И все удивленно смотрели на девочку, обычно раздражительную и грубоватую, которую не каждый мальчишка в классе рискнул бы задеть. А девочка ломала тоненький прутик и растерянно улыбалась...
Мы вернулись домой, ребята разъехались кто куда, и собрались в интернате только в сентябре. Никто не вспоминал о конфликтах прошлого года, но я чувствовал, что какие-то нити между мной и воспитанниками оборвались навсегда. Скоро в интернат пришла новая учительница, и меня спросили, не соглашусь ли передать ей свой класс. Работа в спортзале и выездные соревнования требовали все больше времени. Я согласился, сожалея и радуясь, потому что для многих ребят стал чужим, а без взаимной любви в нашем ремесле ничего сделать нельзя.
Потом у меня были еще неудачи, но такого провала, как этот, который я сотворил своими руками и с самыми благими намерениями, уже не было никогда.
Однажды ко мне на урок зашла Элеонора Самсоновна Кузнецова, доцент педагогического института, руководившая у нас студенческой практикой. Несколко раз мы беседовали о разных вещах, но все это так, мимоходом. Полная и очень энергичная женщина, она молча наблюдала за акробатикой малышей, а когда прозвенел звонок и зал опустел, сказала:
- Я присматриваюсь к вам целый месяц и знаю вас лучше, чем вы меня. Ближе мы познакомимся потом. Я ничего не понимаю в физкультуре, но вижу, что дети аккуратно одеты, у всех одинаковая форма и что занимаются они с удовольствием. Будем считать, что на этом преамбула закончилась. Я предлагаю вам читать курс педагогики в группах историко-литературного факультета. Как вы на это посмотрите?
- Но я никогда не читал лекции студентам...
- Все мы когда-то и что-то не делали, - оборвала меня Элеонора Самсоновна. - Так как же?
- Но я даже не знаком с программой...
- А вам и не надо с ней знакомиться. Для начала возьмем тему "Воспитательная работа в туризме и краеведении". Это, надеюсь, вам знакомо? Ну и чудесно. Программу составите сами и можете мне ее не показывать. Через две недели приступайте к занятиям. Желаю успеха!
Через две недели разъяренная Элеонора Самсоновна ворвалась в спортивный зал:
- Это что за фокусы?! Почему вы не явились на лекции?
- Простите, но мы ни о чем конкретно не договаривались... Ни о расписании, ни о группах...
- А вам нужны дипломатические договоры с подписанием протоколов на уровне правительства? - Элеонора Самсоновна тяжело опустилась на стул. Послушайте, молодой человек, раз я сказала через две недели, то это не через две недели и два дня!
Вы что, рассчитывали, что расписание вам курьер принесет? Я, между прочим, вполне заметная женщина и бываю в интернате три раза в неделю, могли бы потрудиться подняться на этажи и выяснить, что там для вас неясно. У вас свободный день в четверг? Значит, в четверг и отправляйтесь на лекции. И чтобы такие разговоры у нас не повторялись. Всего хорошего!
Так я взобрался на кафедру в педагогическом институте, а Элеонора Самсоновна стала моим добрым гением на многие годы. С ее подачи я начал выступать на различных педагогических конференциях, вплоть до всероссийских, бывал на ее домашних педагогических средах, где познакомился с людьми, о которых только читал в газетах; она пригласила меня в авторский коллектив, работавший над новым учебником педагогики, и вела по тропам нашей профессии строго, не делая скидок на мое неумение и постоянную занятость. Когда я вошел в зрелый возраст, я тоже начал помогать студентам и молодым учителям, и на моих домашних посиделках собирался народ, вплотную рассаживаясь на полу, потому что стульев и табуреток на всех не хватало. Я не пытался сравнивать наши занятия с тем, что делала Элеонора Самсоновна - не тот уровень и не тот масштаб, - но сколько ее учеников продолжают собирать вокруг себя молодежь! А это и есть преемственность поколений - незримая цепочка, имеющая начало и не имеющая конца.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
Разновозрастной отряд
Прошел еще год работы в интернате, и нас предупредили, что он последний - здание передается детскому дому. И когда начали трудоустраивать учителей, мне позвонил Михаил Владимирович Кабатченко, о котором я уже упоминал и обещал рассказать подробней.
Мы познакомились в первый день моего прихода в интернат. Михаил Владимирович и Сергей Михалович Голицын только вернулись с воспитанниками из путешествия по Ярославской области и теперь отчитывались перед Валентиной Ивановной о всяких приключениях в пути. Через два года вышла книга "Сорок изыскателей", а пока Михаил Владимирович громыхал на весь директорский кабинет:
- Я работал как вол, а наш глубокочтимый писатель возился с бумажками, зарабатывая себе всесоюзную славу! - Михаил Владимирович влюбленно смотрел на Голицына и раскатисто хохотал, как это может делать очень уверенный в себе человек.
