Туземная скульптура
В горах Новой Гвинеи. Второй справа в нижнем ряду — вождь племени
Рождение шедевра
Ритуальный дом племени Тамборам. Женщинам и детям вход воспрещен!
На реке Сепик. Туземная пирога
Туземец в ритуальной маске
На туземном празднике Синг-синг
Сбор ягод
Красавицы
«Мэри». Открытка студии Дичбалиса
Уроки фотографии — 1
Уроки фотографии — 2
У нашего дома в посёлке Уаау
Труда со своим питомцем
Труда в Мананге (белая женщина в окружении туземцев)
Съёмки в снежных горах
Стрельба по мишеням. На огневой позиции — Чемпион Новой Гвинеи по стрельбе из винтовки
Сегодня на ужин у нас будет рыба
Улов для туземного госпиталя
Вся наша семья. Маданг, 1968 г.
Новогвинейский цветок
Мой домашний музей. Коллекция туземного искусства
Так всё шло до конца 1969 года. В Новой Гвинее не было школ полного среднего образования, и наш сын находился в частной школе в Австралии. Парень скучал по семье, а семья по сыну.
Мы решили, что деньги не самое важное в жизни (хоть они и здорово помогают) и что будет лучше, если мы все будем вместе. К тому же в Новой Гвинее начали поговаривать о независимости и т. п.
Мы оставили для продолжения дел фирмы менеджера, а сами перебирались в Австралию, где мне было предложено создать своё дело с двумя хорошими знакомыми. Мы переехали в город Брисбен (в штате Квинсленд), где у нас уже был участок земли в 7 гектаров всего лишь в 12 км. от центра города.
Купили мы эту землю в 1960 году, когда я летал на операцию в Германию. Эта земля была чем-то вроде страховки для семьи в том случае, если моя болезнь окажется неизлечимой. Но вместо того, чтобы строить на этой земле, мы купили два дома. Один — в самом городе, а другой — на участке в один гектар, совсем рядом, но выше по склону с нашими семью гектарами.
Моё дело заключалось в следующем: мои друзья были маклерами и продавали для клиентов дома, фермы и квартиры. Им нужны были деньги для скупки старых, заброшенных ферм в черте города, и разделения их на стандартные участки в тысячу квадратных метров (десять соток) для постройки домов близко к городу. Деньги давала страховая компания, но я гарантировал своим имуществом и самой землёй возврат ссуд на проведение водопровода, электричества, асфальтовых дорог и канализации. Это было в 1972-73 годах. Наше дело процветало, шло просто баснословно, пока я не заметил, что стоимость акций коммерческих компаний быстро идёт вверх. Это означало, что спекулянты, скупавшие у нас земельные участки, начнут продавать их и вкладывать деньги в акции для более быстрого оборота. Это могло привести к понижению цен на участки земли до такой степени, что возникли бы трудности с возвратом кредита страховой компании. А если она возьмёт под арест нашу землю, то продаст её за бесценок, и мы прогорим.
Почему я начал беспокоиться — не знаю. Всё, казалось, было спокойно, и наша семья летала по всему свету на доходы от этого дела. Раз пять был я то с женой, то с сыном, а то и с дочерью в путешествиях вокруг света, останавливаясь в Гонконге, Японии, США, Англии и чуть ли не в каждом городе и городишке Европы. Швейцария, Италия, Германия, Югославия, Венгрия и Франция были для нас хорошо знакомыми местами. Однажды мы с дочерью присоединились к туристической группе, которая объехала всю Европу верхом на лошадях. У нас были свои лошади в Австралии, и мы чувствовали себя совсем как «профессионалы», в то время как у других всё болело от тряски.
Как часто был я так близко к советской границе! Как хотелось взглянуть на Родину! Но я знал способности и злопамятность «малиновых погон» и рисковать, даже с австралийским паспортом в кармане, просто не хотел. Я никогда не делал никаких выпадов против моей Родины или против её правителей. В кругу друзей я, конечно, свободно высказывал своё мнение, что ум у людей в СССР заморочен настолько, что многие уже не понимают — ведут ли их к лучшему или только обманывают.
Что касается меня, то, попав в мир капитализма, я понял, что «не так страшен чёрт, как его малюют». Я воспринял принцип «свободного мира»: от каждого по его способности (не только грубой физической, но и умственной, и деловой) и каждому по его достижениям, упорству, выдержке и находчивости. «Good luck», счастье тому, кому удалось честно заработать, рискуя всё потерять. Ну а те, кто жульничают (а таких у нас тоже много!), отвечают перед судом, если их поймают.
