— Повезло вам, — сказал шериф. — Я собирался взять этого красавчика сегодня ночью.
— Прошу прощения, что опередил вас, — сказал капитан.
— Да я не особо и торопился. Не одному же идти на троих.! Я вызвал техасских рейнджеров. Они были бы рады свести с ним счеты. Ну, значит, парни прокатятся только для того, чтобы справить поминки.
Засев в участке, шериф долго перебирал толстые кипы розыскных телеграмм и афишек, пока не установил имена сообщников Галлахера и размер награды за каждого.
— Повезло вам, что у меня ни одна бумажка не пропадает, — сказал шериф, откладывая в сторону ставшие ненужными объявления. — Если б вы завалили вместе с Роем кого-то, кто еще не объявлен вне закона, мне бы пришлось вас арестовать.
— Я бы легко доказал факт самообороны, — усмехнулся Орлов. — Вы когда-нибудь видели, чтобы один нападал на троих?
— На чье имя выписывать свидетельство? Приедете в Литл-Рок, вам отвалят кучу денег за эту тройку.
— Не надо бумагу переводить.
— Но я не могу вам заплатить. — Шериф развел руками: — У меня в сейфе только патроны. И никакой наличности.
— Видите ли, друг мой, я привык зарабатывать на жизнь другими способами. Лучше окажите мне маленькую услугу. Дайте телеграмму в Ван Бурен, чтобы следующий поезд сделал у вас остановку.
Кондуктор линии «Юнион Пасифик», открывая перед Орловым дверь вагона третьего класса, глядел на него с любопытством. Что это за важная персона, ради которой приходится останавливать состав в таком захолустье? При этом он несколько раз, выказывая недюжинную проницательность, назвал капитана «святым отцом».
Капитан Орлов уже привык, что в этом наряде его иногда принимают за одного из странствующих проповедников. Многие из этих миссионеров предлагали воспользоваться услугами церкви, которую сами же и основали. При этом они всегда были готовы предъявить местным властям соответствующую лицензию. Иногда, перебравшись из Арканзаса в Теннесси, эти пророки начинали торговать глазными каплями и затычками для ушей, потому что их религиозная лицензия действовала только в одном штате, а для налоговых инспекторов соседнего имелась фармацевтическая.
Если же не удавалось получить никаких лицензий, такие миссионеры легко превращались в просветителей и принимались с успехом читать публичные лекции. «Мои встречи с Диккенсом», «Частная жизнь французской адвокатуры» или «Мнение медицинской науки о воздействии вальса на психику» — подобные темы вызывали неподдельный интерес в образованных слоях Дикого Запада.
Кондуктор был бы немало удивлен, узнав, что важный пассажир при необходимости мог бы обратить его в любую веру, а мог бы и лекцию прочитать — на любую тему и на любом языке, о каких только слышал кондуктор. Еще больше удивился бы он, если б мог заглянуть в штатное расписание канцелярии Военно-ученого комитета при Генеральном Штабе российской армии. Он бы узнал, что загадочный пассажир носит имя Павел Григорьевич Орлов, состоит в чине капитана; занимает должность офицера по особым поручениям, а в настоящее время командирован в Североамериканские Соединенные Штаты. Но поскольку сей документ недоступен для большинства смертных, то и кондуктору придется удовольствоваться лишь плодами собственной проницательности.
Дабы утвердить доброго малого в его мнении, капитан Орлов, едва усевшись у окна, достал из саквояжа Библию.
«… И добычи много вынес из города. А народ, который был в нем, вывел и умерщвлял их пилами, железными молотилами и секирами. Так поступал Давид со всеми городами Аммонитян». Орлов на какое-то время отвлекся от чтения, пытаясь представить себе процесс умерщвления пилами. Получалось нечто весьма запутанное, но эффектное.
«И восстал сатана на Израиля, и побудил Давида сделать счисление Израильтян…»
— Простите великодушно, святой отец, но могу ли я задать вам вопрос? — раздался над самым ухом капитана голос его попутчика.
Краем глаза Орлов заметил, что сидящий рядом человек в котелке и пенсне радостно оживился, найдя, наконец, повод заговорить. Видимо, до сих пор его природную общительность придерживало религиозное чинопочитание.
