В это время одна из двух внутренних дверей приемной распахнулась, и через порог переступил, приветливо улыбаясь, среднего роста мужчина неопределенного возраста. Тиская руки Лота и Джина, жестикулируя, он выхватил из нагрудного кармана тяжелые темно-зеленые очки, оседлал ими свой курносый нос, быстро оглядел обоих, сорвал очки, сунул их обратно. Усы щеточкой, или, вернее, зубной щеткой, и массивный подбородок. - Хау ду ю ду, джентльмены? - тараторил он с чисто нью-йоркским акцентом, Он ввел гостей в кабинет, усадил их; потянул за шнур, уменьшил зазоры в пластмассовых венецианских шторах, чтобы притушить жаркий блеск солнца, предложил пачку "Кул" с ментолом. - Очень приятно, очень приятно, - болтал он. - Так Вы Джин Грин? Каков молодец! Такого сразу представляешь у румпеля яхты где-нибудь на румбе Майами-Бич. - Я надеюсь, путешествие было приятным, - болтал он, закуривая. - Как вам понравился наш новый? Джин взглянул в желто-голубые глаза, пожал плечами, подбирая ответ. - Зачем вы спрашиваете? - смягчая простодушной улыбкой легкую иронию в голосе, спросил Лот. - Ведь все говорят, мистер Горакс, что вы умеете читать мысли на расстоянии. - О, эти разговоры сильно преувеличены, - еще шире улыбнулся тот. - Верно, что я немного занимался телепатией, гипнозом и психокинезом под руководством знаменитого Гарднера Мэрфи. - Он надел очки, пронизывающе взглянул на Лота. - Если хотите, я попробую прочитать ваши мысли. Ваше последнее замечание, мой дорогой и овеянный славой мистер Лот, объясняется тем, что вы сами рассчитывали занять кресло, на котором по-хозяйски уселся этот выскочка. Говорю напрямик, ибо я не виноват, что меня поставили на этот пост, и я искренне хочу быть вашим другом. Значит, лучше с самого начала прояснить наши отношения. Улыбка сползла с губ Лота. На мгновение в глазах его мелькнула растерянность. Никогда еще не видел Джин таким сконфуженным этого сильного человека. Но тут же на скулах Лота заходили желваки. В глазах мелькнул опасный блеск вороненой стали. Впрочем, Лот тут же оправился и, блеснув улыбкой, поднял руки: - Сдаюсь, мистер Горакс! Сдаюсь! Вы действительно видите меня насквозь. Он опустил руки. - Я не хотел бы быть вашим врагом, так что будем друзьями, мистер Горакс. Мистер Горакс повернулся к Джину. - Ну, а ваши извилины, мистер Грин, менее запутаны, и ваши мысли я вижу почти так же ясно, как изображение на экране хорошего телевизора. Вы впервые отняли человеческую жизнь, мистер Грин, а в первый раз это всегда бывает нелегко. Джин застыл в кресле, зачарованно глядя на Горакса, как кролик на кобру. - Вы ранены, мистер Грин. Я отсюда чую запах антисептической мази и бинтов. Но вас беспокоит не рана, а ваше будущее. Вы впервые попали в положение травимого охотниками зверя. Над вами сгустились тучи, вам грозит гибель, и вот вы пришли сюда, хотя не питаете симпатии к военщине. Но в бурю хороша любая гавань, не так ли, мистер Грин? Джин оторопело, словно ища помощи, посмотрел на Лота. Лот сидел напряженно, нахмурив лоб, сжав кулаки, с возмущением уставясь на улыбающегося мистера Горакса. Горакс снял очки. - Опыт телепатии окончен, джентльмены, - объявил он. - Надеюсь, вы довольны, мистер Лот? Согласитесь, телепатия - незаменимое оружие для разведчика. - Вы упомянули о психокинезе, - промолвил Джин. - Что бы это могло быть? - Я ждал этого вопроса. И именно от вас. Для вас любопытство все еще важнее самоутверждения. Для мистера Лота, который на четырнадцать лет старше вас, как раз наоборот. Психокинез, джентльмены, - это совершенно новая область психологии, изучающая влияние мысли на движение физических предметов. - Разве мысль может иметь такое физическое влияние? - Об этом и спорят сейчас психологи Америки, но посмотрите сами! - При этих словах мистер Горакс достал из кармана зажигалку со стеклянным корпусом, в котором в прозрачной жидкости белели игральные кости. Скажем, мы играем в кости. Вот я трясу кости в кулаке. Аллэ! Три и четыре. Аллэ! Два и три. Аллэ! Пять и один. Но вот я предельно концентрирую внимание, собираю в кулак всю свою волю и всем своим существом, всей силой мысли, всеми миллиардами клеток мозга страстно хочу, желаю, приказываю, чтобы кости упали шестерками кверху. Внимание! На обширном лбу мистера Горакса выступили капли пота, на висках вздулись жилы, глаза полыхнули желто-голубым огнем. - Аллэ! Он положил зажигалку на край стола. Джин и Лот подались вперед, невольно затаив дыхание. Кости лежали шестерками кверху27. - Колоссаль! - прошептал ошеломленный Лот. Он попытался улыбнуться. - Но ведь это гарантия неотразимого успеха у женщин. Мистер Горакс скромно потупился. - Невероятно, - проговорил Джин. - Гипнотизировать человека - это я понимаю, но гипнотизировать предмет, вещь, материю!.. - Такова, уважаемая публика, сила концентрированной мысли. Есть ученые, считающие, что ее можно уравнять с силой луча лазера. Горакс откинулся в кресле и вытер цветастым платком свой мокрый лоб. - А теперь, Джин, скажи-ка мне как на духу: зачем ты пришел сюда, в ЦРУ?
Джин был готов без утайки ответить на любой вопрос Горакса, но в это время пронзительно зазвонил телефон. Полковник Шнабель вызывал по автокоммутатору Ди-Ди-Пи мистера Лота на совещание, а мистера Горакса просил вкратце познакомить с "фирмой" мистера Грина. Лот встал, кивнул Джину и Гораксу, щелкнул каблуками. На столе перед мистером Гораксом лежало несколько пачек сигарет ("Кул", "Марлборо", "Вайсрой"), коробки гаванских сигар и набор трубок фирмы "Данхилл". Обыкновенно курильщик курит сигареты, или сигары, или трубку. Горакс курил и то, и другое, и третье. - Итак, - начал он, набивая трубку, - мне поручено рассказать вам о "фирме". Я собирался показать вам специально отснятый недавно для служебного пользования учебно-документальный фильм о ЦРУ, но думаю, что нам с вами будет интересней пройтись по этажам и кабинетам "Ледяного дома" и увидеть то, что вам разрешается увидеть собственными глазами... Как говорил Аллен Даллес: "Я глава молчаливой службы и не могу рекламировать свой товар". Эта редкая привилегия: заглянуть по ту сторону закрытых дверей Синей Бороды. В Пентагон, как известно, водят экскурсии, в ЦРУ никогда. В путь, мой дорогой мистер Джин!.. - ЦРУ, - рассказывал на ходу в коридорах, лифтах, кабинетах, залах и хранилищах Горакс Грину, - это мозговой трест тотальной разведки Америки, координирующий деятельность всех правительственных ведомств, ведущий разведку и намечающий курс политических акций. ЦРУ - это штаб трехсоттысячной армии профессиональных разведчиков. ЦРУ имеет все необходимое для тотальной разведки: почти неограниченные права, включая право на секретность своих операций, огромные (тщательно засекреченные) бюджетные ассигнования (называют цифры от пятисот миллионов до двух миллиардов долларов в год!) и неконтролируемые расходы на глобальную сеть разведки28. Вспомним, что государственный департамент располагает бюджетом всего в четверть миллиона. Год рождения ЦРУ - 1947-й. За спиной первого директора шпионского концерна "Дикого Билла" Доновэна - стоял его подлинный создатель и крестный отец: Аллен Уэлш Даллес. Именно он добился для "фирмы" большей власти, чем обладает любой другой правительственный орган Америки. Это государство в государстве, ЦРУ называют "невидимым правительством" или "сверхправительством". Именно "фирма" стояла в 1953-м за переворотом против Мосаддыка в Иране и за берлинскими "волынками". Это она скинула президента Хокобо Арбенса в 1954-м, а в 1960-м послала в полет на самолете У-2 пилота Пауэрса ЦРУ - это плащ и кинжал дяди Сэма! Если вы читали последнюю книгу мистера Даллеса, - говорил Горакс Джину в огромном зале, за ставленном ультрасовременными ЭВМ - электронными вычислительными машинами, - то помните его характеристику огромной роли новейшей техники в разведке. Вот эти машины - это "кадровики всезнайки", учетчики личного состава. Предположим, нам требуется для выполнения особого задания человек тридцати пяти лет, не выше пяти футов и восьми дюймов, холостой с дипломом инженера-химика и знаниями французского языка и языка южноафриканского племени суахили. Вы задаете этот вопрос одной из этих мудрых машин, наделенных нечеловечески блестящей памятью, и она тотчас сообщает вам имя и фамилию подходящего человека или нескольких человек с номерами их досье. - Поразительно, - произнес Джин, недоверчиво улыбаясь. - Верится с трудом? - спросил мистер Горакс. - Что ж, я уважаю здоровый скепсис. Давайте проверим. Он подошел к ближайшему оператору в белом халате и небрежным, но не терпящим возражений тоном сказал: - Хэлло, Стив! А ну-ка покажите этому Фоме неверному, чего стоят ваши механические игрушки. Выясните-ка у робота - начальника отдела кадров, нет ли у нас в ЦРУ человека двадцати пяти лет, русского происхождения, ростом в шесть футов и два дюйма, родившегося в Париже, холостого, выпускника медицинского колледжа, со знанием английского и русского языков... - Но ведь это же... - Джин рассмеялся. - Готов биться об заклад, что такого человека у вас нет! - Идет! - подхватил мистер Горакс. Оператор быстро отпечатал данные, сообщенные Гораксом, и заложил небольшую карточку в машину, нажал какие-то кнопки на сложном пульте управления. Машина едва слышно зажужжала. На приборной доске замелькали, вспыхивая и угасая, разноцветные огоньки. Через несколько секунд машина выплюнула карточку. Оператор вручил ее Гораксу. Тот, не глядя, передал ее Джину Джина точно током ударило. На карточке значилось "ДЖИН ГРИН, предварительный кандидат в курсанты КОД ЦРУ, досье ФБР 61242562А, досье ЦРУ С045629" - Вы должны мне десятку, - услышал сраженный Джин чуть насмешливый голос этого мага Горакса В огромном зале с кабинами работники ЦРУ изучали русский и другие иностранные языки с помощью самой совершенной магнитофонной техники - Видите, как они усердствуют, - заметил Го-ракс. - Какое рвение! Какое прилежание! За знание иностранного языка ЦРУ платит солидную надбавку к званию. Пожалуй, нигде в Америке так не популярен русский язык, как здесь. Так что учтите, юноша. Если вас возьмут сюда на работу, начнете с пяти тысяч долларов в год. Если повезет, со временем будете получать до четырнадцати тысяч долларов Предупреждаю: попасть сюда нелегко: из тысячи кандидатов на службу в ЦРУ берут только горстку: восемьдесят процентов отбраковываются по анкетным данным, десять процентов отсеивают в результате тщательного изучения офицеры безопасности - за слабость к слабому полу, за пристрастие к алкоголю, за болтливость, за подозрительные знакомства. Оставшиеся десять процентов подвергаются проверке с помощью детектора лжи. Обязателен ответ на два вопроса "Не гомосексуалист ли вы?" и "Не передавали ли вы кому-либо секретные сведения?" А вот, - сказал Горакс, подходя к другой замысловатой машине, электронный радиодешифратор-переводчик, который экономит нам массу времени по расшифровке и переводу поступающих от наших разведчиков шифрорадиограмм. Мой друг! - обратился он к оператору Продемонстрируйте-ка нашу опытную новинку! - Извольте, - бесстрастно произнес оператор. Эта ЭВМ, система комплексного машинно-речевого перевода соединяет в себе три устройства: радиоприемник, дешифратор и электронную установку машинного перевода, дающую речевое воспроизведение текста. Радиоприемник принимает сейчас шифрорадиограмму нашего резидента из Гаваны. Магнитофон автоматически записывает ее. Дешифратор тут же, за десять секунд, расшифровывает шифрорадиограмму и тут же выбрасывает ее на японском языке. Почему на японском, а не на испанском? Резидент филиппинец японского происхождения, одинаково хорошо владеющий испанским и японским. Вы видите этот лист бумаги, поступающий из устройства как из телетайпа. Сверху на нем - радиограмма на японском языке, записанная как латинскими буквами, так и катаканой, то есть японской слоговой азбукой. И почти одновременно из динамика поступает перевод радиограммы на английский язык. Внимание, включаю динамик! И тут случилось нечто совсем неожиданное. Из большого динамика раздался голос странного тембра, бездушный голос электронного переводчика, который медленно и уныло зачитал текст радиограммы резидента из Гаваны:
"Диверсия и покушение не удались. Подполье раскрыто. Все члены организации арестованы..."
Оператор, Горакс, Джин - все они замерли. А механический голос все говорил без интонации и ударений:
"Янки! У вас хорошая техника, она побеждает пространство и время, но не может покорить народ. Все это время я работал против вас. Куба - си, янки - но! Родина или смерть!.."
Опомнившись, оператор выключил динамик. Какой ужасный конфуз! На лбу его выступил пот. Он с тревогой взглянул на Горакса. - Машина еще далеко не совершенна, - сказал Горакс. - Надо увеличить в ее "памяти" рабочий запас слов, в особенности идиом. Благодарю вас! Идемте дальше! А в ушах Джина звучал неземной, нечеловечий глас: "Техника побеждает пространство и время, но не может покорить народ!.." ... В зале "Ракеты и снаряды" у Джина разбежались глаза. Здесь занимались изучением ракетной техники всех стран мира, но прежде всего Советского Союза. Горакс провел Джина мимо фотографий и схем таких отделов, как "Ракеты типа Земля - Земля" "Подводные ракеты", "Ракеты типа Земля воздух - космос", "Ракеты типа воздух - космос - Земля", "Ракеты типа воздух - космос - воздух - космос", к центральному отделу "Советские ракеты". - Вот данные по советским ракетам, - сказал Горакс, - собранные всеми разведками свободного мира с помощью агентуры и особенно спутников-шпионов типа "Сэмос". Новые фотокамеры будут в девять раз сильнее. Некоторые спутники "Сэмос" - эти "шпионы в небе" - одновременно записывают телефонную и радиосвязь космических центров на микроволнах, а небесный шпион "Мидас" обнаруживает запуск ракет по высокой температуре выхлопных газов за полчаса до выхода ракеты к цели. Ныне в небе витает больше шпионов, чем ангелов! Наша система СПАДАТС - Система космического обнаружения и слежения - следит днем и ночью за всеми русскими ракетами и спутниками и за связью с ними. Кстати, стоимость спутников и всей системы покрывает из своего бюджета Пентагон. После того, как президент упрекнул мистера Даллеса в том, что он недооценил успехи России в ее ракетной программе, "фирма" всемерно активизировала разведку в этой области. - Разумеется, - пояснил Горакс, - данные, касающиеся русских ракет, носят лишь приблизительный характер. Другая диаграмма показывала американские и советские спутники и корабли. ...В шифровальном отделе Джин увидел издалека - Горакс не пустил его ближе - много диковинных шифровальных машин, десятки и сотни сосредоточенных шифровальщиков. - Неужели для всех из них находится дело? - наивно удивился Джин. - Это что! - пренебрежительно махнул рукой Горакс. - Главный центр радиоперехвата, шифрования, дешифрования и разведывательной радио- и электронной техники Агентства национальной безопасности находится в Форт-Миде, штат Мэриленд, недалеко от Вашингтона. Здание у них там побольше нашего. Годовой бюджет - миллиард долларов. Штат - четырнадцать тысяч человек, на шесть тысяч больше, чем в ЦРУ. Там гораздо больше этих новейших сверхскоростных вычислительных машин. Они переводят русскую периодику со скоростью тридцать тысяч слов в час. Они производят криптоаналитическую работу, обрабатывают горы разведывательной породы, отсеивая руду и добывая драгоценную информацию, поступающую со всего мира от более чем двух тысяч станций радиоперехвата, действующих, стационарно и на кораблях, самолетах, спутниках. Один отдел там, например, перехватывает все секретные радиограммы, которыми обмениваются иностранные правительства со своими делегациями и представительствами при ООН. Конечно, не всегда удается дешифровать эти радиограммы, но бывает, что и удается. Мы ловим теперь не только работу всех радиостанций мира, а отсчет времени на стартовой позиции ракет, характерные звуки заводов и электростанций, приказы штабов ПВО радиолокационным установкам и самолетам, переговоры космонавтов с наземными станциями, приказы о передвижении тактических и стратегических войск. Другой отдел, АНБ, регулярно записывает переговоры между русскими пилотами и их наземным командованием и не только анализирует содержание этих переговоров, но и изучает акцент летчиков, их характер, случайные ссылки на коллег и начальство, регистрирует фамилии, составляет картотеку на кадры ВВС. Тотальный шпионаж, мой друг, глобальный шпионаж! Мы стремимся к тому, чтобы ни одна ракета не взлетела, ни один завод не вступил в действие, ни одна воинская часть нашего потенциального противника и шагу не сделала без нашего ведома29. - Но, вероятно, и противник стремится к тому же, - предположил Джин. - Наверняка! - ответил Горакс, внимательно взглянув на Джина. - А сейчас я поведу вас в завтрашний день разведки...
