Портос отер лоб, с гордостью огляделся по сторонам и сказал:
— Но мне кажется, вы видите, что я тут делаю.
— Конечно, конечно, вы поднимаете камни.
— О, только чтобы показать этим лентяям, что такое настоящий мужчина! — с презрением сказал Портос. — Но вы понимаете…
— Да, ворочать камни не ваше дело, а между тем многие, для которых это занятие — их настоящее ремесло, не могут поднять их. Вот что заставило меня спросить: «Что вы делаете здесь, барон?»
— Я изучаю топографию.
— Топографию?
— Да, но что вы сами делаете в платье горожанина?
Д’Артаньян понял, что он напрасно выказал свое удивление. Портос воспользовался этим, чтобы на вопрос ответить вопросом.
К счастью, д’Артаньян был к нему готов.
— Но ведь вы знаете, что я действительно горожанин. Это платье соответствует моему общественному положению.
— Полно, полно, вы мушкетер.
— Ошибаетесь, дорогой друг: я подал в отставку.
— Как? Вы покинули службу?
— Да.
— Вы покинули короля?
— Навсегда.
Портос воздел к небу руки с видом человека, узнавшего нечто неслыханное.
— Да что же заставило вас решиться на это?
— Я был недоволен королем. Мазарини давно был мне противен, как вы знаете. И я на все махнул рукой.
— Но ведь Мазарини умер.
— Знаю. Как раз перед его смертью я подал в отставку, и два месяца тому назад мою отставку приняли. Тогда-то, чувствуя себя вполне свободным, я отправился в Пьерфон, чтобы повидаться с моим милым Портосом. Я слышал, что вы хорошо распределили время всех дней недели, и хотел немного пожить так, как вы.
— Друг мой, вы знаете, мой дом открыт для вас не на две недели, а на год, на десять лет, навсегда.
— Благодарю вас, Портос.
— Ах! Не нужно ли вам денег? — спросил Портос, побрякивая полсотнею луидоров, лежавших у него в кармане.
— Нет, мне ничего не нужно; я поместил свои сбережения к Планше, и он выплачивает мне проценты.
— Ваши сбережения?
— Да; почему вы считаете, что у меня не может быть сбережений, как у всякого человека?
— Я? Напротив, я всегда предполагал… Вернее, Арамис всегда предполагал, что у вас есть сбережения. Видите ли, я не вмешиваюсь в эти дела, но думаю, что сбережения мушкетера едва ли очень значительны.
— Конечно, по сравнению с вами, Портос, миллионером, я не богат. Но судите сами: у меня было двадцать пять тысяч ливров.
— Недурно, — любезно ответил Портос.
— А затем, — продолжал мушкетер, — двадцать восьмого числа прошедшего месяца я прибавил к ним двести тысяч ливров.
Глаза Портоса округлились, красноречиво спрашивая мушкетера: «Да у кого же ты украл такую сумму, дорогой друг?»
— Двести тысяч ливров! — воскликнул он наконец.
— Да, таким образом, вместе с двадцатью пятью тысячами, которые у меня были, и с деньгами, которые сейчас при мне, у меня теперь в общем двести сорок пять тысяч ливров.
— Ну! Откуда же у вас это состояние?
— Погодите, я после расскажу всю эту историю. Но так как мне еще нужно сообщить вам многое, отложим мое повествование до поры до времени.
— Отлично, — согласился Портос. — Значит, вы богаты! Но что же рассказывать!
— Расскажите, как Арамиса назначили…
— Ваннским епископом?
— Да, да, именно, — сказал д’Артаньян. — Наш милый Арамис! Он делает карьеру!
— Да, да. Он и на этом не остановится.
— Как? Вы думаете, что он не удовольствуется лиловыми чулками, и ему захочется красной шапки?
— Тсс! Она ему обещана.
— Королем?
— Человеком посильнее короля.
— Ах, Портос, друг мой, вы говорите просто невероятные вещи.
— Почему невероятные? Разве во Франции не бывало лиц, более могущественных, чем король?
— Да, конечно. Во времена Людовика Тринадцатого сильнее короля был герцог Ришелье. Во времена регентства — кардинал Мазарини, во времена Людовика Четырнадцатого — это господин…