С первых же минут я позавидовал его шумной раскованности, веселости, какой-то внутренней силе: я никогда не умел так держаться даже с очень небольшим начальством, а тут передо мной сидел человек, не умеющий быть ведомым - прирожденный лидер так и выпирал из него. Высокий и атлетичный, с глазами чуть навыкате, он сразу притягивал к себе, но, как я потом увидел встать вровень с ним удавалось немногим. По крайней мере, из тех, кого я знал.
Мне дали пятый класс, а Михаил Владимирович руководил седьмым. Мы были ровесниками, скоро подружились и перешли на "ты". Я любовался его работой и не скрывал этого. Блестящий педагог с великолепным даром убеждения, Михаил Владимирович был кумиром воспитанников. Со стороны его работа казалась естественной и легкой, и хотя в долгих вечерних беседах Михаил Владимирович азартно обосновывал свое педагогическое кредо, я понимал, что талант его от Бога и потому неповторим. Эти вечерние бдения были полезны обоим. Мы определяли побудители активности личности, искали перспективные линии развития коллектива в конкретных условиях, оттачивали теоретические формулировки. Видимо, в каких-то вопросах я был в то время подкован получше, но его цепкий ум сразу же ухватывал проблему, дробил на части и раскрывал с самой неожиданной для меня стороны.
Кабатченко не признавал дилетантизма в работе, считая, что каждое действие воспитателя, если оно логически обоснованно, должно приводить к запланированному результату. Мне это не казалось абсолютным, и я ссылался на американских социологов, обобщивших наиболее типичные внешние признаки (атрибуты) руководителя, позволяющие ему, при прочих данных, расчитывать на успех. Сюда входили возрастные и антропологические показатели, манера поведения и речи, стиль одежды. Большинство параметров были буквально списаны с Михаила Владимировича и, к сожалению, никак не подходили ко мне. Михаил Владимирович соглашался, что внешние данные педагога могут играть значительную роль, и что молоденькая учительница, используя влюбленность класса, порой достигает известных результатов, практически не утруждая себя. Но строить на этом всю работу нельзя, поскольку такая ситуация непредсказуема и непрочна. Отсутствие внешних данных должно компенсироваться знаниями и умениями педагога и, конечно же, организаторскими способностями. Все это А. С. Макаренко определял как мастерство.
- Если человек с педагогическим дипломом, - жестко заканчивал тираду Михаил Владимирович, - не овладеет через пять-шесть лет основами мастерства, он должен оставить работу с детьми.
Как-то Михаил Владимирович заметил:
- Я думаю, что воспитателя можно определить по очень простому признаку: кто к кому бежит - он к детям или дети к нему.
Излишне говорить, что Кабатченко был ортодоксальным приверженцем идей А. С. Макаренко, и за год до закрытия нашего интерната, получив директорство в только что отстроенной школе-интернате No 40, одним из первых в бывшем СССР ввел там разновозрастную систему, где класс рассматривался как учебная мастерская, а вся жизнь воспитанников проходила в отрядах с возрастными рамками от 9 до 18 лет.
Вот в этот, всего год проработавший интернат, и пригласил меня Михаил Владимирович: воспитателем ли, преподавателем физкультуры или то и другое вместе - на выбор.
Предстояло совершенно новое дело. По моей просьбе я был назначен воспитателем отряда, прочно занимавшего в интернатском соревновании последнее место. Итоги соревнования подводились еженедельно, и победивший за полугодие отряд награждался поездкой в Ленинград.
Система соревнования переводила в очки всю деятельность воспитанников: учебную, трудовую, культурную, спортивную и т. д. Причем не имело значения из каких достижений склады-вается сумма очков - важно, чтобы она была наибольшей. При таком раскладе и слабый ученик за свои трудовые подвиги мог притащить отряду столько очков, сколько не снилось и отличнику.
Я сразу увидел разницу между своим неумным эксперимеитом в шестом классе и нынешним соревнованием, которое проводилось между отрядами, а не внутри их. Соревнование исключало деление воспитанников на способных и неспособных: каждый член отряда мог бросить на алтарь победы личный вклад в меру своих возможностей, а пассивность отдельных ребят должна покрываться творческим напряжением всего первичного коллектива. Если такой коллектив будет создан. Этим я и предполагал заняться в своем отряде.
Встретили меня новые воспитанники сдержанно - я бы сказал с холодком. За год у них сменились два воспитателя; что ж, теперь будет третий - без разницы. Чужие хмурые лица старших ребят, равнодушные - малышей. Чтобы по первости было на кого опереться, я взял к себе трех девочек из закрывшегося интерната, и среди них, к великому моему счастью, теперь уже восьмиклассницу Лену Гусеву.
Одним из первых вопросов, который я задал своим новым воспитанникам, был такой:
- В Ленинград поедет один из отрядов. Объясните, почему это должен быть не наш. Объясните как можете, я пойму.
