переводить. Мы настаиваем. Тогда переводчик, едва удерживаясь от смеха, рассказывает, что старик неприличными словами ругает и своих помещиков и англичан с американцами, говоря, что от тех и других идут все беды для индийского народа.
Старик прав. Крестьяне могли бы снимать в здешних краях минимум три урожая в год и жить сыто, без систематических голодовок, уносящих миллионы жизней.
Но агротехника в Индии самая примитивная. Это слово, пожалуй, даже и не подходит к определению того способа обработки земли, который мы видели в Бенгалии.
Английские колонизаторы всеми способами тормозят развитие сельского хозяйства в Индии. Им выгоднее, чтобы крестьяне собирали ничтожные урожаи и находились в постоянной зависимости от помещиков. Кстати сказать, по Индии мы проехали на автомобиле тысячи миль и за все время лишь на одном, разумеется помещичьем, поле видели трактор. Зато мы часто видели даже не соху, а какую-то палку без металлического наконечника, которой крестьяне взрыхляют землю. Неудивительно, что с февраля-марта в Индии обычно начинается страшный голод. И тогда-то американские и английские империалисты начинают диктовать свои условия индийскому правительству. Впрочем, в 1951 году большую поддержку трудящимся Индии оказало советское правительство, бескорыстно направив в эту страну пароходы с хлебом.
Наше пребывание в Кулькутте заканчивалось. Все же мы успеваем побывать в гостях у одного прогрессивного режиссера, с которым мы подружились. Пришли его братья и много других родственников. Собралось и несколько представителей Комитета по проведению фестиваля советских фильмов. Для нас был приготовлен специальный концерт известного классического музыканта-мусульманина.
Мы вошли в дом, поздоровались с хозяином и его родственниками, и нам на память подарили несколько небольших национальных игрушек. Затем всех пригласили во дворик, покрытый сверху большим тентом. У задней стены соседнего дома возвышалась небольшая эстрада. На ней, поджав под себя голые ноги, сидел певец в коричневой барашковой шапочке и черном национальном сюртуке, окруженный тремя музыкантами. Певец подал мне свою пухлую руку. У него были закрученные кверху пышные усы. На рубашке, вместо пуговиц, сверкали бриллиантовые запонки.
Артист настраивал инструмент, напоминающий небольшие гусли. Рядом с ним сидел темнолицый, в белой одежде барабанщик, а по другую руку с маленькой фисгармонией расположился еще один артист.
Когда приготовления были закончены, мусульманин-певец ударил по струнам «гуслей» и сипловатым голосом начал выводить минорную мелодию. Музыкант, сидевший позади у басового инструмента, тихонько ударял по струнам. Раздавался звук, похожий на жужжание пчелы. Правой рукой он перебирал струны, изящно и мягко жестикулируя левой, словно дополняя музыкальный замысел пластикой. Когда голос певца повышался до верхних нот, сидящий по соседству с ним музыкант сразу же начинал его имитировать, играя на маленькой фисгармонии.
Я обратил внимание, что певец импровизирует, так как аккомпанирующий ему инструмент попадает в эту тональность на несколько секунд позже, а иной раз и не попадает совсем, а торопится подхватить мелодию.
Потом певец перешел на другой ритм — более четкий. И барабанщик, смотря ему в глаза, ударял по барабану то пальцами, то ладонью, то снизу, то сверху, ставил барабан на пол, поднимал его. Певец был безусловно одаренный человек. Несмотря на свою странную для нас манеру исполнения, он доставил нам огромное наслаждение.
Начался прощальный ужин. Звучат трогательные речи представителей Комитета фестиваля. Мы благодарим за радушие и гостеприимство, которыми нас окружили в Калькутте деятели искусства Индии и представители прогрессивных организаций.
Рано утром на аэродроме нас провожает множество новых друзей. Начинается посадка в самолет. Последние рукопожатия.
Нам машут руками. Последний привет… Мм летим в Бомбей.
Вдали вырисовывается цепь гор Вихнея, где веками поработали ветер и дождь, создавшие то высокие остро-конечные башни, то подобие стен. А вот на вершине как будто высечено какое-то здание. Эти причудливые, волшебные горы прикрывают Бомбей с востока.
Самолет идет на посадку. Среди встречающих представители четырнадцати прогрессивных индийских организаций. Опять венки из роз. Обряд заканчивается, когда все четырнадцать «ожерелий» надеты на нас. Они закрыли нам рты, и когда мы отвечали на приветствия — казалось, наши голоса идут откуда-то из глубины, сквозь необычайный фильтр из роз. Было душно в этот январский день, и аромат чудесных, свежих цветов кружил головы. Сказывалась и усталость от сравнительно продолжительного полета.
Бомбей более европеизирован и фешенебелен, чем Калькутта. В европейской части Бомбея огромные, многоэтажные дома, гостиницы с искусственным климатом, большие магазины с зеркальными витринами и зазывающей рекламой, здания правительственных учреждений, фирм, банков, университетов и школ. В зелени садов утопают особняки индийских богачей и английских колонизаторов.
