Путевые заметки сотрудника Краковского этнографического музея Януша Камоцкого о его путешествии по Индонезии имеют черты как бесхитростного и даже слегка наивного рассказа туриста-фотографа, стремящегося увековечить достопримечательности в своем семейном альбоме, так и этнографического труда о малоизвестных индонезийских районах. Заинтересовавшись у себя на работе знаменитым яванским театром плоских кожаных или пергаментных кукол — ваянгом, автор что называется вытащил выигрышный билет. Ему удалось совершить длительную поездку по островам Малайского архипелага и побывать в местах, лежащих в стороне от обычных туристских маршрутов. Профессиональная же подготовка в качестве этнографа-индонезиста, о чем откровенно и не без юмора пишет сам Я. Камоцкий, не предшествовала путешествию, а, по сути дела, началась вместе с ним. В море по пути на Яву он пытается освоить индонезийский язык, на Яве тратит много времени на ознакомление с вещами, достаточно хорошо известными любому специалисту. Автор повсеместно удивляется очевидным для любого индонезийца и индонезиста явлениям и все время фотографирует, фотографирует… Он фотографирует все, что видит: и тысячи раз отснятые и опубликованные яванские храмы и бычьи гонки на Мадуре, и совершенно уникальные сцены из жизни кубу или жителей отдаленных островов Восточной Индонезии.
Такая подготовка недостаточна, конечно, для того, чтобы написать исследование, однако ее вполне хватило на создание небольшой очерковой книги. Рассказ Я. Камоцкого весьма живой и непосредственный, как рассказ человека, впервые познающего страну, неожиданно открывающего для себя много удивительного вокруг и не утерявшего умения восторгаться увиденным. Поэтому портрет Индонезии, огромной, пятой в мире по количеству населения страны, нарисованный в этой книге, подобен любительскому снимку, запечатлевшему, несмотря на техническое несовершенство, подлинную суть виденного. Автор может просто ошибаться, может многого не заметить, наконец он может легкомысленно и наивно осмыслять происходящее, но несмотря на это, Индонезия предстает перед нами во всей своей реальности такой, какой она обрушивается на приезжего — многоцветной, многоостровной, многокультурной, многоэтничной. Как в калейдоскопе мелькают величественные памятники индояванской цивилизации VIII–X вв. — храмы Каласана, Прамбанана, Боробудура сменяются вычурным «водным дворцом» Тамансари-Таманледоком, построенным для джокьякартского султана по европейским образцам в середине XVIII в., и другими более поздними памятниками. Древний ваянг разыгрывается на фоне современных отелей; традиционные батики и икатированные ткани украшают дам на дипломатических приемах; изнывающие от жары волокиты-чиновники требуют все новые и новые сураты, в то время как буквально в двух шагах от них господствует едва ли не каменный век; на склоне вулкана в море с экзотическим названием Флорес островитяне танцуют, радуясь языческому жертвоприношению, не ведая о том, что через несколько лет лава сметет их налаженную жизнь и все придется начинать сначала; недалеко от них, на соседнем острове бушуют чуждые нам страсти, религиозная и племенная вражда…
Да, действительно, Индонезия такова. Не всем известно, что индонезийцы — это лишь название граждан Республики Индонезии, которую населяют более двухсот народов. У каждого свой язык и своя культура, отдельная территория, оригинальная традиция. Среди этих народов есть такие, которые насчитывают около 70 миллионов человек — яванцы, один из крупнейших этносов мира, а наряду с ними — маленькие, по нескольку сот или тысяч человек народности и племенные группы, типа Описанных в книге палуенцев. Одни из индонезийских народов имеют двухтысячелетнюю письменную историю — таковы, например, суматранские малайцы (в книге они названы оранг-сини, т. е. здешние люди, или местные жители); другие — хотя бы непосредственные соседи малайцев — кубу — продолжают вести едва ли не первобытный образ жизни в тропических лесах. Контрасты наблюдаются и в сфере хозяйства, материальной культуры, фольклора. На территории Индонезии крупные историко-этнографические области соседствуют друг с другом. Пересекая глубокое море Банда, мы попадаем из Азии в Океанию, периферией которой является Восточная Индонезия, где на первый взгляд все другое.
