"Украина для украинцев!
Отже, вигонь звидусиль з Украини чужинцив-гнобителив".
Михновский Н.И.
(Десять заповедей Украинской народной партии)
"Украина для украинцев!
Отже, вигонь звидусиль з Украини чужинцив-гнобителив".
Михновский Н.И.
(Десять заповедей Украинской народной партии)
Бок толкнуло болью еще раз, но Катя очнуться никак не могла.
- Сдохла, чи що? - голос был озадаченный, шепелявый.
- Та не возися, на шию наступи, нехай гадюка додохне, - посоветовал голос побасистее.
- От, заворушилась, - удивился шепелявый.
Катя с трудом села. Голова неудержимо кружилась. Правый глаз неохотно приоткрылся, девушка дрогнула от боли в спекшемся лице. Попробовала тронуть щеку, пальцы сами собой отдернулись - сплошная корка.
- Яка страшнюча, - с брезгливостью сказал басовитый. - А ісподнє шовкове. Ізвозюкалася уся, куди його тепер? Добити би треба, та заховати.
Катя пыталась сосредоточиться. Четверо с обрезами - селяне. Двое постарше - тот, что с редкими усами, в замызганной поддевке, как раз и проверял пинками жизнеспособность изуродованной девушки. Второй посолиднее, в богатой смушковой папахе. Две парней помоложе, похоже, сыновья. Офицер с забинтованной головой и кудрявый паренек, - эти Кате казались смутно знакомыми, стояли с поднятыми руками. В траве сидела всхлипывающая монашка, держалась за лицо.
Что-то здесь произошло, но что именно, Катя сообразить не могла. С головой было вовсе неладно.
Офицеру и парнишке надежно стянули руки за спиной. Один из молодых хуторян с опаской присел за плечами у Кати:
- Эй, страшенна, грабки давай.
От громкого голоса завибрировало в виске. Только не орите и не трогайте.
- Вставай, шльондра, - девушку силой поставили на ноги.
В глазах потемнело, Катя покачивалась, но стояла. Почему рукам неудобно?
Хуторяне разговаривали. Катя слушала, но смысл не улавливала. За пояс бритого был заткнут маузер, и это почему-то вызывало смутное недовольство. Что-то не так должно быть. Откуда вообще все эти люди взялись?
- То правда, що чорницю туди-сюди водити, - рассудительно сказал старший. - Вирисклива, страсть.
- Так нехай хлопці оскоромляться. А то мій Андрійко, ужо усю жопень Гнатовій Ольке зам'яв. Ох, Андрійко, приб'є тебе дядько Гнат.
- Ни, я обережно, - ухмыльнулся высокий парень. - Так ми, батьку, по-швидкому? А, дядько Петро? Можна?
- Тільки без гамору. И балуйтеся скоріше, - нахмурившись, сказал старший.
Высокий парень ухватил монашку за плечо. Та едва слышно ахнула, попробовала оттолкнуть крепкую руку. Хлопец ухмыльнулся, цапнул крепче:
- А ну, Дмитро, бери ее. Або не хочеш?
Второй хлопец с некоторым смущением подхватил монашку под другую руку. Широкое лицо девушки исказилось, она хотела закричать, но ладонь высокого хлопца ловко запечатала ей рот.
Офицер судорожно сглотнул, прохрипел:
- Греха, пановэ, не боитесь?
Усатый крепко ударил офицера обрезом. Вторым ударом сшиб на землю, принялся топтать порыжелыми сапогами:
Прапорщик уже не шевелился, и селянин, отдуваясь, сказал:
- От, Петро, ти мені скажи по-сусідськи, - чого москалі такі вперті? Уж сам би о смерті думав, а все нас життю вчить. От порода - гірше жидів, чесно слово.
Старший пожал широкими плечами:
- Та нам що? - усатый сплюнул. - Головне, за хлопчика пусть що обіцяно заплатить. Дві тысячи - воно нам як раз, а, Петро?
Катя сидела, слушала и ничего не слышала. Кусты кружились, забитый кровью нос не дышал, зато в рот упрямо лез густой лесной запах, мешал вздохнуть. Катя тупо смотрела, как по щекам мальчика текут слезы. Прапорщик зашевелился, с трудом подтягивая к животу ноги. Кудрявый парнишка стоял, крепко зажмурившись. Близко, за кустами, возились, утробно ухали.
- Піду, допоможу, - озабоченно сказал усатый. - Шось завозилися.
- Ох, дивися, задаст тобі Мотя, - усмехнулся старший, поправляя папаху.
Катя сидела, прикрыв уцелевший глаз, так кусты меньше плясали. Ведя мальчика за плечо, подошел хуторянин, пнул девушку:
- От ты яка.... Из бар колишних, видать? Знатно тебя оскопили... Прям порося ободрота.
Первыми из кустов вышли парни, за ними раскрасневшийся усатый.
- Що? - с усмешкой спросил старший.
- Не сильно-то и ворушилась, - шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.
- Витками хоч прикрили?
- Так, дядьку Петро, ми зараз с лопатами повернемося, зариемо, - заверил высокий хлопец.
- Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.
Катя брела последней из пленников, изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.
- Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.
- Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається....
Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь - не встанешь.
Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее...
Пленных затолкали в погреб.
- Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!
- Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.
В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.
Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка - во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за без малого сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.
Рядом шептались:
- Уехал. Вроде к обеду обещал быть.
- Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.
- Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?
- Так ты команду не дал. Ты же при погонах - главнокомандующий, чтоб тебя.... Обосрались, чего уж там.
- Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.
- А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может и для полезного дела сгодится.
- Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.
- Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.
- Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.
- Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.
- Что ты сюда царя приплел? Я, что, в конвое Его Императорского величества состоял, шашкой и газырями блистал?
- Угомонитесь, - прохрипела Катя. - Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его...
- Очнулась? Э-э... ты, барышня, как себя чувствуешь? - Пашка заерзал, придвигаясь поближе.
С другой стороны подсел прапорщик:
- Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому...
- Облизывали, что ли? - поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. - Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?
- Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.
- А когда здесь у них принято жрать садиться?
- Часа через два, - Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. - Может и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?
- Я тебе дам - "Катенька", - девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. - Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг....
- Да мы, собственно, не спали, - смущенно признался прапорщик.
- Я чуть-чуть подремал, - объяснил Пашка. - Глаза протер, говорю: 'Давай карабин, я посторожу.' А он: "Ты мне голову разнесешь". Сидим, как два дурака. Спрашиваю: 'Куда монахиня делась?' - 'Отошла по своим, по женским, надобностям'. Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали...
- Но карабин ближе к тебе стоял, - заметил прапорщик.
- Про карабин я поняла, - прохрипела Катя. - Откуда господа селяне взялись?
- Ясно откуда, - Пашка сердито засопел. - Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее... Курица.
- Помолчи, - сумрачно сказал прапорщик. - О мертвых или хорошо, или никак.
- А Прот где? - поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.
- Кто? - парни переглянулись.
- Пацан. Его Протом звать. Старинное имя с греческими корнями. Он где, и что он делал, когда вы решали вопросы революционной дисциплины, отложивши карабин от греха подальше?
- Он рядом с тобой спал. Потом драпануть пытался, да его этот куркуль Петро зацапал. За пацана две тысячи "николаевскими" обещали.
- Да мне пофигу прейскурант. Сейчас он где? Я с ним не договорила.
- В доме заперли. Под присмотром хозяйки, - прапорщик кашлянул. - А вы себя как чувствуете?
- Бывало лучше, - Катя снова сплюнула под бочку. Во рту была вязкая гадость, как будто неделю самогон пила. Или будто месяц тяжело проболела. Зато голова уже практически ясная.- Что, орлы, думаете делать?
- Нужно дверь вышибать, - решительно сказал Пашка, и уже не так решительно добавил: - Только там, у двери, узко, толком не развернешься.
- Понятно, - Катя искоса глянула на прапорщика, левый глаз девушки склеился, казалось, намертво. - Ну, а вы, ваше благородие?
- Развязаться нужно, - пробормотал офицер. - У вас пальцы не затекли?
Катя усмехнулась, кожа на лице болезненно захрустела:
- Что, прапор, смотреть на меня не очень хочется?
Прапорщик смущенно отвернулся, зато Пашка бодро сказал:
- Да ты, в смысле вы, не беспокойтесь. Если в чувство пришла, значит, все заживет. Конечно, если нас сегодня не шлепнут. Может, що сделать попробуем?
- Ты считаешь, пора? - Катя осторожно повалилась набок. При соприкосновении с полом голова не развалилась, что, если судить по ужасающим вчерашним ощущениям, было странно и удивительно. Онемел череп, что ли?
Катя заизвивалась, пропуская связанные за спиной руки под ягодицы. Свернулась в клубок, тесно подтягивая колени к груди.
- Не получится, - сказал Пашка. - Я пробовал.
Послать его в нужном направлении Катя не могла, дыхания не хватало. Девушка выдохнула еще глубже, напряглась, суставы едва не вывихнулись. Получилось, - связанные кисти оказались впереди. Катя принялась отдуваться. Кисти рук здорово оцарапались о каблучки полусапожек. Ничего, ссадины проходящи. Лишь пролетарская революция вечна, будь она неладна.