- Этот отдел у нас называется "сумасшедшим домом", - продолжал в лифте мистер Горакс, - "фабрикой снов", "парадизом алхимиков", "мыслительным бункером". Здесь больше смелых мечтателей и дерзновенных фантазеров, чем в Пен-Клубе или Гринич-Виллэдж. Воображение отважнее, чем в опиумном притоне. Этот научно-фантастический центр координирует и финансирует самые невероятные поиски не только здесь, при ЦРУ, но и в исследовательских институтах РЭНД корпорейшн, фордовского фонда и других корпорациях и фондах, колледжах и университетах, а также в Гудзоновском институте этого "Клаузевица ядерного века" Германа Кана, который, гм... гм... всех нас здесь успокоил, установив, что если ядерная война оставит на Земле всего двадцать миллионов американцев, то понадобится всего ничтожных сто лет, чтобы наша цивилизация полностью возродилась. Группа ученых-дельфиноло-гов установила, например, что дельфины являются лингвистами и говорят на языке, в котором втрое больше слов, чем в словаре американской домашней хозяйки или унтер-офицера, что они легко могут научиться говорить по-английски и во время войны стать морскими разведчиками и живыми торпедами. Установлено, что дельфины плавают со скоростью тридцать миль в час, находят цель с завязанными глазами. Они вышли из лифта в ничем не примечательный длинный пустой коридор со множеством закрытых дверей, по которому прогуливался лишь солдат военной полиции. Эм-Пи мельком взглянул на зеленый значок на груди Джина и козырнул Гораксу. - Другую группу, - продолжал Горакс, - можно назвать приемной комиссией по предстоящей встрече с мыслящими пришельцами из иных звездных миров. Ее задача - обскакать русских и первыми принять гостей из космоса, познакомить их с "американским образом жизни", показать им статую Свободы, "Пеппермент-лаундж", где поет наш мистер-твистер Чабби Чеккер, свозить в Диснейлэнд и, по возможности, вовлечь в НАТО... Третья группа трудится над проблемой передачи материи на расстояние... Они прошли мимо дверей кабинетов с табличками: "Пекинологи", "Ханойологи", "Кремленологи". За последней кто-то жарил на балалайке... Из двери без таблички вышел рассеянный, ученого вида пожилой человек в роговых очках, с чертежами в руках. Глядя вперед невидящими, как у сомнамбулы, глазами и отчаянно ероша редкие волосы, он едва не наткнулся на Горакса. - Одну минуту! - властно остановил его Горакс. - Будьте добры, расскажите нам в двух словах, над чем вы работаете. - Рассказать? - удивился тот. - Право, не знаю. Это совершенно секретно. Боюсь, что я не смогу... - Сможете, сможете! - весело заверил его Горакс - Я заместитель полковника Шнабеля. Стреляйте! - Стрелять? Кого стрелять? - В смысле "выкладывайте". - Видите ли, это сложная проблема30. Дело в том, что клопы обладают феноменальным чутьем. Вот мы и решили использовать это чутье в военных целях. Мы создали аппарат, в который помещается целая рота голодных клопов. Перед ними в аппарате лабиринт. Представьте себе джунгли Вьетнама, идет рота наших ребят. Как уберечься от засады Вьетконга? Да с помощью клопов! Идущий впереди роты в головном дозоре разведчик действует нашим аппаратом с клопами как миноискателем, наблюдая за поведением клопов сверху, сквозь специальное окошечко. Как только клопы учуют залегших в засаде партизан, они тут же поползут по лабиринту, нарушая напряжение электромагнитного поля, что и фиксирует датчик, точно указывая направление засады. Остается лишь обрушить шквал огня на ничего не подозревающих партизан, чтобы расчистить дорогу. Аппарат дешев, прост в конструкции и безотказен в действии. - Но почему ваши клопы реагируют только на вьетнамцев, - спросил Горакс, - а не на янки? Может быть, это вьетнамские клопы? - Нет, - глубокомысленно ответил ученый, - клопы не знают национальных различий. Дело в том, что в нашем аппарате они изолированы от американцев, аппарат нацелен дулом на противника К тому же американцы спрыснуты антиклопином диэтилтолуамидом. А сейчас прошу извинить меня: я спешу на важную конференцию. - Все истинно гениальные изобретения, - заметил с улыбкой мистер Горакс, глядя вслед ученому, - в основе своей просты как дважды два. Ученый обернулся на ходу и крикнул: - Подумайте о том, скольких наших ребят спасут мои клопы! - А где вы их берете? - спросил Горакс. - В Гарлеме? Но ученый уже не слышал, завернул за угол коридора. - Ну и ну! - сказал Джин. - Я слышал, что во Вьетнаме воюют слоны, возя солдат по джунглям но чтобы воевали клопы - этого я еще никогда не слышал! - Наполеон не поверил в пароход, который дал бы ему возможность завоевать Англию, - с улыбкой сказал Горакс, - а Гитлер не верил в ракеты. Думаю, что клопы не единственная надежда наших войск во Вьетнаме. Кстати, некоторые из этих ученых получают больше, чем директор "фирмы", которому платят тридцать тысяч в год. Заглянем-ка наугад за эту дверь! Горакс постучался и, услышав чье-то "войдите", потянул за ручку. Дверь отворилась, и они вошли в небольшой кабинет, заваленный бумагами, книгами и радиоаппаратурой. В углу стояла индийская ситара. В кабинете находился один человек, длинноволосый и бородатый. - Хэлло! - приветствовал мистер Горакс - Мы, кажется, помешали вам заниматься зарядкой? - Нисколько! - ответил человек, стоявший на голове. - Я закончу свой комплекс упражнений по системе йогов через десять минут, поиграю на ситаре и поступлю в ваше распоряжение. Когда Горакс объяснил ученому, зачем они к нему пожаловали, он охотно рассказал им о своей работе - Джентльмены! - сказал он, моргая глазами на уровне плинтуса. - Я нахожусь на грани реализации своей идеи! Из-за этой идеи меня выгнали сначала из Массачусетского технологического института, а потом еще из десятка институтов и научных центров. Я хлебал бесплатную похлебку на Баури, был "человеком-сандвичем" на Бродвее, работал скэбом на доках, но не изменял своей идее. Это будет неслыханный переворот, настоя--щая революция в науке! Да будет вам известно, джентльмены, что в мировом воздушном океане носится каждый звук, парит каждое слово, когда-либо произнесенное на нашей планете. Да и на других планетах. Все изреченное вечно. Эхо не умирает, а лишь становится неслышным для нас. Эфир полон звуков со времен оных. В нем живет и первое слово Адама, и звук поцелуя Евы, и грохот каждого выстрела на Банкерхилл! Да что там! Если бог некогда проглаголил: "Да будет свет!", то в эфире звучит и эта фраза! Только надо научиться ловить эти звуки так, как мы научились ловить и записывать радиосигналы. Если мы ловим звуки настоящие, то почему нельзя ловить звуки прошлые? И разве мы уже не ловим радиоимпульсы, брошенные в космос миллиарды световых лет тому назад звездами, которых давным-давно нет во вселенной! Только вообразите: скоро мы сможем услышать песни Гомера в исполнении самого автора, речи Демосфена, споры Колумба с его матросами. Эфир откроет нам тысячи тайн!.. - В том числе и политические и военные тайны наших врагов? - спросил Горакс. - Несомненно! - Это интересует ЦРУ. И бог с ними. Я лично интересуюсь чистой наукой и немножко историей, которую я от начала до конца перепишу с помощью моего изобретения! Более того, мое изобретение ознаменует собой новую эпоху в истории. Тайное станет явным, а ведь все беды человечества проистекали в прошлом из-за тайн и секретности. Обман и коварство станут невозможными, изменится сама человеческая природа... - Бред! - убежденно сказал Джин за дверью. - Свифтовская академия наук, в которой добывают золото из свинца, перерабатывают лед в порох методом пережигания... И ЦРУ тратит на этот "сумасшедший дом" деньги налогоплательщиков? - Миллионы, - ответил Горакс, ведя Джина к лифтам, - ибо сегодняшний бред - завтрашняя Нобелевская премия. И мы не можем рисковать, как рисковали Наполеон и Гитлер. Уж лучше рисковать кошельком, чем головой. Недавно я делал доклад о месмеризме, метапсихическом методе и телепатической связи на конгрессе парапсихологов в Утрехте. В наши дни, юноша, нельзя отвергнуть априори даже самые бредово-фатастические прожекты и изобретения. Любое, пусть даже самое безумное, открытие должно рассматриваться с точки зрения его разведывательного использования. Поэтому на наши деньги создано специальное общество - Фортейское, которое занимается лишь теми гипотезами и проектами, которые отвергнуты наукой. Девиз общества: "Невозможного не существует". Иначе можно остаться в проигрыше. - Горакс закурил сигару. - Взять, к примеру, царскую Россию родину ваших пращуров. Как пострадала Россия от пренебрежения царских властей к замечательным самородным талантам своего народа! В восьмидесятых годах прошлого века изобретателя пулемета американца Хирама Максима и бельгийца Нагана осыпали золотом и почестями, а тульский изобретатель автоматической винтовки Двоеглазов получил от военных властей ответ, что "подобные изыскания и опыты беспредметны". Во время первой мировой войны лучших тульских оружейников направили... солдатами на фронт, в окопы! Только после революции такие русские конструкторы, как Дегтярев и Токарев, сделали Советскую Россию независимой в области вооружения от заграницы. Именно в тайны советского оружия и пытается ныне проникнуть ЦРУ!.. Для Джина все, что говорил Горакс, было откровением. - К сожалению, у нас мало времени, - продолжал его гид, - а то бы я вам показал Отдел спиритического столоверчения, Отдел боевых игр. Я показал бы вам отдел детективной, шпионской, приключенческой и научно-фантастической литературы, который был создан мистером Даллесом, большим любителем Джеймса Бонда. Он был в восторге, когда эксперты этого отдела установили, что наши диверсанты и разведчики могут использовать многое из фантастического арсенала Бонда. Так, оказалось, что практическое значение имеет пружинный нож, спрятанный в подметке диверсанта! Шеф был великим выдумщиком. Ей-богу, когда-нибудь ему установят памятник в этом доме31! В эту минуту дверь лифта бесшумно отворилась, и на площадку выехал в металлическом кресле-коляске болезненного вида пожилой седой человек с желтым лбом и землисто-серыми щеками. Ноги его были укутаны темным пледом. Он катил свою коляску на мягких шинах с рессорами, ловко орудуя скрюченными руками, похожими на когтистые лапы хищной птицы. Как человек воспитанный, Джин не задержал бы взгляда на инвалиде в коляске, не стал бы глазеть на него, если бы его не обдали внезапным сквозняком льдисто-голубые глаза с огромными черными зрачками, круглыми и неподвижными, как у американского белоголового орла. Это были не глаза, а детекторы лжи. И еще в них мерцали, переливчато светились, словно огни северного сияния, упрямство, и воля, и необузданный фанатизм, застарелое недоверие и неизбывная ненависть. Ненависть физического и морального урода ко всему здоровому, красивому, доброму. Ненависть инквизитора, жандарма, палача. Инвалид в коляске прокатил мимо, заморозив Джина и мистера Горакса одним только взглядом, острым и пронизывающим, как шквальный арктический ветер. Он уносился по коридору бесшумно и плавно, точно привидение. Джин перевел взгляд на Горакса. Тот поежился, шагнул в лифт. - Кто это? - глухо спросил Джин, как только дверь лифта автоматически закрылась и Горакс нажатием кнопки послал его вниз. - Мистер Лаймэн Киркпатрик, - бесстрастно и почтительно ответил Горакс. Шеф службы внутренней безопасности ЦРУ. Человек с рентгеновским зрением - Он болен? - Он в детстве болел полиомиелитом. Как Рузвельт, который почти не мог ходить и передвигался, лишь опираясь на тонкие трости. Джин невольно подумал о том, что несчастье сделало совсем другого человека из Рузвельта. Рузвельта уважал отец Джина. Когда в Белый дом вместо умершего Рузвельта въехал Трумэн, отец хотел покинуть Америку. А этот зловещий калека в коляске представляет собой совсем другую Америку, которую он, Джин, совсем не знал... - Прошу вас, мистер Грин! - позвал Джина Горакс. - Мы лишь начали наше знакомство с "санкта санкториум" - святая святых разведки дяди Сэма! Много удивительного показал мистер Горакс Джину в ту долгую прогулку по этажам и залам железобетонной крепости в Лэнгли. Музей курьезов Риплея на Бродвее не выдерживал никакого сравнения со штабом ЦРУ. Далеко не все двери Синей Бороды отворил Джину Горакс: так, он не имел права показать и не показал ему отдел по изготовлению иностранных фальшивых паспортов, виз и прочих документов, не показал отдел по планированию химической и биологической войны, который, например, проводил сверхсекретные испытания по распространению смертоносных эпидемий посредством перелетных птиц, не показал самый секретный отдел - отдел "черных операций", готовящий перевороты, заговоры, диверсии, но и увиденного было вполне достаточно, чтобы понять, что разведка дяди Сэма, начавшаяся со скромной детективной конторы Аллана Пинкертона, стала поистине тотальной суперразведкой, поставлена на самую широкую ногу, с настоящим американским размахом, с применением последних новшеств науки и техники. Джин удивлялся, поражался, изумлялся, по неотступной тенью ходило за ним воспоминание о замораживающем душу взгляде инвалида в коляске. - Наш девиз, - говорил ему его гид Горакс, - весь мир - военный объект, все люди - шпионы! Марс мобилизовал у нас на нужды войны не только науку и технику, но и вообще человеческое воображение, фантазию и выдумку. Мобилизация эта тотальна: под ружье поставлены все, от жреца "чистой" науки до душевнобольного фантазера. Идет военизация всех творческих процессов, и все окутывается плащом секретности. Увы, наше время подходит к концу. А я мог бы познакомить вас с конструкторами, работающими над автоматизацией боевой техники, над созданием солдат-роботов, субмарин-роботов, стотонных танков-роботов, оснащенных оружием массового уничтожения. Я мог бы показать вам творцов искусственной засухи, управляемых ураганов, тайфунов и потопов в масштабе целых стран. Я мог бы дать вам взглянуть на ученого, одержимого идеей атаки на озон естественный компонент атмосферы - с целью смертоносного повышения радиации и испепеления всего живого на огромной территории; мог бы свести вас с другим ученым, который трудится над смещением гигантских ледников путем контролируемого воздействия на их гравитационную энергию. Невероятно? Достаточно десятка ядерных взрывов вдоль "подола" Антарктиды, чтобы похоронить подо льдом добрую половину северного полушария. Джин слушал с огромным вниманием, но у него росло не восхищение всем услышанным и увиденным, а чувство какого-то тягостного недоумения и страха, словно хвастался перед ним безумный кандидат в самоубийцы: "Смотри, какой ввинтил я в потолок великолепный крюк. Лучшая сталь! Веревка из самого крепкого нейлона, денег на нее я не жалел и намылил ее самым дорогим и душистым косметическим мылом "Палм олив"! А узел - какой надежный, какой чудный узел! И как приятно шее в этой петле..." Лот уже ждал их в приемной. Друзья тепло расстались с мистером Гораксом. Впрочем, Джину показалось, что у Лота это тепло было искусственным: он благоразумно не хотел ссориться с начальством. Когда они вышли в приемную, Лотта сунула подушечку в пудреницу и включила свою самую ослепительную улыбку, словно рекламируя зубную пасту "Колгэйт". - Соу лонг, беби! - крикнул ей Лот. - Увидимся! - ответила Лотта. - Если ты, нахал, забыл мой телефон, то найдешь его в телефонной книге вместе с адресом в Джорджтауне. Она одарила и Джина стосвечовой улыбкой. - Прихвати с собой и этого мальчика, Лот, - продолжала она. - Я делю свою квартирку с одной девочкой из государственного департамента - вылитая Ким Новак! - О'кэй, Лотта! - усмехнулся Лот. - Я звякну тебе, если нас не задержит за ужином Джекки. - Это какая еще Джекки? - спросила Лотта с потухшей улыбкой. - Та, что в Белом доме! - грубовато, по-тевтонски, сострил Лот. Они шли, смеясь, по коридору. Оставалось спуститься на лифте на первый этаж. Через пять минут они сидели бы уже в "плимуте" и мчались обратно в аэропорт Даллеса. Джин никогда не мог бы представить, какое неожиданное и суровое испытание ждало его впереди. Не успели они дойти до лифта, как коридор наполнился вдруг громким жужжанием и звоном, словно разом зазвонили баззэры десятка телефонов. Лот остановился как вкопанный, схватил Джина за плечо так, что заныла рана. - Проклятье! - выпалил он. - Неужели?.. Не может быть!.. Эти баззэры звонят, только получив электрический импульс от центра по объявлению тревоги в случае национального чрезвычайного положения! Когда радарная сеть НОРАДа32 засекла в воздухе вражеские ракеты!.. Джин! Это атомная тревога! Началось! Из всех кабинетов хлынули служащие ЦРУ, мужчины в темных костюмах и строгих галстуках, девушки-секретарши... Издали их освещенные дневным светом лица казались озабоченными и мертвенно-бледными. - Скорее, Джин! - заторопился Лот. - Спускайся этим лифтом в самый нижний подвальный этаж! Я должен вернуться в отдел! - Я подожду других... - начал было Джин, но Лот впихнул его в запасной лифт, нажал на кнопку, чтобы закрыть дверь. Звон баззэров не прекращался и в лифте. Атомная тревога? Джин почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.
Скоростной запасной лифт системы Вестингауза мчал Джина вниз так быстро, что у него захватило дух и стало пусто под ложечкой, как бывает в самолете, когда он внезапно проваливается в воздушную яму. В невидимом динамике вдруг раздался анонимный глуховатый голос, холодный, размеренный и бесстрастный: - Аттеншн! Аттеншн! Внимание! Внимание! Атомик алэрт! Атомная тревога! Все сотрудники действуют согласно инструкции. Уберите в сейфы все секретные документы! Возьмите с собой материалы согласно утвержденному списку! Не забудьте свой цифровой код! Офицерам безопасности включить все защитные системы - электронную, световую, тепловую, магнитную, лазерную, а также системы А, В и С! Соблюдайте спокойствие и выдержку! Всем служащим с литером ЕХР и посетителям направиться к лифтам и спуститься в атомное убежище! Всем служащим с литером UHEXP проследовать в подземный штаб! Начальникам отделов вскрыть пакеты и действовать согласно инструкции чрезвычайного положения! Офицерам безопасности покинуть основное здание последними!.. Когда лифт домчался до самого нижнего подвального этажа. Джин вышел в коридор с бетонными стенами, освещенный забранными проволочными сетками электрическими лампами, и быстро зашагал в направлении, указанном стрелкой на стене с надписью:
ФОЛЛ-АУТ ШЕЛТЕР Радиационное убежище.
А голос - этот голос в гробовой тишине подземелья - непрерывно следовал за ним, урча низким баритоном в скрытых повсюду динамиках: - Всем командам противоатомной обороны включить на своих станциях радиационные детекторы и мониторы! Поддерживать непрерывную радиотелефонную связь с НОРАДом и командованием радарной сети округа! Инструкторам противоатомной обороны действовать согласно справочнику департамента обороны "Защита от радиации: что необходимо знать и делать в случае ядерного нападения". В голове у Джина все тревожнее крутился лихорадочный калейдоскоп мыслей. Неужели "холодная война" достигла такого низкого градуса, что разразилась "война горячая"? Неужели началась она, атомная война, после стольких лет атомного пата? Кто же сделал первый ход? И почему? Вспомнились газеты последних дней: президент заявил, что Россия наводнила коммунистическую Кубу советскими специалистами и оборудованием. Советы протестовали против нападения хулиганов на советских часовых у военного русского памятника в Западном Берлине... Да, была напряженность, были трения, но Джин не помнил времени, когда бы их не было совсем, этих проклятых трений, зато были и оттепели о морозах "холодной войны": поговаривали, например, о том, что президент Кеннеди поддержит разумное предложение Кремля о прекращении очередного раунда испытаний ядерного оружия с первого дня нового года... Джин живо вспомнил аэродром военно-воздушной базы в форт-Беннинге, огромные бомбардировщики Б-52 с восемью реактивными двигателями у взлетной полосы. Раз в десять дней такой самолет поднимался в воздух с четырьмя водородными бомбами неслыханной разрушительной силы, чтобы провести в воздухе двадцать четыре часа. На воздушных подступах страны постоянно летают эти ядерные бомбардировщики, чтобы в любой момент по приказу президента Соединенных Штатов сбросить в любом указанном пункте свой смертоносный груз. Неужели этот приказ уже отдан и теперь ничто и никто не вернет этих всадников Апокалипсиса? Стрелки на стене привели Джина к массивной бронированной двери, похожей на те, что закрывают вход в хранилища банков. Дверь убежища открылась легко, хотя была в целый фут толщиной, и так же легко закрылась за ним, издав слабый щелчок. Но когда Джин попытался снова открыть ее изнутри - ведь в убежище вот-вот должны были прийти люди, много людей, - она не поддалась вовсе. Ее, пожалуй, нельзя было сдвинуть с места и противотанковой пушкой. Джину оставалось только надеяться, что хозяева дома знают, как открыть эту дверь. Он огляделся. В довольно просторном подвальном помещении было безлюдно он пришел первым. У стен высились какие-то запертые стальные шкафы, стояли лавки, как в зале ожидания на вокзале Гранд-Сентрал. Он сел на одну из таких жестких лавок и закурил. Неужели уже летят через океан межконтинентальные баллистические ракеты, все эти Т-ЗА, "Атласы" и "Титаны"?! Вспомнился фильм "На берегу", снятый по умной книге Невилла Шюта, фильм о гибели мира в адском огне ядерной войны. И вспомнился рассказ Лота о ста пятидесяти секретных глубоких колодцах со смертоносными ядерными ракетами "Минитмэн", спрятанными в горах близ городка Грэйт-Фоллз, в Штате Монтана, там, где течет Миссури и где губернатор штага не признает Организацию Объединенных Наций. Там в пятнадцати "контрольных капсулах" с четырехфутовыми стенами из стали и бетона сидят перед пультом управления по двое молодых офицеров ВВС, разделенных пуленепробиваемым стеклом. Нажав кнопку по сигналу верховного командования, они уничтожат ракетой целый город. А стекло для того, чтобы ни один из них, сойдя с ума, не мог заставить другого совместно развязать ядерную бойню. Ибо выстрелить ракету можно только, если оба одновременно вставят ключи в замки, повернут циферблат и нажмут на одну и ту же кнопку. А вдруг такие два молодчика сговорились между собой, свихнувшись в своих склепах, и злой шутки ради начали третью и последнюю, мировую войну?! Джин взглянул на часы. Он знал, что американская радарная система предупреждения могла предупредить страну о летящей ракете за двадцать минут до взрыва Секундная стрелка его "Аккьютрона" точно прилипла к циферблату. Что думают, что делают сейчас в Центре военного командования в Пентагоне и в подземном штабе стратегической авиации в Омахе? Где президент верховный главнокомандующий? Неужели война началась по его приказу? Или кто-нибудь из людей, держащих палец на спусковом крючке атомной войны, сошел с ума, совершил чудовищную, непоправимую ошибку? Или какой-нибудь взбесившийся нацист из бундесвера выстрелил по ненавистной ему Восточной Германии тактическую ядерную ракету типа "Дэви Крокет"? Прошло еще десять минут. Джин начал понимать, что ядерные бомбы и ракеты не только радиоактивны. Еще и не взорвавшись, еще дожидаясь своего часа, они распространяют губительный для человека, для его ума и сердца термояд страха перед радиоактивным концом.. Мысли о матери и Наташе, о миллионах и миллионах ни в чем не повинных людей все сильнее теснили его сердце. И все ярче всплывали в памяти кадры из фильма "На берегу" - картины опустошенной, обезлюженной Америки, увиденные обреченными на смерть моряками с подводной лодки... С момента объявления тревоги прошло двадцать минут. Джин прислушался. Ни звука. Ни грохота ядерных взрывов, ни воя сирен атомной тревоги, ни звона баззэров. Только тихое гуденье, не громче жужжания пчелы. Это насосы системы кондиционирования воздуха нагнетали в подвалы сухой охлажденный воздух наиболее благоприятной для человека температуры. А что, если там, наверху, взорвется водородная бомба и эти насосы начнут гнать в его подвал воздух, зараженный стронцием-90? Куда подевался весь народ? Тоскливо и одиноко одному. Он снова закурил, сильно затянулся раз, другой и вдруг почуял в воздухе какое-то резкое зловоние. Он принюхался. Сомнения быть не могло Это был газ! У него запершило в носу и горле, заструились обильными слезами глаза. Вытирая глаза, он пошел вокруг стены, пытаясь разглядеть стену, пол, потолок. Глаза щипало все сильнее. Наконец он заметил небольшую решетку в стене. Так и есть: газ валил в подвал сквозь решетку, поступая, очевидно, по трубам воздушного кондиционирования. Грудь разрывал натужный кашель. Не раздумывая, он скинул с себя пиджак, оторвал рукав, стал запихивать его в отверстия решетки. Он вытер мокрые глаза полой пиджака и пошел дальше вдоль стены, нашел второе зарешеченное отверстие, заткнул его другим рукавом. Кажется, стало легче дышать. Он в изнеможении повалился на лавку, при жал руки к глазам. Боже мой! Что там делается наверху?! Что делается на свете?! Его заставил вскочить звук льющейся воды. Вода лилась с потолка, хлестала под напором сквозь два недосягаемых для него отверстия. Он бросился к бронированной двери, с разбегу ударил по ней здоровым плечом - она не шелохнулась. Кинулся, поднимая брызги, к стальным шкафам - их можно было открыть без ключа разве только взрывчаткой или отбойным молотком. Вновь обежал он помещение - выхода не было. Вода поднялась до бедер. Ему вспомнилась дохлая крыса под пирсом на Ист-ривер... Вода была почти такой же мутной и тепловатой - наверное, из Потомака. А эти лавки? Нельзя ли стронуть с места лавку? Он рванул стальную лавку на себя. Она поддалась. Собрав все свои силы, он потащил лавку к низвергавшейся сверху струе воды. Тяжело дыша, он вскочил на лавку и попытался засунуть оставшийся без рукавов пиджак в отверстие, из которого била вода. Это удалось ему, но стоило ему отпустить руки, как вода тут же выбрасывала из трубы импровизированную затычку. Тогда он стащил с себя полуботинки, обвязал их остатками пиджака, сунул в трубу. Но тут словно злая сила решила посмеяться над ним: напор воды вдруг резко усилился, и труба выплюнула его жалкую затычку. Он стоял на лавке, а вода доходила уже до пояса. Что делать? Он спрыгнул с лавки в воду. Вода охватило горло. Он подошел ко второй лавке, вцепился в нее, потащил, напрягая последние силы, сверхчеловеческим усилием взвалил ее на первую лавку, вскарабкался под потолок и в полном изнеможении уселся там в ожидании конца. По его расчетам, вода должна была заполнить подвал минут через пять-десять. Над головой угрожающе заморгали люминесцентные лампы. И пять-десять минут оставалось до полного вечного мрака. Джин достал портсигар, с трудом закурил подмокшую сигарету от герметической зажигалки. ...Лаймэн Киркпатрик, не отрываясь, смотрел на широкий телевизионный экран. Вот уже двадцать минут как он не спускал глаз с Джина. - Мне нравится ваш парень, - наконец сказал он Лоту, который стоял с каменным лицом здесь же, в операторской. - Он умеет бороться за жизнь. Сделал все возможное. Не потерял голову перед смертью. Прикажите спустить воду! - Йэс, сэр! - мрачно сказал Лот. Он подошел к одному из операторов, сидевших перед пультом с кнопками и приборами, резко приказал: - Спустите воду, да побыстрей! Вернувшись к инвалиду в коляске, он встал навытяжку и сухо отчеканил: - При всем моем уважении к вам, сэр, я считаю своим долгом повторить, что это испытание, которому вы подвергли раненого парня, совершенно излишне после событий, о коих я имел честь вам докладывать. Шеф службы безопасности ЦРУ окинул Лота удивленно-насмешливым взглядом своих голубых ирландских глаз. - Полно вам, Лот! Да разве в вас еще живы такие сантименты! Если вы не расстались с ними тогда, когда были еще буршем, то неужели вы не похоронили их на Восточном фронте?! Лот промолчал, упрямо сжав губы и выпятив нижнюю челюсть. - Ваш парень не только отлично выдержал этот нелегкий экзамен, но и нам крепко помог. Допустим, что в случае ядерного нападения нам потребуется избавиться от ненадежной части наших сотрудников и мы пустим по трубам воздушного кондиционирования не почти безвредный слезоточивый газ, а газ с летальным действием. Значит, надо сделать решетки недосягаемыми, а лавки намертво привинтить к бетонному полу. Не менее важно будет избавиться от многих тонн секретных документов. Надземное здание мы взорвем ядерным зарядом. Подземное - затопим. Для этого мы не станем возиться с насосами, а взорвем тоннель под Потомаком. Но надо перепроверить все расчеты, чтобы затопление было полным. Полагаю, вы заметили, что в помещении 192, где мы использовали вашего парня как морскую свинку, под потолком образовалась воздушная подушка. Это никуда не годится!.. Правильно я говорю? - Йес, сэр! - отчеканил Лот. Из динамика послышался записанный на пленку бесстрастный голос: - Внимание! Внимание! Закончилась учебная атомная тревога! Закончилась учебная атомная тревога!. В своем подвале с быстро убывающей водой Джин услышал эти слова и едва не заплакал от счастья. Через пять минут Лот открыл дверь в подвал, где Джин пережил самые мрачные минуты своей жизни. - Как! - воскликнул Джин. - Это опять ты - мой спаситель, мой славный рыцарь Ланселот?! Джин сидел среди луж на лавке, в одних трусиках, с сигаретой в зубах, щелкая отсыревшей зажигалкой. Выжатые штаны, рубашка, носки висели тут же на спинке лавки. Джин был бледен, под глазами легли черные круги, но при виде Лота он улыбнулся и устало проговорил вслед за первой репликой: - Итак, какой новый аттракцион ждет меня в этой камере ужасов? - Тебя ждет доктор для перевязки, Джин. А потом тебя ждут стаканчик лучшего виски и отель "Уиллард" в Вашингтоне, королевский ужин и самая мягкая в столице нации постель! И мои извинения, Джин. Начальство решило в порядке экспромта испытать тебя на запас прочности, и я, как ни старался, не мог им помешать в этом.
