Стемнело, и тогда я впервые в жизни увидел лесной костер, и это зрелище я запомнил на всю жизнь и, думаю, не забуду уже никогда... Костер объединял всех, кто сидел вокруг него... Шел тихий неторопливый разговор. Кипели котлы на огне, и рядом со мной сидела Ощепкова и, указывала на освещенные шевелящимися языками костра лица: : "Вот это - Коля Щетвин, его зовут Боцман, он, наверное, самый добрый человек в группе, а это Лариса Талаконина, а это Саша Радионов... Она называла мне имена людей и я запоминал их... Виктора Яковлевича я уже знал и она мне рассказывала, что давным-давно, почти двадцать лет назад, он выдвинул идею о том, что в туристкой группе не обязательно должны быть люди одного возраста, что в ней могут быть люди разных возрастов, и что при этом они могут быть одним коллективом и жить единой семьей... И в течении долгих лет он ходит с этой группой. которая не имеет никаких прецедентов по длительности существования, и группа живет, и все, кто входили в нее когда либо, и те, кто по каким-то причинам перестали, ее не забывают, и приходят раз в год на загадочный праздник, который называется Обжираловка... Все эти рассказы звучали как сказка в осеннем лесу...
А потом Оля Карпова взяла в руки гитару и я впервые услышал, что такое - туристские песни у костра. Исчезло совсем уже все, исчезли даже лица, исчезли даже деревья... Костер остался- это я помню точно. И еще был ее голос. Удивительный голос, я даже не помню пела она одна или хором, кажется хором. Ее голос не только не мешал хору - наоборот: каждого человека поднимал до хорового пения, и тем не менее, слышался ясно, четко, чисто, неся каждую ноту, каждое слово до самых глубин сердца... И каждые две недели повторялось это немыслимое, невозможное невероятное чудо: и костер, и песни... Уже через несколько походов я познакомился со всеми и даже с теми легендарными личностями, которые в походы не ходили, но о которых очень много говорилось. Я уже привык к тому, что группа - это теплая дружная семья, действительно, семья, наверное, лучшего слова подобрать невозможно совершенно особые взаимоотношения царили в этом коллективе.
Но это все было потом, а тогда, в первый раз, подошло время ночлега...
Ночлег тоже был совершенно непонятен, он был без палаток. Люди укрывались какими-то одеялами... Я ужасно испугался, что умру, но мне объяснили,что я не умру, заставили раздеться, как говорили, до пределов приличия, я был настолько ошеломлен, что почти не сопротивлялся... Наутро был поход и Ощепкова мне рассказывала еще что-то... Я понял, что в этом походе, за эту субботу и воскресенье прикоснулся к совершенно неведомому мне до толе миру, что это совершенно не похоже ни на мой дом, ни на школу... Я прикоснулся к миру, имя которому лес, костер, культура костра. Я почувствовал, что произошло в моей жизни нечто очень важное, хотя даже тогда я недооценивал, что для меня произошло..."
Так пресное слово "адаптация" неожиданно расцветает тончайшими нюансами, притягивающими человека к группе. А это уже тропочка на пути к ответственности.
"Делай как мы!" - и не нужно здесь ни понуждений, ни контроля - только помощь не всегда скорым на догадку новичкам. И таскают новички дрова к зачинающемуся костру, и приносят ведра с водой - не потому что дежурные, а потому что кто-то из новых знакомых кивнул им: сходим, ребята...
В первом походе новичков еще не записывают в отделения
пусть приглядятся к группе, может не понравится у нас, может не придут в следующий поход, а в отделениях повиснут мертвые души. Но я тихонько говорю новичкам, что к ним тоже присматриваются, а через месяц поставят на торг, и как хорошо, если отделения будут спорить за них, и какое постыдство, если их никто не захочет взять. Правда, командиры отделений - народ понимающий, и, хотя редко случается, поворотят про меж себя носами, покривятся, но договорятся, кто приберет уж совсем неприглядного новичка. И новички с тревогой ждут своего часа, потому что как не старайся, далеко им до старожилов, и на какие-то промашки им непременно укажут на торгах. А потом с еще большей тревогой будут ждать назначения дежкомами, но это уже внутреннее дело отделений и мы в него не вмешиваемся.