Солнечного света, попадавшего в погреб сквозь щели в двери, было маловато. Катя с трудом рассмотрела стоящую на полке жестяную банку с огарком свечи. Подняться на ноги оказалось довольно легко, девушка лишь слегка пошатнулась. Ну, не в лучшей форме, конечно. Но вполне, вполне.... И с чего же ты вчера так вырубилась?
Банку Катя сжала между колен, слегка сплющила и принялась раздергивать веревку об острый край. Сотоварищи по погребу смотрели с надеждой.
- У меня отвертка есть, - сказал Пашка. - Может, ею попробовать?
- Себе оставь, - пробурчала Катя. - Мозги подкрутишь.
Веревка ослабла, остальное девушка доделала зубами. С лица сыпались черные струпья. Вот черт, ну и рожа, должно быть. Накручивая на исцарапанный кулак обрывок веревки, Катя задумчиво прошлась по погребу. Что дальше? Сразу уходить или гостей подождать? Девушка сняла крышку с кадушки, пошарив среди укропа, выловила огурец. Глубокомысленно захрустела. Жевать было не очень больно, только стягивало лицо, покрытое коркой, и щипало исцарапанные пальцы. Парни мрачнели на глазах. Катя рассматривала их не без злорадства.
- Катерина, вы бы нас развязали, - не выдержал Пашка. - Нам бы только руки свободные.
- На хер тебе руки? Ты все равно карабин удержать не можешь.
- Ну, виноват. Это от неожиданности. Я их сейчас, гадов...
- Только снисходя к твоему малолетству, - Катя принялась освобождать парню руки, глянула на прапорщика. - Его благородие тоже развяжем. Из уважения к ранее потрясенному разуму. Что с башкой, прапор?
Офицер мотнул головой в сбившейся грязной повязке:
- Контузия. Я на лечение следовал.
- Подлечился, - осмелевший Пашка растирал запястье. - Ты, ваше благородие, из нежных да...
- Павлуш, - ласково прохрипела Катя, - ты свою пролетарскую непримиримость пока в задницу засунь. Глубоко-глубоко. При мне что-то подобное ляпнешь - "козлом" свяжу. Знаешь, как это? Вас, товарищ прапорщик, то же самое касается. Никаких, "быдл" и "хамских рож". Пойдете на все четыре стороны, тогда душите друг друга, на кол сажайте и уши отрезайте. А при мне ни звука. Понятно?
- Понятно, - прапорщик мрачно массировал кисти. - Значит, "товарищ прапорщик"? Тогда мне вот что объясните, если вы из этих...
- Не хер здесь понимать. "Товарищ", потому что я так привыкла. Вообще-то, и тов. Троцкий, и г-н Деникин совместно с г-жой Антантой могут идти далеко и надолго. И объяснять я никому ничего не обязана, - Катя сунула руку в бочку и вытащила огурец покрупнее. Услышала, как за спиной Пашка многозначительно прошептал офицеру:
- Анархистка. Из крайних.
Катя стряхнула на парня рассол с огурца:
- Я сказала - вообще без политики! Неясно?
- Да я так, к слову. У меня оружие есть, - Пашка выудил из глубокого кармана солдатских шаровар приличных размеров отвертку. - Надо бы еще что найти, да и прорываться, пока мужики не вернулись.
- Насчет оружия - не возражаю. Насчет свободы - придется маленько подождать.
Катя отыскала за кучей камней, приготовленных для гнета солений, железнодорожный костыль, прибереженный запасливым хозяином для каких-то неведомых целей. Прапорщику пришлось вооружиться коротким железным штырем, с трудом выдернутым из косяка. Обе железки за неимением лучшего могли сойти за кастеты.
Катя сидела на бочке, с наслаждением допивала остатки простокваши. Парни уселись у земляных ступенек, хрустели огурцами. Пашка наблюдал за двором.
- Прапор, а тебя как звать-то? - поинтересовалась Катя. - У нас здесь не маршевая рота, чтобы по званию обращаться.
- Герман, - прапорщик похрумкал огурцом и неуверенно добавил: - Отчество - Олегович. Фамилия - Земляков-Голутвин.
Пашка хмыкнул, но комментировать не осмелился.
Катя звучно высосала из крынки остатки простокваши:
- Номер полка и должность уточнять не обязательно, не на допросе. Значит "уж полночь близиться, а Германа все нет"? Забавно. Известное имя, обязывающее к некоторой авантюрности характера. А вы, Герман, карабины теряете. Нехорошо-с.
- Случай. Как правильно выразился Павел, виноват целиком и полностью, - прапорщик стеснительно вытер пальцы. - Екатерина Георгиевна, вы уверены в реальности нашего плана? Что, если они не клюнут?
- Тогда план изменим. Пулемета у нас нет, артиллерии тоже. Следовательно, поменять план сражения и дислокацию - пара пустяков. Все зависит от того, в каком порядке явится супротивник по наши души.
Пашка подавился огурцом и кехая, скатился по земляным ступенькам от двери:
- Идут!
- Без истерики. Кто, куда, и сколько?
- Усатый со своим хлопцем. К дому. Лопаты несут.
- Ну и ладненько, поехали.
Когда из погреба донесся придушенный женский визг, оба селянина мигом насторожились. Катя заскулила погромче:
- Да отпустите же, негодяи! Сволочь, сволочь! Мерзавец! Отстаньте! Быдло! Отпустите, мерзавцы!
- Да ладно. Убудет от тебя, что ли? - почему-то густым басом сказал Пашка.
- Мерзавец, - взвизгнула Катя. - Не лезь!
- Лежите спокойно, - довольно робко подал голос прапорщик.
- К дому пошли, быстрым шагом, - уже шепотом доложил Пашка, глядя в щель.
- Полагаю, за ключами, - Катя продолжала осторожно протирать левый глаз. Основная часть запекшейся крови с ресниц осыпалась, но моргать все еще было неловко.
- Екатерина Георгиевна, вы инфекцию внесете, - шепотом предупредил прапорщик.
- Отстань, - прошептала Катя, и с подвыванием застонала погромче. - Ах, мерзавцы, что вы со мной делаете?!
- Сюда идут, - Пашка заерзал у двери. - И хозяйка с ними. С ухватом.
- Хорошо, готовьтесь к сцене страсти, - Катя застонала в сторону двери: - О, боже, да что это? Хамы, хамы!
Со двора донеслось:
- А, ну, затихнули там! Зараз ребра переломаемо, передушимо як курчат.
- М-ммм, - Катя страдальчески замычала. - Спасите! Господа, господа! Да помилосердствуйте же! Вы меня порвете! О, господи!
В дверь погреба грохнули:
- А ну, цыц! Докричитеся зараз, москалии рожи!
Катя разразилась довольно натуральными рыданиями:
- Господа, ну помогите же! Оттащите их, умоляю!
- Да ладно те, может, в последний раз, - пропыхтел Пашка.
На двери лязгнула цепь - снимали тяжелый навесной замок.
- От они-ж твари! - удивился усач.
Ударивший в погреб солнечный свет озарил непристойную картину. Тела парней жались с обеих сторон к молодой изуродованной пленнице, юбка бесстыдно задралась, - вздрагивала нога в драном чулке. Девушка стонала и извивалась. Мужчины сучили ногами, жались нетерпеливее. Руки у всех связанны за спиной, все трое ерзают - ну натурально черви похотливые.
- Та що ж це діється! - ахнула хозяйка, заглядывающая из-за спин хуторян, - они ж и крынку перевернули!
- А ну! - шепелявый с обрезом в руках решительно шагнул вниз. Врезал сапогом в бок кудрявому парню, бесстыже ерзающему по спине девки. Парень охнул. Вдруг тела мигом рассыпались. Усатый даже не понял, что его обхватывают сзади, разворачивают. Увидел перепугано застывшего у двери, освещенного солнцем, сына:
- Батьку?!
Грохнуло. Хлопец выронил оружие, начал оседать на ступеньки. Только тут усатый осознал, что пальнул его собственный обрез. Но тут же пальцы, легшие поверх его кисти, вывернули, отобрали неуклюжую рукоять обреза.
Заимев оружие, Катя отшвырнула усатого на горшки, взлетела по ступенькам. Перепрыгнув через вздрагивающее тело молодого хлопца, выскочила во двор. Баба пятилась, рот в ужасе раскрыт, но заорать еще не успела. От удара в живот хозяйка мигом села на землю. Катя в полсилы приложила бабу по затылку грубой рукоятью обреза, и, передергивая затвор, ворвалась в хату. Хозяйка помоложе, сунувшаяся было на шум, оказалась сметена с ног. Катя добавила ей коленом в живот, сдернула с вешалки платок, стянула девке за спиной руки. Скрипнула дверь комнаты, - на пороге стояла девчонка лет тринадцати.
- Сиди смирно! - рявкнула Катя. - Или хату спалю!
