— Было ли у вас основание вести себя таким образом, господин д’Артаньян? — величественно спросил Людовик.
— Я никогда не действую без оснований, ваше величество.
— Но этим основанием не была дружба, единственное, что могло бы извинить вас, единственное, что могло бы иметь хоть какой-нибудь вес; ведь ваше положение в этом деле было исключительно благоприятным. Решать было предоставлено вам.
— Мне, ваше величество?
— Разве вы не имели выбора — арестовать графа де Ла Фер или отказаться от этого поручения?
— Да, ваше величество, но…
— Но что? — нетерпеливо перебил д’Артаньяна король.
— Вы предупредили меня, ваше величество, что если я не арестую его, то его арестует начальник охраны.
— Разве я не упростил для вас это дело? Ведь я не понуждал вас брать под арест вашего друга графа.
— Для меня упростили, для моего друга — нет.
— Почему?
— Потому что он был бы все равно арестован либо мною, либо начальником вашей охраны.
— Вот какова ваша преданность, сударь!.. Преданность, которая рассуждает, которая позволяет себе выбирать? Сударь, вы не солдат!
— Я жду, чтобы ваше величество соблаговолили сказать, кто же я.
— Вы — фрондер.
— А так как Фронды больше не существует, то кто же я все-таки, государь…
— Но если то, что вы говорите, — правда…
— Я всегда говорю только правду.
— Для чего же вы явились сюда? Я хочу знать об этом!
— Я пришел сказать королю: государь, граф де Ла Фер в Бастилии…
— Но к этому вы, оказывается, непричастны.
— Это верно. Но раз он там, все же важно, чтоб ваше величество были об этом осведомлены.
— Господин д’Артаньян, вы оказываете неуважение своему королю.
— Ваше величество…
— Господин д’Артаньян, предупреждаю вас, вы злоупотребляете терпением своего короля.
— Напротив, ваше величество.
— Что это значит — напротив?
— Я явился сюда, чтобы вы приказали арестовать и меня.
— Арестовать вас?
— Конечно. Мой друг будет скучать в тюрьме, и я пришел просить ваше величество о разрешении составить ему компанию. Пусть ваше величество произнесет свое слово, и я сам себя арестую, ручаюсь, что для этого начальник охраны отнюдь не понадобится.
Король бросился к письменному столу и схватил перо, чтобы написать приказ о заключении д’Артаньяна в Бастилию.
— Имейте в виду, сударь, что это навеки! — воскликнул он угрожающим тоном.
— Еще бы, — сказал в ответ мушкетер, — после столь похвального поступка вы, разумеется, не посмеете посмотреть мне в глаза.
Король резко отбросил перо:
— Уходите! Уходите немедленно!
— О нет, я останусь, с вашего позволения, государь!
— Что это значит?
— Ваше величество, я пришел спокойно переговорить с королем; к несчастью, король вспылил, но я скажу королю все, что почитаю своим долгом сказать ему.
— В отставку, сударь, в отставку! — вскричал король.
— Вы знаете, ваше величество, что меня не пугает отставка; ведь в Блуа, в тот самый день, когда вы отказали королю Карлу в миллионе, который дал ему после этого мой друг граф де Ла Фер, я уже обращался к вашему величеству с просьбой об отставке.
— Хорошо; говорите, и покороче!
— Нет, ваше величество, сейчас речь пойдет не об отставке. Вы взяли перо, чтоб отправить меня в Бастилию; почему вы меняете ваше решение?
— Д’Артаньян! Гасконская голова! Кто же из нас король — вы или я?
— К несчастью, ваше величество, вы.
— Что означает ваше «к несчастью»?
— Да, государь, к несчастью, ибо, если бы королем был я…
— Если бы королем были вы, вы бы одобрили бунт шевалье д’Артаньяна, не так ли?
— Разумеется.
— В самом деле? — И король пожал плечами.