В Бомбее живет много выходцев из Ирана. В большинстве своем они занимаются крупной торговлей и ростовщичеством. Основное же население Бомбейской провинции — марихи. В Бомбее сосредоточены многие десятки крупных текстильных и кожевенных предприятий, подавляющее большинство которых принадлежит англичанам, а другие, маскируясь индийскими названиями, по существу тоже принадлежат английским пред-нанимателям с какой-то долей участия национального капитала.
К сожалению, из-за ограниченности времени и главным образом занятости делами фестиваля нам не удалось познакомиться ни с фабриками этого «индийского Манчестера», как называют Бомбей, ни с бытом и положением индийских рабочих. Впрочем, резкий контраст между европейской частью Бомбея и его рабочими окраинами, занимающими более половины города, достаточно красноречиво и убедительно говорит о том, как живут здесь рабочие…
Днем была назначена первая большая пресс-конференция с журналистами Бомбея. Нас пригласили в губернаторский павильон Крикет-клуба, помещающийся в огромном стадионе. Здесь же шикарный ресторан, посещаемый знатью. Трибуны стадиона с удобными креслами имеют навесы Этот стадион предназначен главным образом для игры в крикет, пользующейся большой популярностью среди местной знати.
По краям поля — трек. Сейчас там тренируются велосипедисты. Они приготовились у старта, раздается выстрел пистолета, и спортсмены мчатся по кругу. Публики на стадионе почти нет, трибуны пусты.
Поднимаемся на верх стадиона, в небольшой зал. Там приготовлены столы и кресла, нас ждут представители бомбейской печати, деятели индийской кинематографии.
Вице-председатель Комитета по проведению фестиваля советских фильмов в Бомбее кинопромышленник г. Вадия представил нас журналистам. Нам с Пудовкиным стали задавать многочисленные вопросы.
Мы говорили о подлинной демократии, существующей в нашей стране, о содружестве многочисленных наций, больших и малых, пользующихся одинаковыми правами, о расцвете культуры и искусства в советских республиках.
Количество вопросов все увеличивалось. Что такое социалистический реализм? Каковы взаимоотношения режиссера и актера? Могут ли актеры сыграть в кино и театре именно те роли, которые им хотелось бы, или приходится играть то, что им предлагают?
Большой интерес вызвали наши рассказы о проблемах кино и театральной драматургии, о заказе новых произведений и т. д.
Пресс-конференция прошла с большим успехом и была широко отражена в печати.
О нашем пребывании в Бомбее очень много писалось, тогда как в Калькутте печать хранила заговор молчания, давая лишь небольшие информации.
Мы уходили, продолжая беседовать с корреспондентами и деятелями искусства. Наши ответы их особенно интересовали потому, что Бомбей является крупнейшим в Индии центром киноиндустрии.
Позже в честь советской делегации и нашего посла был устроен прием у одного из членов Комитета по проведению кинофестиваля г. Бха-Бха, родственника и соучастника в делах индийского миллионера Та-Та.
На приеме присутствовали председатель Комитета судья Чагла, многие члены Комитета, брат хозяина, ученый Бха-Бха, сестра премьер-министра Кришна Неру, представители многих киностудий.
Г-н Бха-Бха живет в роскошном особняке. Он показал нам большую коллекцию редчайших произведений искусства, много картин. Завязалась непринужденная беседа, нам опять задавали множество вопросов о советском театре, кино, о жизни в Советском Союзе. Одна общественная деятельница спросила, ставятся ли у нас пьесы Шекспира? Я ответил, что перед отъездом в Индию в ленинградском Театре драмы им. Пушкина начал работать над образом Мальволио в комедии «Двенадцатая ночь». Огромное впечатление на всех произвели мои слова о том, что Советский Союз является второй родиной Шекспира, что наш народ любит произведения великого драматурга, что у нас они ставятся чаще, чем в самой Англии, и исполняются примерно на сорока языках народов Советского Союза.
Один член Комитета, внимательно слушавший мой рассказ, подошел и спросил:
— Скажите, пожалуйста, у вас все такие сердечные люди?
Нам не трудно было ответить на его вопрос, потому что он касался не столько нас, сколько нашего народа — качеств русского, советского человека: его доброты, трудолюбия, гостеприимства, горячего сердца и искреннего стремления к миру со всеми народами. Мы оба хорошо знаем эти качества и потому могли ответить обстоятельно. Выслушав нас, гость воскликнул: «Ну, тогда у нас должна быть вечная дружба с Советским Союзом!»
Впоследствии наши новые знакомые, индийские деятели искусства, говорили нам: мы просили, чтобы в Индию приехали именно Пудовкин и Черкасов. Но ведь вместо них могли командировать кого-нибудь другого. Однако приехали те, кого мы просили. Мы поражены тем, что каждый в Советском Союзе имеет свою индивидуальность, что люди не подстрижены под одну гребенку, как об этом часто пишут у нас в Индии.
