— Красно баешь ты, Михаил Всеволодович. Ой, красно… Послушать бы тебя в другой раз. Ежели всё у тебя…
Князь Михаил в свою очередь заскрипел зубами. Вот ведь, приходится уламывать, вместо того, чтобы приказать… Не прикажешь. И не достучаться до тупой башки, одетой в несокрушимый шелом новгородской ковки.
— Чего же ещё сказать тебе, чтобы понял наконец — речь идёт о судьбе всей земли русской?
Олег Курский усмехнулся в бороду.
— Ничего не говори, не надо. За землю русскую мы все постоять готовы. Но не в холопы обельные идти к тебе.
Князь Олег вдруг повернул коня и молча, не прощаясь и не оглядываясь, поскакал к своим. Михаил проводил его долгим взглядом. Ладно… От Олега Курского ждать другого ответа было бы наивно. Вон, даже встретиться согласился только в чистом поле, не доверяет ни на ноготь. Но сейчас надо использовать любую возможность договориться. Испробовать хотя бы, а уж что выйдет…
Князь вздохнул и тоже повернул к своим. Его встретил боярин Фёдор.
— Ну?
— Вот те и ну… Сам догадайся.
Боярин Фёдор усмехнулся.
— Не иначе, в бояре малые к тебе пойти согласился Олежка.
Михаил хмыкнул, оценив шутку.
— Но по крайней мере одного добился я. Ежели всё верно понял, удара в спину от него сейчас можно не ждать.
— И то хлеб!
…
— …А где доха медвежья?
— Да тута, тута!
— Ну, раз взяли, ладно!
По всему дому мышами сновали юркие сенные девки, таская съестные припасы, мягкую рухлядь, какие-то вовсе непонятные сундуки, мешки и корзины…
— Это куда?
— В четвёртые сани!
Мария смотрела, как грузят обоз. Белозерье — край дикий, глухомань, дальше него и городов нет. И живут там не столько русские люди, сколько чудь.
Подошла тётка Пелагея, позванивая всегдашней связкой ключей.
— Ты, матушка моя, не беспокойся за дом-то. Векши единой не пропадёт.
Мария вздохнула.
— Не пропадёт, говоришь… Пропадёт оно, тётушка Пелагея. Ключами от вражин не отмахнёшься, ежели что.
Помолчали.
— Да пёс с ним, с имуществом. Главное, вы бы остались живы тут. Может, таки поедешь с нами, а?
Ключница решительно замотала головой.
— Не неволь, матушка моя. Мне, как домовому, бегать по лесам не пристало. Стара я. И здоровье не то, и вообще… Бог не попустит, так жива буду. А нет, что ж… Немало пожила на свете уж. Не обидно помирать-то.
Подбежал Борис.
— Мама, можно я красные выступки надену?
— Нет, Бориска, не пойдёт так-то. Мы не в церкву идём, понимать должен. Поход будет нешуточный. Валенцы наденешь, ино замёрзнешь насмерть.
— Ага, а Глебке так нарядные выступки!..
— Он маленький ещё, в меховой полости поедет. Ты тоже хочешь в мешке сидеть?
Борис отчаянно затряс головой.
— Ну тогда одевай валенцы и не спорь!
Распахнулась настежь дверь, и вошёл князь Василько.
— Ну, готовы, чада и домочадцы мои?
Голос весёлый, бодрый. Чересчур весёлый и бодрый, чтобы Мария могла обмануться. Она закусила губу — так вдруг стало страшно.
— Тато, а мама мне велит валенцы надевать, а Глебке…
— А ты, никак, обжаловать решил? — вскинул сына на руки Василько. — Нехорошо, Бориска. Мать слушай давай, никогда не перечь.
— А ты скоро за нами приедешь?
— Скоро. Вот побьём ворогов, и сразу приеду.
Мария смотрела на мужа во все глаза, не отрываясь. Будто больше не увидит она мужа… Запомнить каждую чёрточку… Ой, дура, да разве можно так думать?! Грех, грех!
— Ну, ты чего, Маришка? — Василько Константинович взял её за щёки ладонями.
— Пойдём! — Мария сдёрнула с головы уже одетый платок, схватила мужа за руку, повлекла за собой. — Пойдём, ну!
В княжьей опочивальне было прохладно, со вчерашнего дня не топили. Задвинув засов, Мария торопливо срывала с себя одежды, одну за другой.
— Любый мой! Желанный!