Понемногу я начал подкармливать этого молодого человека, спасшего мне жизнь лет через двадцать. Но об этом позже! Став приятелями, мы часто беседовали у него в библиотеке. В одной из бесед, рассказывая о мотоциклах, на которых я ездил до и во время войны, я высказал надежду достать такую машину. Оказалось, что у Эрнста было много влиятельных знакомых, его дядя Густав Штреземан был рейхсканцлером и министром иностранных дел в период Веймарской республики. Один из родственников Эрнста был владельцем завода в Нюрнберге, выпускавшего для германской армии мотоциклы марки «Цундап». Созрел план! Хотя завод и был временно закрыт американцами, но на нём оставалось ещё довольно много запчастей, из них можно было собрать мотоцикл с коляской.
В те дни настоящий кофе был на вес золота. У моих американцев его было — хоть отбавляй. Но как его вывезти с базы, чтобы не быть пойманным и уволенным?
Голь на выдумки хитра! Мне помогла моя русская смекалка! Мой план операции «Кофе за мотоцикл» был обдуман тщательнее, чем все знаменитые ограбления пирамид египетских фараонов.
Эрнст приезжал на работу на маленьком мопеде — велосипеде с маленьким мотором. Проезжая через КПП, он приветствовал дежурного солдата на английском языке, иногда обменивался с ним шутками. При выезде — то же самое. Солдаты пропускали его без проверки, только махнув рукой.
Утром, в обед и после ужина, под моим руководством заваривался свежий кофе для солдат. Огромная полевая кухня-котел вмещала около пятисот литров. В этот котёл я закладывал положенное число мешочков из марли с перемолотым кофе. Вынимая 3–4 мешочка пораньше, я сохранял их для следующей заварки, таким образом, я мог сэкономить кофе для моего плана. Он был прост и надёжен! Вынув из пуленепробиваемого жилета наполнитель и заполнив образовавшееся пространство свежим кофе в мешочках, жилет можно было одеть на худенького Эрнста, вывозившего «товар» с базы под носом дежурных солдат без препятствий.
Только в самый последний раз, когда мы уже вывезли кофе уже даже больше обговоренного количества, солдат на вахте дружески приблизился к Эрнсту и, шутя, начал хлопать его по спине ладонью. Марлевый мешок внутри жилета не выдержал такого обращения и лопнул!
Запах кофе ударил постового по ноздрям, и он начал вертеть головой, стараясь понять, откуда так хорошо пахнет. Эрнст сообразил, что дело дрянь, газанул и выехал с базы. Солдат долго ещё стоял, нюхая воздух со смешанным ароматом кофе и вони бензина с маслом.
Через пару дней новенький «Цундап» с коляской был зарегистрирован (с помощью того же кофе), и он служил мне верой и правдой до тех пор, пока не пришлось его продать.
Это тот самый «Цундап», купленный на ворованное кофе
Так крепла наша дружба с Эрнстом. Узнав о моей свадьбе, он сам предложил позаботиться об обручальных кольцах. Только потом узнал я, что для этого он пожертвовал своей последней ценностью — золотой цепочкой, подаренной ему матерью.
Подарок этот является высшим символом Христианского Прощения.
Его мать, врач по профессии, как и сын, пацифист по убеждению, ухаживала за ранеными — как немцами, так и русскими — в дни взятия Берлина. На второй день после водружения красного флага над Бранденбургскими воротами в подвал с тяжело ранеными зашла группа красноармейцев (не могу сказать, что они были русскими, но это были советские солдаты). Увидев ещё не старую ещё женщину-немку, красивую и стройную, они, не задавая каких-либо вопросов, в течение нескольких часов насиловали её по очереди, превратив почти в труп.
Она выжила, чтобы рассказать сыну о случившемся, но вскоре после того случая умерла. Я иногда смотрю на мое кольцо и чувствую себя как бы виноватым!
Приближался день свадьбы! В тот «роковой» день, отгладив мой чёрный костюм, сшитый местным портным за (ну, конечно!) американский кофе, покатил я на велосипеде в Эрланген.
Ехал я не один. Красивая девушка-венгерка, тоже «D.P.», из деревушки по соседству с базой, которую я часто посещал в свободное время, ехала рядом со мной, и её глаза были полны слёз! Она уговаривала меня вернуться в деревню и повенчаться с ней, а не с «какой-то» немкой.
Да, читатель, поверить этому трудно, но я объясню. Тогда я был ещё молод и не так безобразен, как теперь. Флиртовал с девчонками, как полагается по возрасту, и был знаком с двумя сёстрами, венгерками. Я флиртовал с ними обеими и чуть ли не влюбился в одну из девушек. Но когда я познакомился с Трудой, то забыл о них.
Мне и в шахматы надо было играть, и мороженое развозить. Сердце мое, как компас, показывало кратчайший путь к «Золотому сердцу», и мне было не до заезда в какие-то ещё деревни.
Но слух дошёл до моей бывшей симпатии, а терять меня насовсем ей, видимо, не хотелось. Вот и решилась она на последнюю попытку вырвать меня у соперницы. Ну, просто роман!