Возвращаясь домой после приема, мы решили заехать посмотреть берег Аравийского моря, бухту «Ворота в Индию» и иллюминированные корабли, так как был День индийского флота. Издали, с набережной, мы увидели два небольших иллюминированных военных корабля. Я ожидал большего, привыкнув в праздничные дни в Ленинграде, на Неве, наблюдать зрелища куда более внушительные и эффектные. Начал разглядывать контуры триумфальной арки «Ворота в Индию». Обходил ее со всех сторон, и когда узнал, что эти ворота выстроены в 1911 году англичанами, перестал рассматривать их. Немало богатств индийского народа они вы-везли через эти «ворота».
На другой день утром отправляемся осматривать окрестности Бомбея. Нас привозят в местечко Джуху. Тут находится популярный среди местного «высшего общества» ресторан, который могут посещать и индийцы. Оказывается, в этой стране до сих пор есть рестораны и пляжи, куда не пускают коренных жителей. Вход туда разрешен, видите ли, только европейцам, только «белым». С террасы ресторана видна небольшая полянка с подстриженным газоном. По краям стоят большие зонты, защищающие отдыхающих от солнца. В плетеных креслах перед столиками сидят мужчины и женщины в купальных костюмах. Большинство в синих очках, предохраняющих от палящего солнца, на женщинах кепи с темными козырьками. За некоторыми столиками — люди, бесцеремонно задравшие ноги. Ба, да ведь это американцы! Подобные картины я видывал и в Италии и во Франции…
Неподалеку от парка расположились фокусники, акробаты, индийцы с обезьянами. Они ждут только знака и сейчас же готовы показать любое представление. Сидят заклинатели змей с небольшими коробками. Они играют на дудках, время от времени похлопывают ладонью по крышке коробки, откидывают ее, и оттуда высовываются кобры. Рядом индиец на веревочке держит мангуста — это животное, среднее между крысой и белкой, с длинным хвостом. Мангусты защищают от нападения змей.
Некоторые индийцы на головах держат корзины с кокосовыми орехами. Может быть, кто-нибудь из отдыхающих захочет освежиться приятным соком кокосового ореха? Я обратил внимание, что на песке напротив террасы совершенно темный от загара индиец в коротких трусиках и в какой-то куртке делает акробатические движения. Он блестяще «крутит» боковое сальто без рук. Потом быстро крутится на одном месте, поражая своей ловкостью и отличной тренировкой. Сделав какой-нибудь трюк, акробат отдает честь, приставляя руку к непокрытой голове. Этому унизительному жесту их научили англичане, и в Индии весь обслуживающий персонал при встрече отдает «честь». Вслед за этим жестом акробат протягивает руку и просит подаяния.
В кинотеатре Эксцельсиор назначен торжественный митинг. Бомбейский комитет по проведению кинофестиваля советских фильмов пригласил на митинг премьер-министра Индии г. Неру.
Кинотеатр находится в центре Бомбея. Подъезжая к нему, мы увидели огромную толпу, которую едва сдерживают полицейские. Из окон окружающих домов высовываются головы любопытных. Царит необычайное оживление.
Подъезжает машина, и из нее выходит г. Джавахарлал Неру в сопровождении своих ближайших сотрудников. Премьер-министр одет в белый наглухо застегнутый сюртук, на голове у него белая полотняная шапочка. В петлице его сюртука красная гвоздика. Г-н Неру здоровается с послом Советского Союза К. Новиковым, который представляет ему Пудовкина и меня.
Направляемся на сцену. В центре развеваются государственные советский и индийский флаги. Председатель Комитета фестиваля судья г. Чагла под аплодисменты зрителей представляет собранию членов советской киноделегации. С краткими речами выступают представители Комитета фестиваля, киностудий. Затем несколько слов сказали В. Пудовкин и я.
Моя первая фраза о том, что нам, советским актерам и мне лично, никогда не приходилось призывать своих зрителей со сцены или с экрана к убийствам, грабежу, разврату и всякого рода насилию, была встречена зрительным залом взрывом аплодисментов.
— Советским людям, — говорил я, — чуждо чувство ненависти, расовой или религиозной нетерпимости. Наши народы живут благородными идеями мира, дружбы и глубокого уважения ко всем нациям, большим и малым.
И эти слова вновь были покрыты аплодисментами.
— Учась у своего народа, мы являемся в то же время его воспитателями, «инженерами человеческих душ». Мы с радостью отдаем свой труд советскому кино и театру, создавая произведения искусства, отвечающие думам и запросам своего народа. По фильмам, которые мы ставим, будущие поколения смогут изучать нашу великую Сталинскую эпоху, эпоху борьбы за счастье человечества во всем мире.
И снова зал гремел восторженными аплодисментами.
Митинг закончен. Мы прошли в вестибюль кинотеатра. Молодежь, окружив нас, просила дать автографы, и мы, по мере сил, писали, писали… Затем нас пригласили в бельэтаж кинотеатра.