— Встань в строй!
— Товарищ капитан, я…
— Я сказал, встань в строй! Водительское удостоверение есть? Нет? Вот и жди пехотинца!
А какой шикарный был вариант! Гвардейская минометная часть, резерв верховного главнокомандования. Звучит? Еще как! А главное, до линии фронта всегда есть несколько километров Однако, все уверения, что машину он водить умеет, на «покупателя» не подействовали. Как и на предыдущих. За две недели Три Процента пытался пристроится оружейником в авиационную часть, водителем в понтонную часть, даже в ОСНАЗ пытался проникнуть. Не подумайте о Вове плохого, данный ОСНАЗ занимался перехватом немецких радиопереговоров и ближе десятка километров к фронту не приближался. Потом его хотели отправить в артиллерийское училище, а это полгода без фронта, но документов, подтверждающих десятиклассное образование у него, естественно, не было. Поэтому уже почти две недели Лопухов зависал на пересыльном пункте.
Пересыльный пункт — это такое место, куда поступали раненые из госпиталей. Там они находились некоторое время, пока за ними не приезжали «покупатели» — представители разных частей, присланные за пополнением. «Покупатель» знакомился с личными делами, отбирал нужных людей, затем на построении называли фамилии отобранных, и очередная команда убывала в действующую армию. Но был небольшой шанс подкатиться к офицеру и выбраться, наконец, из жуткого пехотного круговорота. Пока все попытки заканчивались неудачей.
Кормили на пересыльном пункте так, чтобы все там находившиеся испытывали желание как можно быстрее убраться оттуда как можно быстрее, даже в передовую траншею. Но Три Процента нашел временный выход. Из госпиталя он прибыл сюда настоящим оборванцем. Здесь его полностью переодели и снабдили всем положенным. Вова тут же приступил к обмену вещей на продовольствие у местного населения. Просто так продать, скажем, шинель было нельзя. За это и трибунал мог вполне обломиться, а вот обменять новую шинель на бэушную с доплатой в виде пары буханок тяжелого ржаного хлеба вполне можно. Понемногу Вова опять превратился в такого же оборванца. К тому же, борясь со вшами, его постригли наголо, но довольно небрежно, пучки волос торчали на голове там и тут. Короче, он превратился в форменное чучело. Ну, кто такого возьмет, да еще в приличную часть? Но все, что можно было сменять на хлеб, подошло к концу, и надо было как-то выбираться отсюда.
— Лопухов! Лопухов?!
— Я!
— Спишь что ли? Выходи из строя!
Три процента сделал три шага вперед и оказался в редкой шеренге таких же неудачников — в петлицах «покупателя» скрестились две крохотные винтовки с примкнутыми штыками. Добро пожаловать обратно в царицу полей, Вова!
Теплушка с новым пополнением медленно ползла на запад, подолгу задерживаясь на станциях, а то и крохотных полустанках или разъездах. Как говориться, кланялись каждому столбу. От нечего делать травили байки, про баб, про довоенную жизнь, ну и про фронт, конечно. Старлей оказался парнем компанейским, и сейчас именно он рассказывал о начале своей фронтовой жизни.
— В конце сорок первого попал я в Туркестанский военный округ, во вновь формируемую дивизию. Назначили меня командиром роты, взводных ни одного не дали, а в роте одни только узбеки. Русский понимает один только комсорг, самый нужный человек, он команды и переводил остальным.
— И как же вы воевали? — поинтересовался кто-то из задних рядов.
— Да так и воевали. Нет, ребята они неплохие, правда, трусоваты малость. Чтобы их в атаку поднять, приходилось на хитрость идти. Я впереди иду, в правой руке один узбек, в левой — другой, из тех, что в их клановой иерархии повыше, за мной комсорг, а за ним уже остальные. Я стакан водки принял, мне не страшно, а они все непьющие были.
— Совсем не пили? — поинтересовался красноносый мужик лет, сорока, видимо, любитель зашибить в прежней жизни.
— Совсем, — подтвердил рассказчик. — С ними в обороне хорошо сидеть было. Они привычные у себя каналы копать, так здесь за сутки выкапывали траншею полного профиля. Еще сутки — блиндажи готовы. Вся водка на обмен шла. Мясо за нее выменивали, овощи. Несколько раз плов делали, они где-то котел здоровенный добыли, так повсюду его с собой и таскали.
Рассказчик замолчал, вспоминая минувшие дни.
— Потом ранили меня, а после госпиталя я в мотострелковый батальон танковой бригады попал, куда мы все сейчас и направляемся.
— В мотострелках бывать еще не приходилось. Как там оно, тащ лейтенант?
— Да ничего. С одной стороны грязь месить нужно меньше, чем пехоте, на передке неделями не сидим, в наступление всегда вместе с танками идем. С другой… Как говориться, всегда на направлении главного удара, все шишки наши.
— Потери большие? — поинтересовался Вова.
— Терпимые. Процентов двадцать в батальоне осталось, но мы аж с февраля пополнения не получали.
Три Процента прикинул в уме, получалось кисло. Хотя, если учесть, что большая часть ранеными… Нормально. До Курской дуги время, помниться, есть, а с учетом того, что других крупных боев не предвидится, танкисты будут находиться в резерве. Поживем еще.
Между тем, вопросы продолжали сыпаться со всех сторон, лейтенант продолжал отвечать.
— Ездим на чем? «Студебеккеры» в основном. Машины такие американские, еще «шевроле» есть, трофеев после Сталинграда набрали, да много бросить пришлось в марте. Как так? А так: наступали, наступали, да сами в окружение чуть не попали. Еле выскользнули, техники много потеряли. Танковый десант? А как же? Не, ничего, только холодно зимой. В сильные морозы некоторые задницы поотмораживали, сидя на железе.
Так, в задушевной беседе, Три Процента понемногу начал вникать в особенности будущей службы. Основной вывод он уже сделал, несколько месяцев относительно безопасного существования ему обеспечены, а дальше… Черт не выдаст, свинья не съест, дальше будет видно.
В Воронеже их команда влилась в другую, гораздо более крупную. Эти, по большей части новобранцы, следовали в ту же часть из запасного полка. Зеленые, худые мальчишки двадцать пятого года рождения, слегка разбавленные солидными мужиками за сорок, среди них Вова ощутил себя настоящим ветераном. Невольно вспомнился призывной контингент лета сорок первого года. Небо и земля, там были сливки — недавно отслужившие, хорошо подготовленные, молодые и здоровые. Но вот парадокс, тогда отступали, а сейчас идем вперед.
