Но я только молча посмотрел на ребят.
Перенесли мы лагерь метров на двести к самой реке, а через два дня, когда уже стояли в широкой долине, качнуло горы землетрясением в четыре балла, загромыхали по склонам валуны и черная пыль еще долго стояла над ближним хребтом.
А тряхани горы чуть раньше, и будь руководитель попокладистей, неизвестно, что могло бы случиться.
Поэтому через несколько лет, уже на Кавказе, ребята не спорили, когда при безоблачном небе я остановил группу в часе ходьбы от перевала и приказал немедленно ставить палатки и пробивать отводные канавки - скоро начнется гроза с градом.
Едва мы закончили все работы, как по палаткам забарабанило так, что многие одели каски - градины были по два сантиметра в диаметре. Специально замеряли.
Молотило нас часа три, и те, кто поленился сделать отводы от палаток, вычерпывали из них воду мисками.
- Как это вы догадались, что будет гроза? - спрашивают ребята.
- Не надо же только под ноги смотреть, - говорю я. - Вон из-за того хребта поднялись шапки башнеобразных облаков. Никто не заметил? Напрасно. С каждой минутой облака поднимались выше. Потом начали темнеть. Тоже никто не видел? Даже командиры отделений? Ну, молодцы. Там же целый грозовой фронт над хребтом завис. Что из того, что до хребта больше километра? У нас жара, безветренно, куда всю эту бяку понесет? Не обратно же за хребет. Вот я и просчитал, что ливанет у нас минут через тридцать. А вам пора бы самим предугадывать такие вещи - не первый раз в горах.
Сам я понимал, что моего студенческого опыта горных путешествий маловато для руководителя, и хотя, уже работая в интернате, закончил школу инструкторов, продолжал читать все, что попадалось из альпенистской литературы, осваивая незнакомые технические приемы умозрительно, но так прочно, что уверенно демонстрировал новшества на тренировках. Да и не только в технических приемах было дело. Я учился по книгам распознавать скрытые под снегом ледовые трещины, определять места возможных камнепадов и сходов лавин, словом, старался сделать все, чтобы наши горные путешествия проходили безаварийно и с большим запасом надежности. И учил этому ребят, а при случае ставил перед ними вопросы, ответы на которые они должны были сами найти.
Скажем, спускаемся мы с памирского перевала. Идем по крупным моренным валам. Рядом поблескивают ручьи, временами уходя под камни, и тогда только слышно как журчит вода под ногами. Останавливаемся на большой утрамбованной площадке. Снежные поля остались позади, склоны уже поросли хвойным лесом, и на площадке полно белых как кости, высушенных солнцем до звенящего стука обломков толстых веток. Но воды нет. Последний ручей ушел под камни в получасе ходьбы от нас. Ребята огорчаются: такое место для лагеря теряем! Значит, еще идти неизвестно сколько, вон по той узкой расщелине, прижатой к хребту высоким травянистым бугром, с разбросанными по склонам чахлыми елями.
- Вода будет через десять минут за бугром, - уверенно говорю я.
- Откуда вы знаете? - удивляются ребята. - Бывали уже здесь?
- Нет. Но вода будет.
- Почему?
- Подумайте.
Начинаются всякие предположения. Я прошу не гадать, а внимательно осмотреться. И постепенно ребята выстраивают логичную цепочку рассуждений: на склонах и на бугре деревья. Дожди здесь редки, значит подпитка идет грунтовыми водами.
На гребне хребта снега нет - ручьи текли только от снежников нашего перевала и только вдоль хребта. Далее: бугор у подошвы в сочной траве, а то что наверху деревья подсохли, так это вода не дотягивается до них. Куда же она девалась - ведь в начале спуска было много ручьев? Ну, ясно: ручьи текут глубоко под камнями - даже журчания не слышно. Значит? Значит ручьи объединившись, пропилили проход под бугром и выплеснутся мощным напором с другой его стороны. Что и требовалось доказать!
Мы быстренько сбежали вниз и увидели как из под бугра хлещет водопад чистейшей отфильтрованной воды.
Все эти премудрости походной жизни постепенно усваивались ребятами. С каждым годом они чувствовали себя в горах уверенней, и удивленно вспоминали нелепости, которые случались со многими в наших первых путешествиях. А мне уже не нужно было беспокоится, что кто-нибудь выкинет необдуманный номер: тех, у кого не хватает ума, тут же остановят товарищи.
Как-то наш директор Михаил Владимирович сказал мне:
- Ты не обращал внимания - почти во всех отрядах на выборных командных должностях стоят туристы.
- Не может быть.
- Точно! - расмеялся Кабатченко. - А почему? Потому что они самые активные и принципиальные. И еще - правда, это неуловимо - за каждым туристом чувствуется моральная поддержка товарищей. Понимаешь, они защищены авторитетом всей твоей группы и потому могут защитить других.
- Не преувеличиваешь?
- Нет. Сколько у нас туристов?
- По списку - около шестидесяти.
- Будем считать пятьдесят. И еще человек двадцать рядом вертится. Представляешь, какая сила! - Кабатченко помолчал.