Конечно, прекрасно, если новичкам группа с первого раза понравится. Но еще надо, чтобы они были связаны с группой общими делами, а не только любовались ею со стороны. Войдя в отделения, новички принимают участие в дежурствах по "кухне", им поручается закупать продукты, они хранят дома инвентарь, который должны принести в очередной поход. А тут еще репетиции спектаклей, и тренировки, и обсуждение летнего путешествия. В постоянных делах и общении с новыми товарищами новички довольно быстро находят применение своим талантам: кто-то неплохо фотографирует или рисует, кто-то может рифмовать - их тут же привлекают для оформления выставок, выпуску газет или написанию сценариев. Кто-то оказывается гитаристом и певцом теперь он ведет вечер у костра. А уж если у парня золотые руки, так ему вообще цены нет: чини примуса и протекающие канистры, запаивай банки с бензином для длительных перевозок - такая работа у нас не переводится. Очень ценится умение работать с топором и пилой в лесу - завалить сушину, чтобы она не зависла на ближайших деревьях, запалить костер в любую погоду. Здесь уже недалеко и до ситуативного лидерства, когда все признают, что какое-то дело человек выполнит лучше других. Привели как-то в группу женщину, мать двоих детей. Ну, веселая, энергичная, дежурит по "кухне" прекрасно - так у нас таких не пересчитать. А в Крыму оказалось, что она и по скалам ходит лучше многих старожилов. Никогда до этого не бывала в горах, но никакой боязни высоты и на крутизне держится как приклеенная. Я даже отпустил своего помощника в старшее отделение, зачем он, когда рядом такая скалолазка. И оценка новичка в глазах всей группы сразу подскочила на несколько порядков. Приятно это человеку? Конечно, приятно. И можно ли после этого сделать ( или не сделать) что-нибудь, зная что увидишь укоризненные взгляды товарищей? Такие ситуативные лидеры появляляются у нас часто: одни умеют доставать транспорт в дальних путешествиях, другие наводить переправы через реки или провести разведку пути в горах. И ронять свой престиж из-за какого-нибудь безответственного поступка никому не хочется. Быть на уровне принятых в группе требований становится привычным как утренний туалет, это уже потребность человека, и чтобы разрушить ее, надо очень постараться. Вот на этих трех мостках:
отношение к группе, участие в ее делах и проявление себя как личности формируется, на мой взгляд, не только ответственность, но и другие нравственные качества. И легче всего это делается в группах, имеющих свои законы и традиции, передающиеся от одного поколения к другому. Тем более, в неформальных группах со свободным входом и выходом их них.
- А как все-таки быть с личными мотивами, приводящими людей в группу, спрашивают меня коллеги. - Вы учитываете их?
Действительно, как быть с личными мотивами? Да никак.
Раз я не могу с абсолютной точностью их определить, зачем ими интересоваться? К тому же мотивы могут изменяться, и не исключено, что основная деятельность группы станет для новичков ведущей или близкой к ней. Допустим, человек пришел в группу, прослышав о ней от товарищей. Что ж, пусть будет этот мотив, удовлетворяющий простое любопытство. А в группе он встретил девушку, без которой не мыслит теперь своего существования - очень сильный побудитель, напрочь вытесняющий первый. Потом человек включается в коллективную деятельность, подниматся в горы, у него появляются новые интересы, удовлетворить которые легче всего в нашем сообществе - это уже третий мотив. И пусть ведущим останется общение с девушкой, но оно вплетено в жизнь группы со всеми ее нравственными нормами, и в сложнейшей иерархии мотивов основная деятельность группы начинает занимать одну из верхних ступеней. Так причем здесь первичные побудители?
Но чаще всего новичков привлекают наши многоплановые занятия, стиль отношений, перспективы дальних путешествий. Это и становится ведущим мотивом. А что до влюбленности или любви - тут уж как выйдет: одно не мешает другому.
Когда человек прочно оседает в группе и принимает ее нормы, тогда нет необходимости разговаривать с ним об ответственности - она становится внутренне необходимым качеством личности.
У меня часто спрашивают: "У вас что, не бывает неприятностей или конфликтов? А то как-то гладко все получается".
Ну, почему же? И неприятности, и конфликты случаются - в группе ведь не дети с праздничных плакатов. Мелких ссор, честно говоря, не упомню, но по серьезному - было два раза, и не знаю, отнести ли это к собственному педагогическому браку, или к чему еще. Если пойти по хронологии, то первый крупный конфликт полыхнул в конце 70-х годов на Памире. Наш бывший командир, тот самый, о котором уже рассказывал, и который подтолкнул меня к составлению литературных программ для чтения у костра, привел к нам большую группу студентов.
Новички быстро включились в наши дела, съездили в Крым, выполнили нормативы для дальнего путешествия и никаких предпосылок для раздоров я не замечал. Слабенький тревожный звонок раздался перед выходом на маршрут, когда мы стояли в урюковом саду. Бывший командир, исполнявший в тот день обязанности дежкома, надел символ власти - генеральский погон, заменяющий обычную повязку, на ногу, и отдавал распоряжения каким-то непривычным для нас шутовским и грубоватым тоном.
- Зачем ты так? - спросил я.
- Хочу дискридитировать должность дежкома. Какая-то дурацкая игра. Не для взрослых людей.
- Ты все-таки сними повязку с ноги. А когда придумаешь что-нибудь лучше дежкома, тогда поговорим.