В Арлингтоне Лот купил Джину новый спортивный костюм (горчичного, или, как гласила реклама, оливково-золотого, цвета, дакрон плюс шерсть, ценой в сто двадцать пять долларов), нейлоновую рубашку "Эрроу", оксфордские полуботинки - словом, экипировал "утопленника" с ног до головы. - Сэр! - подобострастно заметил продавец. - Вы купили у нас оксфордские туфли. И размер ваших ног - десять с половиной. Точь-в-точь как у президента Кеннеди. Поздравляю вас, сэр! - Клянусь сердцем Одина! - весело произнес Лот тевтонскую клятву. - Этот счет за твой гардероб - почти двести долларов! - я пошлю самому Лаймэну Киркпатрику, хотя ирландцы почти такие же скупердяи, как шотландцы! Они пересекли Потомак по мосту Авраама Линкольна, въехали в Вашингтон. Джина безмерно радовали вереницы машин, толпы на улицах в час, когда столица зажигала свои огни, живые люди и дети. И безмерно печалило его, что люди, как дети, не думали о термояде, всего на двадцать минут удаленном от этих беломраморных памятников, этих парочек в парке, этих детских колясок. На углу Пенсильвания-авеню негр-газетчик продавал вечерний выпуск "Вашингтон пост". - Какой-то остряк, - устало сказал Джин Лоту, - придумал такую шапку для последней и самой сильной газетной сенсации: Самый последний выпуск газеты: Прямо на нас летят вражьи ракеты! Раньше я вместе с другими смеялся над подобными шуточками. Но та ванна в подвале под ЦРУ навсегда вылечила меня от подобного чувства юмора. Ни Джип ни Лот не подозревали, проносясь мимо газетчика что газета "Вашингтон пост" содержала в тот вечер нечто такое, что должно было круто и бесповорот но изменить жизнь и Джина и Лота.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
"ТЫ НУЖЕН ДЯДЕ СЭМУ!"
Отель "Уиллард" - он стоит на углу Пенсильвания-авеню и 14-й улицы всегда был любимым отелем Джина в Вашингтоне. Джин еще в Европе приобрел вкус к старинным, историческим зданиям, а "Уиллард" - самый старый отель в столице нации. Когда в 1842 году к отелю "Уиллард" подъехал в дилижансе англичанин по имени Чарльз Диккенс, он увидел на грязной немощеной Пенсильвания-авеню, застроенной одноэтажными домишками, свиней и шавок. Над большой деревней, которой был тогда Вашингтон, возвышался купол Капитолия в строительных лесах. Свою столицу американцы называли тогда "городом улиц без домов, или, не без иронии, "городом великолепных расстояний". "Каков он есть, - пессимистически писал о Вашингтоне автор "Больших ожиданий", - таким он, по-видимому, и останется". В вестибюле и коридорах "Уилларда" сновали рабы-негры. Одни тащили огромную железную ванну в номер какой-то леди, другие несли дрова, чтобы растопить в том же номере чугунную печь. Генри Уиллард, сначала управляющий, а потом и владелец гостиницы, был оборотистым малым из Вермонта, в юности плавал стюардом на колесном пароходике "Ниагара" по Гудзону. Его четырехэтажный отель в сто номеров был первым в столице. Его клиентами были не только "солоны33", но и президенты, и даже еще более известные личности - например, певица Аделина Патти. В 1860 году в шестидесяти номерах "Уилларда" остановилось первое японское посольство. Японцы впервые выехали за пределы Страны восходящего солнца, и все им было в диковинку. Один японец записал в дневнике: "Все люди в этой стране - римские католики, они преклоняются перед голым человеком лет сорока, с руками и ногами, пригвожденными к кресту, и продырявленным боком..." Японцев крайне удивило, почему в "Уилларде" нет общей бани, шокированные сыны Ниппона по привычке залезали в одну большую ванну. В 1861 году именно в "Уилларде" началась Гражданская война Севера и Юга. Гостиница была битком набита северянами и южанами - "солонами" и офицерами. Дракам и дуэлям не было конца. Противники группировались по разным этажам, пользовались разными дверьми. В канун окончательного разрыва южане и северяне собрались в одном из банкетных залов "Уилларда" (Джин видел там мемориальную доску), но не смогли сговориться и предотвратить самую кровопролитную в истории страны войну. Как раз в это время в "Уиллард" прибыл только что избранный президент - высоченный Эйб Линкольн, недавний дровосек. Остановился он - Джин знал и это - в номере шесть, на втором этаже. "Уиллард", - пишет Карл Сэндбург в своей великолепной биографии Линкольна, - мог быть с большим основанием назван в 1860-х годах центром Вашингтона, чем Капитолий, Белый дом или государственный департамент". В годы братоубийственной войны в "Уилларде" останавливался "синий" генерал, будущий президент США Улисс Грант, а в баре "Уилларда" великий Уолт Уитмен оплакивал поражение "синих" при Булл-ране. Здесь, в "Уилларде", плелись интриги, зрели заговоры. Жена "синего" майора Джозефа Уилларда, брата владельца отеля, рьяно шпионила в пользу "серых". Живя в "Уилларде", патриотка Джулия Уорд Хау сочинила "Боевой гимн республики" (что, знал Джин, в "Уилларде" отмечается еще одной бронзовой плитой). Немногим более ста лет тому назад мимо "Уилларда" промчалась, прогремела первая вашингтонская конка. В том году в отеле останавливался один из самых великих писателей Нового Света, который писал: "У Уилларда вы обмениваетесь кивками с губернаторами суверенных штатов, задеваете локтями блестящих мужей и топчете генеральские мозоли". Зимой 1873 года в "Уилларде" поселился знаменитый путешественник и репортер Генри Стэнли год назад он отыскал в африканских джунглях Ливингстона и тем прославился на весь мир. В 1906 году Уиллард провел в номера горячую воду, что весьма обрадовало всех постояльцев, в том числе и любимого писателя Джина - Марка Твена! Не обошлось, правда, без конфуза. Однажды мистер Самуэл Клеменс вошел в ванную, распевая песенку о Миссисипи. Вдруг песня замерла, вместо нее послышались свирепые ругательства - никто никогда не слышал от автора "Геккльберри Финна" такой забористой ругани. Оказалось, что Марк Твен ошпарил себе лицо кипятком! Не где-нибудь, а в "Уилларде" на заседании Географического общества Роберт Пири читал свой доклад об открытии Северного полюса. В "Уилларде" же в 1916 году президент Вильсон огласил свои знаменитые пункты, призвав к созданию Лиги наций. Отшумела слава "Уилларда". В сорок шестом Уилларды, теснимые монополистами отельного бизнеса, продали отель за пять миллионов долларов чикагскому плутократу Максуэллу Аббелю. Однако новый владелец, по совместительству президент Объединенных синагог Америки, мудро сохранил старое название отеля. "Уиллард" все еще гордо называет себя "отелем президентов", но нувориши вроде хилтоновского "Мэйфлауэра", "Амбассадора" и "Карлтона" отбили у него лучшую клиентуру. Ресторан "Мэйфлауэра" даже нахально предлагает клиентам блюда по рецептам всех президентов - от Вашингтона до Кеннеди! Да, померкла слава старого "Уилларда", но Джин никогда не изменял любимому отелю. Какое дело Джину до цитадели комфорта и сервиса "де люкс"! Какое ему дело до фешенебельной новостройки "Мэйфлауэра" с его тысячью безликих номеров и шестью бесцветными ресторанами и барами! Как в малой капле воды отражается солнце, так история старого "Уилларда" отражает историю столицы, историю страны... И Лот, зная о привязанности друга к "Уилларду", зарезервировал номера именно там. И не случайно, верно, достался Лоту № 6 на втором этаже номер Линкольна! Именно в нем намечался ужин... Подъезжая к "Уилларду" в тот августовский вечер в "плимуте". Джин издали заметил армейский вербовочный плакат на стене гостиницы. Дядя Сэм показывал пальцем прямо на Джина. Под дядей Сэмом чернела надпись: Ты нужен дяде Сэму! Не думал Джин, что именно в "Уилларде" решится вопрос о его вступлении в армию дяди Сэма, каковое решение, однако, так никогда и не будет увековечено в "Уилларде" мемориальной бронзовой доской. Джин вышел из "плимута" и зашагал в отель. Старина "Уиллард" имел на редкость жалкий вид. Дело в том, что его управляющий уже много лет вел яростную тотальную войну против скворцов, облюбовавших и изрядно загадивших крышу, стену и колонны отеля, а заодно и Капитолий и Белый дом. Лот, который чаще бывал в Вашингтоне и находился в курсе всех его дел, с юмором поведал Джину историю этой беспримерной войны против обнаглевших пернатых, которые носились над столицей нации, горласто галдя, нахально капая на вермонтский мрамор памятников и стены правительственных зданий. Вашингтонцы в шутку уверяли, что в скворцов вселились черные души покойных "солонов", тоже легко поющих с чужого голоса и больших пересмешников. "Куда Вашингтону решать мировые дела, - язвила публика, - если он столько лет не может решить проблему скворцов!" Что только не придумывали городские власти! Пробовали цеплять к крышам и в парках воздушные шары с намалеванными на них страшными рожами, пробовали отпугнуть птичек, колошматя в гонги. Выпустили в городе хищных сов, но и те спасовали перед скворцами. Пришлось, как утверждают злые языки, прибегнуть к помощи экспертов из ЦРУ. Те предложили дьявольски хитроумный план, который чуть было не привел к массовой эвакуации Вашингтона. Этот оригинальный и многообещающий план состоял в том, что специальная команда взяла в плен одного из скворцов и стала подвергать его адским пыткам на крыше, транслируя визг несчастной жертвы через мощные радиоусилители. Потемнело небо - перепуганные птицы поднялись огромной тучей с "Уилларда" и улетели куда-то за Потомак. Но торжество властей было недолгим. Когда солнце вновь засияло над "Уиллардом", птичий базар вернулся на родную крышу, оглашая победными кликами весь Колумбийский округ, а у главного подъезда встал старушечий пикет из Общества по защите птиц и животных с воинственными плакатами, призывающими к бойкоту изуверов "Уилларда". "Это кладет конец разговорам о превосходстве американской науки! - острили в городе. - Теперь вся надежда на русских. Может, они что придумают!" Тогда администрация приказала облить двенадцатиэтажный отель дорогостоящим клейким специальным составом, который должен был отпугнуть непрошеных постояльцев. Но птицы и тут не дрогнули, а "Уиллард" стал похожим на вывалянного в дегте и перьях мошенника, которого собираются с позором вынести на жерди из города. Номера были зарезервированы Лотом по телефону из Лэнгли. Лот сказал знакомому "белл-кептэну" в вестибюле, что он и его друг путешествуют без багажа, попросил запарковать машину на стоянке отеля, сунул в руку пятидолларовую бумажку. - Прислать вам в номер девочку? Двух девочек? - полушепотом деловито осведомился "белл-кептэн". - От двадцати до сотни долларов. Кого именно? Ведь вы их почти всех знаете. - Не сегодня, - отмахнулся Лот. - Я заказал ужин в номер. Поторопите номерный сервис. И пришлите мне все местные и нью-йоркские вечерние газеты. - Йэс, сэр! Когда хлыщеватый клерк протянул им регистрационные карточки и повернулся, чтобы достать с полочек ключ. Лот шепнул Джину: - Зарегистрируйся под чужим именем. Джин понимающе кивнул и быстро нацарапал шариковым "паркером": М-р Н. Дансэр, Филадельфия. Пенс. Клерк, и не взглянув на их карточки, вручил им ключи со словами: - Второй этаж направо от лифта! Мягкий ковер скрадывал их шаги. В почти пустом вестибюле пахло знакомым застоявшимся гостиничным запахом - сигарами и духами. Джину всегда казалось, что в полутемных углах старого "Уилларда", уставленных чиппендейлской мебелью, живут тени сенаторов, чьи речи давно отзвучали под куполом Капитолия, богатые плантаторы и работорговцы мятежного Юга, чей прах унесен ветром, декольтированные красавицы из вирджинских поместий. - Мистер Эн Дансэр? - спросил, приподняв брови, Лот. - Ведь так звали лошадь на бегах, - усмехнулся в ответ Джин. - Нэйтив Дансэр. Написал первое, что пришло в голову. А что, ты думаешь, мне уже надо жить под чужим именем? - Не знаю, это на всякий случай. Когда "белл-бой" принес вечерние газеты. Джин - он уже умылся с дороги и зашел в тридцатипятидолларовый номер к Лоту - потянулся было к ним, но Лот остановил его руку. - Погоди, Джин! Не будем портить себе настроение. Сначала ты должен как следует поужинать. За мой счет, разумеется. А вот и официант! Кухня "Уилларда" меня еще ни разу не подводила. Официант в белом вкатил тележку на колесиках, приподнял матово-серебряные крышки над судками, в которых лежали близнецы-лобстеры - алые, как заходящее солнце, морские раки, весом не менее трех фунтов каждый. - Божественный натюрморт! - заметил Джин, вдыхая ноздрями чудесный аромат. - Представляю, какие слова подобрал бы для гимна лобстерам наш известный писатель мистер Гривадий Горпожакс! - Этот Горпожакс - фокусник и шарлатан! - сказал Лот. - Фиктивная личность! - Я бы не сказал этого, - возразил Джин. - Ум у него точно луч лазера! - Бог с ним! Посмотри-ка лучше на этих атлантических красавцев! Они украсили бы ужин Рокфеллеров! Это тебе не плебейская рыба. Лобстер - принц моря! Узнаешь? Их поймали вчера в прибрежных водах штата Мэн, где-нибудь в заливе Пассамакводди. Их везли сюда в специальных фургонах-холодильниках через Портленд и Бостон. И вот на кухне "Уилларда" эти ребята нырнули в кипящее калифорнийское красное вино. Судьбой предназначенная встреча! И какая мистическая алхимия в этой встрече усатых монстров из океанской пучины с виноградным вином, вобравшим в себя весь жар и блеск прошлогоднего калифорнийского лета! Официант! Как называется вино, в котором варились эти раки? - Простите, сэр... Не знаю, сэр... - Бестолочь! Это обязательно надо знать. - Какая разница, Лот? - спросил Джин, выпивая стаканчик смирновской. - Огромная, Джин! Ты будешь лакомиться сейчас этим лобстером и ни разу не подумаешь о вине, если не узнаешь его названия. А если тебе скажут, что это вино "Братья во Христе" или "Слезы Христа", ты сразу представишь себе виноградники где-нибудь под Сан-Бернардино, колокольню старинной испанской миссии под палящим солнцем, которое некогда накаляло железные шлемы конкистадоров, а сейчас печет спины монахов, собирающих виноград и поставляющих на рынок "Слезы Христа"... И поглощение этих лобстеров перестанет быть просто физиологическим актом, а станет высоким таинством!.. Актом познания мира и самого себя!.. - Да ты просто поэт, Лот! Поэт желудка! Философ двенадцатиперстной кишки! - засмеялся Джин, склонившись над своим лобстером и с ловкостью хирурга орудуя набором щипцов, вилочек и крючков. - Правильно! - с улыбкой ответил Лот, поливая белое нежное мясо горячим маслом и зеленым соусом "Тартар". Он посмотрел на Джина поверх бокала испанского шерри. Следы побоев на лице Джина почти исчезли. Усталость после недавних переживаний словно рукой сняло. Великолепная выносливость у этого парня, настоящий стайер! Когда Джин играл хавбеком в первой команде своего колледжа, он, Лот, приезжал почти на все важные игры. Некоторые матчи, как водится в американском футболе, походили на драки: трещали кости, рвались мускулы, лопались сухожилия, но никакие синяки и ушибы не могли погасить азартную улыбку Джина. Нет, из этого парня получится толк. Лот недаром с ним так долго возится. Вдвоем их ждут большие дела!.. И Лот дружески улыбнулся Джину, наливая ему арманьяк. - Теперь можно и газетку почитать! - блаженно проговорил Джин, запивая огненный арманьяк горячим кофе. - А я включу телевизор, - сказал, закуривая сигару, Лот. Джин пересел в мягкое кресло, развернул первую попавшуюся местную газету. Чем соблазняет столица "ночных сов"? Ужином в китайском, греческом, еврейском, румынском ресторанах? Не пойдет. Ночной экскурсией но Потомаку? Тоже нет. Неизбежный бурлеск. Он развернул нью-йоркскую газету. Уже один вид с детства знакомого шрифта, которым было набрано название, заставил его ощутить вдруг легкий укол сердечной тоски но матери, по Наташе, по дому, который уже никогда не будет прежним без отца. И вдруг он застыл, увидев в газете свою собственную фотографию.
"ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО В КАРЬЕРЕ Братья Пирелли опознали убитых гангстеров. Месть за отца? Полиция разыскивает Джина Грина - мстителя из Эльдолларадо. Инспектор О'Лафлин назвал сегодня трех убитых, найденных вчера на дне каменного карьера близ Спрингдэйла. Это Рэд Лонго, 32 лет, недавно лишившийся прав Пи-Ай - частного расследователя, Базз Лоретти, 34 лет, выпущенный под залог гангстер, и Бил Смайли, 35 лет, без определенных занятий Все они были опознаны братьями Анджело и Джино (Красавчик) Пирелли. Джино Пирелли заявил полиции, что позавчера вечером в "Манки-бар" на 47-й улице ворвался некий Джин Грин, сын убитого недавно при таинственных обстоятельствах русского эмигранта Поля Н. Гринева. Это убийство остается до сих пор нерасследованным, но ФБР полагает, что оно было совершено русскими или их агентами в этой стране Джин Грин вел себя как помешанный и в гневе заявил, что считает убийцей своего отца Лефти Лешакова-Краузе, обезображенный труп которого, как мы сообщали, полиция обнаружила позавчера в одном из доков Нью-Йорка. "Этот мститель из Эльдолларадо, - заявил полиции Красавчик Пирелли - с пеной у рта грозился отомстить всем товарищам несчастного Лефти.. Как уважающий законы гражданин, я сдержал себя и отправил его домой к маме с тремя парнями, которые помогают моему брату поддерживать порядок в "Манки-баре" и бильярдной. Как они оказались убитыми в карьере, ума не приложу! Это знает только этот сумасшедший Джин Грин" С помощью Красавчика Пирелли полиция установила, что Джин Грин, по-видимому, скрылся на своем "де-сото" выпуска 1961 года. Розыск, объявленный полицией, дал почти немедленные результаты. Автомобиль Джина Грина был обнаружен на стоянке у филадельфийского аэропорта. Однако среди фамилий вылетевших из аэропорта авиапассажиров его фамилии обнаружить не удалось. Полагают, что он или вылетел под чужим именем, или купил билет на челночный рейс, где фамилия не указывается. Дело передано инспектору О'Лафлину, который занимался и делом, об убийстве отца Джина Грина. О'Лафлину удалось выяснить, что Джин Грин, 25 лет, выпускник Нью-Йоркского медицинского колледжа, сын русского эмигранта, до недавних событий работал практикантом в больнице Маунт-Синай в Нью-Йорк-сити, имел разрешение на ношение личного оружия. Вчера он не явился на дежурство, бесследно исчезнув. "Собираетесь ли вы арестовать Мстителя из Эльдолларадо?" - спросил наш репортер инспектора О'Лафлина. "Мы разыскиваем его для того, чтобы допросить в связи с тройным убийством на дне карьера", - ответил инспектор.
Под фотографией Джина Грина были помещены еще три фотографии, поменьше размером. Рэд хмурился, Базз идиотски ухмылялся. Одноглазый смотрел скучающим взором в пространство. - Вряд ли эти парни думали, что будут красоваться в газете, - задумчиво проговорил Лот, глядя через голову Джина на газетный лист, - когда они везли тебя туда, чтобы сбросить мертвым в карьер. В газете "Вашингтон ивнинг стар" тоже красовалась фотография Джина. На первом месте сообщалось о дерзком ограблении банка в четырех кварталах от Белого дома - дома № 1600 на Пенсильвания-авеню. - Ну и история! - воскликнул Джин. - Что бы я делал без тебя. Лот?! Ведь этот О'Лафлин, ей-богу. упек бы меня в Синг-Синг лет на девяносто девять или посадил бы, чего доброго, на электрический стул! Какое счастье, что я могу сослаться на тебя! - Джин! - помолчав, каким-то странным голосом проговорил Лот. - Да, Лот? - повернулся к нему Джин. - Джин, - с серьезным лицом сказал Лот. - а ведь я не смогу дать показания в твою пользу. - Как не сможешь?! - Ведь как работник ЦРУ, Джин, я не имел права вмешиваться в функции ФБР, не имел права использовать ребят, оборудование и машину Эс-Ди, не имел права убивать этих подонков. Мое руководство ни за что не разрешит мне давать показания в суде. - Что же делать, Лот? - тревожно спросил Джин. Джин закурил новую сигару, бросил ее, закурил сигарету, глубоко затянулся. - Есть только один выход, Джинни-бой! - Какой, Лот, какой? - Стать "неприкасаемым"... Джину сразу вспомнилась многолетняя популярная телевизионная серия под этим названием. "Неприкасаемые". Так в годы "сухого закона" называли специальный отряд чикагской полиции, который разгромил империю короля гангстеров Аль-Капоне. А теперь "неприкасаемыми" стали люди "фирмы", работники ЦРУ... - Разумеется, - пояснил Лот, - наши "неприкасаемые" не имеют ничего общего с бханги - "неприкасаемыми" Индии. Наоборот, бханги - низшая каста, а мы высшая! Соглашайся, Джин, не пожалеешь! Но Джин всю жизнь восставал против всякого принуждения, давления извне, насилия над его личностью. - Кажется, на этот раз я загнан в угол, - проговорил он. - У меня нет выбора. - Кажется, так, малыш. - А может быть, махнуть за границу? - встрепенулся Джин. - Старый паспорт у меня давно кончился, ведь он действителен только на три года. Заплачу десять долларов и получу паспорт через несколько дней, улечу в Лондон или Париж... Ведь мы, американцы, путешествуем в Западной Европе без виз... Денег, надеюсь, ты мне одолжишь под наследство... Думаю, на первое время хватит трех тысяч долларов... - Конечно, Джин, но вряд ли тебе удастся выбраться из Штатов. Уверен, что полиция и ФБР перекрыли все паспортные отделы, аэропорты и океанские порты, заперли все выходы из страны. - Что же делать? Может быть, бежать, по чужому паспорту? - Допустим, что тебе удастся это. Ты станешь экспатриантом и не сможешь отомстить ни убийцам твоего отца, ни Красавчику. Нет, Джин, как ни крути, а лучшего выхода, чем стать "неприкасаемым", не придумаешь. Сменишь стетоскоп на "кольт", и сделаешься недосягаемым для полиции и ФБР, и придет время, разделаешься со всеми своими врагами. Джин погрузился в долгое тягостное молчание. Диктор Эй-би-си читал последние известия. Космический корабль "Маринер II", запущенный с мыса Канаверал, успешно продолжал свой пятнадцатинедельный полет в сторону Венеры. Советское правительство заявило, что в текущем году советские поставки Кубе вдвое превысят прошлогодний объем... Лот подошел к телевизору, чтобы выключить его, но вдруг навострил уши. - Полиция и ФБР продолжают разыскивать Джина Грина в связи с сенсационным убийством трех гангстеров из нью-йоркской Мафии в карьере близ Спринг-дэйла. До сих пор лаборатория судебно-медицинской экспертизы не смогла установить причину смерти Лонго и Смайли. Кто убил отца Джина Грина? Кто убил Лефти Лешакова? Русские или Мафия? Кто и как убил Лонго, Лоретти и Смайли? Инспектор О'Лафлин заявил, что надеется задержать Джина Грина в течение двадцати четырех часов. Но жив ли Джин Грин? Может быть, и его труп будет вскоре обнаружен где-нибудь в заброшеном доке или на дне карьера? Джин и Лот молча дослушали до конца это сообщение, ни в чем существенном не отличавшееся от газетной заметки. Но у Джина появилось то же чувство попавшего в капкан зверя, что с такой силой испытал он сначала под баржей, а потом во время своего единоборства с газом и водой в подвале ЦРУ. - Иисусе Христе! Я, кажется, сделался всеамериканской знаменитостью, произнес он глухо. - Представляю, какой фурор вызвал Мститель из Эльдолларадо среди моих друзей, знакомых и соседей, в больнице, в кругу Ширли... Надо позвонить домой, как-то успокоить маму и Натали... - Это сделаю лучше я, - твердо сказал Лот, выключая телевизор. - Полиция, наверное, уже успела посадить "клопов" в вашем доме. Но прежде надо решить, что мы будем делать. Услышав это не подчеркнутое Лотом "мы", Джин благодарно взглянул на друга, встал, закурил, подошел усталой походкой, почти волоча ноги по толстому, глушащему шаги синтетическому ковру, к окну Дернув за шнур, приподнял выше головы белые пластиковые жалюзи. За окном в синей тьме позднего августовского вечера ярко горели наполненные парами ртути уличные фонари. Горели, проносясь по широкой авеню, сдвоенные овальные фары разных "кадиллаков" и "олдсмобилей", пылали рубиновые маяки стоп-сигналов. Разноцветные лакированные корпуса машин отражали все огни улицы. На тротуарах почти никого не было. В отличие от разгульного Нью-Йорка чиновный Вашингтон не живет открытой и шумной ночной жизнью, рано засыпает. По тротуару медленно, грузно шагал полисмен, блюститель порядка, страж закона, того самого закона, что наступал Джину на пятки. Темно-синяя форма, на груди - серебряный "щит", на левом боку дубинка, широченный кожаный ремень с подсумком, большой пистолетной кобурой и небольшой кобурой для наручников... Джину показалось символичным то обстоятельство, что самое важное решение своей жизни он принимает в сердце столицы, в историческом "Уиллардс", где принималось столько жизненно важных решений, в нескольких шагах от Капитолия и Белого дома, от "Карандаша", как называют вашингтонцы обелиск Вашингтона, от мавзолеев Линкольна и любимого президента Джина - великого демократа Джефферсона. Впрочем, эта мысль показалась ему слишком высокопарной и мелодраматичной, и он поспешно отогнал ее прочь. - Ну же. Джин! - мягко сказал за его спиной Лот. - Одно твое слово, и ты увидишь, что находится за чудесным зеркалом Алисы! Почти по-военному, резко, через левое плечо повернулся он к Лоту. - О'кэй, мистер Мефистофель! Я последую твоему совету. Как говорится, "audentes fortuna juvat" - "смелым судьба помогает"! Лот с облегчением вздохнул. А Джин удивился остроте нахлынувшего на него чувства отрешенности. - Ты не пожалеешь о своем решении, малыш! - говорил Лот. - Став одним из нас, ты почувствуешь такой вкус могущества и власти, которое не дает никакая другая форма! И все твои мечты станут явью. Мы отомстим всем нашим врагам, Джин. Твои враги? - это мои враги. Ради этого стоит отведать и солдатчины на офицерских курсах специальных войск, пока все враги успокоятся и потеряют бдительность. А потом мы так вдарим по ним, что от всех этих красавчиков и красных масок останется одно мокрое место. Как говорят мои соотечественники, мы вскоре предоставим им возможность поглядеть снизу, как растет картошка! Лот подхватил со столика бутылку смирновской. - Выпьем, Джин! Выпьем за героя - разведчика Джина Грина! Джин выпил, налил еще. - За Джина Грина - "неприкасаемого"! - снова. сказал Лот. - За Джина Грина - бханги!..
- Это Натали? - через четверть часа говорил Лот по международному из номера. - Хэлло, дорогая! Это Лот. Только прошу тебя - не задавай никаких лишних вопросов. Ты меня поняла? У меня все идет превосходно. Завтра после завтрака вылечу в Нью-Йорк, а из аэропорта - прямо к тебе. - Лот! А где... - Никаких вопросов, Натали! Только скажи мне. за тобой и мамой хорошо присматривают? - Да, Лот, мне это даже надоело. Сидит тут как... - Ну вот и хорошо! На то она и сиделка. - Лот, мы с мамой должны знать... - Разумеется, разумеется! Скажи маме, чтобы она ни о чем не беспокоилась. Береги ее, даже газеты и то не давай читать. Как здоровье мамы? - Рана почти не беспокоит ее, но... - Ну вот и отлично! До скорого свидания, моя милая! Ночью Джину снились кошмары. Он задыхался в затопленном водой Потомака подвале ЦРУ, сквозь решетку сочился ядовитый газ, мимо проплыла дохлая крыса с лицом Красавчика с выколотыми глазами...
Было решено лететь прямо в Нью-Йорк. - Раз я ухожу в армию, - сказал Джин за завтраком в "Уилларде", - машина мне все равно больше не понадобится. Я позвоню сегодня же первому попавшемуся торговцу автомобилями в Филадельфии и попрошу его продать "де-сото" по сходной цене, перешлю доверенность. - Неправильно! - сказал Лот. - Привыкай думать как разведчик. Твоя машина находится в руках полиции. Они или угнали ее в свой гараж, или установили в ней засаду, поджидая тебя. Любой торговец машинами, если он читает газеты, услышав тебя, сразу позвонит в полицию. Значит, надо подождать, пока уляжется вся эта шумиха. - Лот взглянул на Джина. - Хорошо я тебя разукрасил - тебя не узнала бы и миссис Гринева. Джин сидел напротив Лота с лицом, заклеенным в нескольких местах пластырем, расписанным меркурохромом и йодом. - Ей-богу, ты похож не то на изуродованного куклуксклановцами борца за гражданские права негров, не то на одного из этих абстракционистских портретов в Нью-Йоркском музее современного искусства! - рассмеялся Лот. Мой бог! Никогда не забуду выставку этого кретина Жана Дюбуффе, куда меня затащила Натали. Я чуть было не вывихнул себе челюсть, зевая, а вечером напился как лорд! Не могу понять, что Натали находит во всех этих модернягах-шарлатанах! Сдавая херцевский "плимут" в аэропорту Даллеса, Лот отправил Джина в "джон", чтобы тот не мозолил глаза полицейским я сыщикам в штатском. Потом они прошли в полутемный бар - до очередного челночного рейса Вашингтон Нью-Йорк оставалось минут двадцать. - Двадцать две минуты! - уточнил Лот, взглянув на свою золотую "омегу" Лот во всем любил точность. В самолет они нарочно вошли последними и, проходя вперед, внимательно оглядели пассажиров, Лот по правому борту, Джин - по левому. Ни итальянца, ни каких-либо других подозрительных субъектов в самолете не оказалось. Они сели во втором ряду, и вдруг Лот толкнул Джина локтем, показал кивком на сидевшую впереди, в первом ряду, старую даму. Лот и Джин едва удержались от смеха: это была та самая мумия с подсиненными волосами, что не выпускала изо рта вонючие сигарильо. Стрелой пролетев двести двадцать пять миль, самолет Ди-Си-8 приземлился на старом аэродроме Ла Гардиа, названном в честь давно покойного и когда-то популярного мэра Нью-Йорка. Друзья без происшествий вышли из аэропорта, сели в желтое такси "Иеллоу кэб компани". Как всегда, у Джина захватило дух при виде вздыбленных небоскребов Манхэттена. - "Пьяный от алчности, похоти, рома - Нью-Йорк! Ты стал сумасшедшим домом34!" - вполголоса продекламировал Джин и, помолчав, обнимая взглядом великолепную панораму, открывшуюся с моста, он добавил: - и все-таки я люблю тебя, мой "маленький старый Нью-Йорк". Никогда прежде не смотрел Джин такими глазами на свой город. Черта отчуждения уже пролегла между ним и Нью-Йорком, и Джин мысленно прощался с так хорошо знакомыми ему домами, улицами и авеню, Сентрал-парком и ресторанчиками и даже знакомыми полицейскими, регулировавшими немыслимое городское движение. В каком-то переулке мальчишки на роликах играли в хоккей. На Бродвее меняли огромную рекламу кинотеатра "Парамаунт". Рабочие в комбинезонах срывали старую афишу прошлогоднего призера Академии кинематографических искусств и наук - музыкального кинобоевика "Вестсайдская история", и Джину было грустно оттого, что он, возможно, никогда не узнает название следующего фильма и никогда не пойдет смотреть его с Наташей или какой-нибудь другой девушкой. Лот проехал мимо стеклянного здания призывного центра посреди Бродвея и остановил такси на "перекрестке мира", на всегда людном северо-западном углу "великого белого пути" и 45-й улицы, у подъезда высоченной, уродливой коробки отеля "Астор". - Вы, мистер Дансэр, - сказал он с улыбкой, - снимите себе здесь номер, а я поеду за Натали. Джин окинул неприязненным взглядом крохотный полутемный вестибюль, оклеенный выцветшими обоями, подошел к читавшему комиксы клерку, смахивающему на сутенера. Да, это не "Балтимор", в котором номер стоит до ста пятидесяти долларов. Отель "Астор" оказался одной из тех гостиниц с сомнительной репутацией, постояльцы которых, как правило, регистрируются под вымышленными именами Смит или Джонс, воровато проносят к себе бутылки виски и постоянно принимают в зашарпанных семи-десятидолларовых номерах лиц противоположного пола. В этом доме свиданий даже не было порядочного бара, и Джин скучал целых сорок минут, глядя с восемнадцатого этажа на бродвейскую пеструю сутолоку, прежде чем в дверь постучали и в номер вбежала Наташа. - Боже! На кого ты похож! - вскричала она, увидев лицо брата. Устрично-белое платье, туфельки на шпильках, наспех намазанные карминовые губы. В глазах сестры Джин увидел столько любви и тревоги, что он мысленно дал себе пинка за то, что как-то давно перестал уделять внимание сестренке. Эта напряженная храбрая улыбка, эти судорожно сжатые кулачки. Лот появился в номере всего на минуту. - Вы тут поболтайте, - сказал он, - а я займусь оформлением твоих документов. Джин. Тебе здесь не следует задерживаться. В этой гостинице нередко бывают полицейские проверки. Думаю, что тебе надо покинуть Нью-Йорк не позже чем завтра. - Уже? - нахмурился Джин - Так быстро? - Чем раньше, тем лучше, малыш! - Мне нужно повидаться с мамой... - Не выйдет. Ведь врач запретил ей выходить из дому, а тебе туда вход закрыт. Отложим это свидание до лучших времен. Дом находится под наблюдением полиции и наверняка людей Красавчика. Если бы не мои связи, я не смог бы пройти туда и привезти сюда Натали. Не правда ли, Джин, Натали становится все больше похожа на мою любимую киноартистку Одри Хепбэрн? Кстати, захочешь поесть - тут напротив чудное мюнхенское пиво "Лёвенбрау" и отличные свиные ножки! И Лот исчез, оставив брата и сестру вдвоем. Джин коротко, опуская все жестокие подробности, с большими купюрами рассказал обо всем, что произошло после того, как они расстались в день похорон отца. У Натали не было для Джина никаких особых новостей. Правда, какие-то неизвестные лица с итальянским, что ли, акцентом ежедневно, а то и ночью звонили Гриневым и спрашивали Джина, но Натали не придала этому особого значения до того, как прочитала газету с фотографией брата. Маме она сказала, что это звонят знакомые из русской колонии, выражают Гриневым соболезнования по случаю трагической кончины Павла Николаевича. И еще Натали сказала брату, что в их доме посменно дежурят по восемь часов трое сыщиков в штатском, то ли из полиции, то ли из ФБР. Один все время смотрит телевизор, другой разглядывает нюдистские журнальчики, а третий потягивает пиво, налегая на запасы Джина в холодильнике, и дремлет на диване в гостиной. Дважды они вместе с инспектором О'Лафлином копались в библиотеке в книгах и записях отца. Приходил адвокат Сергей Аполлинарьевич Живаго зачитал хранившуюся у него копню завещания отца. Оригинал, по-видимому, был похищен убийцей. Маме отец оставил восемьдесят тысяч долларов, по стольку же оставил он Джину и Наташе, но с условием, что эти деньги будут выплачиваться им банком ежегодно в день рождения по десять тысяч долларов в течение восьми лет плюс проценты. Однако Сергей Аполлинарьевич после консультации с банком и юристом по наследственному налогу установил, что на долю сына и дочери Павла Николаевича Гринева придется вдвое меньшая сумма, чем рассчитывал Павел Николаевич, хотя банк восстановил все чеки, похищенные убийцей. - Ведь у мамы мы ни цента не возьмем, - сказала Натали, для которой весь этот разговор был явно не по душе, - правда, Женя? - Правда, Ната. Джин вспомнил, с какой легкостью он просадил на бегах четвертую часть своего наследства. Ему стало не по себе. - Слушай, Ната, - сказал он твердо. - Отец уже потратил почти пятьдесят тысяч только на то, чтобы дать мне образование в Оксфорде и медицинском колледже. Так что свое, выходит, я сполна получил. Я ухожу в армию и буду жить на всем готовом, а тебе нужно окончить театральное училище, тебе нужно приданое. Вот я решил: себе я оставлю десять тысяч на всякий пожарный случай, а остальные тридцать тысяч откажу тебе. Ну хотя бы в качестве свадебного подарка. Пожалуйста, не делай такое лицо и не отказывайся. Знаю, ты ничего не смыслишь в деньгах, а деньги в этой стране - всё. Мне жаль, что я не могу тебе пока дать больше. - Джин! - каким-то торжественным, приподнятым и одновременно смущенным тоном проговорила Натали, когда этот вопрос был наконец исчерпан. - Есть еще один важный пункт в завещании. - Какой же? - Отец отказал равную долю своему старшему сыну. - Старшему сыну? - Да, ты ведь помнишь, что у отца был сын от первой жены. Тот, что пропал пятилетним ребенком во время эвакуации белой армии в Крыму. Ему сейчас сорок семь лет. Джин вскочил, возбужденно заходил по комнате. - Это чертовски интересно! - сказал он. - У нас с тобой есть брат! Брат в России! Но как его найти? - В том-то и беда, что все подробности, как сказано в завещании папы, содержатся в дневнике. Но эта тетрадь дневника исчезла, пропала - ее, видно, унес с собой убийца, который обыскал сейф. - Вот дьявольщина! Неужели эта тайна так и останется тайной? Но почему отец ничего не сказал нам маме? Ты говорила с мамой об этом? - Конечно. Она ничего не знает, но говорит, что после поездки в Россию он был странно взволнован снова рвался туда, много писал в дневнике... - И вдруг это убийство! И убийца похищает дневник. Может быть, это не случайно? Может быть, здесь имеется прямая связь? И в этой связи разгадка тайны убийства? Джин заметил, что глаза Наташи наполнились слезами. - Полно, Наташа! Полно! - воскликнул Джин нежно беря сестру за руки. Джин говорил по-русски, как обычно в интимно-семейные минуты. Он подсел к сестре, обнял ее впервые за черт знает сколько лет. Плечи у девушки затряслись, но она быстро взяла себя в руки, раскрыла красную авиасумку компании ТУА, достала платочек. - Хорошо, что я так спешила к тебе и не намазала ресницы тушью, - храбро улыбнувшись, проговорила она. - Прости меня, Женя, но с папой для меня умер целый мир... Это был первый разговор брата и сестры после смерти отца. - Не знаю, поймешь ли ты меня, Женя. Так, видно, бывает в семьях, что папа и юная дочь составляют как бы отдельный мир со своим особым солнцем - их любовью друг к другу - и особым языком, почти шифром, понятным только им двоим. Да, Джин догадывался о существовании такого мира и, было время, даже ревновал отца к его любимице Наташке. Этот мир был дружествен к нему и к маме, но все же имел свои четкие границы. И границы эти с годами становились все заметнее по мере обострения неизвестно как и почему возникшего между отцом и сыном конфликта. Отец делал все, чтобы его дети были не американцами, а русскими. С самых ранних лет он говорил с ними только по-русски, упорно учил их читать и писать по-русски, сам читал им подолгу вслух Пушкина, Лермонтова, Некрасова и особенно своего Любимого Тютчева, которого он во многом ставил даже выше Пушкина. Наташа была податлива, как воск, в его руках, а Джин, смолоду утверждая свою самостоятельность, противился всякому влиянию со стороны. Отец раздражался, злился, сильнее налегал на великих русских поэтов, пока Джин не стал отождествлять уроки русского языка и литературы с... рыбьим жиром. А потом отцу пришлось отступить под могучим и ежечасным напором среды школы и улицы, комиксов и кино, радио и телевидения. С грустью и сердечным огорчением убеждался он в том, что все больше проигрывает безнадежный бой за душу сына, и все больше уделял любви и внимания дочери. - И вот нашего мира, - говорила Наташа, - мира, в котором я провела все детство, юность, не стало... Теперь Джину не давало покоя смутное чувство вины перед отцом, сознание какого-то неоплаченного долга. Это тревожное чувство и толкнуло его на путь мести, но он понимал, что туг дело не только в мести, что он виноват перед отцом потому, что не хотел, не стремился понять его. - Женя! Перед тем как уйти в армию, ты обязательно должен прочитать записки и дневники папы. Инспектор О'Лафлин говорит, что, судя по всему, убийца забрал часть тетрадей дневника, а эти обронил. ФБР сняло фотокопию с них, и утром оригиналы вернули нам. Кстати, из дневника ты узнаешь о политических взглядах папы и о том, кем и чем был этот граф Вонсяцкий, о котором упомянул убийца. Джину показалось, что в тоне Наташи прозвучал укор. Что и говорить, Джин, мало интересуясь политикой вообще, никогда всерьез не задумывался над политическими воззрениями отца. "Моя политика, - говаривал Джин, - не думать о политике". Но теперь, чтобы разобраться в загадочном убийстве отца, он обязан был думать об этом...