В погребе все еще возились. Усатый скрежетал желтыми прокуренными зубами, вырывался. Отвертку, приставленную к шее, он просто не замечал. Катя с жутковатой расчетливостью дважды ударила хуторянина в печень. Усатый обмяк.
Парни, пыхтя, выпрямились. Прапорщик подобрал обрез убитого хлопца.
- На этот раз я патроны сама пошукаю, - сказала Катя. - А вы, хватайте бабу во дворе, и мигом в дом.
Патроны нашлись в карманах хлопца, - восемь штук. Ну, все же лучше чем ничего. Дозарядив обрез, Катя выглянула во двор, прапорщик и Пашка топтались вокруг лежащей бабы. Катя выругалась, пошла к ним.
- Ну?
- В себя не приходит, - сказал Пашка.
Катя нагнулась, отвесила дебелой тетке пару пощечин. Та застонала.
- Берите в дом. Там еще одна сисястая корова и девчонка. Пусть сидят смирно. Да, и пацана отоприте, - выпрямляясь, Катя наткнулась на взгляд прапорщика. - Что, ваше благородие, возбраняется из женщин мозги вышибать? Согласна. Когда-то слышала, что и насиловать скверно. И поезда из пулеметов потрошить - дурной тон. Отволоките эту кабаниху в дом и можете быть свободными. Наверняка душить друг друга рветесь? Валяйте, только где-нибудь в лесу, здесь глаза не мозольте. Сопляки, мать вашу...
Усатый лежал неподвижно, притворялся. Стоило шагнуть на ступеньку, как вскочил, кинулся быком, склонив лобастую голову. Катя встретила его ударом обреза в челюсть. Когда отшатнулся, привычно подсекла ноги. Упал, с грохотом опрокинув еще уцелевшие горшки.
Катя села на бочку, поправила ободранный подол юбки:
- Слышь, незалежный хлебороб, я хитрожопого народа навидалась вдоволь. Давай без торговли, хочешь жить - излагай, что спрошу радостно, как тот кот Баюн. Не хочешь - я не настаиваю.
Хуторянин встал на четвереньки, потрогал разодранную щеку:
- От бісова дівка, будь ти проклята.
- Когда от батьки Блатыка приедут, и сколько гостей ждете?
- Так отже зараз и приидуть, - усатый сверкнул глазами. - И на вас хватит. За ноги пораздергиваем. Я тебя за сына зубами...
- Ясно. Слыхала, - Катя ткнула усача острым носом сапожка, когда задохнулся, быстро обхватила за шею и подбородок, коротко дернула. Хрустнули позвонки.
Замок Катя навесила на место, даже на ключ замкнула. Карман оттягивал еще десяток патронов. Голова слегка кружилась, но терпеть можно. Сержант снова отерла рот рукавом. Вот дерьмо. Кто к нам с мечом придет, от меча и.... А сам не придет, так мы к нему пожалуем.
Рвался с цепи, захлебывался лаем большой пегий кабель.
В хате рыдали. Женщины сидели на полу, подвывая и раскачиваясь. Девчонка поскуливала как щенок, сжимала мокрые щеки. Прапорщик и Пашка потерянно стояли у дверей. Помятый Прот сидел за столом.
- Заткнулись все! - рявкнула Катя. - Кто пикнет - застрелю не задумываясь. Тетка, кобеля утихомирь! Я животных люблю, пока они тихие. А ну, пошла!
Баба, держась за голову, поплелась во двор. Катя вышла следом. Кобель утихать не хотел, баба хлестанула его хворостиной. Обиженный пес спрятался в конуру.
Катя, держа на коленях обрез, похлопала по доске крыльца:
- Садись, тетка. Мы к вам в гости не напрашивались. Сами нас привели. Теперь уж не обессудь, погостим. Скоро хозяин вернется?
- Скоро. Тікайте, поки час є. Я скажу, він шукати не буде.
- Конечно. Чего нас искать, мы здесь подождем. Если договоримся, я его не пристрелю, и хату палить не стану. Наши вещи-то где?
- Саквояж у хате. Зараз возверну.
- Оружие где? Неси, мы люди лихие, нам без оружия никак нельзя.
Оружие оказалось спрятанным в хлеву. Хозяйка принесла заботливо завернутый в мешковину карабин и наган прапорщика.
Заряжая карабин, Катя распорядилась:
- Значит, так, накрывай на стол. Мы голодные. Самогону не забудь. Сами собирайтесь и навстречу хозяину валите. Знаешь, откуда он едет? Ну вот, скажешь своему козлу, что на переговоры ждем. Дурить пусть не вздумает. Мы в хате неделю просидим, никого на сто шагов не подпустим. Из города дроздовцы к нам на выручку живо подтянутся. Всю округу перевешают. Если не хочет хозяин, чтобы хату спалили, пусть с нами уважительно разговаривает. Да шевелись, шевелись, чего столбом встала?
Хозяйка засуетилась. Катя позволила младшим селянкам помочь, и на столе живо появились борщ, вареная картошка, сало, свежий хлеб с зеленью. Катя откупорила бутыль с мутным содержимым. Понюхала:
- Ох, прожигает! Подлечимся. Всё, бабы, проваливайте. И накажите, чтоб не вздумал дурить, по-серьезному разговаривать будем.
Хозяйка, сдергивая с вешалки плюшевый жакет, пробормотала:
- Коров бы надо на луг...
- Успеете, - Катя плеснула в стакан самогона. - Коров ей еще, вот умная какая. Нет, стойте-ка, девок здесь оставишь. Патронов у нас маловато чтобы долгую баталию вести. А то ведь хозяин дуриком с нахрапа полезет, палить начнет. Он у тебя вояка.
- Та якій же він вояк? Яка війна?! Не можу я без дівок йти. Миром говорить - так миром. А пули у нас є. Знайшли випадком. Дурного не подумайте. Сидите, будьте спокійні, - хозяйка метнулась в кухню, загремела горшками.
Катя выглянула следом, наблюдала, как хозяйка торопливо достает из старого чугуна промасленные пачки с патронами.
Милостиво отпущенные Катей хуторяне, оглядываясь, поспешно затрусили по дороге. Хозяйка ухватила молодых за руки, дергая, потащила быстрее.
Катя отошла от низкого окошка, потрогала отвисшие от патронов карманы пиджака.
- Ну, славное воинство, валите отсюда. Держите к лесу, а там и к "железке" выскочите, не промахнетесь. Поднатужишься, прапор, и к своим выйдешь. Смотри, штатный ствол не забудь.
- А вы? - неуверенно спросил прапорщик.
- Что я? Я пошла, - Катя взгромоздила на кус хлеба толстый ломоть сала, накрыла сверху перьями зеленого лука и двинулась к двери.
- Екатерина Георгиевна, а обед? - изумился Пашка.
- Тебе свою долю оставляю, - щедро кивнула девушка. - Закусывай. Сейчас хозяин вернется, компанию тебе составит. Он радушный. Что ты, дурак, глазами хлопаешь? Ноги уноси.
- Нет, насчет патронов я понял, - парень растеряно обозрел стол. - С патронами вы ловко провернули. Но...
- Прота бери, и сваливайте отсюда. Я пойду хозяев встречу, - Катя, запихивая в рот бутерброд, выскочила во двор.
Следом устремился прапорщик:
- Дайте хоть обойму, я тоже пойду.
- Угму?
- Пулю этот пан Петро гарантированно заслужил. За что они сестру так? Она к ним с чистым сердцем шла. Пусть и не от большого ума.
- Хмгу, - согласилась Катя, усиленно работая челюстями, и доставая из кармана часть боеприпасов. Герман в некотором потрясении глядя, как с ее лица осыпаются остатки бурых чешуек, взял горсть патронов.
- Подождите! - из двери выскочил Пашка, за ним спешил мальчик со знакомым саквояжем под мышкой. - А мы что же?
- А вы на кой хрен нужны? - удивилась, дожевывая бутерброд, Катя.
- Так напоремся же на бандитов. Уж лучше в засаду сесть. Ствол-то у меня есть, - Пашка взмахнул обрезом.
- Екатерина Георгиевна, мы с вами еще не договорили, - тихо напомнил Прот.
- Вот, блин, - раздраженно пробурчала Катя. - Ладно, держись сзади. А сейчас ногами шевелите, а то упустим хуторянок.
Женщин, соблюдая предосторожности, нагнали у кукурузного поля. Хуторянки поспешно трусили по пыльной дороге, временами испуганно оглядываясь. Катя сразу отвела свою команду поглубже в кукурузу.
- Смысл ясен. Поедут по этой дороге. Ближе к хутору развернутся в боевой порядок. Вот этого нам и не нужно дожидаться. Сейчас местечко удобное найдем.
Катя лежала в тени деревьев. Роща здесь подходила вплотную к дороге. Обзор был неплохой. Впереди дорога катилась под небольшой уклон, уводящий к заросшему пруду, еще дальше виднелись хаты крупного села. По другую сторону дороги, на меже кукурузного поля, засели Пашка и прапорщик. На них Катя не слишком надеялась, - бойцы чисто символические, да и обрезы в настоящей перестрелке оружие крайне несерьезное. Одумается, уползет от греха подальше непримиримая парочка - скатертью дорога. Куда больше Катю беспокоил пацан. Проту было наказано сидеть подальше от засады, у ям, в которых когда-то копали глину. Вроде сидит. Послушный. Ненормальный пацан. Впрочем, сейчас не до него.