Не помню, что я ей говорил, но подъехал я к дому моей невесты уже один, хоть и со смешанными чувствами.
Обряд в лютеранской церкви (поскольку я был воспитан вне религии, мне это было всё равно) прошел очень прилично, кроме громкого всхлипывания под конец церемонии — в заднем ряду плакала моя венгерка!
Мы с Трудой после венчания
После свадьбы дела пошли по-другому!
Появилось чувство ответственности. Надо было подрабатывать для того, чтобы жить вдвоем и не просить помощи от родителей жены. Сколько раз, чуть не умирая от желания покурить, я запрещал Труде идти вниз (у нас была комната в доме её родителей на втором этаже) и просить папиросы для меня. Нет, так нет! Унижаться не надо!
Удалось устроить жену на работу в столовой, где я работал. Я заправлял заваркой кофе и складом, она мыла чашки.
На работе можно было поесть вдоволь, благодаря тому, что блюда готовились для солдат, которые часто не приходили на обед. Но взять что-либо домой было нельзя. Всё выбрасывалось во избежание воровства (не проверять же на вахте каждую сумку и мешочек — остатки еды там или что запрятано между ними). Только с помощью поляков, служивших охранниками базы, удавалось мне иногда перекинуть через забор то банку с тушёнкой, то мешок сахара или муки. Добыча обменивалась в деревнях на более разнообразные продукты, вот таким образом и поддерживалось наше существование. Оставалось и для её родителей, сестёр и братьев. Жили мы дружно!
Мои друзья-американцы нам с Грудой в день нашей свадьбы подарили дружеский шарж
В соседней к базе деревне я снимал маленькую комнату. У окна стояла огромная глиняная посудина, которая была наполнена «законсервированными» яйцами. Да, Труда достала какой-то порошок, мы разводили его в воде и заливали заложенные в этот горшок яйца. Чуть ли не целый год у нас был запас «свежих» яиц. По выходным мы забирались в мою комнатушку, поджаривали дюжину яиц, пекли лепешки, запивая всё это американским кофе! Потом… мы забывали обо всём, что происходило за стенами нашей каморки.
Однажды, ко дню первой годовщины нашей свадьбы, собрались мы провести вечер в нашей уютной комнатке, полный романтики. Как и полагается, запасся я для этого дня такими яствами, как шоколад, пряники, конфеты, сливки к кофе и подарок для жены — зеркальце и гребешок в очень красивой коробочке. Всё это достал для меня знакомый американец, которому я чуть не сломал шею, обучая его приёмам борьбы без оружия.
Пришли мы в наш уголок, помыли руки, накрыли столик чистой скатертью, и я полез в сундук, стоявший в коридоре, за угощением.
Ага! Коробочка! Подаю её жене и слежу за её выражением лица. Понравится ли подарок?
Вижу, её физиономия выражает недоумение! Подхожу ближе, чтобы объяснить, что это прислали из Америки, новая мода, такого она ещё не видела. Смотрю — коробка пустая! С чувством растерянности лезу опять в сундук и нахожу только пустые упаковки от спрятанных туда яств!
После расспросов у хозяйки дома нашлась одна только гребёнка. Зеркальце и все яства как в воду канули! Она привела мальчишку-сына, смотревшего на нас, как собачонка, которую вот-вот прихлопнут. Ну, все стало понятным. Я загрузил сундук, а он «разгрузил» его. Каждому хочется хорошенького и сладенького, а тем более — десятилетнему пацану! Вот тут-то наш яичный запас и выручил нас. После обильной яичницы, вдоволь насмеявшись над случившимся, мы заснули.
Как фотограф-любитель начал я заниматься фотоснимками во время «фашингов» — немецкого праздника вроде русской масленицы. Большой зал, наполненный немцами, наполненными пивом. Они поют, танцуют, обнимаются и целуются. Каждому и каждой хочется сохранить эти весёлые моменты на память. Нужен фотограф! Нужны фотоаппарат, фотобумага, освещение для съёмки в полутемном зале. Где это найти?
Вот тут то и сработала моя жилка частника-предпринимателя, которую я развил, общаясь с американцами.
Обсудив с женой возникшую идею, мы отправились на нашем «Цундапе» в последний рейс к её знакомым за только что поспевшими вишнями. Вернувшись домой и, отполировав нашу машину до блеска, чуть ли не со слезами на глазах позвонил я знакомому немцу, давно уже умолявшему нас продать ему наш мотоцикл.
На вырученную сумму закупили мы всё необходимое для маленькой фотостудии. В одном углу родительского дома была тёмная каморка. Её я превратил в тёмную комнату для проявления фотопленки и печатания фотографий. После того, как были выставлены в окне ресторана портреты всей семьи, пошли заказы, Пришло предложение фотографировать на танцах, свадьбах, фашингах. Дело пошло в гору!