Лот приехал через час, сказал, что все идет отлично, что Джин никуда не должен уходить из отеля. Натали трижды, по-русски, поцеловала брата и, борясь со слезами, ушла с Лотом. Джин сбросил пиджак и полуботинки, расстегнул воротник дакроновой рубашки и с размаху плюхнулся на взвизгнувшую пружинами кровать. Он раскрыл первую тетрадь отцовских записок и стал читать аккуратные отцовские строки, спотыкаясь сначала о дореволюционную орфографию со всеми этими твердыми знаками, от которых давно отказались да же закоренелые бурбоны эмигрантской прессы. И как медленно появляется изображение в только что включенном телевизоре, так перед его умственным взором, становясь все более ярким, возник образ отца образ, который почему-то стал меркнуть и расплываться уже тогда, когда Джин впервые покинул дом и уехал в Англию, в Оксфорд. Джин читал страницу за страницей, и злость на самого себя, черствого и самовлюбленного эгоиста, и запоздалое обидное сожаление все сильнее охватывали его. Почему он никогда по-настоящему не интересовался внутренним миром отца? Почему не стремился сблизиться с ним, понять его, разделить с ним его радости и беды? Почему всегда хотел скорее покинуть родное гнездо, распрямить крылья, улететь без оглядки в большой волнующий мир? И чем дальше он читал отцовские записи, тем сильнее охватывало его странное чувство, будто за строками и страницами к нему хочет прорваться отец, хочет встать со свинцом в груди из своего "художественного гроба модели № 129 цельносварной конструкции" и назвать своих убийц, указать на них пальцем...
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
ИЗ ЗАПИСОК ГРИНЕВА-СТАРШЕГО.
"6 декабря 1941 года.
Я не преувеличу, если скажу, что в эти дни, вот уж несколько месяцев, взоры всех американцев прикованы к заснеженным полям столь любезного моему сердцу Подмосковья, в имениях и на дачах которого я так часто бывал кадетом, пажом, корнетом. Там развернулась грандиозная битва, перед которой бледнеет славное Бородино. Случилось чудо из чудес: Гитлер, этот Аттила XX века, застрял, впервые застрял перед белокаменной матушкой Москвой!.. Третьего октября Гитлер вернулся из своей главной ставки в Берлин и в послании германскому народу объявил, что "враг на востоке повержен и никогда более не поднимется". Восьмого октября доктор Отто Дитрих, шеф германской печати, заявил, что армии маршала Тимошенко окружены в двух "котлах" под Москвой, взят Орел, южные армии Буденного полностью разгромлены и около семидесяти дивизий Ворошилова окружены в районе Ленинграда. "С Советской Россией покончено, объявил этот немец Дитрих. - Британская мечта о войне на двух фронтах мертва". Говорят, Гитлер твердил Йодлю: "Стоит нам пнуть сапогом в их дверь, и весь их гнилой дом сразу рухнет". Сколько знакомых мне российских эмигрантов придерживалось тою же мнения. Почти все они считали, что после первых же больших поражений на фронте русский народ повернет против большевиков. В ноябре в нашем эмигрантском кругу в Нью-Йорке многие с сочувствием передавали друг другу слова, якобы сказанные командующему 2-й танковой армией генералу Гудериану неким отставным царским генералом в захваченном немцами Орле: - Если бы вы пришли двадцать лет тому назад, мы приветствовали бы вас с распростертыми обьятиями. Но теперь слишком поздно. Народ едва встал на ноги, а теперь ваш приход отбросит нас назад, так что нам опять придется начинать с самого начала. Теперь мы деремся за Россию, и под этим знаменем мы едины. Один деникинский полковник, краснолицый толстяк-монархист с белыми усищами, гремел: - Подумаешь, Орел они взяли! Мы тоже с Антоном Ивановичем Орел брали в октябре девятнадцатого, я видел, как Константин Константиныч Мамонтов въезжал на белом коне в Елец, но Москвы мы не видели, как своих ушей. "ОТ ГРАНИЦЫ НЕМЦЫ ПРОШЛИ ПЯТЬСОТ МИЛЬ, - кричали черные шапки херстовских газет. - ОСТАЛОСЬ ДВАДЦАТЬ МИЛЬ ДО МОСКВЫ!" А для меня, наверное, день 22 июня 1941 года - день нападения нацистов на Россию - стал, безусловно, важнейшим днем моей жизни. Днем великого прозрения. Днем, когда я увидел свет. С глаз моих спала черная завеса, рассыпался ядовитый белый туман многолетней эмигрантской ссоры с матушкой родиной, и я молил Бога: "Господи, боже мой, спаси Россию!" Всем исстрадавшимся сердцем своим был я с такими истинно русскими людьми, как В. Красин-ский, сын великого князя Андрея Владимировича, и его единомышленник, верный сын России, молодой князь Оболенский. В тот роковой день первый заявил о своей полной поддержке народа русского в борьбе против тевтонского нашествия, а второй нанес визит послу Советов в Париже и попросил направить его в Красную Армию! Двадцать третьего июня, взяв с собой в церковь супругу и маленького Джина, я молился всевышнему, дабы он даровал победу русскому оружию. В этот день я надел все свои ордена и гордился тем, что пролил кровь, сдерживая на священной русской земле германский "дранг нах Остен". В церкви я понял, что одни молятся со мной за Россию, другие - за Гитлера! Подобно Царь-колоколу, белая эмиграция раскололась надвое. Вскоре получил я с оказией длинное письмо из Парижа от старинного товарища своего Михаила Горчакова. В прежние годы я часто, бывало, играл в бридж с ним во дворце на Софийской набережной в Москве, напротив Кремля. Светлейший князь, Рюрикович, сын канцлера, совсем рехнулся. Он советовал мне молиться о победе "доблестного вермахта и его гениального полководца Адольфа Гитлера", который - уповал он - вернет ему дворец (занятый теперь посольством Великобритании), его поместья и мануфактуры. "Советские войска бегут, обгоняя германские машины и танки! - с сатанинской иронией ликовал князь Горчаков. - Я мечтаю лично увидеть парад победы Гитлера в Москве. Мы будем вешать жидов, комиссаров, масонов и тех, кто предал в эмиграции белую идею! Я подготовил к первому изданию в Москве свой журнал "Двуглавый орел". Пусть Керенский и не думает о возвращении в Россию - не пустим! Я уже веду переговоры с Берлином о возврате моего имущества и заводов моей дражайшей супруги..." Жена Горчакова - дочь известного миллионера-сахарозаводчика Харитоненко, выходца из крестьян. Это он построил дом на Софийской. "Мы каждый день здесь видим немцев, принимаем германских офицеров, - писал Горчаков. - Это вежливый, корректный народ. Не сомневаюсь, что в Москве они быстро уступят кормило нам, русским дворянам. Без нас не обойдутся". Бред, бред, бред!.. Как тут не вспомнить, что Горчаков уже побывал в желтом доме!.. Я, наверное, и сам бы сошел с ума, если бы среди нас не было таких русских патриотов, как великий Рахманинов, который передал сбор с концерта в пользу раненых красноармейцев, как Иван Бунин, писавший нам, что он всем сердцем с Россией. Друзья сообщили мне по секрету, что Ариадна Скрябина, дочь композитора, и княгиня Вики Оболенская ежеминутно рискуют головой, работая во французском подполье. (Здесь в записках П. Н. Гринева Джин прочитал карандашную пометку отца: "Только после освобождения Парижа узнал я, что Вере Аполлоновне, этой героине французского Сопротивления, немцы-гестаповцы отрубили голову. Записал Вику Оболенскую в свой поминальник".) У нас князь Щербатов и сотни других молодых эмигрантов пошли служить в американскую армию и флот, чтобы сражаться против немцев на будущем втором фронте. Но Керенский - наш прежний кумир - благословил "крестовый поход против большевизма". А вот Деникин, как слышно, ставит не на Россию и не на Германию, а на Америку. В одном он трагически прав: наша эмиграция обречена на еще один раскол - между теми, кто верует в Россию, и теми, кто уповает на послевоенную Америку! Но вернемся к шестому дню декабря 1941 года. В этот тревожный для родины день я посетил графа Анастасия Вонсяцкого-Вонсяцкого. Это прямо-таки гоголевский тип, и мне жаль, право, что перо у меня не гоголевское. Но начну по порядку. О графе я слышал давно, еще во Франции, как об одном из самых рьяных ретроградов среди наших эмигрантов в Америке. Мне горячо рекомендовали его в Чикаго такие чикагские знаменитости, как полковник Маккормик, миллиардер и издатель газеты "Чикаго трибюн", и мультимиллионер Уиригли, разбогатевший на жевательной резине. Оба, по-видимому, финансируют его деятельность. Я тогда уклонился от встречи с графом, ибо стараюсь держаться подальше от экстремистов как левого, так и правого толка. Но в последнее время граф Вонсяцкой-Вонсяцкий буквально засыпал меня письмами с приглашением посетить его в поместье под Нью-Йорком. Я совершил весьма приятную прогулку в своем почти новом "меркюри" образца сорокового года, хотя дорога оказалась более долгой, чем я ожидал. Граф живет близ коннектикутской деревни Томпсон. Разумеется, декабрь плохой месяц, чтобы любоваться природой Коннектикута, напоминающего своими лесами, пастбищами и холмами, речками и водопадами, а также живописным побережьем залива Лонг-Айленд дачную местность под Петроградом, близ Финского залива. В Коннектикуте уютные фермы, красные сараи, церквушки начала прошлого века. Туда нужно ездить летом или, еще лучше, осенью, когда пылают багрянцем златоцвет, сумах и гордый лавр и в воздухе пахнет гарью костров, на которых коннектикутские янки сжигают гороподобные пестрые ворохи палых листьев. Одно воспоминание об этом запахе обострило мою вечную ностальгию, и я ехал и думал с сердечной тоской, что я так же далек от родины, как твеновский янки при дворе короля Артура, разделен от родины не только расстоянием, но и временем, веками невозвратного времени. "Деревня" Томпсон оказалась маленьким чистеньким городком: бензоколонка, мотель с ресторанчиком, универсальный магазин, несколько старых домов в стиле, который здесь называется колониальным или джорджианским, то есть стилем короля Георга. Графский дом оказался настоящим джорджианским дворцом, обнесенным высокой - в два человеческих роста - каменной оградой, утыканной сверху высокими железными шипами. Сомнительно, однако, чтобы дворец этот и в самом деле был построен при Георге, до американской революции. Скорее это была запечатленная в камне - столь близкая моему сердцу - тоска Нового Света по Старому. Я вышел из машины, пошел к высоким глухим воротам, отлитым не то из железа, не то из стали, и нажал на кнопку электрического звонка. В небольшой сторожке или проходной будке сбоку от ворот послышалось рычание, и я ясно почувствовал, что кто-то пристально рассматривает меня в потайной глазок. - Кто там? - затем прохрипел кто-то басом с явно русским акцентом. - Гринев, по приглашению графа, - ответил я. Дверь прохладной будки распахнулась, и я увидел громадного парня, похожего на боксера-тяжеловеса Примо Карнеру, с такими же, как у Карнеры, вздутыми мускулами, перебитым носом и малоприятным взглядом не проспавшегося с похмелья убийцы. Одет этот громила был на нацистский манер в армейскую рубашку с галстуком, бриджи цвета хаки и хромовые сапоги. За перегородкой в будке бесновались две полицейские овчарки со вздыбленными холками и оскаленными пастями. - Документы! - прорычал по-русски громила, протягивая волосатую лапу. - Извольте "драйверз лайсенс" - шоферские права Придирчивым оком взглянув на права и сверив фотографию с моей физиономией и затем поглядев в какой-то список, лежавший на столике у перегородки, громила нехотя отступил в сторону и на американский манер - ткнув большим пальцем через плечо - указал на внутреннюю дверь будки. - Проходите, господин Гринев! Тише вы, дьяволы! Фу! Фу! За воротами простирался просторный заасфальтированный плац. На нем маршировал с винтовками взвод немолодых уже людей явно офицерского возраста в такой же форме, как у охранника в проходной будке, однако с портупеями. Посреди плаца, по-прусски уткнув кулаки в бока и расставив ноги, стоял и командовал толстяк, комплекцией напоминавший Геринга. - Ать, два, левай! Ать, два, лев-ай!.. Как-то странно и зловеще звучали эти по-русски, воинственным басом выкрикиваемые команды во дворе загородного дворца, построенного в стиле владыки Британии и американских колоний короля Георга. Будто духом Гатчины и Павла I повеяло под небом Новой Англии. И, портя первое впечатление, вспомнилась мне моя барабанная юность, кадетский Александра II корпус... В вестибюле дворца какой-то лощеный молодой брюнет с напомаженными волосами и идеальным пробором, но удручающе низким лбом положил телефонную трубку и подкатил ко мне словно на роликах. - Господин Гринев? - произнес он хорошо поставленным голосом, грассируя. Добро пожаловать, ваше превосходительство! Пройдите в зал, пожалуйста! Граф примет вас в кабинете. В зале оказалось довольно много знакомого и незнакомого мне народа из числа наших русских эмигрантов. Окруженный большой группой мужчин, бойко ораторствовал самозваный вождь российской эмиграции в Америке Борис Бразоль - вылитый Геббельс, в элегантном штатском костюме, хищник с мордой мелкого грызуна. Он подчеркнуто поклонился мне, когда я проходил мимо. Я едва кивнул и, боюсь, сделал это с барственным видом. Не люблю я этого субъекта, ведь это он, будучи помощником Щегловитова, министра юстиции, в 1913 году прославился на всю Россию как один из основных организаторов и вдохновителей во всех отношениях прискорбного и позорного дела Бейлиса. Вот уже много лет, как этот человек, Борис Бразоль, тщится вести за собой российскую эмиграцию в Америке! Рядом с Бразолем, блиставшим адвокатским красноречием, восседал в кресле его "заклятый друг" - вернейший единомышленник и извечный конкурент генерал-майор граф Череп-Спиридович, весьма, увы, смахивающий на тех монстров, какими рисуют царских генералов советские карикатуристы. Я живо представил его себе не в штатском костюме американского покроя, а в черкеске с мертвой головой на рукаве, в забрызганных кровью штанах с казачьими лампасами и нагайкой в руке, хотя Череп-Спиридович орудовал вовсе не нагайкой карателя, а пером публициста-антисемита. Министра Щегловитова большевики вывели в расход в 18-м, а Бразоль и Череп, подобно крысам, покидающим тонущий корабль, оставили Россию и пересекли океан еще в шестнадцатом году, чтобы сеять ненависть и безумие на благодатной американской почве. В 1939 году Бразоль ездил в Берлин и, как он сам рассказывает, был принят там в самых высших сферах. Наверное, и в Берлине все заметили, как поразительно Бразоль похож на рейхсминистра пропаганды. И не только внешне. Мне так и не удалось избежать встречи с этим субъектом. Оставив своих слушателей, он подлетел ко мне мелким бесом - этакая сологубовская недотыкомка, и совсем не колченогая, как Геббельс, - пожал мне руку своей мертвецки-холодной и липко-влажной рукой и протянул визитную карточку. - Простите великодушно, батенька, - заговорил он быстро-быстро. - Знаю, не слишком вы меня жаловали, но в эти великие дни, как никогда прежде, необходимо единение всех наших сил, чтобы возглавить наш несчастный народ и превратить страшное поражение в сияющую победу. Уверен, скоро повстречаемся в Москве, - он выхватил белоснежный платок и промокнул глаза, - а пока вот вам мой новый адрес, даю только самым надежным людям в сложное время живем, американцы в идиотском ослеплении делают ставку не на Гитлера-освободителя, а на Сталина с Черчиллем, ко мне зачастили агенты ФБР, мешают работать... Если понадоблюсь - ваш покорный слуга!.. С изящным поклоном, прежде, чем я мог оборвать его и поставить на место, Бразоль укатил обратно к своим черносотенцам и погромщикам. Я разгневался до того, что тут же порвал карточку Бразоля надвое и небрежно бросил на пол. - Сударь! - услышал я за спиной чересчур громкий голос. - Вы обидели одного моего друга и насорили в доме другого моего друга! Извольте поднять! Я повернулся и увидел молодого барона Чарльза Врангеля, родича крымского горе-героя. Я сразу его узнал - лицом он поразительно смахивает на дога. Чарльз, этот щенок, был пьян: в воспаленных хмельных глазах бешеная злоба, в руке стакан с виски и льдом. Все глаза в зале повернулись к нам, какая-то нервная дама вскрикнула. Кажется, Чарльз собирался выплеснуть виски мне в лицо, но, к счастью, он узнал меня, смешался, и тут же его подхватили друзья. - Виноват, Пал Николаич, но я не позволю... Мы же все свои... Благодарите бога... Как-то он приходил ко мне просить денег взаймы, разнесчастный, пьяненький, опустившийся. Проклинал Америку и жену-косметичку, жаловался на бедность, болтал о белой идее, жалко стеснялся, пряча в карман стодолларовую бумажку. Долга так и не отдал... Тут его тоном господина позвал к себе Борис Бразоль, а меня отвел в сторону один бывший сенатор, вельможа, всюду возивший с собой посыпанный нафталином раззолоченный парадный мундир. - Не связывайтесь с Чарльзом, мой друг! - поучал он меня. - Отчаянный человек. Картежник, бретёр, бонвиван, но истинный российский патриот, гвардеец! - И, бряцая вставными челюстями, сенатор зашептал мне в ухо: Слышали про пожар на "Нормандии"? Не успели этот лайнер переделать в транспорт, как он сгорел в нью-йоркском порту! Компрене ву? И американская охранка, эта самая ФБР, таскает нашего Чарли на допросы! А как же мы можем спокойно сидеть сложа руки, когда эти американцы помогают паршивым британцам втыкать палки в колеса танков Гитлера - освободителя России!.. Я был потрясен. Неужели эти люди уже перешли от слов к делу? - Разве вы, русский патриот, хотите чтобы Гитлер покорил Россию? - спросил я с возмущением экс-сенатора. - Фу, батенька! Не ждал я от вас такой наивности. Ну, не ждал! Гитлер не сахар, но другого пути в Россию для нас с вами нет! Это же ясно как дважды два! С трудом отделавшись от бывшего государственного мужа и царедворца, я подошел к столу у стены, украшенной портретом хозяина дворца графа Вонсяцкого-Вонсяцкого и трехцветным флагом с черной свастикой и вышитой золотом надписью:
Всероссийская национал-фашистская революционная партия.
