Рахман засыпал сына вопросами. Адиль отвечал кратко.
- Тебе передают привет Дилефруз-ханум, Мамед, тетушка Сона, Мансура, деланно веселым голосом говорил Рахман.
Адиль продолжал молчать. Рахман многозначительно покачал головой и добавил:
- Ты, наверно, не поверишь, если я скажу, что Дилефруз-ханум во всем раскаялась...
Юноша чувствовал, что привет от Дилефруз-ханум, ее раскаяние - это ложь с целью задобрить его.
- А как поживает учитель? Ты его видишь?
- Какой учитель?
- Наш сосед, Салех-муэллим.
- Ах, ты о нем... Неплохо живет. Всегда справляется о тебе.
Разговор не клеился.
Рахман торопился. Надо было бежать по магазинам, исполнять поручения Дилефруз. Он простился и ушел.
ПРОШЛИ НЕДЕЛИ, МЕСЯЦЫ...
Джейран долго не могла забыть Адиля. Она тосковала, ходила грустная, задумчивая. Даже родители начали обращать внимание. Она устроилась работать экскурсоводом в музей.
Девушка страдала: "Почему Адиль уехал так внезапно? Почему оставил меня? Ведь я его ничем не обидела, не сказала дурного слова... Так оскорбить! Ну ничего, это мне хороший урок! Теперь-то я научилась распознавать людей..."
Халида, которая раньше писала часто, теперь почему-то молчала. Письма ее были в какой-то степени утешением, а сейчас Джейран и этого лишилась. Она тоже не писала: рука не поднималась. Ей было стыдно перед подругой, словно она совершила тяжкое преступление. Однако совесть у Джейран была чиста. Адиль не обнимал ее, не целовал, не ласкал... Девушке хотелось излить кому-нибудь свою душу, но Халиде она не могла писать. Да и что она написала бы? "Мы катались по морю, разговаривали. Потом простились. Договорились встретиться в среду вечером. Я пришла. А он... нет". Конечно, такому рассказу никто не поверил бы. Даже Халида. Каждый сказал бы: "Как это может быть? Разве честный парень бросит ни с того, ни с сего любимую девушку?"
В конце концов, Халида написала. Письмо пришло рано утром, когда Джейран еще не ушла на работу. Подруга по-прежнему восторгалась сельской природой. Письмо начиналось с описания осени. Потом шли несколько слов о занятиях в школе, учениках, колхозниках, которые успели ее полюбить. Затем Халида переходила, к основному вопросу: "... Надир долго уговаривал меня пойти с ним погулять. И я уступила, согласилась. Будь ты на моем месте, Джейран, ты бы сделала то же самое. Честное слово. Не знаю, как у меня язык повернулся. Сама не заметила. Видела бы ты, как Надир обрадовался! Казалось, ему подарили целый мир. На глазах заблестели слезы, губы задрожали. "Спасибо, Халида! - сказал он. - Может, хоть сегодня усну спокойно. Сколько времени я уже не сплю из-за тебя!"
В ту ночь, мне кажется, мы оба лишились сна. Я задремала на рассвете, когда запели петухи. Хорошо, что день был воскресный.
Вечером пошла на спектакль "Ромео и Джульетта". Надир играл Ромео. Видела бы ты, какой это был успех! Я сидела справа в самом последнем ряду. Когда Джульетта спросила: "Как ты пришел сюда, Ромео?", - Надир повернулся в мою сторону и громко сказал: "Меня принесли сюда крылья любви, Джульетта, Любовь!.."
Хорошо, что никто не знал о наших отношениях. Когда дали занавес, все аплодировали, кроме меня.
После спектакля я ждала Надира за клубом. Наконец, он пришел. Мы отправились в ивовую рощу, что-на краю деревни. Не знаю, как получилось, но вдруг руки Надира обвились вокруг моей талии, а я обняла его за шею... Ах, Джейран! Какой он сильный! И характер у него неплохой. Только, кажется, он, как и я, любит много говорить. Откровенно признаться, без Надира мне было бы здесь скучно..."
Джейран не ответила на это письмо. Переписка оборвалась.
Пролетели осень, зима, весна...
Жизнь в доме с красной черепичной крышей текла своим чередом.
Виноградные листья во дворе подрагивали от легкого ветерка. Окна галереи были распахнуты. Дилефруз сидела за столом и давала мужу новые поручения. Рахмав делал пометки в своей записной книжке.
- Наступает жара, - объясняла Дилефруз с дальновидностью опытного купца. - Через неделю все наденут летние платья, перейдут на босоножки. Учти это. Бери все, чего нет в Баку.
Муж слушал, кивал головой в знак согласия и записывал.
У ворот позвонили. Рахман сунул в карман записную книжку и выглянул в окно.
- Кто там?
С улицы донесся звонкий девичий голосок:
- Встречай гостя, дядя! Это я... Неужели не узнаешь!?
Рахман спустился вниз, открыл калитку. Во двор, улыбаясь, вошла девушка.
- Мансура! Здравствуй... Ты ли это, племянница? Мансура поставила на землю чемодан, положила на
него узелок, который держала под мышкой, и обняла дядю.
- Какими судьбами, доченька?
- Вот, приехала...
Лицо Мансуры светилось радостью. Рахман взял ее вещи.
- Проходи в дом, доченька, проходи. Рассказывай, как живете?
Перед глазами Рахмана мелькнула белая косынка Мансуры. Девушка, как птица, влетела по лестнице, но, увидев высокую полную женщину с нахмуренными бровями, застыла на месте.
Мансура слышала от матери, что дядя вторично женился. Но ей трудно было представить этот дом без Наргиз. Внезапная встреча с Дилефруз подействовала на девушку удручающе. Радость моментально погасла, глаза погрустнели.
Дилефруз была возмущена: как смеет эта чужая девчонка так бесцеремонно врываться в ее дом?
Рахман, желая вывести Мансуру из затруднительного положения, выступил вперед:
- Не стесняйся, проходи. Познакомься с Дилефруз-ханум, - и бросил на жену подобострастный взгляд.
Девушка нерешительно переступила порог и протянула Дилефруз руку.
- Моя племянница, Мансура, - представил Рахман девушку. - Большая шалунья.
За эти годы Мансура сильно изменилась. Ей уже исполнилось пятнадцать лет. Маленькая худенькая девочка с тоненькими косичками, похожими на крысиные хвостики, превратилась в миловидную девушку. Пестрое сатиновое платье плотно облегало стройную фигурку. На спине лежали две толстые, с руку, косы. Лицо смуглое, но в то же время нежное, приятное, с легким, румянцем на щеках.
Неожиданно для Рахмана и Мансуры Дилефруз приветливо улыбнулась, подошла к девочке, сняла с нее платок и сказала:
- Добро пожаловать, доченька. Разувайся, проходи в комнату.
- Да, да, переоденься, отдохни, ты ведь с дороги...- подхватил Рахман, воодушевленный неожиданным гостеприимством супруги.
Мансура вошла в комнату, осмотрелась.