И тем не менее у этого пестрого многообразия есть и общие черты. Не случаен лозунг на государственном гербе Индонезии: «Единство в многообразии». Единство до некоторой степени определяется генетическим родством большинства индонезийских народов, говорящих на языках аустронезийской языковой семьи. Но гораздо в большей степени оно создано общностью исторических судеб, сложившейся на протяжении последнего тысячелетия. Малайский язык (его литературная норма, принятая в Индонезии, называется сейчас индонезийским языком — бахаса индонесиа), уже в средневековье ставший языком-посредником, связывавшим различные части архипелага, стал предпосылкой государственного единства страны. Национально-освободительное движение, в 1945 г. положившее конец 350-летнего голландского колониального господства, с самого начала провозгласило лозунг образования единой индонезийской нации. Об этом существенном принципе государственной политик и и идеологии автор неоднократно упоминает на страницах книги. Следует, однако, сказать, что под словом «нация» индонезийцы понимают не совсем то, что понимаем мы. Нация для них — это, в первую очередь, государственный организм, воплощение государственного единства. Если же говорить о нациях в том смысле, в каком принято понимать этот термин в советской этнографической науке, то вернее будет сказать, что сейчас в Индонезии идет формирование ряда национальных организмов, в том числе яванской нации.
Однако Индонезия — это давно уже не белое пятно на карте мира, и советскому читателю эта страна хорошо известна, о ней написано множество как оригинальных, так и переводных работ, освещающих разнообразные аспекты жизни индонезийцев. Поэтому, если бы книга Я. Камоцкого ограничивалась только характеристикой страны и заметками о храмах, батике, бычьих гонках, экскурсиях на яванские вулканы и т. д., ее не стоило бы предлагать вниманию читателя. На самом деле, в ней есть нечто большее — сюжеты, описание которых больше, пожалуй, не встретишь нигде.
В 1906 г. научный мир облетела сенсационная новость. Не чуждый интереса к этнографическим изысканиям голландский колониальный администратор Г. Й. ван Донген нашел в девственных лесах Южной Суматры группу людей, уровень развития которых был ниже, чем у любого другого народа земли. Особенно удивляло то, что кубу (так называлось это племя) с реки Ридан, казалось, не имели никаких верований, ничего похожего на религию. Многие поспешили заявить об открытии первобытного атеизма у подлинно первобытного человека, дожившего до наших дней. Вскоре было опубликовано еще несколько специальных этнографических работ о других группах кубу, изученных немецкими учеными Б. Хагеном, В. Фольцем, П. Шебестой. Выяснилось, что, хотя этот маленький народ действительно обладал весьма архаичной культурой и занимался преимущественно охотой и собирательством, вера в сверхъестественное была ему все же знакома. Некоторые группы имели шаманов, у других — существовали мифы, например, о происхождении людей от близнечной пары, совершившей инцест. Сенсационные выводы относились, как оказалось, только к кубу с Ридана, которых ни до, ни после ван Донгена никто не видел. И сам он, умный и тонкий наблюдатель, встретился с ними случайно и беседовал только в течении нескольких часов. Причем эти люди были настолько напуганы появлением европейца, что по словам ван Донгена, дрожали от страха на протяжении всего разговора, по их телам струился пот от ужаса и нервного напряжения. Конечно, принципиальный вывод о первобытном атеизме нуждался в более солидном обосновании, которое могли бы дать только настоящие этнографические исследования. В начале же XX века их методика была еще совершенно не разработана. Но, увы, с тех пор никто ни разу Не приступил к изучению кубу. А те ученые, которые к ним наведывались, предсказывали, что пройдет немного времени, и кубу исчезнут, будут полностью ассимилированы малайцами, и заниматься исследованием их традиционной культуры станет невозможно. После 20-х годов сведения о кубу в специальной литературе практически отсутствуют.
И вот почти через 70 лет после ван Донгена у кубу побывал Я. Камоцкий. Он конечно не разрешил спора о верованиях кубу с реки Ридан: он там не был. Сведения о том, что кубу Баньюлинчира, среди которых он прожил какое-то время, знают множество духов, которых они называют «рох», ни о чем не говорит. «Рох» — это малайское слово арабского происхождения и значит оно «дух», и кубу заимствовали его у своих соседей палембангцев. Кстати, кубу, даже самые отсталые и не вступавшие в контакт с другими группами, говорят на малайских диалектах, т. е. на том же языке, что и оранг-сини. Но и несмотря на это, наблюдения Камоцкого над жизнью кубу несомненно представляют интерес. Мы, прежде всего, убеждаемся в том, что пророчества оказались неверными, и кубу не исчезли. Сохранились даже так называемые настоящие, т. е. бродячие кубу, ведущие образ жизни первобытных охотников и собирателей. На первый взгляд кажется, что так оно и есть, но присмотримся повнимательнее. Что собирают кубу? Ценную лиану ротан, широко применяемую в индонезийской легкой промышленности. Но что ОНИ с ней делают? Продают ее малайским скупщикам. Тем самым первобытное хозяйство оказалось далеко не столь первобытным, наоборот, оно стало товарной отраслью — и как следствие этого в лагере бродячих кубу вместо каменных ножей и кремневых наконечников стрел Камоцкий находит современные вещи, например, электрические фонари. Кубу уже не дрожат от страха, они познакомились с окружающим миром, они контактируют с ним, но по-прежнему не хотят переселяться в него. Единственный бродячий кубу, отправившийся в свое время учиться в школу, Чучик, вернулся в лес к соплеменникам, собственным примером помогая отстоять свой образ жизни. В то же время кубу, перешедшие к оседлости, принявшие ислам, занимающиеся земледелием, быстро поглощаются палембангскими малайцами, отношения с которыми у них как были, так и остались очень сложными.