Стол был завален газетами, журналами, листовками в основном на русском языке. В "Знамени России" прочитал я такую ахинею: "В переживаемую нами эпоху смутного времени и большевистского засилья на Руси нелегко с достоинством поддерживать издревле руководящую роль дворян в жизни народа, роль, столь необходимую в бескорыстном и беззаветном служении Отечеству и, даст бог, Престолу, преданного России дворянства..." Уж какая там, к черту, руководящая роль!.. В журнале "Фашист" я пробежал глазами статью ученого-антрополога генерал-лейтенанта графа В. Череп-Спиридовича, в которой это светило науки доказывало, что (цитирую по памяти) "азиатско-еврейские социалисты скрещивают орангутангов с белыми русскими женщинами, чтобы создать гибридный тип". О приемном сыне Черепа я немало наслышан: это известный авантюрист и проходимец, хваставший, будто он принимал участие в походе Муссолини на Рим. Страсть к приключениям, аферам и деньгам - вот что заставило скромного юриста из патентного управления захолустного штата Индиана Говарда Виктора Броенштрупа выдавать себя то за герцога Сент-Саба, то за полковника Беннета, то за какого-то Джей-Джи Фрэнсиса. Прикинувшись идейным антисемитом, он очаровал старого погромщика Черепа, уговорил его усыновить себя, после чего, не довольствуясь "отцовским" титулом генерал-майора, мошенник присвоил себе генеральское звание рангом повыше. Теперь он писал для журнала "Фашист", главным редактором которого значился граф Вонсяцкой-Вонсяцкий. Одетые лучше, чем многие из гостей, официанты в белых сюртуках с красными лацканами и манжетами разносили скотч, бурбон, джин и, конечно, смирновскую водку с двуглавым орлом Романовых на этикетке. Я выпил рюмку водки, прислушиваясь к разговору двух молодых еще эмигрантов: - Выпьем, Коля? С паршивой овцы, как говорится... Зазнался Таська, зазнался, в фюреры полез!.. А я его еще гардемарином помню... - Ты несправедлив к графу. После этой говорильни мы все приглашены в "Русский медведь". - Бывал я в этом кабаке. Его построил на деньги Таськи какой-то его русский родственник. Что ж, у Таськи денег куры не клюют - он двух маток сосет: Мариониху свою и Гитлера, который ему платит за то, что он вместе с Бундом мешает Америке выступить против Германии в этой войне. Кстати, говорят, и не граф он вовсе, а самозванец. - Завидуешь? Вот бы тебе, подпоручик, такую невесту оторвать! - Без титула хрен найдешь дуру даже среди американок. Помнишь Петьку Афанасьева? Выдал себя за князя Петра Кочубея, да разоблачили перед самой свадьбой. Потом сел за подделку чеков. Я слышал о выгодном браке нищего графа. Бывший офицерик императорского российского флота, бывший шофер такси в Париже, состряпал блестящую партию, женившись на миссис Марион Стивенс, разведенной жене богатого чикагского адвоката и дочери миллионера Нормана Брюса Рима. Это был явно брак по расчету: графу рухнувшей империи было двадцать два годика, а перезрелой красавице Марион - вдвое больше, ровно сорок четыре. На первых порах, подражая Форду-младшему, граф - белая косточка, голубая кровь пошел работать простым рабочим на паровозный завод своего тестя, чтобы ускоренным темпом пройти по всем ступеням паровозостроительной иерархии снизу доверху; вероятно, он надеялся со временем заступить на место тестя, хотя утверждал он другое. "Как только мы восстановим законную монархию в России-матушке, я стану представителем компании тестя на обожаемой родине!" Но шли годы, и амбиции графа Вонсяцкого-Вонсяцкого росли обратно пропорционально шансам на реставрацию самодержавия. Тогда-то он и начал свой крестовый поход за освобождение России. Сколотив из горстки эмигрантов Всероссийскую национал-социалистскую рабочую партию, он объявил себя фюрером российских национал-социалистов и укатил в 1934 году в Германию, где, по слухам, встречался с весьма видными деятелями "третьего рейха". А потом я как-то перестал интересоваться графом и его крестовым походом под знаком свастики. Как всякий русский человек, я сызмальства обладаю удивительной и опасной способностью не замечать неприятных вещей, явлений, людей. В конце концов, все мы носились и носимся, как ветхозаветные старушки, с излюбленными рецептами спасения отечества. (Помню, однажды в "Русском медведе" напился один есаул, полный георгиевский кавалер, участник брусиловского прорыва, колчаковский офицер. - К матери эту некрофилию! - орал он, стуча кулаком по столу. - Все мы смертяшкины! Читали про двух старых дев в газете? В Огайо, что ли, умерла по старости одна из них, и другая, тоже старуха, полтора года ухаживала за усопшей сестрой, делала ей шприцем всякие уколы да вливания. Все мы мертвецы!..) - Разрешите, - сказал я, входя в кабинет графа. Но в кабинете никого не было. Здесь тоже у стены стояло знамя со свастикой. Рядом красовался большой портрет Адольфа Гитлера. На стенах - поменьше размером - висели портреты Муссолини и Франко. Сбоку ни к селу ни к городу - батальные картины "Варяг", "Синоп", "Чесма". Я подошел ближе - все портреты были с автографами, а портрет Франко даже с собственноручной дарственной надписью каудильо. - Павел Николаевич! Отец вы мой! - раздалось сзади. - Простите, что заставил вас ждать! Вызвали по неотложному делу. Садитесь, садитесь, бога ради!. Я обернулся, и мне пришлось задрать голову, чтобы взглянуть на вошедшего. Это был настоящий великан, косая сажень в плечах, Илья Муромец, только без всяких следов растительности на лице и на черепе, голом и гладком, как бильярдный шар. Одет он был точь-в-точь как Гитлер. - Вы смотрели на фотографию моего друга Франциско Франко? - продолжал граф, больно стискивая мне руку. - Это замечательный человек, большой идеалист, настоящий рыцарь без страха и упрека! Некоторые из нас не сидели без дела, дожидаясь великого праздника освобождения нашей родины, прогремел он, садясь за огромный письменный стол и со значением глядя на меня. - Нет! Я, например, с риском для жизни, зафрахтовав яхту, тайно возил фаланге оружие, понимая, что тем самым мощу дорогу к Москве, к Петербургу! Хотите что-нибудь выпить? Водки? Хотите закурить? Русские папиросы "Казбек". Подарок знакомого СС-группенфюрера из освобожденного Смоленска. Или сигару? Выбирайте по вкусу из этого "хьюмидора"! Подобно многим из наших русских экспатриантов, граф давно уже стал путать русские слова с английскими. Почти все мы говорим "инчи" (дюймы), "сабвей" (метро), "хай-скул" (средняя школа), "ленчевать" (обедать)... Я машинально открыл его бронзовый "хьюмидор" - герметическую сигарницу, увидел там и свою любимую марку - гаванскую "Корону-Корону", но брать сигару не стал. Уж больно паршивая попалась овца... Возвышаясь в кресле, граф смотрел на меня из глубоко спрятанных, затененных глазниц, что подчеркивало сходство его лошадиного лица с черепом питекантропа. Массивный низкий лоб, вздутые надбровные дуги, здоровенная, как булыжник, длинная челюсть. могучие желтые зубы, которыми он, казалось, мог перемолоть берцовую кость мамонта. Нечего сказать, хорошего муженька выбрала себе на склоне лет нежная Марион! И в какой только пещере отыскала она это ископаемое? - Я видел, вы читали мой журнал, - громыхнул граф. - Вчера подписал последний американский номер "Фашиста". Рождественский номер выйдет в Москве или Петербурге. - Вы собираетесь остаться главным редактором? - спросил я не без удивления. - Как бы не так! - возразил будущий всероссийский фюрер. - У меня будет свой Геббельс, возможно, Борис Бразоль. В черных глазницах черепа тлели красные угольки Этот фанатичный огонь заставил меня отвести взгляд. На нижних полках стояло мало книг, зато много отменных моделей императорского российского флота с андреевским флагом. В простенке между книжными шкафами, на месте куда более скромном, нежели фюрер дуче и каудильо, висели портреты самодержца всероссийского и его супруги. - Разве вы, глава Всероссийской национал-фашистской революционной партии, - монархист? - осведомился я. - Вопрос о монархии будет решен в Москве, - помедлив, осторожно выговорил фюрер всея Руси. - Заметьте, что и дуче называет свой режим конституционной монархией, хотя Испания пока и не имеет монарха. Могу сообщить вам доверительно, что после смерти старшего из Романовых, Кирилла, я делаю ставку на двадцатитрехлетнего Владимира, который живет сейчас в Париже. Возможно, я соглашусь, как дуче, стать главой государства Российского при царе Владимире. Значит, граф Вонсяцкой-Вонсяцкий, точно подражая каудильо Франсиско Франко, метит не только в фюреры, но и в регенты. На графском столе я увидел новое издание на русском языке бульварно-антисоветского романа генерала Краснова "От двуглавого орла до красного знамени". Я слышал, что все ретрограды, даже экс-кайзер Вильгельм II, зачитываются этим романом. - Отдельные скептики и маловеры среди жидо-масонов, - сказал граф, - все еще призывают не делить неубитого медведя, но русский большевистский медведь повержен в прах и никогда не поднимется! Ради этого я работаю не покладая рук уже почти десять лет. В тридцать четвертом году я поехал в Берлин, встретился с фюрером и Гиммлером и договорился с ними о создании международной антибольшевистской организации, боевого авангарда всей белой эмиграции. Из Берлина, облеченный самыми широкими полномочиями, я поехал в Токио, где заручился всемерной поддержкой правительства микадо и его армии. Затем я посетил в Маньчжоу-Го, Харбин и Шанхай, где встречался с атаманом Семеновым и другими видными деятелями. Все они держат порох сухим. Потом опять в Берлин, а после раунда важных переговоров - Будапешт, Белград, София, Париж. Во всех этих центрах белой эмиграции я создал крепкие филиалы своей международной организации. Вернувшись в Америку, я превратил прежнюю Всероссийскую национал-социалистскую рабочую партию в Российскую национал-фашистскую революционную партию. Сегодня только в одной Америке тысячи белых эмигрантов - сливки России, цвет и надежда нашего народа-богоносца - ждут возвращения на родину. Работая рука об руку с американо-германским Бундом, всеми фашистскими организациями и конгрессменами-изоляционистами, мы оказали неоценимую услугу Гитлеру и Германии. Теперь мы пожнем нашу награду и продолжим наше сотрудничество на российской земле! Мой представитель в Старом Свете генерал Петр Краснов, донской атаман, держит каждодневную связь с фюрером в Берлине и главной ставке. Он готов к строительству национальной России с помощью гаулейтера Эриха Коха и группенфюрера СС фон дем Баха, которые назначены на высшие посты в оккупированной Москве. Племянник генерала Краснова, гвардейский казачий офицер, получил у Гитлера звание полковника. По нашему ходатайству, заметьте. Он поможет Баху перевешать всех большевиков на фонарных столбах Бульварного кольца в Москве. Весь мир повернул к фашизму, и малиновый звон кремлевских соборов в освобожденной Москве провозгласит его полную победу. Мы, победители, будем великодушны: мы не отринем наших слабых братьев, тех, кто в трудные кровавые годы после октября семнадцатого года не нашел в себе сил и веры, чтобы продолжать борьбу, и оставался в стороне от нее. Сегодня мы собираем всех братьев по духу под наши знамена. И они придут к нам, ибо у них нет иного выхода. И здесь, в Америке, с ее гнилой декадентской демократией и плутократией, тоже восторжествует фашизм. К власти придут Линдберг, Уилер, Най, Уорт Кларк, отец Кофлин, мой друг, шеф ФБР Эдгар Гувер... Угли в глазах горели еще ярче и злее в черных впадинах. Громадные руки графа сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев. - Сегодня я спрашиваю каждого, - продолжал фюрер, - с кем ты: с нами или против нас? Сегодня мы зовем каждого с собой на парад победы в Москве. Завтра будет поздно. Завтра мы не пожалеем дезертиров белой идеи! - Это все? - спросил я, вставая. - Это все, - ответил граф, продолжая сидеть. - Но вы, Павел Николаевич, не спешите с ответом. Вы многое сделали для эмигрантских организаций, мы помним вашу щедрость. - Пригласив меня к себе в дом, - проговорил я, едва сдерживая гнев, - вы посмели прибегнуть к угрозам и запугиванию по отношению к дворянину и офицеру, к человеку, который старше вас по возрасту и воинскому званию. Граф, мне с вами не по пути! Прощайте! Я вышел, громко хлопнув дверью. Впрочем, нет, без преувеличений: обитая кожей дверь закрылась совсем без шума. В проходной меня долго не пропускал двуногий цербер, ссылаясь на то, что не получил на сей счет никаких приказаний. Несмотря на мои настойчивые требования, он якобы никак не мог связаться с графом по внутреннему телефону. Овчарки рычали и кидались на меня. Только через полчаса томительного и полного всевозможных тревожных предчувствий ожидания в проходную позвонил сам граф. - Вы остыли? - спросил он меня ледяным тоном, подозвав к телефону. - Мне не хотелось, . чтобы вы простудились, сгоряча выйдя на воздух. Сегодня так холодно. - Ваше сиятельство! Я требую, чтобы вы меня сию минуту выпустили! - До свидания, Павел Николаевич! - проскрежетало в трубке. - Я не прощаюсь: в Москве, или Петербурге, или в Нью-Йорке рано или поздно, но мы с вами встретимся. Обязательно встретимся! В дверях я столкнулся с молодым человеком, лицо которого показалось мне странно знакомым. Он был одет в нацистскую форму гвардии Вонсяцкого. - Ба! - воскликнул я, пораженный. - Федор Александрович! Ваше высочество! Вы ли это?! - Собственной персоной, - ответил с усмешкой племянник царя Николая II. - Что вы здесь делаете?! - Как что? Работаю шофером у князя Вонсяцкого! В своем "меркюри" я с невыразимым облегчением вытер платком мокрое от пота лицо. И на акселератор нажал так, словно за мной сам черт гнался. Но больше всего я боялся, мчась по коннектикутскому шоссе со скоростью почти восемьдесят миль в час, что приеду в Нью-Йорк, куплю у первого попавшегося газетчика вечернюю газету и узнаю, что Москва пала..." На полях дневника Джин прочитал приписку: "Встречу и разговор с Вонсяцким можно понять только в свете последующих событий: на следующий же день мы все узнали о начале грозного контрнаступления русской армии под Москвой и о вероломном налете японцев на Пирл-Харбор. Америка объявила войну Японии. Германия объявила войну Америке. Америка - Германии. Через несколько месяцев ФБР арестовало графа Вонсяцкого по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Суд посадил его вместе с шефом фашистского американо-германского Бунда в федеральную тюрьму. Так закончилась карьера фюрера всея Руси". Далее Джин прочитал еще одну карандашную приписку отца: "Тот день был великим праздником. Россия, моя Россия истекала кровью, но не падала на колени. Значит, сильна Россия, не ослаблена, а укреплена революцией. Значит, дело России правое и победа будет за ней! Так началось мое прозрение..."
1 Победил по очкам Хьюз. (Прим. науч. редактора.). 2 "Частные владения. Посторонним вход воспрещен". (Прим. переводчиков.). 3 Об - obstetrics (акушерство). Джин - gynecology (гинекология). (Прим. переводчиков.). 4 Так называет интеллигентов средний американец. (Прим. переводчиков.). 5 Так американцы называют последнюю выпивку перед сном. (Прим. переводчиков.). 6 "Мэйфлауэр" ("Майский цветок") - корабль, на котором в 1620 году прибыли в Новый Свет первые английские пилигримы Посмотрели бы они на своих потомков! (Прим. науч. редактора.). 7 Хайли хочет сказать "я люблю вас", а получается в его произношении "йелоу блу бас", то есть "желто-голубой автобус" (Прим. переводчиков.). 8 "Сэнчури" (слэнг) - сотня. (Прим. переводчиков.). 9 Судьба помогает смелым (латин.). 10 Судьба покровительствует дурням (латин.), то же, что русская поговорка "везет дуракам". (Прим. науч. редактора.). 11 Самыми богатыми капиталистами Америки в этот период являлись Поль Гетти и Говард Хьюз, чье состояние составляло от одного до полутора миллиардов долларов. (Прим. науч. редактора.). 12 Знаменитые, лучшие в мире английские трубки "Данхилл" производятся в индивидуальном порядке, по заказу. Чубук трубки изготовляется из шестьдесят третьего кольца конголезского баобаба Верхняя часть мундштука из семнадцатого кольца калифорнийской секвойи, нижняя часть-из двадцатого кольца австралийского эвкалипта. Белое пятнышко - это знак качества, делается оно из бивня половозрелого африканского слона Второе пятнышко знак экстра-класса - из бивня сиамского слона. Таким образом, для изготовления трубки Си-Би Гранта были спилены баобаб, секвойя и эвкалипт, убито два слона. В случае производства дубликатов из этих материалов фирма "Данхилл" несет полную финансовую и юридическую ответственность. (Прим. науч. редактора.). 13 Происхождение этого сомнительного афоризма точно установить не удалось. (Прим, науч. редактора.). 14 Не исключена возможность, что имеется в виду миллиардер Эйч-Эл Хант, вместе с которым Грант провел молодые годы в бильярдной клуба "Карусель" в Далласе, штат Техас. (Прим. переводчиков.). 15 Этот абзац остается на совести Гривадия Гирпожакса. (Прим. переводчиков.). 16 "Фруктовый салат" (слэнг) - набор орденских колодок. (Лрим. переводчиков.). 17 "Уоп"- презрительная кличка итальянцев в Америке. (Прим переводчиков.). 18 Этим генералом СС был, как мне удалось установить, не кто иной, как представитель Гиммлера Карл Вольф. Вместе с ним был принц Максимилиан Гогенлоэ, старый знакомый А. Даллеса. По поручению Гиммлера Вольф и принц-эсэсовец пытались договориться с Даллесом о сепаратном мире между рейхом и западными державами (Прим. автора.). 19 "Джон" (слэнг) - уборная. (Прим. переводчиков.). 20 "Про" (спортивный жаргон) - профессионалы. (Прим. переводчиков ). 21 По площади Пентагон к началу 1970 года уступал лишь двум зданиям: ангару "боинг-747" в Эверетте, штат Вашингтон, и сборочному цеху космических ракет на мысе Кеннеди. (Прим. автора ). 22 Баури - улица нью-йоркского "дна". "Клопы", или "жуки", (слэнг) электронные подслушивающие устройства. 23 Военная полиция - Милитэри Полис. (Прим. переводчиков.). 24 Унтер-офицер. (Прим. переводчиков.). 25 Нет, не хватит! Я не могу не сказать здесь, что Хойзингер. военный преступник, предал тех, кто участвовал в заговоре против Гитлера. И вот что характерно: Хойзингера на посту представителя ФРГ в Военном комитете НАТО в Пентагоне сменил генерал Герхард Вессель, который затем стал преемником шефа разведки ФРГ генерала Р. Гелена. (Прим. автора.). 26 Эту тайну раскрыл миру президент Никсон. Вот сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс из Вашингтона от 8 марта 1969 года "В пятницу президент Ричард Никсон впервые посетил ЦРУ В присутствии журналистов, для которых посещение ЦРУ тоже редкая оказия, он разгласил то, что было строго охраняемой тайной... "Итак, вас здесь восемь тысяч человек",- сказал он, очевидно забыв, что ЦРУ не стремится оглашать число своих сотрудников" (Прим. автора.). 27 Советскому читателю вряд ли нужно доказывать вздорность психокинеза, основанного на идеалистическом признании примата духа над материей. Но даже и на Западе в 1962 году Е. Гэрден, профессор Бруклинского колледжа, учинил форменный разгром психокинезу в своем труде, опубликованном "Сайколоджикл буллитэн", причем он был поддержан большинством психологов США, исключая махрового идеалиста профессора Мэрфи. (Прим. научн. редактора.). 28 Добавлю, что ЦРУ является лишь главной среди десяти основных разведывательных служб США. Это разведки армии, ВМФ, ВВС, государственного департамента, Комиссия по атомной энергии, ФБР, Управления национальной безопасности, разведки министра обороны и Объдиненного комитета начальников штабов. ЦРУ, однако, координирует деятельность всех этих служб разведки. (Прим. автора.). 29 Вся эта техника подробно описана в переведенной на русский язык книге Уайта и Росса "Невидимое правительство". (Прим научн. редактора.). 30 Предупреждаю читателя, что вся эта клопиная история не вымысел автора, не пародия и не сатира, а факт (Прим. автора.). 31 Эти слова оказались пророческими. Вскоре после кончины А. У. Даллеса в вашингтонской больнице, в вестибюле "Ледяного дома" установили мемориальную доску, барельеф "чифа" с надписью: "Его монумент вокруг нас". (Прим. автора.). 32 НОРАД - North American Air Defence Command - командование ПВО Северной Америки. (Прим. переводчиков.). 33 Так в память речистого афинского законодателя, иронически называют американцы конгрессменов. (Прим. науч. редактора.). 34 Стихи американского поэта Байрона Р. Ньютона. В оригинале:
Crazed with avarice, lust and rum, New York, the name`s Delirium.
(Перевел Г. Поженян.).
ТРЕТИЙ РАУНД
СДВОЕННЫЕ МОЛНИИ
"Per aspera ad astra".
