- Этого родители забирают,- сказала женщина в пуховом платке,- остальные детдомовские... У нас похоронят...
Вдруг Ким увидел Зона, сменившего "хозяина" в почетном карауле, и пригнулся, чтоб Зон не заметил, ибо очень боялся встретиться теперь с ним взглядом. Из-под драпового, отлично сшитого пальто Зона виднелись бостоновые синие брюки, наспех заправленные в кирзовые сапоги. Оркестранты пошли к выходу, народ потянулся следом. Стали поднимать гробы.
- Подсоби, парень,- сказал Киму мужчина с носом, густо иссеченным у ноздрей красными и фиолетовыми жилками,- крайний отодвинуть надо, чтоб нашего вытащить.
Ким пошел за мужчиной, но какой-то администратор, быстро вращавший лысой головой в разные стороны и дававший указания одновременно подсобным рабочим, фотографу и оркестрантам, возражал мужчине, не позволял трогать гроб.
- После траурного митинга, пожалуйста,- говорил администратор,- у меня указание...
- Нам семьдесят километров ехать,- говорил мужчина, часто прикладывая к носу платок,- дорогу занесло...
- После митинга,- повторял администратор,- машину рудник вам выделяет бесплатно... Так или не так?.. Поставите еще от себя шоферу поллитра, довезет... Так или не так?..
Наконец они столковались, перейдя на шепот.
- Давай, парень,- сказал мужчина и вынул кошелек,- червонца тебе хватит?..
- Что вы,- сказал Ким,- не надо...
Мужчина молча спрятал кошелек, обошел вокруг стола, стал со стороны головы кучерявого мальчика и начал осторожно сталкивать гроб на руки Кима и усатого сероглазого старика. Ким следил, как гроб, остро и свежо пахнущий лесом, медленно сползает, все тяжелее наваливаясь, потому что старик поддерживал свой конец нетвердо.
- Глубже руки просунь,- покрикивал мужчина,- вот так держите... Я сейчас обойду и подставлю плечо.
Крайний гроб подняли и понесли, держать стало легче, так как можно было свободнее развернуть локти. Понесли и Колюшу. Ким заметил, Колюшин затылок плотно залеплен пластырем, из-под которого выглядывали клочки розовой ваты, такой же, как в глазницах.
- Взяли,- скомандовал мужчина,- вы вдвоем спереди...
Старик прихрамывал, гроб дергался, больно бил по плечу. На лестнице сорвался, хрустнул под ногами венок.
- Черт с ним,- сказал мужчина,- где этот шофер девался. Слушай,- окликнул он человека в полушубке,- ты шофер? Где ж ты ходишь...
- Командировку подписывал,- сказал шофер,- в путевом листе у меня перевозка грунта... Бухгалтерия цепляется... Расценку завысил... С этого и начинается все... Рабочему человеку копейку из глотки выдирать надо...
- Вот вспомнил,- сказал мужчина,- крышку ж гробовую не взяли... Шофер, подержи, я сбегаю... Я потом администратора не поймаю...
- Ладно,- сказал сероглазый старик,- дома свою сколотим...
- Не в том дело,- ответил мужчина,- снегу насыпет...
- Брезентом прикроем,- сказал шофер,- у меня есть в кабине...
- Я тебе твоего сына, конечно, хоронить не желаю,- сказал вдруг мужчина тихо, и лицо его дернулось,- Советы даешь...- Он махнул рукой и пошел вверх по лестнице.
- Шкуру с них драть,- сказал шофер, глядя перед собой,- это, может, вредительство... Падлы... Я б их всех пострелял... С портфелями ходят... Ты братуха? - спросил он Кима.
- Нет,- ответил Ким,- просто вместе работали...
Появился мужчина, прижав к груди свежеструганую некрашеную крышку гроба.
- Ну, спасибо,- сказал он Киму,- мы дальше сами...
Между тем народ уже двинулся, густо облепив три грузовика, ползущие на малой скорости. Впереди заплаканные девчонки из номерной несли венки, увитые черными лентами. Время от времени оркестр исполнял траурные мелодии. Кладбище было далеко, за поселком, за огородами с истрепанными ветром пугалами, за снежным полем, истыканным вышками разведочного бурения. На кладбище народ толпой сгрудился вокруг могилы, рядом с которой поставили полированный гроб начальника и спустили на канатах обелиск черного мрамора.
Мальчиков с грузовиков не сняли, их должны были хоронить чуть подальше в выкопанных по ранжиру могилах у кладбищенской стены. Вновь суетился фотограф, расчищая обзор, укрепляя треногу в снегу. Начался траурный митинг. "Хозяин" и группа лиц, его сопровождавших, в том числе Зон, забрались на грузовик.
- Нелепый случай вырвал из наших рядов,- сказал "хозяин", выдыхая пар, комкая в руках кожаную, обшитую черным каракулем ушанку,- унес в могилу нашего хорошо потрудившегося на благо родины ветерана и эти молодые жизни... Всякий, кто работал с покойником, знает, как самоотверженно и патриотично относился он к своим обязанностям, каким замечательным товарищем и честным советским гражданином он был...