От станции, где их выгрузили, мало что осталось. Городишко, через который их провели, так же немало пострадал от минувших боев. Но чувствовалось присутствие крупного воинского соединения — на улицах полно военных, то и дело проскакивали грузовик и, ранее виденные только в кинохронике, «виллисы» с военными в весьма приличных званиям. Кое-где даже попадались еще непривычные взгляду погоны, значит, большой штаб где-то поблизости.
Пополнение построили на опушке небольшого леса.
— Кто успел повоевать выйти из строя!
Команда не сулила ничего хорошего, но Три Процента проигнорировать ее не рискнул. Вышли, в основном, те, кого привезли с пересыльного пункта. Вдоль строя прошел капитан, кого-то оставил, кого-то отобрал. Вову проигнорировал, уж больно вид у него был непрезентабельный.
— Как фамилия?
С другой стороны к Вове незамеченным подошел еще один капитан.
— Лопухов, тащ капитан.
— М-да-а. А ты где повоевать успел, Лопухов?
— Под Ельней, под Москвой, в Сталинграде.
— Серьезно, — в капитанском взгляде мелькнуло удивление. — Сколько раз ранен?
— Дважды.
— А выглядишь как… Ну ничего, мы из тебя сделаем гвардейца. На ле-во!
Вышедшие из строя выполнили команду капитана и двинулись вместе с ним вдоль опушки.
— Куда это нас? — поинтересовался Лопухов у соседа спереди.
— А черт его знает, придем — увидим.
Оказалось, в роту автоматчиков. И не просто автоматчиков, а бери выше — танко-десантников. Лопухов, прямо, скажем, предпочел бы попасть в роту карабинеров. Почему? Карабин легче, носимый запас патронов опять же меньше весит, прицельная дальность у него выше. Стреляет редко? Ну так не один же он воевать будет, в конце концов, пусть родное подразделение поддержит красноармейца Лопухова огоньком! Зато любую немецко-фашисткую сволочь с четырехсот метров одной пулей вполне прищучить можно. А с этим ППШ какая-нибудь фрицевская гадина с расстояния в три сотни метров может безнаказанно корчить тебе рожи. Ладно, не в Италии, что есть, с тем и послужим, главное, чтобы стреляло.
Автомат Вове достался новенький, 43 года выпуска. Несмотря на военное время, сделан довольно аккуратно, у винтовок военного выпуска о затвор порезаться можно, а тут все подогнано, сварные швы ровные, воронение вполне приличное. Но тяжелый, зараза! Три Процента пощелкал перекидным целиком, потянул на себя затвор. Усилие оказалось неожиданно маленьким, щелкнуло шептало. Вова потянул спусковой крючок, рывок, оружие ощутимо дрогнуло, затвор, лязгнув, замер в переднем положении. М-да. А это что за хренотень? Переключатель режимов огня. Понятно.
К автомату выдали два тяжелых кругляша и подсумок. Один из дисков встал очень туго, второй вообще отказался входить в паз. Заметив Вовины трудности, к нему подошел сержант в гимнастерке старого образца с уже споротыми петлицами и новыми погонами.
— Да сюда.
Сержант положил диск на пенек и несильно стукнул прикладом по крышке около горловины.
— Попробуй теперь.
Диск, хоть и с натягом, но встал на место. Однако при смене придется повозиться.
— Снаряжать умеешь?
Вова отрицательно покачал головой. Раньше он этот процесс только видел со стороны и особо не любопытствовал.
— Тогда смотри.
Сержант скинул верхнюю крышку, взвел пружину и расставил золотистые патрончики по двойной спирали улитки.
— Полностью не набивай, оставь пять-шесть штук, а то может перекосить. Когда стопор освобождаешь, барабан придерживай, чтобы подаватель патроны прижал без удара. Теперь крышку на место и готово. Понял?
— Понял, чего тут не понять. Только как в бою его снаряжать?
— А ты патроны экономь. Тебе на бой два диска дается, ну и у товарища, если что, можно позаимствовать.
Уточнять «если что» Вова не стал, и так понятно, не дурак. Второй диск набил самостоятельно, воткнул в автомат. Попробовал прицелиться. Правая рука лежит хорошо, а левую куда девать?
— За диск снизу придерживай, — посоветовал добровольный наставник. — Или за ствольную коробку, но тогда пальцы береги.
— Разберемся.
Вова повесил подсумок с диском на ремень. Автомат закинул на плечо стволом вниз, тот чувствительно стукнул его диском по спине.
— Миронов Николай, — представился сержант, — из Тюмени.
Невысокий, квадратный мужичок-крепышок.
— Лопухов Владимир.
— Ко мне в отделение пойдешь?
— Да мне без разницы.
— Значит, договорились. Пошли, с остальными познакомлю.
Остальных набралось еще двое. Леха по прозвищу студент и худой, долговязый белорус по фамилии Пинчук. Леха был родом с Оренбуржья, имел за плечами неполных семь классов, а прозвище свое получил за приличное знание немецкого языка. Немецкие поселения там появились еще во времена Екатерины, вот там и научился у местных немцев. Пинчук был мужик молчаливый, на работу — злой. Еще из кадровых, призыва тридцать девятого года, воевать начал даже раньше Вовы, но так и остался красноармейцем.
Взвод — полтора десятка автоматчиков, те, кто выжил в предыдущих боях плюс новое пополнение, располагался в добротной землянке с трехэтажными деревянными нарами. Строили ее основательно и надолго, корпус находился в резерве Ставки, и сейчас без особой спешки наполнялся людьми и техникой, заново обретая былую мощь и силу, порастраченные в противоборстве с немецкими танковыми дивизиями. Самодельная баня и вошебойка раз в неделю, сто граммов не давали, но кормили гораздо приличнее, чем на пересыльном пункте. Жалко, общение с противоположным полом было напрочь исключено. Только Вова расслабился и начал получать некоторое удовольствие от жизни, как тут же началось — корпус пополнили почти до штатной численности и начали учить. Еще бы, в мотострелковом батальоне из четырех бойцов — трое новобранцы.