("Через трудности к звездам" - латинская пословица.)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
КЛИНЧ
Когда мастер-сержант Дик Галифакс оглядел пеструю толпу своих будущих питомцев, взгляд его остановился на Грине. Джин был задумчив, не суетлив и элегантен. Спортивная темно-синяя рубашка, легкие спортивные брюки цвета маренго, оксфордские ботинки, сшитый на заказ клетчатый твидовый пиджак - все явно приобреталось в дорогих магазинах. - Временно будете старшим! - сказал Дик. - Вы из рэйнджеров? - Из штатских. - Тогда отставить! - Если не возражаете, старшим могу быть я, - предложил свои услуги гигантского роста американец. Он представился: - Сержант Бак Вуд, или Бастер. - Хорошо, - подумав, согласился мастер-сержант. - Посадка через тридцать минут. Вон там, видите, "локхид" - это наш толстопузый Си-130. - Ясно, сэр... Все слышали, кто теперь старший? - Бастер гоготнул и тут же жестом подозвал к себе первого попавшегося на глаза парня из их команды. - Матео-Хуан-Мария-Хименес де Малино, - доложил тот. - Мэт! - Бастер перечеркнул пышный перечень его имен. - Горючее есть? Голова от похмелья разламывается. - Я и, сам бы не прочь опохмелиться, - пожаловался Мэт. - То ли дело у вас в Гаване! - Мы еще там будем, - сверкнул глазами Мэт. - Мне там нечего делать, - отрезал Бастер и отошел. Джин вместе со своей командой прилетел в Форт-Беннинг для того, чтобы, сделав пересадку, отправиться в конечный пункт назначения - Форт-Брагг. В школы Брагга, как правило, отбирались лучшие рэйнджеры отличившихся батальонов. Перед тем как они приступали к занятиям в специальных войсках, им жаловали отпуск - "Ар-энд-ар1". Отпуск! Пять дней полной свободы. Хочешь, езжай домой, хочешь, пей-гуляй, пока звенят в кармане деньги. Кроме долговязого Стиллберда, которого Бастер сразу же окрестил Берди, никто из отпускников не поехал домой Стиллберд был высокий, худой, с руками ниже колен, с аккуратным пластырем на лбу, с умными грустными иудейскими глазами, хотя, как он объяснял, у него в крови было лишь "два-три заблудившихся еврейских эритроцита". - Был у мамы, говоришь? - переспросил его Бастер. - У мамы. Она работает кассиршей в "Армии спасения". - Мама - хорошо, а "кошкин дом2" - лучше, - заявил Бастер. - А это что у тебя? - Браслет. - С секретом? - Нет, он просто магнитный, от гипертонии. - Ты болеешь? - удивился Бастер. - Да, то есть нет... Боюсь заболеть. - Сразу видно, что браслет не золотой, - вмешался в разговор странного вида итальянец. Он стоял, привалившись спиной к штабелю ракет. Бастер оглядел его с головы до ног и улыбнулся. - Ты в большом порядке, - заметил он. - Да, - смутился итальянец. - Одет по сезону. - С кем не бывает, - невольно улыбнулся итальянец. - Куда уж... Все засмеялись - Как тебя зовут, бедняга? - Доминико Мадзини - Дуче, - категорично заявил Бастер. Итальянец был одет в костюм покойника: тапочки на картоне, черные бумажные штаны, белая бумажная рубашка, прихваченная сзади на живую нитку, - расчет на горизонтальное положение, свойственное покойнику. - Три доллара? - спросил Бастер. Два... Я покупал его в дни "сейла3" в Лас-Вегасе... Проклятая рулетка! Проигрался в дым. - А вот он, Дуче, видно, бросил играть и начал одеваться... Правильно я говорю, Тэкс? Техасец ничего не ответил. Он только метнул на Бастера недружелюбный взгляд из-под восьмигаллонной шляпы, продолжая стоять как монумент на несгибаемых ногах в лаковых сапогах на высоком каблуке. - Ты, видно, не в духе, Тэкс? - примирительно спросил Бастер. Тот перестал жонглировать "спринг-найфом4" и, несколько раз с оттяжкой проведя лезвием ножа на ладони, небрежно бросил: - У меня был тяжелый отпуск: пришиб трех человек и пять негров. - Ублюдок! - неожиданно вырвалось у Джина. - Что с вами, колледж-бой? - спросил Тэкс. - Я сказал, что ты хвастун и ублюдок. - Ну-ка подойди сюда, крошка. Джин подошел. Тэкс замахнулся, но тут же получил серию ударов так же чисто, как демонстрируют работу с грушей. Все удары были по корпусу. Тэкс выронил нож и упал у штабелей с ракетами, согнувшись как складной нож. Японец Кэн Эгава, оценив мастерство и силу ударов Джина, положил рядом с Тэксом выроненный им "спринг-найф" и с невозмутимым лицом пошел на посадку. Когда Тэкс пришел в себя, Бастер заметил, что ему могли бы понадобиться тапочки Дуче. - Вставай, парень, нам пора, - услышал Тэкс. Он, словно пьяный ошалело встряхивая головой, встал, поднял с земли свою восьмигаллонную шляпу, спрятал в карман нож и бездумно поплелся за всеми на посадку.
Аэродром Форт-Брагга был забит самолетами. Выстроившись как на парад, стояли новенькие восьмимоторные бомбардировщики Б-52, новейшие Б-52-Н, "фантомы" с серебристыми ракетами под крыльями и надписью на фюзеляже: "U. S. Air Force". Чуть поодаль, рядом с прожорливыми "Боингами", возвышались воздушные заправщики-танкеры. Даже в громоздкости своей они все же напоминали собой что-то птичье. Штабеля ракет "Скайболт" класса "воздух - земля" и "Атлас-Е" и "F" тянулись вдоль цементных площадок ровными рядами, как дрова на дровяном складе. В ожидании первого лейтенанта Чака Битюка. Джин и его товарищи, разомлев, сидели на пятисотфунтовых бомбах, которые, несмотря на накидки из маскировочных сеток, были прокалены солнцем. Пекло сверху, пекло снизу, только дыма изо рта не хватало. Но, сидя на раскаленных бомбах, курить им было явно ни к чему... - Что же ты своих дам так и не вспомнил? - спросил Мэта Бастер, разложив на коленях несколько "трехпалубных" сандвичей. - Я их помню, конечно. Не всех, но помню, а вот... - Что? - неожиданно заинтересовался Стиллберд. - Было ли у меня с ними что-нибудь такое или нет - не помню. - А они заставляли тебя кое-что вспомнить"? - Не они - их тещи. То есть их матери. Женись, говорили они, и все. - Дай кусок вестерна, - не выдержал наконец Дуче, глядя на уплетающего сэндвичи Бастера. - У вас это называется вестерн? - он протянул ему бутерброд. - Какая тебе разница? - уже не способный думать ни о чем другом, промычал итальянец, запихивая в рот начинку. Вскоре за ними прибыл их будущий командир. - Капитан Чак Битюк, - представился он и критически оглядев всех, сразу же занялся Дуче. - Костюм покойника. - Да, сэр. - Где пропили свою одежду? - В Лас-Вегасе, сэр. - А что это у вас под глазом? - спросил он Тэкса - Был в отпуску, сэр. - Кровоподтек совсем свежий. Тэкс промолчал. - Где служили? - спросил Чак Кэна Эгаву. - В Корее, сэр. - А вы? - спросил он Джина. - Я доброволец. - По убеждению, долги? - Частности. - Сэр, - поправил Джина Чак - Что за частности? Джин молча поглядел на него Чак выдержал паузу и, обращаясь ко всем, сказал: - Я рад, что буду учить вас истинно мужской профессии. После разговора с Чаком все прошли к машине уже без прежней свободы и развязности. Вместе со всеми заметно сник и мастер-сержант Дик Галифакс. Капитан Битюк был краснолицый, с рыжими крупными веснушками на лице, крупным носом картошкой, крупным подбородком с нижним прикусом, толстыми пальцами, покрытыми рыжей щетиной, и маленькими, пронзительными пуговками глаз. Он был приземист, грудаст, тяжел и массивен, как баварский рабочий конь. В машине Чак сделал своим воспитанникам два сообщения. Первое: - У меня характер простой, - сказал он. - Сам себе ничего не позволю, но и вольностей не допущу. Отец меня учил так: сидим, бывало, с братом на кухне и держим ладонь над горящей спичкой. Кто первым уберет ладонь - схватит оплеуху. - Он показал огромную ладонь, изрезанную мелкими морщинами с черными точечками подпалин. - А это топор, - продолжал он, показывая ребро ладони с ороговевшим бугром в центре. Второе сообщение было общего порядка. - Нам страшны только Эм-Пи и "зеленые береты". Остальных мы - того. Кто выслужится до "зеленых" - счастливчик. Там платят двести пятьдесят долларов в месяц... Место здесь ровное. Жарко... Гадов и гадюк много. Деревьев - никаких. Когда машина въехала в город, Чак сказал: - Сверим часы, как перед боем. Даю увольнительную: двадцать минут! Можете оглядеться. Из машины вышли только Джин, Стиллберд и Бастер. Форт-Брагг, этот военный город, равный по территории Будапешту, состоял из полигонов, аэродромов, особых канцелярий, плацев, складов боеприпасов, "типовых строений А". За глухой стеной Брагга находился особый город. Город в городе. Там размещались "зеленые береты" - около трех тысяч солдат и офицеров5. Только солдат в казармах Форт-Брагга насчитывалось около сорока тысяч. Новичкам было суждено очень скоро узнать, что центр специальных методов ведения войны был создан в Форт-Брагге еще в апреле 1952 года, во время корейской войны. Поначалу в этом центре проходили подготовку три группы специального назначения. Дело шло вяло, пока "зелеными беретами" не занялся лично президент Кеннеди. После кубинского фиаско в Заливе свиней президент передал специальные войска из ведения ЦРУ в ведение штаба сухопутной армии США. Теперь здесь размещались 503-я воздушно-десантная дивизия и 88-я дивизия "Америкэн", 18-й армейский корпус, первое подразделение 7-й группы войск специального назначения и 2-й военно-полицейский батальон "милитери-интеллидженс" - военной разведки. По улицам угрожающе разъезжали Эм-Пи, наводя страх на жителей этого странного города. Вот и сейчас на углу, возле бара, остановилась машина. Из нее вышли два Эм-Пи и человек в штатском. Джин с товарищами подошли к группе, в центре которой стоял рослый рыжий сержант, видимо только что вывалившийся из бара. - Этот ублюдок? - спросил человек в штатском. - Точно так, сэр. - Ты ударил офицера, свинья? - Он сам напросился, сэр, - залепетал сержант. - Я стоял у стойки, а не в строю. А он схватил меня и хотел вышвырнуть. - Ирвинг! - Штатский подозвал гиганта с лицом палача - видимо, своего подчиненного. - Уходи! - крикнул испугавшийся сержант и попытался оттолкнуть Ирвинга. Пусть он уйдет! - кричал он в диком страхе. - Я уже видел его работу. Сержант попытался толкнуть в грудь гиганта. - Покажи всем, Ирвинг, где у человека самое слабое место! - спокойно сказал штатский. Ирвинг в одно мгновение разрубил ребром ладони переносицу провинившегося парня, и тот упал на асфальт. - Хорошее начало, - сказал Стиллберд и по обыкновению потянул вверх левое плечо. - Зайдем туда, или уже не стоит? - спросил Джин у своих коллег, кивнув на вывеску бара. - Он нас проверяет, - объяснил Бастер и показал на часы. - Ты пьешь? - спросил Джин у Берди. - И пью и колюсь, - ответил как ни в чем не бывало Берди. - И марихуану куришь? - не вытерпел Бастер улыбнувшись. - Что? - переспросил Берди. - Курю!.. - И хорошо себя чувствуешь? - спросил Джин. - Я всегда неважно себя чувствую, - сообщил Берди. - Всегда, кажется, еле тяну, а без наркотиков, наверное, просто загнулся б. Бастер открыл рот от изумления, но ничего не сказал. Они появились, не опоздав ни на минуту. Чак Битюк хлопнул ладонью о ладонь, скомандовал: - Вперед! Неуклюжая машина М-59 весом в двадцать одну тонну, тяжелая, малоподвижная, но надежная, двинулась вперед.
Недалеко от центрального плаца, там, где по обыкновению проводятся парады, чествования и ритуальные сборы, Битюк встретил своего приятеля подполковника Клейхорна из 7-й военно-воздушной группы специальных войск, и тот посоветовал ему вести строй прибывших мимо корпусов "V". - У нас сегодня много гостей, - сказал тот, - приехали конгрессмены от нашего штата - Чарльз Р. Джонас и сенатор Эрвин. Кстати, скоро начнется "драминг-аут6". Помнишь историю с неповиновением на полигоне? Чак безучастно качнул головой и свернул направо, по улочке "свиданий". Именно в это время навстречу ему шли группа руководителей служб, гости и сам генерал Трой Мидлборо. Чак перешел на строевой шаг и, выйдя в точку дистанции, необходимой для приветствия, поднес руку к козырьку, резко повернул голову влево. Генерал ответил на его приветствие и поздоровался со строем. Затем он вдруг остановился. Капитан Битюк мгновенно остановил строй. - Еще тепленькие? - спросил Трой Мидлборо. - Точно так, сэр. Из отпуска, рэйнджеры. - Пусть поглядят "драминг-аут", - приказал генерал и медленно пошел вперед. Вместе с ним двинулась свита и гости, а за ними на большом расстоянии - Чак со своей командой. ...Они стояли на плацу вместе с другими. Все были в полевой форме. Только они все еще в своем, в гражданском. Первым в строю стоял Бастер. Вторым - негр из Техаса Джордж Вашингтон Смит. Третьим - долговязый длиннолицый Стиллберд. Четвертым - Джин. Пятым - Мэт. Шестым - Тэкс. Строй команды замыкал Кэн Эгава. Сравнительно высокий для японцев, Кэн казался малышом среди этих высоченных парней, в пределах шести футов каждый. Рядом с плацем, на террасе второго этажа казармы возвышалось начальство. Все о чем-то весело переговаривались, шутили, но вот... Молодой генерал с двумя звездами на погонах дал знак - внизу прогремела команда: "Смирна-а-а!" - и барабанная дробь рассыпалась над бетонным прямоугольником. Начался так называемый "драминг-аут" - "выбарабанивание". На плацу вслед за двумя барабанщиками, одетыми в парадную форму с белой широкой портупеей на белом широком поясе, шел, опустив голову, без фуражки и погон бывший военнослужащий, осужденный на ритуальный позор. Совершивший преступление сначала подвергался товарищескому презрению, затем Эм-Пи должна была увезти его для отбывания наказания в главную тюрьму сухопутных сил армии США - Форт-Ливенуорт. Этот форт штата Канзас запомнился и еще, вероятно, за помнится многим. Надолго или навсегда. По двое барабанщиков, впереди и сзади, непрерывным мелким градом дроби осыпали того, кто шел как во сне, под охраной караульного начальника. Осужденный то вбирал голову в плечи, то пытался стряхнуть с себя оглушающую, дробящую мозг картечь барабанов. Но самое страшное было впереди. Как только он приближался к шеренге солдат, обращенных к нему лицом, на уровне правофлангового раздавалась команда: "Кругом!" - и строй поворачивался к нему спиной. Теперь уже он продвигался вперед вдоль спин Вдоль тяжелых безучастных спин. И ни одного лица Презрение, барабанная дробь, хлещущая по ушам а впереди - федеральная тюрьма Ливенуорта - вот что ожидало клятвоотступника. В голове Джина вдруг зазвучали знакомые со школы строки: В мозгу могилу заступ рыл, Кого-то хороня, И люди шли, и звук шагов Перерастал меня. За упокой бил барабан, И в такт гудела тьма Сильней, сильней, и мнилось мне, Что я сойду с ума. Взяв гроб, со скрипом по душе Процессия прошла. И тут пространство принялось Звонить в колокола. Все небо превратилось в звук, А все живое - в слух. И с тишиной мы глаз на глаз Одни остались вдруг7. Когда тюремный фургон увез заключенного и разошлись команды "старичков" и тех, кто "помоложе", к вновь прибывшим подошел один из высших офицеров Форт-Брагга - полковник Маггер. - Ну как, - спросил он, ощупывая глазами строй, - видели? Строй молчал. - Быть может, вы удивляетесь, почему вам не скомандовали повернуться к преступнику спиной? Пока вы еще не "зеленые береты". - И полковник произнес длинную речь: - Ребята! Сегодня вы мало чем отличаетесь от банды гарлемской шпаны, но, когда я кончу возиться с вами, вы станете сверхсолдатами, элитой армии, гордостью наших вооруженных сил. Ваше счастье, что вы попали сюда именно теперь. Последние восемь лет из-за безмозглых штафирок-политиканов сила армии и ее бюджет оставляли желать много лучшего. Теперь, слава богу, ввиду растущей угрозы со стороны мирового коммунизма, стремящегося к мировому господству, эти парни в Вашингтоне взялись за ум и начали укреплять армию - щит нашей нации. Эти скряги в конгрессе наконец-то ассигновали нашим вооруженным силам почти сорок восемь миллиардов долларов. Прежде всего по приказу президента мы начали приводить в форму наших рэйнджеров, наши специальные войска, особенно отрабатывая парашютно-десантные операции и модернизируя наше оружие, с тем чтобы максимально повысить его огневую мощь. Пока у нас в армии всего шесть тысяч "зеленых беретов", но это только начало. Даже эти пижоны из морской пехоты и парашютисты-десантники не могут тягаться с нами. Наша задача - лупить партизан и самим партизанить, проводить диверсии, вести специальную стратегическую разведку. Мы снабжены самым современным оружием: самозарядная винтовка М-14, пулемет М-60, гранатомет М-79, транспортные вертолеты "чинук" и "ирокез". Скоро мы получим в подарок такое оружие, какое вы и в комиксах не видели новые противотанковые ракетные гранаты, бронированную разведывательно-штурмовую самоходку "генерал Шеридан", транспортеры с алюминиевой броней М-113, индивидуальные ракетно-летательные аппараты, водные "туфли" для форсирования рек и разные другие игрушки. Обещаю вам, ребята, что вы за всю жизнь не пролили столько пота, сколько прольете здесь, в Форт-Брагге. На вас не останется и унции жира, одни только мускулы, крепкие, как сталь. Я отучу вас пачкать пеленки, отмою вам мозги от грязи, что прилипла к вам в "гражданке". Словом, Форт-Брагг станет местом вашего второго рождения. Но помните: легче негру попасть в ку-клукс-клан, чем солдату стать "зеленым беретом"! Пройдя полный курс подготовки, вы должны быть готовы в любой момент вылететь к черту в пекло: во Вьетнам, Лаос, Таиланд, Эквадор или Эль-Сальвадор, на Кубу или в Венгрию! Не исключено, что нам придется подавлять расовые беспорядки, спровоцированные коммунистами, в нашей собственной стране. - Полковник вытер платком вспотевшее, багровое лицо и скомандовал: - В казарму! Когда в длинном коридоре казармы Битюк скомандовал: "Раздеться догола!" Берди растерялся. - Я пропал, - шепнул он Джину - Почему? - Мне нельзя раздеваться, у меня набрюшник. - Ты хранишь в нем деньги, Берди? - попытался пошутить Джин. - Это против пуповой грыжи, - грустно отмахнулся тот. - У тебя грыжа? - Пока нет. Но этот набрюшник мне пошила мама - В таком случае спрячь его. Берди разделся, спрятал набрюшник в карман пиджака и стал в строй. Голым он был очень смешон, этот нескладный Берди Сутулая спина с резко обозначившимися лопатками, худые руки, сухие ноги, тело в пятнах и каких-то фиолетовых точечках - видимо, следы бывшего фурункулеза. Он выглядел нахохлившимся, кособоким, неуклюжим. - Ты, конечно, рожден для войны, - глядя на него, съязвил Мэт. - А ты для стриптиза? - вступился за Берди Бастер. Огромный Бастер, со скошенными, сильно развитыми боковиками, дышал угрожающей мощью. На его гигантской груди, среди замысловатых наколок явно отличалась простотой и изяществом одна: уличный фонарь, под фонарем скамейка, над скамейкой надпись: "Жду крошку ровно в семь". - Не слышу ответа, Мэт, - сказал Бастер. - Не люблю трепаться голым, - отмахнулся Мэт. - Я подожду, пока ты снова оденешься, - сказал Бастер. ...Все, что произошло в течение двух последних суток, до того навалилось на Джина, что он даже как-то сник, двигался, подчиняясь ходу новой жизни, как во сне. Только уколы самолюбию выводили его из этого странного состояния. Тогда он ощетинивался, готовый постоять за себя. Жизнь словно переломилась пополам. Где-то там, на том берегу, остался Нью-Йорк, дом в Гринич-Виллэдж, мама, Наташа, окна в сад, послушный ему руль "де-сото", колледж, друзья, свобода. А здесь все, что начиналось, было сковано новыми, еще не осознанными законами жизни. И люди были совсем другие, с другими инстинктами, реакциями. Даже слов на вооружении у каждого, так показалось Джину, стало значительно меньше. Зато вечно вертелось на языке, бесконечно повторяясь: "Да, сэр. Нет, сэр". Джина сразу же отвратил от себя красномордый Чак. И поразил жестокостью беспощадный "драминг-аут". Вот только смешной, неуклюжий Берди да неутомимый Бастер отогревали его своим присутствием... ...Вслед за Бастером Джин подошел к первому окну, назвал свой номер и получил брезентовый рюкзак с замком. В других окнах он получил брюки, куртку, "джамп-бутсы" на толстой каучуковой подошве, белье, судки, столовый прибор и, наконец, в последнем окне - медальон. На его рюкзаке несмываемой краской написали: "Джин Грин 1-44". Чак торопил с построением. - Ты русский? - спросил он у Джина, ожидая пока все будут готовы к построению. - Разве похож? - Просто у меня нюх на своих. - "На своих"? - Джин смерил его взглядом. - Сэр. Нужно в разговоре со мной всегда добавлять "сэр". Понял?.. Ты где родился? - В Париже, сэр! Третьего февраля 1934 года, сэр. В пятницу, сэр. В день преподобного Максима-исповедника, мученика Неофита, мучеников Валериана, Кандида, Акилы и Евгения и Ватопедской божьей матери, сэр! - Остряк из "яйцеголовых", да? - усмехнулся Чак. - Я из тебя сделаю мученика Неофита! Ты у меня запоешь "Лазаря"! Стано-о-овись! - неожиданно скомандовал Чак. Строй вывели на плац. Все, кроме Берди, выглядели молодцами. Только на нем топорщились брюки (он все же поддел набрюшник), рукава куртки - им выдали легкую тренировочную форму - "фетигз" - были ему велики. - Бегом! - с ходу скомандовал Чак. И они побежали. От плаца до полигона было примерно четыре мили. Обливаясь потом, они бежали по выжженной, голой, пустынной земле, поднимая тучи пыли, но ни разу не прозвучала команда "стой". От безветрия пыль висела в воздухе. Она забивалась в глаза, в уши. В горле першило - временами Джину хотелось повернуться и крикнуть: "Куда мы бежим, зачем?" Но он сдерживал себя и продолжал бежать. Вначале Джин не торопился. Он пропустил вперед японца Кэна и венгра Гибора, затем его обошли Бастер и Джордж. Джин считал, что вот-вот за спиной послышится свисток мастера-сержанта, прибывшего на плац к построению, и бессмысленный бег прекратится. Но свистка все не было, а пыль, взбитая бутсами впереди бегущих, не рассеивалась. С каждым шагом все трудней и трудней становилось дышать. Джин попробовал нажать, но те, кто ушел вперед, понимали, что они потеряют, отстав, и продолжали тянуться из последних сил, обливаясь потом, оставляя за собой стену как бы застывшей пыли. Джин понял преимущество бегущих впереди и приналег. Вот слева появилась тонкая, вытянутая вперед шея Берди. - Глупо, - еле выдавил из себя Берди, увидев рядом с собой Джина. Он дышал со свистом, неуклюже махал длинными руками. Казалось, что вот-вот Берди споткнется и упадет лицом вперед. Но доходяга Стиллберд был на удивление тягуч, и когда на четвертой миле, у самой кромки полигона, послышался долгожданный свисток, он не остановился, не упал и даже не опустил вниз руки, а, как это присуще бегунам, пробежал еще несколько десятков метров и только потом остановился. ...Обратно они шли быстрым шагом. Еще четыре мили. У мастера-сержанта было лицо хорошо выспавшегося человека, и он, естественно, не жалел ни себя, ни Других. - Выше голову и ноги, нас ждут вино и женщины! - самозабвенно повторял он чью-то пошлость. Чак приготовил своим питомцам новый сюрприз. Он встретил их командой: - Песню! Все недоуменно молчали. - Выровнять строй! - вновь скомандовал Чак. - Песню! И снова тягостное молчание. - Попрошу песню! - на этот раз прозвучало угрожающе. - Какую? - недоумевая, спросил Тэкс. - Все равно... Пусть каждый поет свою. И Тэкс тотчас же запел патриотический гимн "Боже, благослови Америку!..". Вслед за ним запел Бастер. Бастер пел так, словно находился не в строю, а брел на свидание. Я замечу тебя одну среди всех. И если ты влюблена, Приходи, крошка, ровно в семь С подругой или одна. Мэт не пел, а, выкатив глаза, рычал: Ада, Ада! Открой двери ада. Ада, Ада! Открои эту дверь. Ада, Ада! Открой двери ада, Или я открою ее своим кольтом калибра сорок пять. А негр Джордж пел что-то грустное, заунывное. Он сразу же сбился с ноги, наступил на каблук Берди и смущенно замолчал. Всю команду смешил Берди. - "Вперед, солдаты Христа", - тонким голосом запел он гимн "Армии спасения". А Чак то бегал вдоль строя, приглядываясь к поющим, то отставал, то опережал идущих, прислушиваясь, кто же все-таки не поет. Не пел Джин. - Песню! - перекричав всех, потребовал Чак. Джин молчал. - Песню! - снова крикнул Чак. - Строй, стой! - скомандовал он. То, что называлось строем, остановилось. - Разойдись! - прогремела команда. Битюк подошел к Джину. - У рядового Грина плохой слух? - почти шепотом спросил он. Джин не сообразил, что нужно было бы на это ответить. - Вы меня слышите? - продолжал, накаляясь, Чак. - Слышу. - Сэр, - поправил Джина Чак, - хорошо Слышите? - Я вас слушаю! - Лицо Джина заострилось, глаза сузились. - Сэр, - на этот раз громче произнес Чак и неожиданно ударил Джина по челюсти правой снизу. В какую-то сотую долю секунды острым чутьем боксера Джип угадал направление удара, подтянул подбородок к плечу, пытаясь прикрыть челюсть плечом и открытой ладонью левой руки. Но он все же не удержал удар, качнулся и упал. Упал, но тотчас же поднялся. - Свои всегда хуже чужих, - сказал Чак. - У меня плохой слух, но хорошая память, - сказал Джин. - Сэр, - выдавил Чак и ударил снова. Теперь уже всем корпусом. Джин и тут успел увернуться. - Джамп! - рявкнул Чак. - Прыгай! К удивлению Чака, Джин взвился в воздух, с криком: "Одна тысяча, две тысячи, три тысячи, четыре тысячи!..", приземлился так, как это положено воздушным десантникам-парашютистам - ноги вместе и согнуты, пружинят в коленях, руки растопырены. - Отставить! - гаркнул Чак, в изумлении глядя на новичка. Откуда было знать Чаку, что Лот давно рассказал Джину, что надо делать в Брагге по команде "Джамп!" - Десять прыжков на корточках! - заревел Чак. И тут Джин перехитрил брагговского солдафона - подпрыгнул десять раз, подпрыгнул сверх нормы одиннадцатый и проорал: - В честь воздушных десантников! - А ты парень не дурак, - промямлил сраженный Чак. С этого момента все новобранцы поняли, что эти две команды - самые популярные в Форт-Брагге. Команда "Джамп!" гремела днем и ночью при любом столкновении с начальством, по дороге в сортир, в столовой, во время молитвы. "Одна тысяча, две тысячи, три тысячи, четыре тысячи" - это отсчет секунд перед раскрытием парашюта рывком кольца, а упражнение в целом было направлено на отработку автоматизма действий у десантников. - ДЖАМП!