Попутно наш автор сообщает, что ему удалось обнаружить письменность кубу! Он даже скопировал ее, но к сожалению, не привел рисунка и фотографии. Будь эти рисунки, можно было бы определить, что это за письмо, а также установить, что оно принадлежит не кубу. Либо все описания кубу более или менее адекватно отражают жизнь и в этом случае уровень развития их культуры не предполагает существования письма; либо письмо у них есть, и тогда все, что о них написано неверно. О чем же писал в таком случае Камоцкий? Возможны несколько вариантов. Скорее всего это был какой-то документ, написанный распространенным на Южной Суматре древним алфавитом «ка-га-нга», бытующим до сих пор у реджангов и других народов горной части острова. Но возможно, что это была одна из грамот, пожалованная кубу в XVII в. правителями Палембанга. О них сообщает в своей книге ван Донген и добавляет, что кубу сохраняют их.
Проблема кубу — это проблема судеб малых народов в современном мире. Повсеместно народы с архаичной культурой и с присваивающей системой хозяйства отступают перед натиском индустриальной цивилизации. Но отступая, трансформируясь или исчезая, они уносят с собой свою неповторимую культуру, свой единственный и уникальный опыт, не раз спасавший иноплеменников, попадавших в экстремальные условия. Чего же могут ожидать такие племена? Как могут они приспособиться к двадцатому веку? Есть ли у них шансы сохранить самобытность? Ответу на эти вопросы неоднозначны и зависят от конкретных условий той или иной страны. Небезынтересно, что в последние десятилетия в разных частях света — в Австралии и в Америке — малые народы пытаются, правда, весьма безуспешно, возродить кажущийся им традиционным примитивный образ жизни, снова вернуться в леса и пустыни, отказаться от благ современного мира, чтобы обрести таким образом независимость. Руководит движениями новая, появившаяся у этих народов интеллигенция. Отдаленно напоминает нам это и суматранских кубу с их единственным пока «интеллигентом» Чучиком.
В связи с кубу можно сказать, что вообще для берегового жителя и даже для земледельца внутренних областей крупных индонезийских островов лес — это неведомый и страшный мир, противопоставленный знакомому и доступному морю. Этот мир населен странными и жуткими существами, среди которых неизменный оранг пендек, т. е. маленький человек — получеловек, полуобезьяна, не знающий жилища, одежды, орудий, но передвигающийся с места на место с быстротой молнии и обладающий незаурядными способностями к волшебству. Рассказы об оранг пендеке отличаются множеством бытовых деталей, что порой смешно контрастирует со сказочным характером самого повествования. Такой жанр в фольклористике принято называть быличкой. Жители Восточной Индонезии рассказывали, например, мне, что на острове Серам оранг и пендеки регулярно летают в Сингапур, чтобы таскать из одного из лучших китайских ресторанов фирменное блюдо из яиц со свининой (фуюнгхай).
Я. Камоцкий встретился с рассказами об оранг пендеке на Флоресе, одном из крупных восточноиндонезийских островов. Своеобразный мир Восточной Индонезии вообще очень слабо знаком советскому читателю, и рассказ о нем хотя бы по одному этому интересен для нас. На Малых Зондских островах, к которым относится и Флорес, живет около пятидесяти народов, на одном Флоресе их более десяти. Характерно, что этот район Индонезии в течение многих столетий настолько был оторван от основных центров развития Малайского архипелага, что там сохранились до сих пор (на соседних с Флоресом островах Тимор, Алор и Пантар) коренные народы, говорящие на языках, близких к папуасским. Во многом отличен и антропологический облик жителей этой части Индонезии — там существуют самые различные типы, переходные между монголоидной и австралоидной расами. В 20-х годах один этнограф сфотографировал трех друзей-односельчан с острова Алор: один был настоящий негритос, другой напоминал аборигена Австралии, а третий мало чем отличался от яванца. В Восточной Индонезии, в отличие от Западной слабо развито рисоводство, и чем дальше на восток, тем меньше и меньше шансов увидеть заливное рисовое поле, составляющее отличительный элемент пейзажа почти всей Юго-Восточной Азии. На Малых Зондских островах рис заменен кукурузой и просом, а на Молуккских островах, на крайнем востоке страны, основной продукт питания — саговый крахмал. Зато Малые Зондские острова — единственный в этой части мира район коневодства. Низкорослая порода лошадей издревле разводится на Флоресе, Тиморе, Кисаре, оттуда лошадки попадали на расположенный севернее остров Сулавеси. Здесь же на соседнем с Флоресом Ломблене существуют две уникальные деревни китобоев, подобных которым нет во всей акватории Индийского океана. Они забивают больше китов; чем все эскимосы вместе взятые.