Если бы два года назад, кто-нибудь сказал Вове, что можно мчаться на скорости двадцать пять километров в час, то он бы поднял его на смех. Да Вовин «мерин» такую скорость развивал на задней передаче! А сейчас ему было почему-то не смешно. А вы пробовали прыгать с «тридцатьчетверки», летящей по полю на этой самой четвертьсотне километров в час? Да, да, именно летящей. Во-первых, высоко, во-вторых, танк скачет на кочках. Да просто, страшно.
— Лопухов, прыгай!
Вова понял, что если он сейчас не прыгнет, то добрейший парень Коля Миронов из Сибири скинет его, причем, без страховки. Зажмурив глаза, Три Процента разжал вцепившиеся в стальную скобу пальцы и, оттолкнувшись от стального листа сиганул вниз.
— Уй-й! Й-о-о!!! Мать, мать, мать, перемать!
Три Процента с воем покатился по свеженькой, весенней травке, скрывшей коварную колдобину. Танкисты, естественно, ничего не услышали, и «тридцатьчетверка» прогрохотала дальше. Первым к Вове подскочил сержант, спрыгнувший более удачно.
— Что с ногой?
— А-а-а! Твою пермать, — ответил Вова.
Примчались остальные мотострелки, взводный прибежал, наконец, нарисовался санинструктор.
— Вывих и, похоже, растяжение. Везите в медсанбат, — констатировал медик.
Нет худа без добра. Вывих вправили, растяжение понемногу прошло. За неделю Лопухов отоспался, отъелся и даже, попытался закрутить с фельдшерицей. Но она была старше его по званию, и у нее был капитан. На Вову и все его знаки внимания она просто не обратила внимания. Три Процента уже начал подыскивать запасной вариант, но тут его выписали обратно в батальон.
Вернувшись, Лопухов принял участие в пяти ротных учениях, трех батальонных и, под конец, бригадных. По большей части все сводилось к беготне за танками с последующим окапыванием на «захваченных» позициях. Несколько раз стреляли из автоматов боевыми. В принципе, ничего сложного, благодаря компенсатору, ППШ хорошо контролировался. Только нужно было помнить про темп стрельбы и перегрев. На последних учениях присутствовали московские генералы, сверкавшие на солнце золотом новеньких погон. Комиссия сочла корпус полностью готовым и, после парада, входившие части были сорваны с насиженных мест, а худо-бедно налаженный быт безжалостно разрушен.
Мотострелковый батальон от просто стрелкового отличается не только приставкой «мото», но и способом передвижения. Лопуховскому взводу достался ЗиС с деревянной кабиной и одной единственной фарой.
— По машинам!
Вова сел на вещмешок, приткнулся спиной к борту, пристроил автомат между ног и приготовился переносить тяготы долгой дороги. Водила выбрался из кабины с кривой железякой, и направился к передку. За почти два года пребывания здесь, у Вовы сложилось впечатление, что немногочисленные советские машины сходили с конвейера с уже неисправным стартером. Или их вообще не ставили? Во всяком случае, Три Процента ни разу не видел, чтобы трехтонку или полуторку электрическим стартером. ЗиС завелся со второй попытки, водила нырнул обратно, скрежетнула передача, взвыл мотор, поехали. Тент предусмотрен не был, а потому к вечеру все были покрыты толстым слоем серой дорожной пыли. Оружие приходилось прятать, потому, как ППШ пыли не терпит, хотя, казалось бы, куда уже проще и надежнее, ан нет, после такой поездки и отказать может. Но пыль то ладно, ощущение после поездки было таким, будто по Вове потоптался бегемот. Разбитая фронтовая дорога и жесткие рессоры оставили незабываемые впечатления о поездке.
На следующий день колонна продолжила движение. Около полудня в небе появились шесть крохотных, едва заметных точек, которые медленно росли в размерах. Самолеты подходили с запада. Крик «Воздух!!!» застрял в горле, не один Вова заметил угрозу с воздуха, но все сидели молча, колонна продолжала движение. Шестерка истребителей прошла довольно высоко, но можно было различить скругленные консоли крыльев, свои. В сорок первом его авиация не донимала, ни своя, ни чужая. Всего полгода назад, в Сталинграде, наши появлялись не часто, по большей части помешать немцам не могли, и те творили, что хотели. А уж как они погоняли Вову, когда раненый он выбирался из города! А тут колонну прикрывают сверху истребителями, не к добру это.
На новом месте обустраивались опять же капитально. Хач! Два. Хач! Два. И ладно бы для себя копали, а то ведь понятно, что оборону в этих окопах держать не придется. Работать на дядю было обидно. Но копали все. Танкисты — капониры для техники, артиллеристы — огневые позиции, основные и запасные, пехота — окопы и ходы сообщения. Саперы натягивали колючую проволоку и ставили мины. Столько мин сразу Вова еще никогда не видел. Это давало надежду, что немецкие танки до их окопов не доберутся.
А на дворе июнь! Летняя жара буквально разлита в воздухе, буквально омывая взмыленные спины. Гимнастерки у всех побелели от многочисленных стирок, если не стирать, то через несколько дней она встает колом от выступающей соли. Пинчук работает молча, греби больше, кидай дальше. Студент к этой работе тоже привычный, Миронов от них не отстает. У молодого пополнения сил-то поменьше будет, вон языки повываливали и фляги у всех уже пустые. Вова потряс свою — тоже пусто.
— Лопухов, ты куда?
— За водой.
— На всех принеси, — припахал Вову сержант.
Вова собрал пустые фляги, побрел к колодцу. Минут десять туда, столько же обратно, ну и там еще можно передохнуть, пока в очереди за водой стоишь, все лучше, чем лопатой махать. Путь лежал мимо штаба бригады, возле расположения которого маячили знакомые фигуры с автоматами. Первый взвод. Рота одна, а судьба — разная. Первый взвод всегда на охране штаба, эти почти гарантировано доживут до победы, им в атаки не ходить. А два оставшихся — последний резерв комбрига. Их кинут затыкать брешь, наметившуюся в обороне. И они пойдут вперед с одними автоматами, потому что пулеметы танко-десантникам не положены.
— Долго ходишь, — приветствовало Лопухова заждавшееся воды отделение.
— Нормально, — отрезал Вова, — не одни вы желающие.