Но я подметил, что в тот день новые студенты одобрительно смотрели на своего лидера. И не придал этому значения.
Мы перевалили через хребет и остановились на несколько дней, пережидая непогоду. Я сидел на камнях, поглядывая на низкие облака, и прикидывал сколько еще будет моросить надоевший дождь. Рядом присела Людмила Яковлевна.
- Ты не обратил внимания, что в группе начинается какой-то раскол? спросила она.
- Нет. А что случилось?
- Ничего не случилось. Только новички-студенты почти не общаются со "старичками". А со школьниками говорят полунасмешливо что-ли. В общем показывают, что школьники не ровня им.
- Не может быть!
- Ты все-таки присмотрись. Возможно я ошибаюсь.
Я ничего не заметил и спросил "старичков".
- Да нет, все нормально. Дружбы особой между нами нет, но и трений никаких. А то, что со школьниками бывают грубоваты, так что с них возьмешь: девушки. Привыкли уже мальчишками помыкать.
Я начал приглядываться внимательней. Да, что-то получалось не так как всегда.
Вот новички возятся с примусами. Мимо идет школьник.
- Принеси воду! - резко говорит девушка, не называя мальчишку по имени и забыв о слове "пожалуйста". Мальчишка берет кастрюлю, а рядом с девушкой сидит новичок-студент и продолжает философскую беседу...
Опять же у примусов. Девятиклассник, уважаемый всеми человек, у которого в активе два горных путешествия, приподнимает крышку кастрюли, а студентка вырывает у него поварежку:
- Не лезь, я сама!
И таких мелочей я начал замечать много.
Поднимаемся на очередной перевал. Мальчишки-школьники уже на седловине. Сбросили рюкзаки и бегут помочь тем, кто еще на склоне. В двух метрах от меня восьмиклассник хочет забрать рюкзак у студентки.
- Отстань, без тебя обойдусь! - отдергивается студентка.
Мальчишка растерянно смотрит ей в спину.
- Зачем так грубо? - спрашиваю девушку. - Он ведь помочь хотел.
- Обойдусь! - девушка останавливается и тяжело наваливается на ледоруб. - Тоже мне помощничек!
Ну понятно: устала новичок, раздражена. Но ведь можно ответить и по-другому...
И все-таки ничего, что уж очень выходило за привычные рамки, я не замечал. На ночном привале все собираются у гудящих примусов. Песни, смех, вспоминают какие-то случаи на маршруте - все как обычно. Правда, школьники, случайно или нет, сидят отдельно от студентов-новичков и получаются вроде две группы, вот этого у нас никогда не было...
Мы спустились в знакомый урюковый сад и подрядились три дня поработать на сборе урожая. К вечеру несколько ветеранов отпросилась позаниматься на скалах в близком ущелье. Получили контрольный срок возвращения и к нужному времени в лагерь не пришли. А уже плотная ночь и где искать ребят никто не знает. Через час в лагерь прибрел один из скалолазов. Он сказал, что ребята сидят на полочке и не могут спуститься, потому что упустили веревку. А сам он спустился по узкой расщелине в распоре, но подниматься там трудно и надо идти в обход. Мы пошли вверх по ущелью, а когда полезли среди камней, я приказал взрослому человеку, бывшему студенту из первого поколения педвузовцев, чтобы он расставил на склоне новичков, и через двадцать минут зажег факелы, на которые мы смогли бы ориентироваться при спуске.
Ребят мы с полочки сняли, но долго мыкались в каменном хаосе, не видя факелов, а когда все-таки спустились, оказалось, что проскочили нужный поворот и ушли от лагеря не меньше, чем на два километра. Один из скалолазов серьезно подвернул ногу, его вели под руки и, конечно, лазание в темноте по камням и лишние километры никого не радовали.
Естественно, что в лагере я первым делом спросил, куда подевалась группа поддержки. И командир этой группы ответил, что им надоело торчать среди камней, тем более, что они уже слышали наши голоса, и он увел девушек вниз.
Я вспылил - это уже было прямое нарушение правил поведения в горах. А когда мой ораторский пыл иссяк, бывший командир группы, а теперь признанный лидер новичков, сказал, что видимо, нам не по пути, и что утром они уходят от нас.
Новички вперебой говорили, что впервые встретились с такой страшной аракчеевской группой, где шагу нельзя ступить без разрешения каких-то там командиров. Что мы рабы графика движения и пропустили много чудесных мест, где можно было прекрасно отдохнуть. Что они не хотят чувствовать себя зависимыми в Самарканде, Бухаре и Хиве, и что наша педагогическая заумь их мало волнует.
Все это было немного похоже на истерику. Я не мог понять чем она вызвана - скорее всего нарыв назревал подспудно, втайне от старожилов. Новички говорили о группе так, как будто не было совместных дел и восторженных отзывов о тренировках в Крыму, не было ничего, кроме острой обиды за испорченный отдых.