— Насколько я понял, вы направляетесь на съезд всех церквей в Мемфисе. Но в таком случае вы сели не в тот поезд! Вам следовало дождаться экспресса! А этот состав идет только до Литл-Рока. Причем идет крайне медленно, и уже в Кларксвилле «Восточный Экспресс» нас обгонит!
Человек в котелке приветливо и сочувственно улыбался, видимо, ожидая от собеседника каких-то вопросов, вполне естественных в подобной ситуации. Но капитана Орлова сейчас занимало совсем другое. За незаконную перепись населения Израиля Господь разгневался на Давида и, прежде чем покарать, предложил ему на выбор три вида наказания — или трехлетний голод, или трехмесячная война, или три дня под мечом Господним. «Я бы выбрал войну, — подумал Орлов. — Пуля дура, но оставляет шанс». А вот Давид решил иначе. Пусть лучше впаду в руки Господа, только бы не впасть мне в руки человеческие. «Тоже верно», — мысленно согласился с Давидом капитан. «Бог милостив, а люди… Люди не прощают».
— Нет, брат мой, — рассеянно ответил он своему попутчику. — Моя церковь не участвует ни в каких съездах.
Вернувшись в Литл-Рок, он прошел к дому через сад, а не со стороны улицы, избегая встречи с соседями. Быстро переоделся в светлое и отправился в клуб, где собирались воротилы хлебного бизнеса и где у него было персональное кресло с табличкой: «Пол Орлофф».
Изучив добытый образец, капитан Орлов пришел к выводу, что револьвер вполне мог бы служить личным оружием офицера или сотрудника полиции. Он был лишен внешнего курка, что обеспечивало скрытность ношения. Пять зарядов тридцать второго калибра гарантировали успех в скоротечном ближнем бою, а два предохранителя обеспечивали безопасность. Самопроизвольный выстрел исключался, а система перезарядки была простой и надежной. По мнению Орлова, ствол был коротковат. Но он не сомневался, что тульские умельцы устранят этот недостаток.
Ему вспомнилась рассказанная генералом Обручевым забавная история о визите Сэмюеля Кольта в Петербург. Тогда, в разгар Крымской войны, русские офицеры были практически лишены личного оружия. Те однозарядные капсюльные пистолеты, что полагались им по уставу, годились только для дуэлей. Видимо, до Кольта дошли сведения о растущих запросах русской армии. Перед этим он долго и безуспешно пытался получить заказ от американского военного ведомства. Чиновники в Вашингтоне не понимали, что он предлагает им самый совершенный к тому времени образец револьвера. Возможно, русские лучше разбираются в оружии? Кольт получил аудиенцию у государя, и оставил в подарок императору несколько великолепных образцов. Однако заказа так и не получил. Американец опоздал. За три месяца до его визита в царской коллекции уже появился подарок тульских оружейников, который, хоть и был сделан по образцу револьвера Кольта, превосходил его по многим показателям. Императору настолько понравился подарок, что он повелел немедленно изготовить еще четыреста штук для гвардейского флотского экипажа. А еще через полгода кольты тульского производства были поставлены на вооружение офицеров стрелкового полка императорского двора.
Орлов еще раз осмотрел новый револьвер, подумав, что неплохо было бы проверить его бой и скорострельность. Впрочем, и без таких испытаний было ясно, что карманный «смит-вессон» станет весьма популярным, как только будет освоено его производство. Стало быть, образец следует как можно скорее переправить в Россию.
Он свое дело сделает. Револьвер окажется в Генеральном штабе. Что дальше?
Вариант первый. Возможно, его усовершенствуют, подгонят под местные условия и требования, а потом станут выпускать под тульской маркой.
Вариант второй. Может быть, дело кончится лишь закупкой крупной партии у тех же американцев. В таком случае, благодаря капитану Орлову кто-то станет еще богаче — за счет государственного бюджета. Ну и пусть, лишь бы новое оружие поступило в войска.
Вариант третий, последний и наихудший. Хуже всего, если с этим образцом произойдет то же, что и всегда. Начальство отнесется к нему как к очередной причуде моды, и револьвер останется доживать свой век в секретной коллекции Военно-ученого комитета.