Все поспешили припасть к флягам, пока принесенная вода не успела нагреться и стать железисто-противной. Три Процента успел напиться еще у колодца, но к работе приступать не спешил, подождал, пока взводный подгонит расслабившееся отделение, и только тогда взялся за лопату. Мозоли на руках задубели, гайки можно откручивать без ключа. Хач! Два. Хач! Два. Взвод зарывался в курскую землю.
Так прошел июнь. В начале июля жара чуть спала, стало полегче. В ночь на пятое, всех разбудила канонада. До фронта еще километров тридцать, но грохотало знатно. Больше часа длилась артподготовка. Под конец на севере поднялись сполохи.
— «Катюшами» ударили, — безошибочно определил Вова. — Похоже, началось.
Остальные с ним согласились. Неизвестно было только, когда придет их очередь. Ожидание затянулось. Третий день впереди грохотало, не замолкая даже по ночам. С каждым днем, с каждой ночью, все ближе и ближе. Танковые батальоны бригады уже на второй день приняли участие в контратаках против прорвавшихся немецких танков, а мотострелки пока стояли на месте.
Шестерка Илов прогудела на небольшой высоте в сторону фронта.
— Сейчас причешут фрицев, — проводил их взглядом Миронов.
— Как бы их самих не причесали, — Вова был настроен более скептически.
— Не каркай.
Обратно штурмовики возвращались впятером. Сверху на них свалилась пара «мессеров». Наших истребителей, как всегда, в нужный момент поблизости не оказалось. Еще один Ил задымил, пошел вниз и исчез в огненном вихре, в небо потянулся клуб черного дыма. Никто не выпрыгнул. Немцы набрали высоту, и пошли на второй заход. Все отделение, не отрываясь, следило за развитием событий в воздухе. На этот раз атака истребителей уже не была неожиданной. Пушечно-пулеметная трескотня долетела до ушей автоматчиков, тусклые трассы потянулись в обе стороны. Штурмовики сумели сохранить строй, ведущий «мессер» свечой ушел вверх, а ведомый, который пошел было за ним, вдруг свалился на крыло, от него что-то отвалилось. Сразу же, высота была небольшая, немец раскрыл парашют.
— Сбили! Сбили! Ура-а-а!!!
Только Вова не принял участия во всеобщем ликовании, его больше интересовало место приземления немецкого летчика. А оно было…
— Лопухов, стой! Куда?
Вова рванул напрямую, пока остальные сообразили, в каком направлении стартовал их товарищ, прошло секунд пять. Теперь их сапоги бухали в десятке метров позади, и пока Вове удавалось удерживать дистанцию, одновременно отслеживая белеющий в небе купол. Постепенно он начал сдавать и длинноногий Пинчук принялся постепенно сокращать дистанцию, но тут забег подошел к концу.
Немец как раз успел погасить купол парашюта, когда набегающий красноармеец Лопухов, с ноги, как по футбольному мячу, пробил по фрицу. От души пробил. Поначалу он хотел просто пристрелить немца, но разум, пока бежал по полю, все-таки взял верх — за убийство готового языка, тем более летчика, по головке не погладят, тут трибуналом попахивает. Подбежавшие автоматчики добавили немцу сапогами. Тот и не думал сопротивляться, лежал, закрывая голову руками.
— Отставить! Прекратить, я сказал!
Сержант пожаловал, наконец, спас фрица. Утихомирить подчиненных отделенному удалось не сразу. Многие порывались поквитаться с вражиной не только за погибших летчиков, но и за собственный страх и обидное бессилие, когда ты роешь носом землю, а сверху тебя безнаказанно расстреливает неуязвимый самолет. Но сержант парень здоровый, справился. А тут и взводный нарисовался. По его приказу немца подняли с земли, сняли с него кобуру с пистолетом, раньше, когда его пинали, до этого никто не додумался. Прибрали немецкий парашют, значит, будут бригадные дамы щеголять в новом шелковом белье.
Немец постоянно валился с ног, здорово ему досталось, если бы не удерживающие его под руки автоматчики, точно рухнул. Теперь Вова смог его рассмотреть получше. Не юноша, лет двадцати пяти. Рост ниже среднего, плюгавый какой-то, лицо испуганное, серое. С правой стороны наливается синяк, достал-таки кто-то сапогом. Никаких наград под комбинезоном не видно. И это хваленый ас Геринга, которого они так боялись?
— Студент, чего он бормочет?
— Просит не убивать его.
Тьфу, от избытка чувств, Три Процента плюнул летчику под ноги.
— Ладно, без нас разберутся, — вмешался сержант, — пошли обратно.
С летчиком, действительно, разобрались без них — погрузили в машину и увезли. А на следующее утро начались другие события. Бригадное начальство решило, что без роты автоматчиков в них никак не обойтись. Раз начальство решило — пришлось участвовать. Утром два взвода посадили на танки и уже минут через двадцать, полтора десятка бронированных машин с десантом сосредоточились на краю перелеска.
— Утром немцы заняли Васильевку, — взводный указал на домишки, видневшиеся за перелеском. — Приказано их оттуда выбить.
Выбьем, если приказано. Автомат, лопатка, запасной диск на ремне, две сотни патронов россыпью в сидоре за плечами, четыре эргэдэшки и обычный мандраж перед боем. Красноармеец Лопухов к подвигу готов, только ох как умирать не хочется! И виду показать нельзя, молодежь смотрит — ветеран, едрит твою.
П-ш-ш-ш, п-ш-ш-ш! Захлопнулись с лязгом люки танков, взревели дизели, танки окутались клубами черного, удушливого выхлопа. Скрежетнула передача, поехали. Метров триста все шло хорошо, потом по броне сыпануло пулями, с визгом пошли рикошеты, кто-то закричал от боли.
— Прыгаем!
Автоматчиков сдуло с брони, остался только Вова. Он никак не мог разжать пальцы правой руки, которые намертво вросли в приваренную к башне скобу. Страх прыжка с несущегося танка пересилил страх смерти и сейчас Три Процента страстно хотел оказаться внутри, под прикрытием брони, а не снаружи. Сколько секунд продолжалась эта гонка он не помнил. Внезапно, клюнув носом, танк встал, башня начала вращение вправо. Сообразив, что сейчас произойдет, Лопухов кубарем скатился на землю.