Лоб зверски чесался. Катя поскребла, и отдернула руку. Тьфу, черт, вчера вроде кровью истекала, а сейчас свербит как от чесотки. Умыться бы. По правде говоря, чесался не только лоб, но и другие части тела. Бегать в юбке - совершенно идиотское дело.
Катя еще раз проверила оружие. Мосинский карабин был инструментом вроде бы до боли знакомым, но смущала открытая мушка и непривычная прицельная рамка. Ну а в целом, "ствол" не слишком разболтанный. Еще бы тот маузер иметь и нормальный нож. Из хаты Катя прихватила крепенький хозяйственный клинок с замасленной рукояткой - сойдет на крайний случай. Но ведь устаешь от этого кустарного безобразия. Вечно какими-то раритетами пользоваться приходится.
Катя заняла позицию метрах в пятидесяти от дороги. Вокруг редколесье - стрельбе оно мешать не должно. Лето выдалось сухим, от аромата пересохшей дубовой листвы в горле першило. Зато лежишь как на "пенке".
Что-то долго не едут. Хуторянки давно скрылись, а пылающих жаждой отмщения бандюков что-то не видно. Уж не ошиблись ли в расчете маршрута?
Пыль Катя разглядела еще на околице - вот свернули на дорогу, ведущую к хутору. Угу, торопятся. Два экипажа. И верховые. Блин, многовато. Самозарядку бы.... Может, пропустить? Нет, тогда вообще концов не отыщешь.
Бандиты приближались. Две брички, шестеро или семеро всадников. Виден дядька Петро - привстал на облучке, суетливо погоняет пару гнедых. Давай-давай. Ума-то хватило баб с собой не потащить? Сын сидит рядом, башкой вертит. За хозяйство беспокоятся хуторяне. За жопы беспокоиться нужно. Вторая бричка выглядела воинственнее - трое хлопцев, обвешанные оружием, в папахах. Орлы. И верховые хороши, - лошади явно не из-под сохи, сытенькие, бодрые. Всадники сидят джигитами. Шашки на боку, винтовки, - ну прямо регулярная кавалерия.
Катя с сожалением поняла, что главного из шайки вычислить не успеет. Вот черт, что бы стоило атаману эполеты с аксельбантами нацепить? И треуголку надеть.
Головной всадник приблизился к намеченному ориентиру. Катя напомнила себе, что цинка патронов под рукой не имеется, и повела мушку перед грудью коня. Извини уж, коник, судьба у тебя такая.
Сухо треснул выстрел. Ноги коня подломились, он с ходу рухнул, подминая под себя не успевшего среагировать всадника. На упавших налетели. Белая кобыла поднялась на дыбы. Возницы на бричках натянули вожжи. В облаке пыли, мата и ржания лошадей Катя поймала на прицел и сняла с седла крепкого мужика в новенькой фуражке.
На дороге, наконец, опомнились, схватились за оружие. Защелкали ответные выстрелы - пока неприцельные. Бандиты шустро спрыгивали с развернувшейся поперек дороги брички. Один ухватил что-то крупногабаритное. - Катя удивилась - неужели "ручник"? Взяла чуть ниже, чем нужно, - бандит с простреленным бедром рухнул в пыль, завыл. Вкладывая патроны, девушка покачала головой - ствол в руках чужой, чего от него ждать?
На дороге кое-как разобрались. Двое залегли на обочине, палили для острастки по зарослям. Возницы поспешно разворачивали брички, собираясь увести в кукурузу. Вот это - лишнее. Катя без особого раскаяния выстрелила в сытого меринка из упряжки дядьки Петра. Несчастное животное забилось в постромках. На дороге заорали, пуля стукнула в ствол дуба над головой девушки. Нащупали. Катя поползла в сторону. Хворост лез под юбку, норовил уцепиться за нежное. Блин, и лес здесь натурально бандитский. Насколько Катя могла припомнить, ползать по-пластунски в юбке ей еще не приходилось.
С дороги донеслись воинственные вопли: всадники погнали лошадей в лес. Самое милое дело - атаковать снайпера в конном строю. Девушка без спешки загнала в ствол патрон. Ой, лихие хлопцы - с гиком, со свистом. Шашки-то повыхватывали? Катя выглянула из-за ствола - шашкой размахивал только один. Ну вот, страшно разочаровываете девушку. Катя сняла ближайшего - выронил "драгунку", запрокинулся в седле. Лошадь шарахнулась.
- Вот он! Хлопцы, не дай уйтить!
Катя упала на листья, поспешно добавила в карабин патрон. Щас уйду! Ждите...
Глухо топотали копыта, разлеталась листва. Налетали с двух сторон.
- Ось он! Бей, Михась!
Катя была чуть побыстрее неведомого Михася. Прострелила хлопцу голову. Не вставая перевернулась на спину...
Карабин стучал как автомат. Катя мгновенно передергивала затвор. Один, второй, третий...
Каурый жеребец чуть не наступил девушке на ногу. Кто-то торопливо и неточно садил из маузера, но лошадей девушка опасалась больше. Еще один конь перепрыгнул через девушку, и Катя выстрелила в спину всаднику. Двое бандитов, низко пригибаясь к лошадиным шеям, уходили к дороге. Катя выбрала цель в белой папахе, - красивая шапчонка, да и весь такой, вылизанный. Постаралась попасть в плечо - качнулся, но в седле удержался.
С дороги с опозданием затарахтел пулемет. Строчки шли выше - пулеметчик боялся задеть своих. Уцелевшие всадники выскочили на дорогу. Там вдруг захлопали выстрелы. Ага, "засадный полк" в дело вступил. Молодцы, выждали сколько приказано.
Катя торопливо набила магазин и кинулась к дороге. Проскочила мимо ошалело фыркающего коня - гнедой волочил за собой застрявшего в стремени седока.
У дороги Катя дострелила какого-то упорного бандюка, державшегося за окровавленный живот, но всё норовящего вскинуть наган. Выскочила на обочину - здесь все было кончено, только дергалась в конвульсиях лошадь. Валялись человеческие и конские тела, стояли сцепившиеся брички. По дороге к селу уходили двое всадников и удирал пеший. Катя с досадой разглядела, что и Белая Папаха уходит. Приложилась, эх, далековато. Выстрел - красивая лошадка взбрыкнула, сбросила всадника, и хромая на раненую ногу, поскакала в лес.
Выскочивший на дорогу из кукурузы Пашка бабахнул из обреза по удирающему пешему бандиту. Человек пригнулся, метнулся с дороги в кусты.
- Уйдет! - Пашка азартно дергал затвор.
- Да хрен с ним, - Катя ткнула карабином назад, - этих поживее проверьте.
Когда добежала до Белой Папахи, тот не шевелился. Катя подняла из пыли маузер. Всё ж не зря бегала. Папаха застонал. Катя ткнула стволом в перекрещенную ремнями спину:
- Если жив - вставай! Нет - добью.
Человек сел, ухватился за руку:
- Ох, плечо! Вот за ноги тебя, кротоморда злоеб... и на голову тебе.......
Загибал Папаха обнадеживающе. И морда холеная, с совсем не разбойничьими, а ухоженными, скорее гусарскими усиками.
- Жопу поднял и вперед. Мне возиться некогда. Шлепну, - коротко пообещала Катя.
Человек с трудом встал, шашка нелепо путалась у него между ног. Катя подхватила с пыли белую папаху:
- Пшел живее вперед!
- У нас пленные. И раненые, - доложил Пашка. На каждом плече у него висело по карабину. В руке парень держал наган.
Прапорщик стоял, опираясь на винтовку и прижимая к голове серый носовой платок. По шее капала кровь.
- Пулей царапнуло, - объяснил Пашка и небрежно добавил: - Это когда мы пулеметчика хлопнули.
Катя кивнула. Кроме Папахи в пленных оказались хитроумный дядька Петро с сыном. Еще у тачанки лежал и стонал буйно волосатый бандит с простреленным бедром.
- Прапору голову перевяжи. И с хуторянами поосторожнее. Я пока с гостем поговорю, - Катя пихнула прикладом Папаху. - Иди в тень, гангстер колхозный.
Под кроной дуба Катя сказала:
- Можешь сесть. В ногах правды нет.
Мужчина тяжело опустился на сухую траву:
- Шлепнешь?
- А что, тебе Георгиевский крест навесить? Не за что вроде.
- А разговор зачем? Что мне с тобой болтать? Стреляй сразу.
- Сразу неинтересно. Сразу я тебя вообще стрелять не буду. Сначала подвески отрежу и на ветку нацеплю. Ты будешь внизу подыхать, любоваться.
Бандит глянул исподлобья:
- Вот тварина. Ты в поезде давеча была?