«Да, скорее всего, так и выйдет, — с горечью подумал капитан Орлов. — Каковы же, в таком случае, будут результаты моей вылазки? Тройное убийство. Проездные расходы. Потерянный день. Еще один потерянный день из пяти потерянных лет».
Орлова удалили из Петербурга после окончания турецкой войны. Положение его шефа, генерала Обручева, было тогда неустойчивым из-за постоянных трений с министром иностранных дел, который имел влияние на государя. И Обручев, чтобы удержать своих лучших офицеров от ухода в отставку, разбросал их в заграничные командировки. Два года капитан Орлов провел в Гибралтаре, следя за движением судов через пролив. А потом, когда уже появилась надежда вернуться, его неожиданно перевели в Америку.
Североамериканские Штаты считались дружественным государством, и для военного разведчика такая командировка была ничем иным как почетной ссылкой. «За что?» — едва не воскликнул Орлов, узнав о новом назначении. Но приказы не обсуждаются.
Его поселили вдали от стратегических портов или военных заводов, в тихом и мирном Арканзасе. И прикрытие у него было самое что ни на есть, мирное — хлеботорговая компания.
Он быстро обзавелся друзьями и стал членом престижного клуба. Но, регулярно посещая его, большую часть времени проводил не в баре и не за карточным столом, а в библиотеке. Газеты и журналы приходили сюда со всех концов страны. Капитан искал и находил в них сведения, которые постепенно стали ему казаться гораздо важнее, чем данные о численности и перемещениях войск или о стратегических планах.
Он обнаружил, что в техническом отношении Америка намного обогнала Старый Свет. Еще до Гражданской войны здесь уже был взят патент на использование железобетона, этого идеального материала для строительства неприступных крепостей. Американцы построили первый нефтепровод и первый элеватор, здесь изобрели телефон, и не просто изобрели, а внедрили в жизнь. А применение нарезного стрелкового оружия? Это же просто революция в тактике!
Европа относилась к заокеанским партнерам с плохо скрываемым высокомерием — и совершенно напрасно. Орлову казалось очевидным, что техническое превосходство рано или поздно перерастет в военное, и тогда сложившееся в мире равновесие сил будет нарушено. Ему было ясно и то, что достижения американских инженеров и ученых могли бы оказать услугу развитию российской армии, пусть даже эта услуга будет невольной.
Донесения, отправляемые Орловым на родину, в основном содержали чертежи и технические описания. Он не знал, какова судьба его посланий, но продолжал копаться в библиотеках. Нельзя сказать, чтобы это занятие вдохновляло капитана. Он никогда не был склонен к сидячей работе и считал себя скорее диверсантом, чем разведчиком. Но лучше хоть какая-то работа, чем вынужденное безделье.
Орлов безвылазно провел в Америке почти пять лет. За это время в России произошли серьезные перемены. Убийство императора, случившееся в восемьдесят первом году, имело множество разнообразных последствий. Но для Орлова важным было то, что новый государь благоволил генералу Обручеву. Генералу поручили возглавить реорганизованный Генштаб, понемногу продвигалось перевооружение, и капитан мог бы оказаться полезнее дома, чем за кордоном. Но пока о его возвращении никто даже не заикался.
Однокашники Орлова по кадетскому корпусу и академии уже ходили в подполковниках, а у него не было ни малейшей возможности получить повышение. Офицеры Генштаба курсировали по европейским столицам в вагонах первого класса, подолгу задерживаясь в Париже, что несколько смягчало суровость военного быта. А Орлов колесил в тряском дилижансе по пыльным дорогам и порой ночевал под открытым небом. Кто-то получал, кроме новых чинов, еще и награды — а он отсылал свои сообщения будто в черную дыру, не получая в ответ ничего, кроме ежемесячной весточки из канцелярии. Наконец, даже те, кого отправили по командировкам одновременно с ним, уже давно вернулись в Петербург. Орлов же, как проклятый, оставался в чужой стране. Ему и сны уже снились на чужом языке. А единственный земляк, с которым он мог общаться, носил фамилию Лансдорф и предпочитал говорить по-немецки.
Впрочем, у Орлова не было повода торопиться на родину. Его там никто не ждал. Рано овдовев, он так и не успел снова жениться.