Да-дах! Грохот выстрела оглушил. Танк начал разгоняться. Банг! Немецкая болванка, прилетевшая куда-то в правый борт, прервала разгон. Словно споткнувшись, машина замерла, откинулся башенный люк, и в нем показалась голова в ребристом шлеме. Банг! Второе попадание, танк загорелся. Зависть к укрытым броней танкистам мгновенно испарилась. Стряхнув оцепенение, Вова кинулся к нему, понимая, что в любой момент может рвануть боекомплект. В верхнем люке никого уже не было. Либо свалился вниз, либо на другую сторону, ближе к немцам.
Три Процента рискнул высунуться — на лобовой броне висел механик-водитель, чуть-чуть не успел выбраться. Вроде, шевелиться! Вова подполз и дернул танкиста на себя, тот вывалился из люка прямо на своего спасителя и застонал. Жив! Пуля взвизгнула по броне, напоминая, что не на курорте, разлеживаться некогда. Теперь надо быстрее валить отсюда. Вова затащил спасенного механика за танк, огляделся и, приметив в паре десятков метров вывороченную взрывом землю, направился туда.
Воронка была неглубокой, но пару задниц спрятать можно.
— Жив?
Танкист промычал что-то невразумительное, похоже, начинает приходить в себя. Три Процента торопливо отвинтил крышку фляги и сунул в рот механику, тот закашлялся, выплюнул все обратно.
— Пей, давай и в себя приходи, а мне с тобой нянчится некогда.
Танк подбили буквально в паре сотен метров от крайних домишек. Когда чужие спины мелькнули перед ними, Вова понял причину столь удачного путешествия от танка в воронку — живыми взять хотят, «язык» им потребовался. А вот хрен вам! Плена он боялся больше смерти, поэтому последнюю гранату решил оставить для себя. И для танкиста. И для фрицев, если повезет. Как ни старался Вова экономить патроны, а первый диск улетел минуты за три.
— Очухался? Тогда набивай, патроны в сидоре. И смотри, чтобы от танка не зашли.
Три процента сунул танкисту пустой диск. Тридцатьчетверка продолжала гореть и вряд ли кто-то рискнет к ней сунуться, но мало ли. А патроны нужно экономить. Вова решительно сдвинул переводчик на одиночные. Пока, вроде, ни в кого не попал, чувствовалось, что к нему лезут опытные вояки, но ему удавалось держать фрицев на почтительной дистанции. В них тоже стреляли, но без фанатизма, скорее, на подавление, чтобы головы было не поднять.
Внезапно загрохотало с другой стороны села, обходившие Вовину позицию спины, дружно замелькали в обратном направлении. Одна из них удачно подставилась, и Лопухов успел всадить в нее пулю, спина дернулась и замерла. От перелеска накатился новый лязг и грохот. Пара танков прошла невдалеке, следом накатилась пехотная цепь.
— Вовка, это ты тут воюешь? — над воронкой навис Пинчук.
— Ага, за вас за всех. Ну чего уставился? Зови санинструктора, видишь, товарищу танкисту плохо стало.
Сдав санинструктору оглушенного, но, в общем, целого танкиста, Три Процента прихватив флягу и полный диск, поспешил догнать отделение. Путь проложил мимо подстреленного фрица. Здоровый мордоворот, метр девяносто, не меньше, камуфляж ранее не виданный. Жаль налегке вылез, только карабин и сбруя с подсумками и штыком, ранца не было. У, гад! Вова пнул фрица, но тот признаков жизни не проявил, явный труп.
Взвод он нашел на южной окраине в окопах, где ранее оборонялась наша пехота.
— А ты чего не прыгнул? — поинтересовался отделенный.
Признаваться, что струхнул, Вове не хотелось.
— Решил поближе к фрицам подъехать, мозоли боялся натереть, — отшутился Три Процента.
Фрицы на наших позициях толком закрепиться не успели, да и было их немного, поэтому и выбили быстро, к одиннадцати часам ни одного из них в селе не осталось. Потом пришла команда занять оборону до подхода стрелкового батальона. Вова привычно вытащил из чехла лопатку и начал углублять проутюженный сначала немецкими, а потом своими танками окоп. Грунт — чернозем, копалось легко, но тут обрушилась часть стенки засыпанного танками участка траншеи, и оттуда показался сапог. Наш, советский. Кому-то не повезло. Лопухов хотел засыпать его обратно, но заметил, что сапог уж больно хорош. Не казенный кирзач, явно пошит на заказ из хорошей кожи. Наверно, офицер. А может? Нет, размер явно не Вовин, но на такие сапоги, почти не ношеные, можно выменять что-нибудь полезное. Несколько секунд жадность боролась с заповедью, вбитой еще Михал Михалычем — у мертвых ничего не брать. Жадность победила. «Я же не себе, а на обмен», решил Вова.
Первый сапог откопался и снялся относительно быстро, покойник еще не успел окоченеть. Второй пришлось поискать. Убитый располагался как-то странно, головой вниз, ногами вверх, танк развернулся практически на нем, перемешав грунт. Откопав вторую ногу, Вова начал снимать с нее сапог. Сильнейший удар в лицо отбросил его метра на полтора, чуть скулу не свернул. Ошеломленный Вова вскочил на ноги, одновременно отыскивая глазами автомат и противника. Никого. И тут до него дошло.
— Раненый! Здесь раненый!
Выдернув из земли лопатку, он энергично заработал ею, безжалостно засыпая только что собственноручно углубленный окоп. Подтянулся Миронов, Студент, еще народ, минуты через три раненого вытащили из земли. К всеобщему удивлению, он оказался почти целым, только лицо было окровавлено.
— Танк прямо на мне развернулся, как меня крутануло и носом прямо в свои же гранаты. Ни рукой, ни ногой не двинуть. Долго так лежал, уже задыхаться начал, а тут чую, с меня сапог тянут. Я думал фрицы. Мало того, что почти убили, так еще и сапоги снимают, дождался, пока он за второй возьмется и как… Ты, извини, я ж думал, что это немец.
— Да ладно, — Вова потер скулу, — а у тебя, похоже, переносица сломана, тебе в медсанбат надо.
Красноармеец осторожно потрогал свой нос.
— Уй! Больно. Надо идти.
— А сапоги где? — спохватился Три Процента. — Какая сволочь их…?
Пока Лопухов откапывал пехотинца, кто-то приделал к сапогам ноги.
— Жалко, — расстроился спасенный, — сам пошил, пока в госпитале лежал. Совсем новые были.