И вот потерять-то всё я и не хотел. Из газетных и журнальных статей я понял, что не всё идёт, как надо в экономике страны. Спад в экономике мне был уже знаком — мы приехали в Австралию как раз, когда там была рецессия. О большой, мировой, я тоже много читал. Вот и пришёл я к выводу, что нам надо продать землю, чтобы избавиться от долга страховой компании. Мои партнёры ужаснулись. Как так? Мы покупаем по нормальной цене, продаем с хорошей прибылью, и если что случится, мы сможем продать землю по себестоимости и избавиться от долгов. А долгов у нас было около двух миллионов долларов (в 1974 году это была колоссальная сумма). Я объяснял, что кроме нас есть и много других, занимающихся тем же делом. Они тоже будут вынуждены продавать по себестоимости, и на рынке будет больше земли, чем покупателей… Но уговорить партнёров мне не удалось!
Последним фактором, побудившим меня принять решение к выходу из нашего дела, было то, что в это время наши дураки-австралийцы, клюнув на пропаганду австралийских коммунистов и лейбористов, сделали премьер-министром Австралийского Союза хитрого, заносчивого социалиста Уитлэма. Он обложил страну налогами, которыми поддерживал не только действительно нуждающихся, но и каждого лентяя или лентяйку, предпочитавших гулять по пляжу вместо того, чтобы зарабатывать на хлеб насущный.
Поскольку социалисты обложили предприятия налогом, который зависел от численности работающих, то компании начали сокращать штат, увольнять тех, кто не был абсолютно необходим для производства. Уволенные сразу вставали на пособие, что требовало дополнительных средств из бюджета. Это привело к ещё большим налогам на бензин, операции с недвижимостью и на наследство. Страна до сих пор не пришла в себя от того социалистического эксперимента!
К этому времени я уже продал свои акции своим партнёрам, только-только выручив то, что я вложил четыре года назад. Случилось именно то, чего я и боялся — земельные участки начали продаваться ниже себестоимости, последовали банкротства и то, что им сопутствует: самоубийства, развал семей и пр.
Подсчитав свои финансы, которые мне удалось сохранить, я купил маленькую усадьбу, сдал наш дом в аренду и стал «фермером». У нас были и коровы, и племенные быки, и лошади чистокровной арабской породы, гуси, утки и куры. Кенгуру, всякие ящеры величиной с динозавров (игуаны в два метра длиной), лисицы и кролики, в счёт не шли. С ними шла постоянная борьба за существование. Или мы их съедим, или они съедят всё вокруг у нас!
Быть фермером в Австралии — все равно, что быть профессиональным игроком. Или станешь богатым, или прогоришь. Всё зависит от места, погоды и везения. Наша Австралия то горит в ста местах, то всё, что горело, находится под водой. Конечно, мы не занимались фермерством профессионально — больше ради того, чтобы познакомить наших подростков с животным миром и жизнью вне большого города.
Наши средства укреплялись частыми гонорарами за мои фотографии животного и подводного мира в Новой Гвинее и случайными контрактами на съёмки того или другого, их я получал из разных стран. Однажды меня вызвал мой друг Штреземан в Германию для съёмки фильма о работе по исследованиям и лечению астмы в его клинике. Провёл я там шесть месяцев, хорошо заработал, все были довольны съемками, а у меня остались неизгладимые впечатления моего пребывания там…
Сын к этому времени окончил университет и стал специалистом по тропическим фруктам. У нас в Австралии опять началось что-то вроде спада, и получить работу по его специальности было не так уж легко — новоиспечённый специалист, кому он нужен в тяжёлое время? Намекнув сыну о том, что ему полагается помощь как безработному, я с гордостью услышал от него, что пока у него есть сила и руки, помощи ему не надо. 8 месяцев работал сын в китайском ресторане, где мыл посуду. Теперь его очень ценят в штате Северная Территория, где он занимает должность главного растениевода и приносит много пользы (и дохода) местным фермерам своими советами и руководством. Его часто посылают в командировки по Австралии, а то и в азиатские государства — такие, как Малайзия, Тайвань, Таиланд и др.
Наша с Трудой дочь Янина росла на свободе и просторе фермы. Надо упомянуть, что и она, и сын, и жена помогали мне во время постройки конюшни на десять лошадей и (потом) нашего уютного двухэтажного дома. Они помогали не только морально, но и физически, кто как мог. Сын и дочь научились класть цементные блоки в стены конюшни, а жена помогала мне затаскивать на крышу дома восьмиметровые балки для крыши и потолка. В общем, два года упорной работы ушло только на постройку. Заборы, дорога, корчевание пней, разбивка огорода, курятник и фруктовый сад… — все это ещё находятся в не совсем законченном состоянии (по словам жены).
Пришла пора перевести дочь в частную школу в Брисбене. В это время сын уже женился на очень милой австралийке шотландского происхождения и шёл по жизни самостоятельно. Хотелось быть недалеко от дочери (наша ферма находится в 1560 км от Брисбена, в штате Новый Южный Уэльс), и мы разъехались снова, сдав ферму в аренду. Труда с Яниной в Брисбене, Ян в Дарвине (штат Северная Территория), а мне надо было лететь в Европу с моими киноаппаратами, дабы заработать средства для покрытия житейских расходов. Надо было помочь детям встать на ноги, помочь приобрести дом для сына с уже запланированным внуком (мы с Трудой были просто уверены, что это будет ВНУК). За исключением пары операций, ставших необходимыми для восстановления моей «подъёмоспособности», так как я надорвался на ферме, всё шло «нормально» (слово, которое резало мне ухо, когда я услышал его от последних иммигрантов из России, но к нему я уже привык).