- Не узнал, что ли?
Пленный усмехнулся, показав золотые зубы, глянул на пятнистое лицо девушки:
- Хлопцы говорили, та ведьма чуть покраше была. Подпортили тебя, видать.
- Ничего, зарасту. Ближе к делу давай. Тебя Блатыком кличут?
- Блатык уже неделю как дома отлеживается. Ногу ему повредили, - равнодушно сказал раненый, баюкая руку. Френч на его плече потемнел от крови. - Меня Борисом Белым зовут. Вот, бля, как же мы тебя ночью не взяли? Ты б у меня попрыгала, чума долговязая, на ремни бы шкуру драл.
- Боря, ты ветку видишь? Или по существу трепись, или яйца там болтаться будут.
- Пошла ты.... Все равно кончишь.
Катя толкнула его стволом в лоб:
- Давай так: ты все излагаешь - я тебя жить оставляю и даю тряпку замотать плечо. Лошадей тебе и тому хорьку заросшему, что с ляжкой прострелянной валяется, оставлю - до села доберетесь, а уж там как бог даст.
Бандит сплюнул, вытер слюну, повисшую на подбородке:
- Брешешь.
- Ты рискни, поверь. Я тебя обезврежу, и больше не встретимся. На хер ты мне сдался? Мне нужно, чтобы меня боялись и под ногами не путались. Вот ты и объяснишь желающим, что за мной лучше не таскаться.
Пленник глянул исподлобья:
- Ты вообще кто?
- Тебе подробно изложить? С варьете, пантомимой и предъявлением документов? Значит так: я спрашиваю - ты отвечаешь. Ломаться начнешь - сам себе ампутацию гениталий проделаешь. Когда ваши еще подойдут?
- Кто? Пяток ребят с Блатыком на хатах остались. Остальных вы у поезда растрепали. Да вот сейчас... Мишка с Керосином утекли, так они до Блатыка сейчас подадутся. Кончилось войско.
- Не печалься, главное, сам пока дышишь. Вы кого в поезде искали?
- Да пацана с монашками. Они же с вами ехали. Чего спрашиваешь?
- Из любознательности. На кой хрен вам мальчишка?
- Да что б он сто лет как околел, байстрюк сопливый. Сказали взять, мы и полезли. Он вроде генеральский пащенок. Имеют мысль за него много чего выторговать. Аванс нам недурной отвалили. Да, видать, продешевил Блатык.
- Кто заказал?
- С Киева приехали. Директорские. Блатыку чин полковника обещали и денег немерено. Нам то что - нужен хохлам пацан, так пусть подавятся. Пускай со своей Галицией как хотят торгуются.
- Галиция здесь при чем?
- Так ваш пацан вроде сынок какого-то сечевого хрыча. Вот директорские и хотят поладить с галицийскими. Гайдамаки с сечевиками Киев поделить не могут, вот-вот пальбу устроят. Петлюра бесится.
- Блин, Петлюра-то за кого, за Директорию или за галицийских?
Пленный смотрел в некотором изумлении:
- Петлюра сам и есть Директория. У вас там, в Москве, видать совсем ничего не знают?
- Где вас всех упомнишь, - проворчала Катя. - За пацаном действительно от Петлюры приехали? Может, кто другой?
- От пана Симона. Двое гайдамаков из его личной охраны гостят. Блатык одного из этих хохлов с прошлого года знает. Уже с месяц у нас самогон жрут. Вот как сигнал насчет поезда пришел, так мы и вышли работать.
- А откуда сигнал?
- От добровольцев. Там у них в штабе кто-то из хохлов сидит, стучит. Точно навел. Только забыл шепнуть, что и вы там будете.
- Вы пацана, случаем, не спутали? Он к Галиции никакого отношения вроде не имеет.
- Может, и спутали. Только вот он, портрет, - раненый неловко поковырялся в кармане френча, вытащил сложенный листок.
Катя развернула бумагу в кровавых отпечатках. Ничего себе, до каких высот организация бандитского дела дошла: фотороботы рассылают.
Ну, настоящим фотороботом изображение, конечно, не являлась - просто отпечатанный типографским способом карандашный набросок. При желании Прота вполне можно узнать.
Катя озадаченно высморкалась. Черт, когда эта гадость из носа окончательно вылезет? Что здесь вообще происходит? Сопли черные, под юбку листья набились, за убогими пацанами гайдамаки целыми сотнями гоняются. Какое задание выполнять, непонятно, все в какой-то чмарной узел скрутилось. Где концы-то искать?
- Слушай, у вас вчера у поезда кто командовал? Все так подвизгивал, как пудель кастрированный. По голосу это не ты был. У Блатыка, говоришь, алиби. Что за хорек?
- Вместе с гайдамаками пришел. В городе пропадал, на связи, видать. Пронырливый такой, он вашего пацана вроде в лицо знал. Вчера этому проныре ухо отшибли. Встать не мог, а все визжал, чтобы сопляка немедля взяли. Лично обещал мне золотом премию выдать. Да видно, в мозгах контузия, в больничку в Мерефе его отвезли.
- Как его зовут?
- У нас называли - Кулой. Да он появлялся-то всего раза два. Мелкий, нахохренный. Горилку не пьет, по девкам не ходит. Идейный, видать.
- Ладно. Хрен с ним, - Катя встала. - Давай, галифе скидывай, и колодку от маузера снимай.
- В лоб стреляй, сцука, - пробормотал бандит. - Пусть уж затылок разлетится, чем морда навыворот станет.
- Не ссы, жив останешься. Штаны мне твои нужны и кобура...
Бандит, явно не веря, расстегивал ремни одной рукой. Катя нетерпеливо глянула на дорогу - надо бы убираться. Догадаются парни лошадьми заняться?
Бандит, сидя, босой ногой отодвинул одежду:
- Не тяни, красивая. Я все выложил.
- Сапоги можешь взад обуть, размер не мой, - Катя подобрала деревянную кобуру, вложила маузер на место. - Ну вот, а то сперли пистоль по-хамски. Заснуть спокойно честной девушке в ваших краях нельзя - мигом оружие пропадает.
- Твой шпалер Петро прибрал. Хвастался, сучий потрох. "Пацанчика взял, охфицера". Вот, падла крысомордая, если бы он про тебя обмолвился....
- Он вам, видать, и про монахиню забыл сказать, - Катя вытянула из ножен бандитскую шашку, осмотрела. - Казачья?
- Рубить будешь, - догадался раненый. - Вот ты курва.
- Спорить не буду. Я тебе говорила, что за нами ходить больше не нужно? Запомнил?
- Да разве ж я...
- Вот и другим передай, - Катя резко наступила на мужскую руку, полоснула шашкой.
Бандит взвыл - два пальца на правой руке отлетели. Катя подхватила ремни и одежду и, не оглядываясь, пошла к дороге.
Парни стояли бледные как мел - должно быть всё видели. Дядько Петро с наследником заползли глубже под бричку.
- Ну да, сука я безжалостная, - согласилась Катя и зашвырнула шашку в кусты. - Ненавижу, когда мне на хвост садятся. Вы, хуторяне, что портки протираете? Когда меня как куклу вязали, дурных предчувствий не имелось?
- Мы ж для порядку. Мы ж не знали, - пробормотал старший хуторянин.
Катя вскинула одной рукой карабин:
- Рот закрой, кулацкая морда!
Пашка осторожно откашлялся:
- Мы оружие подобрали. Из пулемета я затвор вынул. Брички подготовили. Можно ехать.
- Насчет бричек, это правильно. А пулемет на кой хрен разобрал?
- Так он же тяжеленный. И вообще, на кой черт нам пулемет?
- Не вам, а мне. Испытываю патологическую тягу к автоматическому оружию. Трупы обыскали?
- Мы не мародеры, - пробормотал прапорщик. - И вообще вину преступников должен устанавливать военно-полевой суд.
Катя тяжело посмотрела на него и скомандовала Пашке:
- Возьми тряпку какую-нибудь, замотай руку тому хорьку беспалому, а то кровью изойдет. Он до села должен доехать, я обещала. Потом пулемет в порядок приведи. Оружейник нашелся, твою мать.
Пашка, прихватив с брички тряпку, отправился оказывать помощь скрипящему зубами бандиту. Катя, разглядывая трофейные галифе, сквозь зубы сказала:
- Прапор, я тебя с собой не звала. Пошел, стрелял - за помощь спасибо. Теперь проваливай. Можешь лошадь взять. Напоследок вот тебе в подарок два кристально честных работящих хлебороба. Ты с ними знаком, друзья, можно сказать. Вот и разберись с ними, согласно своим представлениям о чести, достоинстве и христианской морали. А я, уж не обессудь, помародерствую, мне переобуться нужно.
Герман неуверенно взял винтовку наперевес. Что делать дальше, он явно не знал. Катя направилась в рощу - нужно карманы бандитской кавалерии для начала прошмонать. Ну и обувку, конечно, присмотреть.