— Да ты не расстраивайся, — попытался утешить его Вова, — были бы они поношенные, я бы на них внимания не обратил. Так что и от новых сапог бывает польза.
— Ладно, главное — жив. А сапоги я себе еще стачаю.
Так и ушел босиком, но предварительно откопал свой вещмешок и автомат. Хозяйственный мужик.
Погода окончательно испортилась, повисла низкая серая облачность, зарядил мелкий, противный дождь. Гимнастерки намокли, в них стало холодно, народ попрятался под плащ-палатками, у кого были. Немцы пообедали и решили позаботиться о Вовиных товарищах, подбросили огоньку, а потом пошли в атаку. Три Процента не знал, что ему крупно повезло — среди минных полей было просто не развернуть крупные силы, поэтому фирменная примочка в виде массированной бомбардировки и танкового тарана здесь не прошла.
В атаку пошли шесть здоровенных угловатых танков. Приплюснутые башни, длинные стволы, набалдашники дульных тормозов — «тигры». Их картинки задолбали уже, но картинки — это одно, а вот так, вживую, совсем другое. Про холод все моментально забыли. Вова порыскал по нишам, оставшимся от пехотинцев, нашел три противотанковые гранаты. Но только в одну, старую, еще сорок первого года, «Ворошиловский килограмм» уже был вставлен детонатор, а без него граната абсолютно бесполезная вещь. Но хоть с одной повезло. Повезло бы еще раз…
Затявкали наши пушки, но как-то неубедительно. Вова осторожно выглянул из окопа. За «тиграми» ползли самоходки, мелькали пехотинцы.
— Лопухов, готов?
— Всегда готов.
Вова продемонстрировал взводному гранату.
— Ближе подойдут, отсекай пехоту от танков. Танками без тебя займутся.
Спасибо за заботу, товарищ лейтенант, и что бы я без вас делал. Но эту мысль Лопухов придержал при себе. Засунул пилотку под ремень, чтобы не потерялась. Между тем, танки медленно, но неотвратимо ползли вперед, игнорируя огонь нашей артиллерии. Останавливались, бухали из своих длиннющих пушек и ползли дальше. От этой неотвратимо надвигавшейся лавины становилось жутко. Пора, однако. Все мысли и страхи отошли на задний план, остались только прорезь прицела и столбик мушки. ППШ привычно толкнулся в плечо. Выбранный фриц исчез, и Вова перенес огонь на следующего, а танки были уже близко.
Один из «тигров» довернул и пошел прямо на Вовин окоп, заметил сука! Три Процента подхватил вещмешок и метнулся в сторону. Притормозил, выглянул, оценил расстояние, выдернул чеку и метнул гранату под гусеницу, падая на дно окопа. Грохнуло знатно, но лязг гусениц, чего так ожидал Вова, не прекратился. Не докинул! Дальше рванул на четвереньках, пытаясь отыскать ход сообщения, ведущий в тыл. Сзади его настигал лязг танковых гусениц, танк двинулся вдоль окопа. Поняв, что не убежать, Лопухов растянулся на дне, прикрыв собой автомат. На спину обрушилась земля.
Едва танк прогрохотал дальше, Три Процента приподнялся, стряхнув с себя землю. Ломанулся вслед за танком, понимая, что перед ним немецкие пехотинцы в окоп не сунуться, а вот позади… Сходу на кого-то налетел.
— Студент, ты?
— Я.
— Где ход сообщения?
— Там дальше…
— Давай, веди! Не спи, студент, не спи!
Дальше бежали вдвоем, больше никого не встретили, ход сообщения едва не проскочили. Сзади мелькнули камуфляжные фигуры. Вова обернулся и длинной очередью охладил пыл преследователей. Выскочили во вторую линию, но там уже хозяйничали немецкие танки. На их глазах «тигр» раздавил блиндаж командира роты. Был там кто-то или нет?
— Уходим!
По дороге к ним присоединились еще трое пехотинцев. Еще утром село казалось почти целым, после второго взятия немцами местами даже печных труб не осталось. Выскочили на окраину, дальше метров четыреста чистого поля местами испятнанного воронками и буграми сгоревших танков и спасительный перелесок из которого утром начиналась контратака.
— Бежим!
Теперь все решала скорость. Успеют добежать до выхода на окраину Васильевки немецкой пехоты — спасутся, не успеют… Пятьсот метров — это две минуты. Даже в сапогах с вещмешком и колотящим по спине автоматом. Две минуты. Сто двадцать секунд, сто девятнадцать, сто восемнадцать… Бегущий впереди пехотинец споткнулся и мгновенно остался позади….девяносто восемь, девяносто семь… Над ухом засвистели пули. Это еще не пехота, это «тигр» выполз на окраину. Из перелеска по нему ударили наши танки, «тигр» переключился на них….шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь, тигриный трассер просвистел над головой, мокрая кожа на лице ощутила дуновение воздуха….тридцать шесть, тридцать пять, тридцать… Впереди вспыхнула «тридцатьчетверка», пораженная в лоб. На таком расстоянии не спасала и лобовая броня….шестнадцать, пятнадцать… мокрые ветки кустарника хлестнули по лицу….три, два, один! Задыхающийся Вова рухнул под дерево, рядом с ним упал Студент, дальше один из пехотинцев.
— Водички нет?
Вова вытащил из чехла флягу, встряхнул, оценивая остаток, отхлебнул сам и передал Студенту. Тот пехотинцу… обратно фляга вернулась пустой.
— А твоя где?
— Там осталась.
— Эх ты, студент. Еще и пилотку потерял.
Свою он вытащил из под ремня и водрузил на голову.
— Пошли своих искать. Может, еще кто-нибудь выбрался.
Выбрались сержант Миронов и красноармеец Пинчук, щеголявший свежей повязкой на голове.
— Еще кого-нибудь видели?
Три Процента отрицательно покачал головой.
— Опять всю молодежь повыбили, — сплюнул сержант.
Лопухов поинтересовался у белоруса.
— Сильно зацепило?
— Ды не, драпина.
— Понятно. Как думаешь, сержант, еще раз в атаку пойдем?
— Пойдем, — предположил Миронов, — до темноты еще времени много. Вот только подкрепление дождемся, и пойдем.