Опять заголосила толстая женщина в пальто с лисой-чернобуркой. Ее держали под руки. Рядом стоял высокий военный, наверно, сын. Он что-то говорил и вытирал женщине лицо платком. Повалил густой мелкий снег, больно хлеставший. Грузовики с мальчиками поехали дальше, буксуя на обледеневшей кладбищенской аллее. Администратор распоряжался, прикрываясь от снега и налетавших порывов ветра, с каждой секундой крепчавших, предвещавших буран. Подсобные рабочие прямо в кузове торопливо стучали молотками, заколачивали гробовые крышки. К администратору подбежал однорукий человек в каракулевой папахе и длинной черной шинели.
- Что вы делаете,- крикнул однорукий,- фамилии, фамилии согласно списку...
- У меня не десять рук,- крикнул администратор, разозленный ветром и холодом, но тут же осекся, очевидно, ему стало неловко, и он подумал, как бы однорукий не счел это за намек.- Я распорядился сделать надписи на крышках чернилами, но помощники мои бездействуют... Мне приходится заниматься и оркестром, и фотографом, и легковой машиной для вдовы начальника, так как она несколько раз по дороге падала в обморок, и грузовой машиной для перевозки одного гроба по месту жительства... Причем учтите праздничные дни...
Рабочие спустили борта грузовиков и начали выносить заколоченные гробы, действительно ничем друг от друга не отличавшиеся, фамилии покойников можно было установить, лишь вновь вскрыв крышки, на что администратор пойти не мог.
- Тем более,- сказал администратор,- ограду мы заказали общую... И общую плиту из песчаника, полированного, между прочим, на которой будут фамилии согласно списку...
Уже бушевал настоящий снег, потемнело, несмотря на то, что было не более трех часов дня. Рабочие принялись засыпать могилы. Народ расходился, растянувшись по дороге от кладбища длинной цепочкой. Ким тоже ушел, но не в общежитие, куда б следовало ему пойти, так как мороз и ветер усиливались, а к шоссе.
"У Колюши глаза из орбит выбило,- подумал Ким,- в толпе рассказывали... Ударило по затылку, и глаза выпали в лужу..."
Ким вдруг представил себе голубые Колюшины глаза, плавающие в луже шахтной воды на грунте выработки, припорошенные рудной пылью, освещенные штрековыми электролампами в колпаках.
Со стороны города показался автобус, и Ким побежал к нему изо всех сил, думая, что на бегу видение рассеется. Рудник, куда он приехал, располагался километрах в десяти от рудника, где он работал. Дом культуры, точно такой, как и везде, выстроенный по типовому проекту, трехэтажный, с колоннами, лепными эмблемами и статуями, был здесь ярко освещен.
В вестибюле от стены к стене под потолком протянулись нити золотистого елочного "дождика", шуршали цветные ленты серпантина.
- Сильно ты пьян,- сказал распорядитель с красной повязкой, глядя Киму в лицо,- лучше проспись... Драку устроишь...
Но за Кима вступились курцы, которые по случаю метели курили не на улице, а в вестибюле. Один курец даже оттолкнул распорядителя, заботливо помог Киму раздеться и повел наверх, откуда слышался вальс. Дорожка, устилавшая лестницу, была усыпана кружками конфетти, и это сразу насторожило Кима, как во сне настораживает мелькнувшая незначительная деталь из другого, кошмарного сна. Ким пытался выдернуть локоть, повернуть назад, однако новый товарищ держал цепко или просто силы исчезли, тело легко неслось, повинуясь малейшему нажатию спутника. Они вошли в верхний зал, очень знакомый, с навощенным полом, черным роялем и лентами серпантина. В центре зала, в том самом месте стояла вереница белых столов, и мальчики в форменных курточках, с молоточками в петлицах сидели вокруг.
- Вот и наши,- крикнул спутник.
Ким повернул голову и, положив подбородок для опоры на плечо, так как чувствовал сильную слабость в шейных позвонках, начал разглядывать человека, приведшего его сюда. Спутник был совсем еще мальчиком, кучерявым, тоже в форменной курточке. Щеки спутника заросли редкими волосами, длинным и нежным пушком, который он пока не брил, а, очевидно, подстригал ножницами.
- Это свой,- сказал кучерявый мальчикам,- его внизу Змей не пускал.
Мальчики раздвинулись, и Ким сел среди них, ибо понимал, что пытаться уйти или хотя бы остаться стоять в дверях за спинами бесполезно.
- Ешь, кореш,- сказал Киму голубоглазый мальчик и подвинул тарелку с сальным шницелем и плавающим в жире жареным картофелем, - раз в шахте работаешь, жирное есть надо...
Перед голубоглазым мальчиком стоял стакан дымящегося какао. Голубоглазый подцепил с тарелки большой кусок масла, граммов в пятьдесят, опустил его в какао, подождал, пока оно растаяло, превратилось в желтоватую пленку, а потом надпил, облизал жир с губ.
- Когда в шахте дышишь, пыль липнет к жиру,- сказал голубоглазый,- ты ее и выплевываешь...
- Пусть вина выпьет,- посоветовал сидящий с краю мальчик тоже с очень знакомым лицом,- легче пойдет...