Дочь окончила среднюю школу и заявила, что она хочет работать с животными вместо того, чтобы поступать в университет. Ей удалось устроиться на университетской ферме в отделении подопытных животных. Под её контролем разводились морские свинки, кролики, белые мыши и тому подобная живность. Там она проработала десять лет, до тех пор, пока не стала матерью. Да, мне надо же объяснить, как до этого дошло, дабы не поставить под вопрос честь нашей дорогой Янины.
Работая в должности заведующей отделом, Янина часто оставалась по вечерам, даже по субботам и воскресеньям, если этого требовали обстоятельства. Эти сверхурочные часы можно было отгулять во время недели, что она часто и делала. Гуляла она не одна. К нам повадился ходить парень, на которого я посматривал при его посещениях, как НКВД смотрело на иностранцев — с подозрением. Ничего в нём не было плохого, но, вспоминая свою юность, я чувствовал возможный «подвох». Однажды, когда Янины не было дома, я спросил его, с какой целью он так часто посещает нас и пропадает с Яниной на пляже во время её выходных. Он, замявшись, что-то ответил. Я, решив проверить его намерения, положил ему руку на плечо и медленно, с выражением, не подлежавшим сомнению, сказал: «Если ты чем-либо навредишь нашей дочери, я тебя убью!»
Он пропал на несколько дней. Потом, избегая, по возможности, встреч со мной, опять начал ухаживать за Яниной. Это кончилось тем, что я как-то был в Сиднее по делам и получил от него телефонограмму с просьбой встретиться с ним в определённое время на городской площади. Янина тоже должна быть с ним. С тревожным сердцем я пошёл на эту встречу. Что-то вроде интуиции побудило меня купить одну единственную орхидею, выставленную в цветочном магазине, когда я подходил уже к памятнику, у которого мы сговорились встретиться. Первой меня увидела Янина и бросилась мне на шею. Сердце у меня ёкнуло, но орхидея спокойно перешла в руки моей дочери. Где-то из-за её спины вышел Стивен (тот самый, которому я пригрозил несколько месяцев назад). Несколько мгновений они оба переминались с ноги на ногу, но потом Стивен выступил вперёд и как-то смущённо произнес: «Я прошу руки Вашей дочери». «О!..» — подумал я и посмотрел на дочь. Глаза её сверкали, она вовсе не казалась смущённой. «Да, да, я согласна выйти за него замуж», — как-то неожиданно вырвалось у неё с мольбой в голосе.
Ну, что мне оставалось делать? «А сможете ли Вы себе позволить такую роскошь?» — спросил я, только чтобы оттянуть немного свое согласие. Я хорошо знал, что за всё их время знакомства, Янина «сделала» из Стивена человека. Наша дочь настояла на том, чтобы он продолжил его учёбу на Землемерном курсе университета. Он сдал успешно экзамены и из помощника превратился в полноправного землемера. «Да, конечно», — был его короткий ответ. Стивен сдержал свое слово. Через несколько лет он стал партнёром одной очень солидной землемерческой фирмы, и его слово в ней немало значит. Дав свое согласие, прямо на площади, у памятника, под начавшим моросить дождём, я хотел пригласить их в ресторан, чтобы отметить помолвку, но, увы, им надо было спешить на аэродром и продолжать их работу. Они отпросились всего на полдня, только чтобы увидеться со мной.
Свадьбу справляли мы через полгода. Вместо медового месяца они полетели в Канаду кататься на лыжах. Вернувшись, они устроились в нашем доме, который они теперь выкупают, надо сказать, довольно бойко.
«Потеряв» дочь, мы приобрели новую радость — у Яна и его супруги появился сын, наш ВНУК! Мы с Трудой души в нём не чаем, и, несмотря на огромное расстояние между нашей фермой «Уал-лагут», где мы с женой живем вдвоём, и Дарвином, где живет и работает сын, мы часто виделись, посещая друг друга на Пасху, Рождество, и на мои дни рождения.
Время бежит, вот и мне стукнуло семьдесят! Сижу я на солнышке, и с тоской вспоминаю весь свой жизненный путь. Вдруг вижу — кто-то на машине въезжает в ворота! Оказывается, это наш сын со всей семьёй. Выходит и шутит — вот, мол, проезжали мимо и заехали. Пока я разбирался, как это «мимо», вижу — вторая машина поднимает столб пыли, подъезжая к дому. Смотрю — это дочь с зятем. Наверное, тоже проезжали «мимо»?
Эту встречу тайно устроила моя дорогая жена, чтобы отметить «семидесятую ступеньку» моей жизненной лестницы. Побыв с нами несколько дней, наши дети с семьями исчезли за облаком пыли опять, по дороге домой, по своим местам.
Ники и Тоби — друзья!