Сержант ошибся. Вместо пехоты прибыла целая минометная бригада. Больше сотни стволов калибром сто двадцать миллиметров. Через полчаса Васильевка стала напоминать луну, в смысле рельефа местности — кратер на кратере. Даже печные трубы не уцелели, только местами что-то дымилось, да торчали несколько остовов какой-то бронетехники. Нашей или немецкой — не понять. Атаки не последовало, начальство решило не занимать перепаханное минами место, где уже никого и ничего не было. К тому же, танки из второго эсэсовского корпуса прорвались к Прохоровке левее. Все силы и средства стягивались туда, а здесь наступило затишье.
Через день остатки мотострелкового батальона были отведены с передовой. От двух взводов автоматчиков осталось меньше тридцати человек. Вова понадеялся было, что их оставят в тылу на доукомплектование, а зря. Вместо пополнения пришел приказ занять оборону на переднем крае.
Впереди лесок, там укрылись немецкие танки. Их рев был хорошо слышен с ночи, потом затихло, притаились. Перед лесом минное поле, за минами траншея, в траншее беспокойно ворочается Вова Лопухов, не спится ему. За первой траншеей отрыта вторая, за второй — третья. За ними поросший кустами овраг, там спрятаны минометы и противотанковые орудия. Завтрашний день станет решающим не только в судьбе тысяч людей, собравшихся по обе стороны фронта, но и операции, которую потом назовут Курской дугой.
Разбудили Вову фрицы. Казалось, только задремал, как с неба донесся гул множества моторов. У-у-у-у, у-у-у-у. Все громче и громче, с каким-то надрывом. Не успел Три Процента продрать как следует глаза, где-то невдалеке уже ухнула первая бомба. Воздушная волна прокатилась над траншеей, ударила по ушам. И началось… Минут через пятнадцать, оглохший и плохо соображающий Вова, приподнялся на дне траншеи, стряхивая насыпавшуюся сверху землю. Он ничего не слышал, но судя по тому, что земля под ним перестала вздрагивать и подпрыгивать, авианалет закончился.
Лопухов поковырял пальцем в ухе, в надежде восстановить слух, бесполезно. Под руку попался автомат. Вова рукавом смахнул с него землю, открыл ствольную коробку, дунул в нее на всякий случай и закрыл обратно. Вдоль траншеи пробирался взводный, отыскивал уцелевших. Лейтенант что-то сказал Вове, но тот не услышал, только рукой махнул. И так все понятно. Щелкнул затвор ППШ и Три Процента осторожно приподнял голову над бруствером. Впереди пехота, за ней — несколько танков. Немного, штук семь-восемь, но и в стрелково-пулеметном батальоне народу осталось чуть более двух сотен, а после бомбежки и того меньше.
По минному полю танки прошли не задерживаясь. Медленно, но без остановок, ни одна мина не сработала. Заработал пулемет, тут же к нему присоединился «максим» справа от Вовы, оборона оживала, давила пехоту, не давая ей подойти к траншее. Танки рванулись вперед, стремясь броней прикрыть своих пехотинцев и поскорее добраться до наших огневых точек. Заухали танковые пушки, слух понемногу начал восстанавливаться. Еще сто метров, пятьдесят, двадцать… Пора. Вова бил короткими очередями, приклад ППШ уже привычно толкался в плечо. Звуки боя доносились как сквозь вату и не отвлекали. Прорезь, мушка, совместить, плавно пальцем нажать… толчок. Следующий. Прорезь, мушка…
Кто-то рванул Вову за плечо. Вовремя! Буквально мгновение спустя, перед Вовиными глазами врезались в стенку окопа несколько мелких осколков. Миронов! Жив! Сержант что-то кричал, указывая в тыл. Понятно, отходим. Три Процента приподнялся, оценивая обстановку, и увидел, как немецкий танк раздавил пулеметное гнездо. В ту же секунду, прилетевший со стороны оврага снаряд, сорвал с него гусеницу. Танк крутанулся, замер, поймал вторую болванку и загорелся. А ноги уже несли Лопухова вслед за сержантом, но вещмешок из ниши он успел прихватить.
Внезапно сержант замер, Вова едва не врезался ему в спину, сорвал с ремня «лимонку» и швырнул ее за поворот. Переждав взрыв рванули вперед. За поворотом четверо, один наш автоматчик, кто не узнать, и трое фрицев. Два — явные трупы, третий, с окровавленным лицом сидел у стены, хватаясь за голову. Три Процента в упор всадил в него короткую очередь и задержался у нашего, вытаскивая из подсумка запасной диск. Первый уже заканчивался, а второго тоже надолго могло не хватить в скоротечных окопных схватках, тут патроны экономить трудно, автомат — штука азартная.
Миронов проскочил далеко вперед, Лопухов рванулся за сержантом, споткнулся, упал, и это спасло ему жизнь, пуля выбила землю прямо перед ним. Вова перевернулся на спину, вкинул ППШ и смахнул немца с бруствера, тот уже вскидывал свой карабин для второго выстрела, но не успел. Совсем чуть-чуть не успел. На всякий случай, Три Процента швырнул за бруствер гранату, где один фриц, там может быть и второй, и наддал, стараясь окончательно не отстать отделенного. Гранаты, кстати, автоматчики носили прямо на ремне — просто цепляли за него запалами. Крайне опасный способ, но Вова ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь на собственных гранатах подорвался. Зато всегда готовы к применению.
В одном месте ход сообщения оказался завален.
— По верху!
Эту команду Вовины уши уловили, хоть и с трудом, а выбираться наверх ох как не хотелось! Земля ведь она такая надежная, она всегда укроет, и от пуль, и от осколков и от взрывной волны. Разве что от прямого попадания не спасет. Однако пришлось Вове вытаскивать свое бренное тело на дневной свет. К счастью, завал оказался коротким, проскочили.
Во второй траншее удержались недолго, танки буквально выдавили мотострелков в третью траншею, на самый край оврага. Пехота немецкая действовала грамотно, чувствовалось, что не первый день на фронте, да и было их существенно больше, а наша артиллерия часам к десяти замолчала. Воспользовавшись короткой передышкой, Вова решил набить диск, а то в суматохе боя все некогда было. Из двух своих и одного, взятого у убитого, патроны оставались только в одном, да и было их десятка два, не больше.
— Сержант, как думаешь, немцы скоро полезут?
— Скоро. Сейчас перекурят и полезут.
— Значит, диск успею набить, — сделал вывод Лопухов.