Сзади крякнули, охнули, Катя обернулась, вскидывая карабин. Прапор лежал на спине. Младший хуторянин свирепо выкручивал у него из рук винтовку. Старший крупным зайцем скакал в глубь молодой кукурузы. Катя сбила его выстрелом, передернула затвор, но прапор уже сам справился - отпустив винтовку, выдернул из незастегнутой кобуры наган, дважды выстрелил в крепкого хлопца. Тот, выронив винтовку, отступил несколько шагов и повалился в пыль.
- Ты что, ваше благородие, зеваешь? - заорал Пашка, тыча карабином в сторону кукурузы. - А если б они тебя хлопнули на месте? Расслюнявился, золотопогонник.
Катя сплюнула и пошла в рощу.
Ничего особо интересного, кроме патронов, у покойников не обнаружилось. Деньги Катя забрала из принципа. С обувью оказалось неважно, лапы у местного бандитствующего люда были на диво здоровенными.
Пофыркивая, из кустов показался гнедой конь, мертвый седок все так же волочился следом, рубаха задралась. На молодом лице покойника застыла обиженная гримаса, пятно на левой половине груди уже почернело. Катя успокаивающе протянула руку к коню, скакун было попятился, но повод взять позволил. Девушка высвободила ногу мертвеца - сапоги опять размера на три больше. Зато на поясе покойного рядом с кобурой нагана болтался немецкий штык и бутылочная граната. Катя сняла ремень вместе с оружием, повела коня к дороге.
Пашка возился с пулеметом. Прапорщик прикладывал к морде эфес одной из трофейных шашек - вокруг глаза наливался огромный синяк.
- Тебе, ваше благородие, нужно каску носить. Или шлем рыцарский, - пробурчала Катя.
- Сама-то хороша, - огрызнулся обиженный Герман.
Катя, ухмыляясь, привязала повод гнедого к задку брички. Проверила остальные трупы. Нашлись неплохие с виду часы, толстенная пачка свежеотпечатанных "колокольчиков". Раненый в бедро длинноволосый уже отошел в мир иной, девушка кинула ему на лицо папаху. Отгоняя мух, проверила карманы. В нагрудном кармане поношенного офицерского кителя нашлась еще одна листовка с изображением мальчика, весьма похожего на Прота. Катя сунула бумажку в карман.
Пашка все возился с пулеметом, бурча себе под нос об "антиреволюционном зингере". Катя поманила за собой прапорщика. Прошли к бандиту. Тот лежал под кустом, в пропитавшейся кровью рубахе, сапогах и грязных кальсонах. Замотанной ладонью прижимал к плечу окровавленную тряпку. Увидев девушку, заскрипел зубами.
- Не скрежещи, - сказала Катя. - Встать можешь? Пошли, экипаж ждет.
Герману пришлось поддерживать раненого.
- Пашка, какая телега получше?
- Ясное дело - эта, - парень потыкал непослушным пулеметом в сиденье. - Это ж, считай, тачанка. Рессорный ход. Наверняка немцы-колонисты делали. Умеют, вражины.
- Не уважаешь ты немецкий пролетариат, - Катя вынула из другой брички винтовки, обнаружила роскошный портфель и бинокль.
- Это мой, - растерянно сказал Герман. - В поезде остался.
- Бюрократ ты, оказывается.
- Я про бинокль. На фронте подарили. На портфель не претендую.
Катя сунула прапорщику и то и другое:
- Потом разберемся. Сажай этого робин гуда. А ты, калеченный, больше под руку мне не попадайся. Я только сегодня добрая. В селе скажешь, пусть вечером трупы заберут. Раньше вечера мы осмотр и составление протокола не закончим. Да, и напомни всем, что ходить за нами не нужно. Ты первый и последний, кто живым уйдет.
Катя шлепнула ладонью по крупу мерина, и бричка бодро покатила по направлению к селу. Раненый покачивался на сиденье, готовый лишиться чувств. Ну, до людей как-нибудь доберется.
- Поехали, - сказала Катя, отвязывая повод коня. - Что-то здесь мух стало много, и вообще знойно на солнцепеке. Пашка, потом с пулеметом закончишь.
Пашка перебрался на место ездового, разобрал вожжи. С сомнением посмотрел на то, как Катя вдевает узкий нос полусапожка в стремя.
- Екатерина Георгиевна, вы верхом-то пробовали?
- Баловалась когда-то, - пробурчала Катя, поднимаясь в седло. Бормоча ругательства, разобралась с юбкой. Мужчины деликатно отвернулись.
- Куда ехать-то? - поинтересовался Пашка.
- Так на хутор завернем. Борщ, хоть и холодный, но похлебать можно. И себя нужно привести в порядок. Полагаю, часа два форы у нас есть. Я за пацаном, а вы прямо на двор катите. Ты, прапор, только не забудь наган зарядить...
Мальчик сидел в яме, протирал бока саквояжа.
- Не заскучал? - спросила Катя, останавливая гнедого, подозрительно косящегося на провалы ям.
- Нет, я знал что все правильно закончится, - мальчик неуклюже выбрался из ямы, подал багаж.
- Хм, значит, все хорошо кончится? - Катя похлопала по кожаному боку неустанно возвращающегося к хозяйке саквояжа. - А у меня почему-то обычно сомнения возникают. Может, оттого, что вечно путаюсь - что хорошо, что плохо. Ох, побеседовать нам нужно, Прот, или как там тебя в действительности. Ладно, после обеда поболтаем.
Пашка, взгромоздив на стол свои карабины, хлебал подернувшийся жирной пленкой борщ, хрустел зеленью и одновременно тянулся к крупно нарубленной колбасе. Прапорщик сидел в углу, бледный и злой, прижимал к синяку мокрую тряпку.
- Постимся, ваше благородие? - сказала Катя, кладя карабин на лавку.
- Ему в горло не лезет, - неразборчиво объяснил Пашка. - Покойники и все такое.
- Понятно, хозяина мы порешили и борщ его по-хамски жрем, даже руки не помыв, - Катя придвинула себе миску, кивнула, приглашая мальчика. - Уж как хозяин, видать, мучался, когда мы в погребе прохлаждались. Прот, ты в смертоубийстве не участвовал, ешь спокойно. Прапор, раз ты все равно каешься и переживаешь, может, на улице подежуришь? Можно на тебя в таком деле положиться?
- Можно, - Герман схватил винтовку и вышел, грохнув дверью.
- С норовом аристократия, - Пашка махнул ложкой. - По мне, так хозяева сами нарвались. Нечего было нас запирать. Чего хотели, на то и налетели. Но я зла не держу, как говорится, царство им небесное, - парень перекрестился на образа и взял еще кус колбасы.
- Добросердечные все, - пробурчала Катя, глотая жирную жидкость. - Монахиня, наверное, тоже уже всех простила. Хорошо быть добрым да милосердным. И царствие небесное обеспеченно, и на земле благолепно живется. Кругом другие виноваты. И гадов пусть другие стреляют, и законы пусть глупые устанавливают, и решают, как миру жить. А мы что, мы смирением свое возьмем.
- Церковь смирению учит. Любая власть от бога дана, - прошептал Прот, хлебая борщ.
- Ешь. Богословскую дискуссию позже продолжим. Сейчас дохлебаем, пойдем к колодцу. Ты по малолетству, полагаю, мне нормально воды слить сможешь. А товарищ Павел нам пока харчей соберет. И на долю прапорщика не забудь чего-нибудь прихватить.
Катя фыркала - вода в колодце оказалась ледяной. Прот аккуратно лил на спину. Катя яростно терла шею и плечи, раздетая до пояса, стояла в луже воды. Одежда висела на досках заборчика, там же, под рукой, сторожил новоприобретенный маузер.
- Уф! - Катя вытерлась чистым рушником и перехватила взгляд мальчика. - Эй, Первый, тебе сколько годков? Сдурел, что ли, так смотреть? Чему вас в монастырях учат? Рожу отверни. Блин, ни на кого понадеяться нельзя. Дай пиджак накину.
- Екатерина Георгиевна, у вас совсем родинок нет? - прошептал мальчик.
- Вот эпическая сила, до чего тщательно исследовал. Отвернуться воспитания не хватило? Нет на мне никаких родинок. Не досталось мне. Затрахали своей астрологией-астрохимией.
- Значит, вы сама свою судьбу решаете? - потрясенно пробормотал Прот.
- Блин, судьба-то здесь при чем? Что за предрассудки? Да отвернись, говорю!
Катя накинула изжеванный пиджак, сгребла остальную одежду и оружие и пошла в хату. Герман, конечно, в чем-то прав: мародерство - занятие не из почтенных. Только иногда брать трофеи становится обыденной привычкой. Война, пусть и гражданская, все равно война.
Катя, шлепая босыми пятками по чистому полу, пошарила в сундуках. Женского тряпья оказалось уйма - зажиточно жили хуторяне. Ну и жили бы, если бы не заимели привычку на случайных прохожих прыгать.