Но не суждено было мне стать знаменитым фотографом в Германии. Причин к тому было несколько. Мой друг Станислав давно уже уехал в Англию работать на шахте. Бывший мой командир, Феофанов, как-то узнал мой адрес и объявился одним днём в доме родителей жены. После того как ознакомился с моими условиями жизни, им было мне предложено… фотографировать и печатать порнографические сюжеты для продажи солдатам Красной Армии в Берлине (это, якобы, было нужно для установки контактов с целью шпионажа). Другой «случайный» знакомый начал просить у меня дать ему список всех членов «Союза Андреевского Флага» и других знакомых, бывших в Армии Власова — за хорошее вознаграждение, разумеется! Запахло «жареным»!
Всё это так сгущало обстоятельства, уже обострённые охлаждением «дружбы» между Советами и Америкой, что мне стало ясно — надо уезжать из Германии!
Об этом я часто говорил с женой и объяснял ей, что жить с немцами мне не по нраву. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, был случай во время снимков на танцах, приносивших мне хороший заработок.
Подвыпивший верзила-немец подзывал меня сфотографировать его стол и сидевших за ним его друзей. Выполняя заказы предыдущих клиентов, танцевавших вблизи, я задержался.
Пинок в левое бедро чуть не свалил меня с ног. Обернувшись, я увидел перед собой нахальную харю немца, избалованного привычкой командовать. Забыв себя от гнева, я ударил его в челюсть своим «блицем» — лампой магниевой вспышки. Этот «блиц» я сконструировал сам, купить такое было невозможно. Он был сделан из куска тяжёлого углового железа и весил около двух килограммов. Ударивший меня лежал ничком с окровавленным лицом, и только вмешательство нескольких знакомых мне американцев с базы, бывших на этих танцах, спасло меня от расправы его приятелей.
Придя домой, я сказал жене, что мы уезжаем, куда глаза глядят. Посмотрев на меня ласковым взглядом, она, без лишних вопросов, сказала просто: «Я согласна».
Возможностей было хоть отбавляй! Англия, Австралия, Аргентина, Бельгия, Бразилия, Франция и Канада — все они нуждались в рабочей силе. Вопросами трудовой эмиграции занималась UNRRA — Администрация Объединённых Наций по вопросам помощи и восстановления. Надо было пройти медосмотр (никто не хотел набирать туберкулёзников или больных венерическими болезнями), проверку национального статуса (хотя на это теперь уже смотрели сквозь пальцы) и регистрацию по профессии.
Я уговорил жену ехать в Канаду — просторы, снега, леса!.. Фальшивые документы были оформлены друзьями-поляками. Будучи молодыми и здоровыми, мы спокойно ждали ответа на нашу анкету, поданную в местное бюро UNRRA.
Пришло приглашение на собеседование, пришло даже чересчур быстро.
Дело в том, что я посещал вечерние курсы университетского уровня и надеялся получить диплом инженера-строителя, с которым, казалось, моя жизнь будет обеспечена. Эти курсы, преподавателями которых были изголодавшиеся, но очень умные немцы (дооккупационная профессура, педагоги институтов, разрушенных бомбёжкой, академики и мастера архитектуры), были созданы как частное предприятие группой людей, не сдававшихся перед голодом, холодом и нищетой, господствующими тогда в послевоенной Германии. Нужно сказать, что и большинство студентов (человек тридцать) были тоже такими же. Мы не только учились, а и подкармливали наших учителей, кто чем мог. В наши сумки с тетрадями мы упаковывали всё, что могли достать или на черном рынке или просто «организовать» у американцев. При входе в классное помещение стоял ящик из фанеры, в который мы «разгружали» наши сумки. Колбаса, изготовленная под страхом штрафа знакомым фермером, свежий хлеб, сигареты, шоколадки и пончики, сахар и кофе, мыло или просто связка американских оккупационных купюр — всё это делилось между собой самими педагогами, и никто из них не знал, от кого пришла эта помощь. Кроме кофе! Это было зимой. Холодно и темно. Через КПП выезжает знакомый «Цундап» (тогда он у меня ещё был). На машине сидит знакомый парень из кухни при столовой. Ну, чего там проверять… Вахтёр машет рукой, и я, одетый в огромную шубу из овечьей шкуры, с воротником, как труба, просто задыхаюсь от кофейного аромата, исходящего из того же (бывшего) пуленепробиваемого жилета, с помощью которой мой друг Эрнст заплатил за мой мотоцикл. Сидя за партой в классе, я продолжал издавать этот дурманящий аромат, от которого у немцев кружилась голова. Все знали — если кофе, то это я постарался. Но, должен сказать, никто не предложил мне диплом досрочно в обмен на эту роскошь. Жаль! Пригодился бы!
Учиться было трудно. Нетопленное помещение, все сидят в шубах или в пальто и шалях. Поздно уже! Половина студентов дремлет, другая — что-то записывает, копируя с доски непонятные формулы и вычисления и со страхом думая об обратном пути домой. Некоторым, как и мне, приходилось преодолевать десятки километров до места их жительства. На моей машине я мог подвезти двоих (женщина в коляске, мужчина позади меня на седле). Другим приходилось добираться до дома в снегу по колено, в снежную бурю, ветер и слякоть, опасаясь и насилия бродяг, и ареста военной полицией за блуждание по ночам.
Было трудно! Но… учились!
И вот эту мою попытку сделаться «интеллигентом», получить высшее образование, пришлось прервать.