Золотистые патрончики один за другим занимали положенные места в улитке. Ставшее уже привычным занятие, монотонная, не требующая умственных усилий работы. На смену волнению перед боем и страху смерти, пришло безразличие. Смертельная усталость убила все чувства и эмоции, а с падения первой немецкой бомбы прошло чуть более четырех часов. Казалось, что смерть даже станет избавлением от мучений нынешних и испытаний грядущих. Р-раз, и нет тебя. А что там за чертой? Поди, узнай, обратно еще никто не возвращался. Вова закрыл крышку и отпустил храповик, подаватель поджал патроны к горловине диска. Готово. Успею набить еще один?
— К бою!
Не успел.
— Сержант, сколько продержимся?
— Час, не больше.
Они продержались полтора, после чего, остатки стрелково-пулеметного батальона немцы спихнули в овраг. Собственно, это был даже не овраг, а изрезанная несколькими оврагами местность, густо заросшая кустарником. Древний инстинкт самосохранения буквально вырвал Лопухова из траншеи, незамеченным протащил под носом у добивавших последние очаги сопротивления пехотинцев, и сбросил с обрыва вниз. Следом скатились сержант Миронов и еще один незнакомый автоматчик из другой роты, совсем еще молодой парень.
— Кажется, проскочили…, — начал молодой.
— Тихо, — прошипел сержант.
Автоматчики прижались к склону, укрываясь от взгляда сверху. Немецкие пехотинцы остановились прямо над ними. Хорошо было слышно, как они там чего рыготали по-своему, видимо, решали, стоит лезть вниз или не стоит. Увидеть бойцов было невозможно, край обрыва и кусты укрывали. Но если сверху бросят гранату… Как всегда не вовремя, молодому захотелось прокашляться. Вова сунул ему под нос кулак, и тот задергался, вцепившись зубами в рукав гимнастерки. Казалось, немцы не уйдут никогда, но вот их базар стих, доносился только отдаленный шум танковых моторов, да непрерывный гул канонады.
Миронов осторожно высунулся.
— Ушли. Нам тоже пора.
— Не могу, — уперся Три Процента. — Лучше пристрелите.
Он и в самом деле не находил в себе сил двинуться дальше. Одна мысль, что придется преодолеть приличное расстояние, лишала всякого желания шевелиться. Несмотря на относительную молодость и неполных семь классов за плечами, Миронов оказался неплохим психологом. Поняв, что угрожать трибуналом и взывать к сознательности бесполезно, он пошел по другому пути.
— Давай я вещмешок понесу.
Взяв Вовин сидор, сержант, прихватив гимнастерку за шиворот, буквально поставил Вову на ноги. Здоровый парень, однако.
— Ну, давай, пошли. Чуть-чуть отойдем, и там отдохнешь. Главное от немцев подальше…
Уговоры подействовали, но отойдя на пару сотен метров, Лопухов опустился на землю.
— Все, дальше точно не смогу.
В овраги немцы пока не полезли. Танки тут не пройдут, артиллерия и минометы бесполезны, авиация сверху ничего не разглядит. Сержант решил на некоторое время остаться здесь. Сам он еще мог идти, но третий автоматчик тоже был на пределе. Минут через десять блаженного лежания на земле, Вова вспомнил, что расстрелял все патроны в дисках до последней железки. Снаряжение дисков дело не быстрое, а на начальном этапе еще и шумное — из-за тугой пружины, храповик щелкает довольно громко. Забрав у отделенного свой мешок, он вытащил из него мешочек с патронами и принялся за дело…. пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь. Пятьдесят семь. Даже на один полный диск не хватило. И гранат нет. Остальные, воспользовавшись передышкой, занимались тем же самым, и с патронами у них было тоже не густо.
Отдохнув, двинулись на север, к своим. Буквально через двести метров наткнулись на немцев. Встреча была неожиданной, короткой и горячей. Пулеметная очередь, чудом миновав идущих впереди Миронова и Лопухова, буквально снесла идущего третьим парня. Забыв от усталости, Вова сиганул в сторону метра на два, укрываясь от пуль. Миронов синхронно выполнил тот же маневр. Немцы бросили в них «колотушку», но сержант успел откинуть ее обратно. Воспользовавшись взрывом немецкой гранаты, оторвались и ушли вглубь оврага.
— Куда дальше?
— Отойдем восточнее, — решил сержант, — и опять свернем на север. Даже, если фрицы кольцо замкнули, то сплошного фронта здесь быть еще не может. В крайнем случае, ночью попробуем пройти.
Отдохнув, двинулись дальше. Как оказалось, не одни они оказались такими шустрыми, мелкие группы советских бойцов спешили выскочить из западни, пока немцы не начали регулярное прочесывание местности, но все попытки были неудачными. Постепенно группы объединялись и организовывались. К вечеру собралось человек двадцать, командовал лейтенант из стрелкового полка. Он-то и организовал поиск путей выхода из окружения.
— Немцы!
Вова первым углядел мелькание фрицев среди зелени. Немцы растянулись в колонну, шли настороженно, и было их много.
— Отходим, — принял решение сержант.
Засаду лейтенант организовал грамотно. Передовой дозор пропустили и врезали по основной группе. Немцев было человек тридцать, видимо, неполный взвод, направлявшийся на поиск мелких групп окруженцев. Идущие по краю оврага фрицы поспешили укрыться в нем, а там их поджидал «дегтярев» и несколько автоматчиков. Все закончилось минуты за три. Три минуты, сто восемьдесят секунд, и вместо тридцати здоровых, уверенных в себе мужиков, в овраге лежат три десятка окровавленных трупов. Всякое пришлось повидать Вове Лопухову за последние два года, но в такой бойне он участвовал впервые. Но ничего не шевельнулось в его душе, ни капли жалости не было к тем, кто шел убивать его и его товарищей. Или ты, или они, третьего тут не дано. Победители спешно собрали трофеи.
Из окружения вышли уже ночью, коридор, удерживаемый нашими, был больше километра. Через него и ушли остатки двух стрелковых полков и стрелково-пулеметного батальона. Машина немецкого наступления еще ползла вперед, постепенно выдыхаясь. Провал операции «Цитадель» был очевиден, но накал боев почти не снижался. Выходившие из окружения пехотинцы еще не знали, что приказ об окончании операции был отдан еще утром этого дня.