Калитку Адилю открыла Мансура. Его мрачное лицо заставило девушку насторожиться.
Рахман тоже заметил, что сын держит себя как-то странно.
- Что с тобой, сынок? Вижу, ты сильно не в духе. Наверно, на тебя погода действует?
Адиль молча подошел к столу и сел.
- Ну, так как твои дела?
- Спасибо, неплохо... - Адиль достал платок, вытер мокрое лицо. - А что у вас нового?
- Все по-старому... За эти полгода ничего не изменилось. Кое-как тянем...
Дилефруз приказала Мансуре:
- Живо приготовь Адилю поесть. Наверно, голоден. С дороги...
- Спасибо, не буду. Недавно ел, - отказался Адиль.
- Тогда поставь чай. Он ведь с мороза.
Мансура растерялась. Лицо Адиля говорило, что сегодня в доме произойдет взрыв. Девушка вышла на кухню, и сейчас же оттуда донесся звон разбитого стекла: Мансура уронила стакан.
- Ничего, это к счастью, - сказал Рахман. - Пусть всегда бьется только посуда... Лишь бы что другое не разбивалось. Да, такие-то дела... Хорошо сынок, скажи, ты что, кончил, совсем вернулся, или опять уедешь?
- Пока еще не кончил. Курсовую пишу.
- Что пишешь?
- Курсовую работу. Напишу и опять вернусь в Москву.
Рахман ничего не понял. Он прищурился, задумался на минуту, затем поерзал на стуле и сказал:
- Так, но ведь ты на прокурора учишься. Разве ты писатель какой-нибудь, чтобы что-то писать?..
- Таков порядок. Я буду писать о борьбе со спекулянтами в советском обществе. Потому и приехал домой. Собрать материал...
Адиль искоса посмотрел на отца. Рахман изменился в лице, уставился глазами в одну точку и подумал: "Что это значит: писать о борьбе со спекулянтами? - Он старался успокоить себя: - Ну и пусть пишет! Мне-то что?.. Впрочем... - Рахман нахмурился: - Нет, это мне не нравится... Что это он задумал? Не может писать о чем-нибудь другом?.."
Метель стучала в окна, завывала, злилась. Казалось, она хотела ворваться в дом.
Мансура стояла за дверью и слушала. Сердце тревожно билось.
В разговор вмешалась Дилефруз.
- Хорошо, скажи мне, если не секрет, что, в Москве нет спекулянтов? Обязательно надо было в Баку ехать?..
Адиль громко усмехнулся:
- А какая разница?
Он заметно волновался. С чего начать? Как приступить к решительному объяснению? Впервые в жизни Адиль взялся за такое трудное дело. Его решение было твердым. Он не повернет вспять!
Мансура принесла три стакана чаю.
- Я не буду! - отодвинула свой стакан Дилефруз. Рахман задумчиво потирал подбородок. Дилефруз
беспокойно ерзала на стуле. Молчал и Адиль, внимательно оглядывая комнату. Бежали минуты. Он не заметил, как выпил чай. Мансура поставила перед ним новый стакан. В комнате по-прежнему царило тягостное молчание.
В сердце Адиля боролись два чувства. Сыновняя любовь призывала его молчать, а правда, справедливость, гражданский долг заставляли говорить. Сейчас для него было одинаково трудно и молчать и говорить. Чтобы унять волнение, он взял стакан, сделал глоток. Обжегся. Поставил стакан на блюдце, отодвинул в сторону.
На стене за буфетом висел огромный ковер. Летом Адиль его не видел.
Сильнее застучало сердце. Больше Адиль молчать не мог. Он обернулся к отцу и, стараясь сдерживаться, спросил:
- Этот ковер вы недавно купили?
Рахман поднял голову.
- Который, сынок? А, этот? Я его купил для тебя.
Адиль покачал головой.
- А чей костюм висит там, на гвозде?
- Вот это?.. - Рахман запнулся. - Это Дилефруз-ханум заказала мне... Если нравится, можешь носить.
- Благодарю!
Адиль задыхался от гнева. Как трудно говорить!
Наступившая пауза тяготила и Рахмана и Дилефруз.
Мансура знала, с какой целью Адиль задает эти вопросы. Волнение его росло.
Адиль встал, снял с плечиков костюм и примерил на себя.
- Странно пошито, отец. Не велик ли тебе?
- Да, я нарочно сделал его попросторнее, - неопределенно ответил Рахман.
Адиль протянул ему пиджак.
- А ну, надень, посмотрю...
У Дилефруз немного отлегло от сердца.