Ребята начали говорить о плохой учебе, о грязи в спальнях и в отрядной комнате, о нарушении режимных моментов, но видя, что слушаю их невнимательно, стушевались и замолчали.
- Все это чепуха, - сказал я. - Все это чепуха, потому что исправимо. В Ленинград поедем мы. А так как мы едем в Ленинград, неподготовленным людям там делать нечего. Мы начинаем изучать историю живописи и архитектуры. Это во-первых. Старшие должны уметь фотографировать. Это во-вторых. И в-третьих - пока в-третьих - вы должны научиться правильно говорить, потому что слушать вас тошно. Мы организуем занятия по риторике, будем становиться цицеронами. И еще. Уборкой я заниматься не буду, мне неинтересно. За чистоту отвечаете вы. Работу организуем в парах с младшими. На малышей не орать и не щелкать их - вот за этим я прослежу лично.
Через пару дней воспитанники 8-10 классов собрались на первое занятие по истории живописи, а еще через день мы заперлись с ними в фотолаборатории.
- А кто будет следить в это время за младшими? - спросил я.
И тогда у нас получилась такая картина: с малышами - их было четверо на прогулку отправлялись воспитанники 5-6 классов.
Они же вели кружок "Умелые руки" - что-то там вырезали, вышивали и клеили. Авиамодельным кружком для 5-6 классов руководил семиклассник. Швейным делом с девчонками 6-8 классов занималась девятиклассница. На мою долю осталось всего ничего: занятия философией, историей искусств, риторикой, фото, гимнастикой и, конечно же, туризмом.
Скоро мы начали занимать первые места по различным видам соревнования, а в ноябре окончательно и с большим отрывом от остальных отрядов вышли в лидеры.
Группировавшиеся вокруг меня старшие ребята, для которых Ленинград стал желанной и, главное, реальной целью, отвечали за все дела в отряде, и это ни у кого не вызывало ни сомнений, ни
споров - на то они и старшие. Но и остальные, начиная с четвертого класса, постоянно меняли свои роли, становясь, в зависимости от ситуаций, ведомыми или ведущими. Мы ввели должность дежурного командира, и я договорился со старшими о безусловном подчинении ему.
- Вы взрослые люди, и вас не убудет, если какая-нибудь кнопка скажет, что кровать застелена небрежно или коридор плохо вымыт, - говорил я. - Эти глазастые девчонки видят лучше нас, мужиков. И первое место за чистоту обеспечат нам именно малыши. Поэтому не спорьте с ними и следите, чтобы не спорили
другие.
Семнадцатилетним девушкам и юношам ничего не надо было долго объяснять. Малыши оказались полностью защищенными не только у себя в отряде, но и в интернате - со здоровяками-десятиклассниками ни у кого не было охоты связываться. Так макаренковский принцип взаимоотношения старших и младших получил у нас предметное воплощение, причем на таком высоком уровне, которого я даже не ожидал.
Хуже обстояло дело с учебой. С малышами мы разобрались быстро: каждую возрастную группу курировали воспитанники двумя классами выше. Сложнее было со старшими. Несколько человек настолько отвыкли учиться, что с превеликим трудом наверстывали упущенное. Между тем каждая двойка снимала с отряда 50 очков, и я представлял, каково было авторитетнейшим старшеклассникам выслушивать на ежевечерних собраниях, что их учеба зачеркивает все наши дневные достижения. Такие собрания-отчеты за прожитый день я считал крайне важными. Одно дело - когда мы видим на стенде соревнования, что за чистоту в спальнях нам поставлена тройка. Остается только принять к сведению. За что тройка, за какую именно спальню, кто виноват - неизвестно: санитарная комиссия проводит обход во время уроков, когда в жилых корпусах никого нет. А к собранию отряда дежком непременно все выяснит, и тогда можно поднять старосту спальни и спросить: как это он не заметил пыли на подокойниках или смятых подушек. Проверяли нас, постоянных лидеров, сверхстрого. Попробуй небрежно бросить в тумбочку книгу - сразу замечание. Книги должны лежать у стенки стопочкой. Книги отдельно, тетради отдельно. А в ящичке - туалетные принадлежности, и тоже не вразброс.
Собственно, никто не устанавливал, что, где и как должно лежать. Просто отмечали: в тумбочке беспорядок. И сразу галочка. Несколько галочек получайте тройку. Поэтому и полотенца мы вешали на спинки кроватей по линеечке, и подушки девочки научили мальчишек взбивать особым способом. Обычно никаких предложений наказать провинившихся на собраниях не было, но даже четверка по санитарии воспринималась как провал. Ребята не делали разницы между малышами и старшими: нет пятерки, значит, виноват - десять очков потеряно. Говорили об этом резко, с настоящей обидой за отряд. После одного такого обсуждения Лена Гусева подошла ко мне:
- Если бы я знала, что меня поднимут на общем собрании, я бы сбежала домой. Пусть лучше потом к директору, чем стоять перед ребятами.