Печально, если наш - нет, нет, я не примазываюсь - печально, если твой опыт пропадет. Мы очень щедро теряем все, что однажды найдено, нельзя так.
Видимо, что-то тревожило Михаила Владимировича, и он, не закончив разговор, ушел в кабинет.
Через месяц Кабатченко заглянул в Штаб туризма.
- Надо поговорить, - он по привычке вытянулся в кресле и забарабанил по подлокотникам. - Так складывается, что в следующем году я ухожу из интерната. Да, пригласили в аспирантуру, - Михаил Владимирович закрыл глаза и долго молчал. - И не только в аспирантуре дело... В общем, подумай останешься здесь или еще куда.
- А как же с ребятами?
- Да, тяжело, - вздохнул Михаил Владимирович. - Здесь грядут большие перемены... Очень большие. - Михаил Владимирович встал:
- О нашем разговоре знает только Людмила Яковлевна. Год доработаем как обычно. А дальше... - он махнул рукой и, не попрощавшись, ушел.
Я долго раздумывал, как поступить. С одной стороны - отряд, с которым сроднился. Но старших ребят уже нет, уйдут и нынешние восьмиклассники - я вдруг почувствовал, что выдохся, что ничего нового придумать уже не смогу. Четыре года, без оглядки на время, в интернате. Полтора часа на дорогу только в одну сторону. Читаю урывками, все больше в метро. А потом - как будет без Михаила Владимировича? Ведь не на мне, а на нем держится вся система коллектива из разных возрастов. Кто взвалит этот груз на свои плечи? В интернате таких людей нет. А новый директор - как он еще покажет себя?
Ничего я решить не смог и понадеялся на весну - авось, что
нибудь да прояснится. Перед вылетом на Алтай я заглянул в Отдел народного образования того района, в котором начинал десять лет назад, и мне, по старой памяти, тут же предложили школу-восьмилетку, где директором был тоже учитель физкультуры, и по идее мы должны были найти общий язык. Так и случилось.
Территориально школа располагалась очень удачно: рядом парк для лыжных занятий, в пяти минутах ходьбы - стадион. А из окон актового зала была видна школа, из которой я нырнул в интернатскую жизнь. Один виток сделан, теперь все надо начинать сначала.
Школьная группа
Но сначала начинать не пришлось. С учениками быстро установился нужный контакт: уроки, секции, соревнования, спортивные праздники - все, как и должно быть. Я собрал желающих в туристскую группу, соединив ее с интернатской, с которой не порвали связей и бывшие воспитанники. Теперь в походы выходили люди от 12 до 18 лет. Осталась с нами и Людмила Яковлевна, уже работавшая в другой школе, и наше туристское объединение начало приобретать какой-то неопределенный статус. Вроде бы это школьная секция, но в ней много людей из других учебных заведений, и сколько это доставит мне хлопот и неприятностей в будущем, я тогда не догадывался.
Михаил Владимирович ушел в аспирантуру. Защитив диссертацию, работал в Министерстве, потом каким-то начальником в Африке, потом в ЮНЕСКО в Париже, объездил полмира, вернулся, стал ученым секретарем в НИИ, затем вице-президентом чего-то очень академического - словом, занялся бездетной педагогикой. Мы изредка перезванимаемся, еще реже встречаемся, и вспоминая прошлое, Михаил Владимирович говорит, что лучшие его годы прошли в интернате...
Новый директор интерната на первом же педсовете заявил:
- Детей надо учить, а не экспериментировать над ними.
Интернат перешел на обычную классную систему, перестали работать многие кружки, среди прочих закрыли туристкую секцию, в кабинете туризма сделали кладовую, отказались от нашего палаточного лагеря. Несколько воспитателей ушли в школы, а интернат начал хиреть, и превратился в заурядное учреждение, лишний раз подтвердив справедливость замечания А. С. Макаренко о том, что создать детский коллектив очень сложно, но развалить легко. Доказав это на практике, новый директор ушел на повышение, став заведующим РОНО.
А в школьной туристской секции все шло заведенным порядком. Более того - добавилось новое дело: на весенние каникулы мы выехали в Крым для занятий скалолазанием на хребте Демерджи. К школьникам подсоединились бывшие воспитанники интерната, поэтому я не сомневался, что первый выход новичков в горы будет успешным.
Неодобрительно поглядывают пассажиры на ребят, втаскивающих в вагон тяжелые рюкзаки. Кто-то споткнулся о ящик с продуктами, кого-то задели альпенштоком, и в адрес туристов летят нелестные реплики. Тогда в деликатные переговоры с недовольными вступают наши ветераны, и все быстро улаживается: нам отдают пять смежных купе, и ребята обещают вести себя тихо.
Вечером проводим заседание Штаба.
- После отбоя - никаких хождений по вагону и никаких разговоров! говорит командир нашей поездки Саша Иванов.
Саша - ветеран из первого интернатского поколения, а ныне токарь и студент географического факультета пединститута. Он великолепно знает законы и традиции группы и сейчас негромко втолковывает новичкам, что рядом с нами едут посторонние люди, и нарушать их покой нельзя.