С сорочкой Катя не мудрствовала, отобрала серую мужскую, вроде бы не слишком просторную. С сапогами пришлось повозиться - хуторские бабы запаслись обувью впрок, видать, по случаю. Катя подобрала пару по ноге. Правда, сапоги оказались слишком мягкие, из козлиной кожи, зато пришлись практически впору. Портянок девушка не нашла, пришлось в спешке нарезать самой из холщевых полотенец. Но освободиться от изящных полусапожек было истинным счастьем, - уж до чего в них бегать неудобно, кто б поверил.
В дверь неуверенно постучали.
- Что там? - рявкнула Катя, придвигая к себе кобуру с маузером.
Сунулся Пашка. Глянул на раскрытые сундуки, на девушку:
- Я это... харчи собрал. Уходить бы.
- Сейчас уходим. Ты куда смотришь, твою мать? - Катя живо сдвинула голые колени.
Парень поспешно перевел взгляд, взглянул командирше в лицо и открыл рот.
- Да иди ты на хер! - окончательно обозлилась Катя. - Пулеметом займись, самец-недоросток.
- Так я это... Рана-то у вас где?
Катя метнула в него сапог. С реакцией у парня был порядок, - успел голову убрать и дверь захлопнуть. Девушка натянула галифе, сапоги, нерешительно покосилась на зеркало. Заглядывать в него очень не хотелось. За день трудновато привыкнуть к мысли, что твою привлекательную внешность в одночасье сделали куда менее привлекательной, зато гораздо более неординарной. Впрочем, Катя привыкла смотреть правде в глаза. Прихватив для поддержки маузер, подошла к мутноватому зеркалу. Лицо бледное, влажные волосы небрежно зачесаны со лба. Глазища, как обычно, пронзительно зеленые, взбешенные. Остальное вроде тоже как обычно. А где же расколотый череп, где мозги, ветерком обдуваемые? Катя недоверчиво потрогала лоб. Череп был на месте, твердый и холодный. Э, подруга, да ты, видать, твердолобее, чем думала. Как же так? Ведь кровью истекала, кожа лоскутом болталась. Нет, шрам имеется, но какой-то несерьезный, тонкая розовая полоска, как будто неделю назад веткой поцарапалась. Бровь, правда, на две половинки разошлась. Вот, блин, сюрприз. Не сказать, что неприятный.
Когда Катя спрыгнула с крыльца, личный состав топтался у брички. Раззявили рты, видно, давно баб в галифе не видели. Катя сердито швырнула в бричку "вечный" саквояж, поправила на точеной талии ремень с оружием:
- Чего стоим? Пашка, о конях позаботился?
- Ага, - парень разобрал вожжи. - Куда направляемся-то?
- Для начала - подальше отсюда, - Катя поднялась в седло. - Потом совещание устроим, с обозрением местности и определением личных индивидуальных маршрутов.
- У бандитов карта уезда имелась, - прапорщик мрачно толкнул прикладом щегольской портфель. - Я полюбопытствовал.
- Отлично, - Катя подбодрила каблуками недовольного гнедого. - Поехали...
Вслед бричке и всаднице тоскливо заскулил забившийся в конуру кобель. Хутор опустел.
Село обошли по петляющей сквозь дубраву дороге, остановились на опушке. Впереди тянулся заросший заболоченный яр, дорога его пересекала и уходила в сторону села, расположенного в низине, у прудов, мягко сверкающих в свете предвечернего солнца.
- Это Старый Бабай, - прапорщик интеллигентно указал травинкой точку на истрепанном листе карты. - То село, в виду которого мы с бандой столкнулись - Новый Бабай. Вот нитка железной дороги. Здесь, соответственно, город. Вот к югу - Мерефа.
- Север-то у карты срезан, - глубокомысленно заметил Пашка, склонившийся над измятым листом.
- Москва, Кремль и товарищ Троцкий на месте, не сомневайся, - пробурчала Катя. - Как я понимаю, путь твой, товарищ физкультурник, лежит в советскую Россию. Валяй, там сейчас как раз Буденный Первую Конную армию формирует, может, успеешь шашкой помахать, под шрапнель угодить. К конягам у тебя явная склонность. А вы, ваше благородие? В город? Там, пожалуй, нынче лечиться гораздо спокойнее, чем по курортам шастать.
- Я обещал за мальчиком и святыми сестрами присмотреть, - пробормотал Герман. - Плохо у меня получилось. Не знаю, есть ли смысл сейчас мальчика в Лозовую переправлять.
Катя оглянулась на пацана. Прот сидел в бричке, обхватив двумя руками полюбившийся саквояж, жмурился на солнышко. Похоже, мальчику было совершенно безразлично, куда именно направляться.
Катя потянулась было почесать лоб, отдернула руку:
- Предлагаю до темноты передохнуть тут, укрывшись на опушке. Засветло шастать на виду у селян неблагоразумно. Полагаю, наши вольные стрелки были не последними в здешних миролюбивых местах.
Пашка с прапорщиком увели лошадей с дороги. Катя срубленной веткой замела следы колес на съезде с дороги, расправила траву, примятую колесами.
Прот поджидал, сидя под дубом:
- Побеседовать желаете, Екатерина Георгиевна?
- Ты весьма догадливый юноша, - Катя села рядом, кончиками пальцев потрогала лоб.
- Чешется? - спросил Прот. - Надо бы компресс поставить. Дня два еще свербеть будет.
- Я потерплю. Вообще, большое тебе спасибо. Повязку ты наложил просто замечательную. Талант. На доктора тебе нужно выучиться. Ну, а пока ты мне о себе расскажи. Краткую биографию, так сказать. Знаешь, что такое биография?
- Знаю. Прот Владимирович Павлович. 1907-го года рождения. Мать из мещан. Отец неизвестен. Сирота. Воспитывался при Свято-Борисо-Глебском монастыре. Грамоте обучен. Немного учился врачеванию. Плотью слаб - левая сторона тела плоха. После разорения обители отправлен в Змиёво-Марьинский женский монастырь. Да не добрался пока дотуда.
Катя кивнула, барабаня пальцами по прикладу карабина. Все вроде верно: слабость здоровья налицо, ехал с монашками, которые, судя по идиотским поступкам, были самими неподдельными святыми сестрами. По малолетству агентом какой-либо службы этот малый Павлович быть никак не может. Хотя, если Павлика Морозова вспомнить или Леню Голикова... Все равно маловероятно. Серьезный тихий мальчик. Может, из-за болезни пришибленный, может, из-за монастырского воспитания. Умненький... даже слишком. Историю со лбом и странными ощущениями пока отложим в сторону. Возможно, это из-за кровопотери приглючилось. Не может же он лечить наложением рук? Или может? Неестественный пацанчик. Да, собака где-то здесь порылась. Он - неестественный. Анкету изложил, будто в сотый раз на собеседование вызвали. Наводящих вопросов ему не нужно, лишнего тоже не сболтнет. Может, в монастырях вообще общепринято резюме составлять?
- А знаете, товарищ Мстиславский, меня терзают смутные сомнения, - пробормотала Катя.
Удивился. Даже левый глаз приоткрылся. Нормальный глаз, смутно-серый, зрячий. И то хорошо. Кате очень везло на кривых знакомых, а этот так - лишь относительно кривой.
Мальчик полез под оборванную рубашку. Катя с опозданием сообразила, что на хуторе забыли пацану нормальную сорочку прихватить. Нехорошо, что ж он такой оборванный будет шляться? Прот отстегнул большую "английскую" булавку, снял матерчатый мешочек. Несколько царских ассигнаций, бережно сложенные бумажки гербового вида. Катя покосилась на впалый и бледный, сроду не видавший солнца живот, взяла протянутую бумагу. Метрическая выписка.
"Свято-Даниловской церкви села Сквородняки Валковского уезда... губернии... 1907-го года января... месяца числа... мать православная, Павлович Матильда Станиславовна... отец неизвестен... печать... верно, священник Б-р".
Катя сложила документ:
- Понятно. А то у тебя что такое? Табель о монастырской успеваемости?
Мальчик без звука протянул вторую бумажку. Катя развернула ветхий лист. Опять метрика. "Свято-Даниловской... Сковородняки... Павлович Матрена Станиславовна... отец неизвестен... печать..." Кому выдана? Опять же - Павлович Прот Владимирович. Забавно. Вся разница: посконное имя родительницы и дата - января 1888 года. Да, в 88-м году в Свято-Даниловской церкви писарчук был получше - особенно шикарно ему "яти" удавались.
- Это ты что, - мухлевать с пенсией вознамерился? Предусмотрительно, - Катя вернула ветхую версию метрики.
Про пенсию Прот не понял, пробормотал:
- Случайно так получилось. Вот, храню, вроде как память.
- Такие бумаги все-таки благоразумнее в разных местах хранить. Время сейчас такое - народ к документам без всякого юмора относится. За тридцатилетнего тебя, естественно, не примут, но лишних пинков надавать запросто могут.
- Я перепрячу, - покладисто согласился Прот.
- Угу. А теперь скажи, про что именно наврал. Давай-давай, мы здесь наедине. Я никому не скажу. И продавать тебя не буду. Вознаграждение меня не интересует, но разобраться, что к чему, не помешает. Отец у тебя в каком чине?
