Епископ пожевал губами.
— Я уже отправил папе подробный отчёт с просьбой о содействии. Однако крестовый поход…
— О чём ты говоришь, святой отец? — резко возразил Конрад. — Какой крестовый поход, когда полчища степняков вот-вот ворвутся в Польшу и Мазовию? Между Краковом и Владимиром три дня конного пути, если не особо спешить. И только одна сильная крепость — Холм. И всё!
Епископ нахохлился ещё больше.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил кастелян Сандомира Якуб Ратиборович, обильно потея.
Конрад помолчал.
— Слушайте все. Я послал гонцов к князю Даниилу в Галич, и к королю Бела Арпаду. Сегодня отправим гонцов к Генриху Силезскому и королю Чехии Ваславу Железному. Если собрать все силы воедино, мы сможем нанести врагу удар. Возможно, это удастся сделать под стенами Холма, не допуская Бату-хана в наши земли. Но надо действовать очень быстро.
Король замолчал. Свечи оплывали прозрачными каплями, истаивали на глазах — кап… кап… Точно так, подумал Конрад, истаивает и наше время.
— Возможно, мы были неправы. Следовало рискнуть и направить войско на помощь Киеву, как того просил князь Михаил.
…
Стены покоев, отведённых княгине Елене, были обшиты дубом, но ей всё казалось, что холод, источаемый каменной кладкой, проникает сквозь деревянную обшивку, медленно и упорно просачивается под одежду… Холодно… Как холодно…
Елена зябко передёрнула плечами, кутаясь в меха.
— Мавра!
— Здесь я, матушка!
— Кликни, пусть камин растопят. Холодно мне чего-то.
— Сейчас, сейчас, матушка… Как не холодно! Вот же придумали немцы камины эти, и наши на них глядят! То ли дело наша русская печь — один раз истопил и весь день тепло… А эти-то камины, прости Господи — токмо угас огонь, глядь, уже зуб на зуб не попадает. Хоть истопника на цепи возле каждого камина этого держи, ей-богу…
Елена улыбалась сквозь слёзы, слушая бесхитростную болтовню няньки. Верная служанка по мере сил старалась развлечь госпожу, чуя неладное. Елена Романовна слушала вполуха. Она-то знала, почему так холодно. Не в камине дело…
Михаил Всеволодович как в воду канул. Говорят, в угорской земле он… Что долго так?
А вести с востока приходили одна другой страшнее. Полчища поганых спалили Киев, мать городов русских. Но этим не органичились — растеклись по всей земле русской, вылущивая города один за другим, точно голодная белка шишку. После Колодяжина была надежда, что задержит их надолго Данилов, но поганые обошли его, не опасаясь, и ударили прямо в сердце Волыни. Как там держится Владимир в осаде? Простоит ли?
Истопник, невысокий коренастый мужичок с аккуратно подстриженной бородкой уже разжигал огонь, используя для этого восковую свечу.
— Если угасать станет, матушка княгиня, — с явным польским акцентом сказал он, — так я мигом добавлю дров, только кликни!
— Спасибо, Андрей.
Раздался стук в дверь, и вслед за тем властный голос:
— Можно к тебе, сестра?
— Заходи, Василий!
Сводный брат Елены, Василий Холмский, широким шагом вошёл, и истопник согнулся в поклоне.
— Выдь-ка! — велел князь слуге. Проводив его взглядом, сел, пододвинув к себе скамеечку ногой.
— Дурные вести, Елена. Владимир пал.
Княгиня сжалась, не мигая глядя на брата.
— Вот думаю я: не отправить ли тебя в Краков, к Кондрату?
Василий смотрел хмуро.
— Решай сама, Елена Романовна. Не муж я тебе, сама ты княгиня.
— Думаешь, возьмут поганые город сей?
Василий усмехнулся.
— А чего тут думать? Киев пал, не чета Холму… Завтра к вечеру тут вражьи разъезды будут, послезавтра осадный обоз. Ну, ещё день машины стенобитные ставить будут. А там сколько стены простоят… Так что решай прямо сейчас. Ежели ехать надумаешь, надо собираться немедля…
— Ежели Холм возьмут поганые, так отчего Краков не взять им? — Елена решительно тряхнула головой. — Нет, не поеду. Здесь останусь. От судьбы не уйти, Василий.
Князь задумчиво глядел мимо сестры.
— Что ж… Возможно, и права ты.
…
Она приближалась, легко ступая — так, как в той невозвратной юности, когда Никита был ещё безусым парнишкой, встречавшим суженую свою в укромном месте…
"Ну как живёшь ты, Никитушка?"
Лицо Фовры тоже было юным, девчоночьим. Большие тёмные глаза смотрят прямо в душу.
"Никак не живу, Фовра"
"Не называй меня так. Тут нет имён…"
"Так и у меня теперь нет" — усмехнулся Никита. — "Прозвище мне теперь Убитый"
Глаза жены печальны.
"Потерпи, Никитушка. Скоро встретимся мы все вместе"
Никита во сне медленно покачал головой.
"Не пустят меня к вам, лада моя… Убивец я нынче, тать проклятый. Гореть мне в геенне огненной"