Разлука, чужбина — эти понятия имеют власть только над составителями романсов. А капитану некогда было предаваться унынию. Некогда, да и незачем. Ему нравилось дело, которым он занимался. Казалось бы, скучнейшее занятие — следить за ценами на рынках зерна и хлопка. Листай себе биржевой вестник да выписывай колонки цифр. Орлов не гнушался и бумажной работы, однако чтобы сверить цифирь, ему приходилось носиться между канзасскими элеваторами и пирсами Ричмонда. Кроме обязательного посещения бирж и рынков, он встречался с агентами. А встречи эти проходили в весьма живописных местах — то в индейской резервации, то в каньоне, а то и в роскошных ресторанах. Два раза в неделю он отправлялся за холмы, где отводил душу, до одури упражняясь в стрельбе и джигитовке. Но превыше всего он ценил в своей работе удаленность от всяческого начальства.
Никто не указывал ему. Он сам решал, какой товар продавать, какой — покупать, куда вкладывать деньги и с кем сотрудничать. Хлеботорговая компания давно уже перестала торговать одним только русским зерном. Созданная четверть века назад, она недолго пользовалась благорасположением американцев. Теплые, почти союзнические отношения между Россией и Штатами почему-то резко охладели после продажи Аляски. А в восьмидесятые годы Америка из покупателя хлеба превратилась в продавца — и над российской компанией нависла угроза ликвидации. Ее глава, барон Семен Карлович Лансдорф, большую часть времени проводил в Сан-Антонио, где у него был свой особняк, и уныло готовился к возвращению в Петербург. Поставки резко сократились, и тогда Орлов на свой страх и риск принялся торговать чем придется — зерном из Канзаса, хлопком из Луизианы, и даже лесом из Миннесоты. Компания выжила, и Лансдорф остался в Америке. Он по-прежнему предпочитал жить в Техасе, лишь изредка наведываясь в Литл-Рок. Всеми делами занимался Орлов, и занимался успешно — сейчас у него был достойный банковский счет, имелась квартира в приличном районе, и жалованье его работников было весьма высоким для Арканзаса. В общем, когда Семен Карлович начинал вслух размышлять о том, чтобы выйти в отставку и навсегда поселиться в Америке, капитан Орлов не спорил с ним. Более того, он легко мог бы поддержать разговор, потому что уже несколько раз отсылал в штаб прошение об отставке. К первому рапорту он приложил пространное письмо с объяснением причин, ко второму — лишь короткую записку, мол, если я нужен, дайте серьезное дело, а не нужен — отпустите на все четыре стороны. Поскольку ответа не было, он решил больше ничего не объяснять, и просто подавал прошение за прошением при каждой оказии.
Письмо от Лансдорфа ему принесли вечером.
«Милейший Павел Григорьевич!…»
Как обычно, эпистола барона начиналась длиннейшей преамбулой, и заканчивалась почти бесконечным перечнем всех, кому в далеком Арканзасе следует кланяться и передавать поцелуи. Между этими шедеврами пустословия Лансдорф, как прирожденный дипломат, ухитрился вставить емкое и, видимо, крайне важное сообщение. Суть его была в том, что некий их соотечественник, проездом находящийся в Техасе, испытывает жгучее желание поговорить с Орловым. Чем раньше этот разговор состоится, и чем благопристойнее будут высказывания «милейшего Павла Григорьевича», тем спокойнее будет на душе у Семена Карловича.
Особняк гостеприимного барона никогда не пустовал: в нем постоянно жили гости из России. Некоторые из них были торговыми агентами, иногда там останавливались дипломаты, но чаще всего в особняке находили приют те, кто путешествовал по личной надобности.
Орлову не хотелось встречаться с неведомым и настойчивым соотечественником. Если бы это был кто-то из своих, его предупредили бы заранее весточкой. Значит, проездом в Сан-Антонио находится либо инспектор военного ведомства, либо ревизор из министерства иностранных дел. Ни с тем, ни с другим капитану Орлову не о чем было говорить. Но от приглашения барона нельзя было отказываться.
Назавтра же он отправился в Техас, прихватив с собой посылочку для генерала Обручева: в запаянной жестяной банке из-под солонины находились отчеты за два месяца, очередное прошение об отставке и револьвер от Галлахера.