Прот заморгал:
- Это как? Я же его сроду не видел. Откуда же мне знать-то?
- Хочешь сказать, папаню своего видеть не видел и знать не знаешь? И мама ничего не рассказывала?
- Так она же умерла при родах. Что ж она скажет?
- Пардон. Я недопоняла. Значит, ты про родителей ничего не знаешь?
- Матушка настоятельница, когда крест мамин передавала, обмолвилась, что покойница великой грешницей была, да бог ей все простит. Мол, у господ все иначе обустроено. Может, мама из благородных была. Больше ничего не знаю, истинный крест, - мальчик обстоятельно перекрестился.
- М-да, драматическая история. Сочувствую. На крест-то можно взглянуть?
- Так у меня сейчас монастырский, - Прот выпростал из-под рубашки простенький крестик. - Матушкин отобрали. Он золотой был, и цепочка золотая. Когда в монастырь отряд пришел, сглупил я, на глаза военным попался. Реквизировали крестик заодно с остальными ценностями.
- Это кто ж вас так сурово?
- Красные. Отряд имени Парижской Коммуны. В город мой крест повезли, вместе с остальным церковным убранством.
- Прискорбно. Ну ничего, главное, сам уцелел. Скажи мне, пожалуйста, зачем за тобой лихие хлопцы гоняются? Да еще и совместно с гайдамаками, если я правильно поняла. Ты мальчик положительный, вполне приличный, но не настолько, чтобы из-за тебя злодеи поезда останавливали. Давай, шепни. А то я от любопытства помру.
- Так я же не ведаю. Может, они думают, что я знаю что-то им нужное.
- Так, Прот Владимирович, ты мне мозги не пудри. Ты знаешь или не знаешь? И что ты такое важное узреть мог?
- Я много чего знаю. Наверное, и важного тоже много знаю.
Катя фыркнула. Да, с головой у парнишки тоже не очень ладно. Видимо, левое полушарие прихрамывает. Жалко его. С другой стороны, у кого в голове все на месте и в полной исправности? Вопрос скорее философский.
- Прот, ты сам как считаешь, эта беготня с пальбой - нормальное дело?
- Нет. Я вообще ненормальный, блаженный.
Катя вздохнула. Так, приехали. Парень честно признался. Только его явное нездоровье совершенно ничего не объясняет.
- Екатерина Георгиевна, вы лоб не трите, - мягко сказал мальчик. - Заразу можете занести.
- Угу, про заразу ты знаешь. Может, еще что-то полезное скажешь?
- Екатерина Георгиевна, вы меня с собой возьмите.
- Это куда?
- Ну, туда, куда пойдете. Мне-то все равно.
- Если все равно, то уж лучше подальше от меня. Я тетка злая, да и вечно всякий шухер вокруг меня приключается. Совершенно незачем за мной ходить, приключений себе на задницу искать.
- Нет, так будет лучше. И ваш товарищ - там, в поезде - настоятельно советовал меня взять.
- Вот как? "Настоятельно советовал"? С чего ты взял, что речь именно про тебя шла?
- А про кого же?
Катя с опаской посмотрела на мальчика. Что-то уж совсем дикая версия складывается.
- Прот, ты нас зачем из СНГ вызывал?
- Откуда? - с явным изумлением переспросил Прот.
Катя с облегчением вздохнула:
- Это я так, риторически. Знаешь, я думаю, что мой друг в поезде советовал обратить внимание на другую личность. Такую визгливенькую, любящую покомандовать. Понимаешь о ком я? Ты его знаешь? Его, вроде бы, Кулой кличут.
- А, этот... - мальчик пожал плечами. - Нет, я его в вагоне первый раз видел, да и то мельком.
Катя протерла ложе карабина. Да, неувязочка получается. Явно не хватает талантливого Витюши. Допросы по его части, раскрутил бы в два счета. Вы, товарищ старший сержант, только на то и годны, чтобы пули в людей вгонять. Да и что конкретно у мальчишки нужно спрашивать? С головой у него не совсем хорошо и возраст безответственный.
- Ладно, - Катя поднялась и отряхнула галифе. - Пойдем, перекусим и отдохнем. Прошлая ночь суетливой выдалась. Нужно сил набраться. Утро вечера мудренее.
- Екатерина Георгиевна, давайте я вас к золоту выведу. Вы ведь за золотом пришли?
Катя растерянно плюхнулась обратно на землю:
- Постой, ты о каком золоте болтаешь?
- Ящики. Двенадцать штук. Из банка. Вы ведь их ищите?
- Да с чего ты взял?! Я хоть слово про золото сказала?
- Нет. Но я вас там видел. Рядом с ямой.
- Да? С ямой? И что я там делала?
- Ругались.
Катя нервно хихикнула:
- Это уж как водится. Нет, ты ошибся. Золота я никогда не видела. В смысле видела, но в умеренных количествах. Не ящиками. Перекреститься?
- Не надо, - Прот вздохнул. - Вы в бога не верите. Значит, я будущее видел. У меня, Екатерина Георгиевна, многообразные видения бывают.
- О, боги! - Катя положила карабин на колени. - Что там за клад-то? Золото? Бриллианты? Деньги? Зелененькие такие купюры, доллары, имеются?
- Камни какие-то есть. Я в них не разбираюсь, - Прот прикрыл глаза, припоминая. - Бумажных денег, по-моему, нет. Не вижу. В основном монеты. И украшения. Там и мой крестик есть. Ящик с ним самым верхним закопан.
- Значит, свой крестик очень четко видишь? - Катя старалась упихать свое раздражение подальше.
- Да, - мальчик печально посмотрел ей в лицо. - Я связанные со мной вещи всегда ярко вижу.
- Понятно, - Катя встала. - Пошли, покушаем.
Пашка уже сходил в яр за водой, напоил лошадей. Наскоро перекусили. Катя повозилась, заводя часы:
- Герман, первая стража твоя. Потом я сменю. Павел отдыхает, ему ночью бричкой рулить. Выступаем после полуночи. Все, отбой. Прот, ты со мной в бричке ложись. Товарищу Павлу с нами неудобно будет.
Спала Катя, как всегда во время операции, волнами: вроде и не спишь, в полудреме, но тело отдыхает. Дело привычки. Мальчишка лежал рядом - укрылись одним пиджаком. Катя чувствовала его костлявую спину. Спал спокойно, не дергался.
Уже легла роса. Воздух стал влажным, свежим. В заболоченном овраге тоскливо закричала выпь.
- Екатерина Георгиевна, вы мне не верите, - не шевелясь, прошептал Прот. - Я понимаю. Но я не обманываю. У меня дар. Сам архимандрит приезжал, проверял. Видел я вас раньше. Только узнать трудно.
- Да я верю, - пробормотала Катя. - Предчувствия, пророчества, ясновиденье, предсказания, оракулы, книги перемен, то да сё. Я, собственно, раньше сталкивалась с разными чудесами. Только доверять им, Прот, никак нельзя. Чаще всего чудеса - просто иллюзия.
- Я вас видел, - настойчиво прошептал мальчик. - Вы очень коротко стрижены были. В узких штанах. Синих. Еще куртка кожаная, очень короткая. И... э-э, рубашечка такая, без рукавов, без живота. Вокруг большая светлая зала, люди ходят. Свет такой... вроде электрический, но белый. Надписи не русские. Лари застекленные. Стекла уйма, окна высотой с этаж. За окнами светится полосатая башня. Как этажерка бело-красная.
"Похоже на аэропорт", - ошеломленно подумала Катя. "Нет, быть не может. Я так не одеваюсь. Да у меня кожаной куртки вообще нет".
- Вы улыбались и какую-то маленькую штуку к уху прижимали, - продолжал шептать Прот. - Может радиоприемник? Бывают маленькие?
Зашуршала трава. Подхватив карабин, Катя мигом скатилась с брички. Из кустов, пригибаясь, выбежал прапорщик:
- На дороге верховые!
- Прот, буди Пашку. Только тихо. Лошадей успокойте, придержите.
В бинокль было видно, как по дороге двигался десяток всадников.
- Вроде петлюровцы, - прошептал Герман, передавая девушке бинокль. - И откуда они здесь взялись?
Катя пожала плечами. На дороге было еще относительно светло, всадники в папахах, с винтовками, явно не являлись припозднившимися хуторянами, возвращающимися с рынка. Хотя хуторяне здесь тоже, того... Хрен их разберет. Знамя бы с собой возили, что ли? Что за время безумное? Красные, белые, национальные, бандитствующие идейно и просто так, из любви к искусству. Еще немцы и поляки.... Вот немцев Катя, пожалуй, узнала бы. Фрицы они и есть фрицы.
- Думаете, по нашу душу? - взволнованно прошептал Герман.
Пахло от него потом и пылью. Э, ваше благородие, этак вы нам и педикулез разведете.
- Узнавать, какого хрена им не спится, мы не станем. Пусть себе едут, - прошептала Катя. - Вы, Герман, идите умойтесь, и отдохните пару часиков. Потом тронемся. В строго противоположную сторону. Чтобы "пробок" не устраивать...