По мере продвижения от Явы на восток ослабевает и влияние ислама, основной религии Индонезии, которую исповедуют 84 % индонезийцев. Еще в конце прошлого столетия в Восточной Индонезии бытовало множество племенных верований, среди которых встречались христианские и мусульманские островки. С тех пор христианство сильно потеснило анимистические верования, хотя приверженцы таковых кое-где все же остались. Камоцкий еще успел застать их на маленьком островке Палуе (на картах это название можно встретить и в форме Палу или Палоэ) возле Флореса. Страницы с описанием обряда жертвоприношения молодых буйволов относятся, на мой взгляд, к числу лучших в книге — да и сам материал редок и оригинален. Однако Флорес относится к тем районам Индонезии, где христианство в своем католическом варианте закрепилось уже давно. До 1859 г. остров считался колониальным владением Португалии, и при передаче его Нидерландской Индии было оговорено, что новая администрация должна учитывать интересы местных католиков, которых, впрочем, в то время было еще не очень много. Это привело к тому, что голландская администрация, не поощрявшая развитие католицизма в Индонезии (до начала XIX в. католические миссионеры не допускались в страну), была вынуждена все же разрешить основание миссии на востоке Флореса, которая вскоре попала под контроль иезуитов. Примерно в то же время на острове были основаны и первые католические монастыри, в частности — монахинь-урсулинок, о которых упоминает Я. Камоцкий. С тех пор христианизация острова пошла полным ходом, и к 30-м годам более половины жителей Флореса были обращены в католицизм. Восточная часть Малых Зондских островов до сих пор остается оплотом этой религии в Индонезии.
Судить о степени усвоения данными народами христианского учения довольно трудно. По этому поводу высказываются самые противоположные мнения: от утверждения, что христианство представляет собой только поверхностный тонкий слой, едва прикрывающий традиционные племенные верования, до заявлений о том, что оно полностью регулирует все бытие католических народов Индонезии. Истина, как это часто бывает, где-то посередине. Христианство, конечно, проникло в быт жителей Палуэ и Флореса, о чем говорят соответствующие главы книги Камоцкого, но длинные уши анимистических представлений и обрядов часто вылезают из-под католической митры. Впрочем, смешение религий, синкретизм, наслоение их друг на друга — свойство общее для разных религий в этой стране — и для ислама, и для балийского индуизма, и для протестантизма.
Остается сказать еще несколько слов о миссионерах. В своих записках Я. Камоцкий упоминает о них неоднократно. Объясняется это, в основном, тем, что во многих местах сейчас голландских миссионеров сменили польские, земляки автора, которые оказали ему помощь в поездке. О миссионерах написано немало, больше плохого, чем хорошего. Это в достаточной степени справедливо, если учесть их роль в разрушении многих самобытных культур, их причастность в прошлом к колониальной политике европейских держав и т. д. Поэтому марксистская наука в целом оценивает миссионерскую деятельность негативно. Из этого не следует, однако, что миссионеры не принесли в Индонезию ровным счетом ничего положительного. В ряде случаев они были первыми врачами и учителями в глухих труднодоступных районах, при их помощи были изжиты некоторые действительно вредные обычаи прошлого, такие, например, как охота за головами или каннибализм и др. Многие миссии занимались широкой благотворительностью, вели строительные работы, старались помочь благосостоянию общин, среди которых проповедовали.
Встреча Я. Камоцкого с Индонезией произвела на него глубокое впечатление, настолько глубокое, что он решил поделиться им с читателями. И мы, читая его книгу, ощущаем, насколько нестандартна, своеобычна и потрясающе красива эта экваториальная страна, сколь много еще в ней неизвестного и удивительного. Поэтому сочинение Камоцкого, при всех его очевидных слабостях все же может представить несомненный интерес для любознательного советского читателя.
М. А. Членов