Ночью их подняли по тревоге. - Живей, живей! Не у мамы в гостях, - торопил Дик. - Что это у тебя? спросил он Грина, глядя на его вспухшее лицо. - Аллергия. - Что? - Есть такая болезнь - аллергия. Невосприимчивость... - К военной службе? - Дик с любопытством разглядывал обезображенное лицо Джина. - У вас можно достать свинцовую примочку? - мимоходом спросил он у Дика. - А ты кто, врач? - Без диплома. - Здесь получишь диплом... Веселей, ребята. Приходи утром в санчасть, скажи: "Дик прислал, только Чаку. ни звука. Он не отходчив... Команда собиралась на построение в полусне. Все еле держались на ногах. Дик скомандовал: - Смир-р-рна-а! Строй замер. - Сообщаю следующее - начал было мастер-сержант; он прошелся вдоль строя и остановился около Берди. - Вы плохо себя чувствуете, Стиллберд? безучастно спросил он. - Напротив! Я в отличной форме, сэр, - бодро произнес Берди. - Я просто всегда плохо выгляжу. - Так вот... Завтра, - оставив без внимания реплику Стиллберда, продолжал Дик, - вы получите винтовки системы "гранд М-13" и штыки. В полдень начнем подготовку к прыжкам с парашютом. Подъем в пять ноль-ноль. Разойдись! Джин уснул сразу же, так, словно провалился в бездну. Его дважды будил Берди. - Что? - вскидывался Джин. - Ты кричишь. - А-а-а... - бурчал он, засыпая. Ему снилось, как на него, лежащего на голой земле, с горы катилась огромная винная бочка, та, которую он видел когда-то на выставке калифорнийских монахов-виноделов. Затычка из бочки выскочила на ходу, и вино, расплескиваясь красными обручами, катилось рядом с бочкой, а та, стремительно надвигаясь, катилась бесшумно. - Джамп! - слышал он чей-то знакомый голос. Он хотел подняться, но не мог. А потом бочка превратилась в огромный дребезжащий барабан, а затем появились четыре барабанщика. Два впереди, он в центре, а два - сзади. Чуть поодаль - караульный начальник Тэкс. А он, Джин, без погон, без шапки и почему-то с ремнем в руке. Он шел по треку ипподрома Лорел. В ложах сидело множество знакомых. Среди них Хайли и Ширли. Ширли машет ему, подбадривая, Хайли жестом показывает: мол, выше голову, малыш. А он боится встретиться глазами с матерью и Натали и мучительно пытается вспомнить свою вину. И вспомнить не может. Вот наконец-то он поравнялся с балконом знакомого ему двухэтажного здания. На балконе, в центре, на месте, где когда-то стоял Трой Мидлборо, красуется Чак Битюк. Толстая красная морда, толстые, мясистые щеки, толстый курносый нос картошкой, тяжелый подбородок с нижним прикусом. А потом он упал, и его начало заливать водой. Он попытался как можно выше поднять подбородок, так, чтобы успеть набрать много воздуха, и... проснулся - Что с тобой? - спросил Берди. - Пить!.. Горели губы. Ныло разбитое нёбо. Хотелось пить, и не было силы встать. Берди принес ему воды и сел на край кровати. - Я его убью! - сказал Джин, с трудом напившись, ему было больно разжимать челюсть. - Убить стоило бы, - согласился Берди, - но.. - Завтра же... - Завтра - это ни к чему... У нас еще будет время - во Вьетнаме, или в Конго, или еще где-нибудь. Хочешь покурить сигарету с марихуаной? - утешал Джина друг. - Не хочу. - Почему? - ? - Тебе от себя никуда не нужно уходить? - покровительственно похлопал Берди по руке. - Значит, главное в тебе самом, - не унимался он. Джин промычал что-то невразумительное. - Ну ладно... - Берди наконец-то умолк, но потом все же не удержался: Тебя любили женщины? - Спи. - Нет, правда, любили? - Иногда. - А меня нет. Но я своего добьюсь. Вот увидишь. Я приеду в Квебек в зеленом берете, со скрещенными молниями над левой бровью. И мой берет будет когда-нибудь лежать под стеклом в университете, как спортивная фуфайка Джонни Мастерса. Джин заскрипел от боли зубами. - Ты любишь джаз, Джин? - спросил вдруг Берди. - Да. - Кого предпочитаешь: Эллу, Сэчмо или Брубека? Джин одобрительно кивнул головой. - А старые ньюорлеанцы тебе нравятся? Когда они умолкли, чья-то тень скользнула по стене и скрылась за дверью. - Начинается, - сказал Берди. Джин повернулся лицом к двери. Вскоре тень обрела плоть. Это был итальянец Доминико. Он подкрался к Кэну и, положив ему на плечо руку, как ни в чем не бывало сказал: - Пойди к "джону". Кэн не рассердился. Он молча поднялся, а когда вскоре вернулся, то разбудил Мэта с теми же словами: - Сходи к "джону". Мэт чертыхнулся, но встал и, возвратившись, разбудил Сонни. - К "джону"! - начал было Мэт. - Знаю! - перебил его Сонни. - Я уже играл в эту игру в дивизии "Олл-америкэн", - он закрыл глаза и тотчас же уснул. Вот тут-то и сыграли подъем. Удары о стальную рейку чугунной битой были настолько внушительными, что даже царица унылых земель Северной Каролины - гадюка и та с любопытством высунула из расщелины свою плоскую голову. Чак вошел и грохнул: - Джамп!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ИЗ ДНЕВНИКА ДЖИНА ГРИНА, ДОСТАВЛЕННОГО МАЙОРУ ИРВИНУ НЕЮ, НАЧАЛЬНИКУ СПЕЦОТДЕЛА ОБЩЕСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ8
1 августа
...Удивительное дело - я начал писать дневник. С чего бы это? От одиночества? А может, это желание познать себя или... поиски опоры в себе?! Берди как-то сказал: "Сфотографируй свое плечо и опирайся на него до последних сил". Как-то Ч. заставил нас с Берди вырыть саперными лопатками по окопу и наблюдать из него за "приближающимся противником". Мы просидели в касках в щели окопа около четырех часов. В помещении в этот день было 100 градусов по Фаренгейту. Мы чуть не рехнулись... Откуда было брать силы? Собственное плечо? Берди - удивительное существо. Внешне - расслабленный, хилый, рассеянный, сентиментальный. Внутри - семижильный. Он, как подлодка, состоит из отсеков. Затопят один - задраит люки и переборки - живет. Затопят второй снова перекроет все ходы сообщения. И вместе с тем он очень уязвимый, особенно в мелочах. Бастер его донимает одними и теми же вопросами. - Ты бы убил Мэта? - Нет... Не знаю... Не думаю. - А Сонни? - С чего бы это? - А если бы тебе приказали? - Все равно. - Значит, ты не будешь носить зеленый берет. - Буду. - А Ч. убил бы? - Убил... - То-то. Бастер оправдывает насилие. Он говорит, что волки, вышедшие на охоту, не должны притворяться собаками...
7 августа В конце недели у нас был бой с Сонни. Он мастер карате. Он и японец Кэн. Наш инструктор-сержант Дадли сказал, что мы должны драться не условно. За день до этого была такая ситуация. Мы работали в спарринге с Сонни. Вошел мастер-сержант Галифакс. - Ну-ка, - сказал он, - чтобы закруглиться, давайте уточним характеристики. Вначале мы не поняли, о чем он говорит. - Пять раундов по всем правилам. А потом экзамен по "похищению людей". Начался бокс. В четвертом раунде Сонни неудачно ушел с ударом от каната, не рассчитав дистанцию. Я его встретил прямым. Он поплыл. Я обработал его корпус - он отвалился на канаты и сполз на пол. Мне не хотелось отправлять его в лечебницу, и, когда он поднялся, я вложил ему всю серию в перчатки. И храни его господь: прогремел гонг. Сонни - равный среди равных, но все-таки и здесь к нему относятся презрительно. Неграм всегда сначала обрубят корни, а потом, когда они приживутся на чужой земле и хватят лишку солнца, напоминают, что вы, мол, парни, не отсюда. Талантливых, мол, много, но где ваши корни? Я равнодушен к этим проблемам и раньше просто никогда о них не думал. Но ведь и я теперь на вопрос "Кто вы - русский?" - переминаюсь с ноги на ногу. До смерти отца, до всей этой странной кутерьмы вокруг, я не задумывался над тем, что я русский, что русский - это не англосакс, что это что-то не "совсем то"... Сейчас самое желанное для меня - ночь. Сон - это мой просвет, прорыв из дневного бреда. А может, у меня до предела уплотнен день и поэтому слишком спрессованы ночные просветы?.. Идет Д., нужно кончать писать... Мне что-то не нравится навязывание дружбы с итальяшкой...
10 августа ...Оказывается, я лучше всех работаю с пластмассовой головой. ...Манекен подключен к электрическому сигнальному щиту. Ты стоишь против него: он твой враг. Бери палку. Удар! Голова упала на грудь: четверка. После удара голова запрокинута: зажглась красная лампочка - пятерка. Удар в переносицу - резко, ребром ладони (я уже набил себе ороговевший бугор на ладони не хуже, чем у Ч.). Точный удар - и голова куклы безжизненно свесилась. Красный свет - пятерка. Нужно бить не только точно, но и резко. Не просто резко, но и мгновенно. Дадли сказал: - В вас есть и сила, и злость, Джин. Меньше раздумывайте. И еще он сказал как-то: - Ведите себя как в Си-130 перед прыжком. Все, что было, - позади. Подойди к люку и войди в ночь как нож в масло... Думать нужно только о том, где и как провести отпуск. Итак, о Дадли Мы с Сонни работали карате. Я сделал неудачный финт, и он выбросил меня за мат. Но и Сонни попался на разрыв. Я чувствовал, что ему больно. У него от боли взмокла шея, но он все же переборол боль. Так бывает, когда сумеешь отстраниться и сконцентрироваться в одной точке. Сонни вырвал руку из тисков, бросился мне под ноги, и в неожиданном захвате, растянув мне мышцу правой руки, применил клинч и начал ломать мне шею в ординарном нельсоне. Силы покидали меня. Дважды в моих глазах гас свет, словно кто-то под прессом отделял мою сетчатку. Затем он легко перевернул меня прижал лопатками к мату и вдруг отпустил - Ты его не дожал, - сказал Дадли. Я услышал это откуда-то словно из-под воды. - Отпустил? - Нет, сэр. - Что нет? - Я его положил на лопатки, сэр. - Почему ты его перевернул? - Я хотел зафиксировать победу, сэр, - спокойно ответил Сонни. - Принеси-ка два кирпича, черномазый Сонни не двинулся с места. - Ты меня слышишь? Сонни поднялся с мата. Поднялся и я. Встал со стула Дадли - Принеси-ка два кирпича, - повторил приказание Дадли. Сонни вышел из тренировочного зала. - Простите, сэр, - вежливо обратился я к Дадли. - Вам действительно хотелось, чтобы он сломал мне шею? Дадли сразу не отреагировал. Он велел мне встать в строи и только потом заметил, что я за последнее время излишне оживился - Что ж, - не удержался я. - Мы обмялись и уже не те, которым когда то швыряли в лицо "фетигз" на номер больше и чуть ли не на физиономиях мазали несмывающейся краской наши номера. - В этом вовсе не ваша заслуга, - сказал Дадли. В дверях появился Сонни с двумя кирпичами в руках - Положи их на подоконник один на другой. Сонни положил. - Ударь! Он изо всех сил ударил по кирпичам ребром ладони. - Вот какая у тебя клешня! - сказал Дадли. Кирпичи развалились на множество кусков и осколков. - А на твоем месте, - сказал он мне, - я был бы оскорблен снисхождением.
11 августа У нас пехоту называют "прямой ногой"... Мы-то, мол, рождены для прыжков с парашютом Приземляемся - пружиним. Идем по дну в аквалангах - пружиним. Ходим по земле, оттопырив губы перед пехтурой, - тоже вроде пружиним... Наш центр, куда сходятся все нити спецслужб, называется "Смоук-Бом-Хил" гора дымовых бомб. Но мы их не возим, не летаем с ними, не стережем их. Мы сами бомбы. Сегодня был наш пятый прыжок. Высота 1200 футов - теперь пройденный этап. В третий раз шел за мной к люку Доминико. Он ведет себя престранно; то слишком предупредителен, то сквозь зубы отвечает на любой вопрос Я спросил его как-то: - Что с тобой, Дуче? Он ответил: - Для кого Дуче, а для кого Доминико. - И тут же спохватился: - Слишком долго, - говорит, - ко мне карта не идет. - Это было сказано на картежном слэнге. Сегодня нам прикололи на грудь серебряные крылья. Ч. поздравил меня. Но я его ненавижу.
15 августа Вчера были затяжные прыжки с парашютом. Я прыгал вслед за Кэном. Кэн впервые был разговорчив. Он обещал заняться со мной японским карате, чтобы в самом начале боя научиться по-настоящему "укорачивать руки" противника. - И орудовать ножом научу, - пообещал Кэн. - Нож лучше "кольта". Я бросаю его без ошибки на сорок пять метров. А вечером, если уметь хорошо бросать "спринг-найф", можно свести счеты с кем угодно. Кстати, Дуче здорово бросает ножи, - заметил ни с того ни с сего Кэн. В Си-119 Кэн отказался от жвачки и долго сидел без движения, застывший как мумия. Я впервые заметил, что на его лице ни единой морщинки. Скулы его жестко обтянуты кожей, а глаза были полуприкрыты - У тебя есть жена, дети? - спросил он вдруг - Нет. - И у меня нет. Так проще. - Кэн Эгава! - скомандовал джамп-мастер. Кэн, не оборачиваясь, пошел к люку. Нам дается четыре команды: - Приготовиться! - Зацепиться (За центральный фал.) - Встать у люка! - Гоу! (Пошел!) На этот раз был особенный прыжок. Без второй команды. Затяжной. Кэн был у меня все время в поле зрения. У Кэна парашют почему-то так и не раскрылся. Может быть, он этого хотел... Вряд ли. Просто не сработала система. Бастер сказал: - Он был темный парень, этот японец. Плохо говорил по-английски. Жил долго в Корее. Молился как йог. Мэт сказал: - Нужно расследовать, кто в его смерти виноват. Он или экипировщик. Тибор сказал: - На чужой земле погиб. Ни за что... Дуче сказал: - Я бы с ним не поменялся. Берди сказал: - Не судьба, значит. Он был, как всегда, меланхоличен, мой Берди. И принял случившееся за должное. Что это, мужество, жестокость, равнодушие или марихуана? По-моему, разговоры о марихуане - "пуля". Когда он курит? Не знаю... В школах особого назначения строгий жизненный график. Здесь все взвешено. Все учтено: день и час, вес миль и вес часов. Как обещал полковник Маггер, на Джине не осталось и унции жира - одни мышцы, узлы на узлах. Да и сам Джин стал спокойней, расчетливей и уверенней. Та особая тягучесть, которая приобретается постоянством усилий, "пружинит" ногу и удлиняет дыхание. Вместе с хладнокровием, уверенностью и атлетической "пружинистостью" в Джине появилось еще одно новое качество: осмотрительность. Однажды перед отбоем, когда он пошел проверить, хорошо ли спрятан его дневник, Джина окликнул кто-то тихим голосом. Он обернулся и тотчас же почувствовал, как что-то со свистом пролетело мимо него и глухо уткнулось в столб щита для объявлений. Джин отбежал в тень небольшого строения у кухни. Была лунная ночь, звездная и безветренная. Тишина вокруг, ни шороха, ни звука шагов. Джин долго и напряженно всматривался туда, откуда полетел нож, потом он подошел к столбу, резко выдернул "спринг-найф", нажав кнопку пружины, втянув лезвие, и, оставив "на потом" изучение ножа, быстрым шагом пошел в казарму. Все были уже на местах. Только Джордж, разувшись, аккуратно ставил, как всегда, чуть поодаль от его койки свои тринадцатиразмерные "джамп-бутсы". Койки были двухэтажные. Внизу спал Джин, вверху, на втором этаже, - Джордж Вашингтон Смит. гигант младенец. Джордж все умел делать, не уставал, не жаловался, не задавал вопросов и отвечал на все однозначными "да", "нет", "все возможно, сэр". Джин долго не мог уснуть, раздумывая о случившемся. "Кто? С какой целью? решал он. - Неужели Тэкс? А может быть, это происки Чака? Может быть, Чак хотел его припугнуть?.." Кстати, он последнее время стал внимательней и напряженно следил за тем, как мужает опыт Джина, как легко он орудует палкой, лопатой, прикладом, ребром ладони, как точно бросает "спринг-найф" и лассо, как уверенно подходит к люку самолета перед прыжком на деревья (Битюк знает цену этой уверенности). И еще Чак стал замечать, что Джином интересуются в штабе... Однажды они встретились на Грубер-авеню, где, как правило, размещались офицеры 82-й десантной дивизии. - Здравствуй! - неожиданно дружески сказал Чак. - Здравствуйте, сэр, - сдержанно ответил Джин. Чак пытливо поглядел на Джина из-под рыжих нависших бровей. - Забудь о том, что было... - скороговоркой сказал он. - Я, как офицер, должен был тогда одернуть тебя. Ты только прибыл, и сразу же такая неувязка - Благодарю вас, сэр. - Ладно тебе, - не зная, как приступить к сближению, примирительно сказал Чак. - Ты еще поглядишь, как я тебе пригожусь... - Чак помолчал. - Ты, значит, из Полтавы? - Я родился в Париже, сэр. - Ну а родители твои: Павел Николаевич и матушка? - Отец из Полтавы. А мать - москвичка, сэр. - Вот как... А я из-под Полтавы, пятнадцать миль от Грайворона. - Что вам угодно, сэр? - Ничего... Я так, для знакомства. Говорят, у тебя отца убили?.. - Кто говорит, сэр? - Джин задал вопрос мгновенно, не дав Чаку опомниться. - Кто убил - не знаю, - заюлил Чак, - а свои люди... ну... мои, что ли, товарищи, говорят, что дело это темное Скачал мне, повторяю, свой человек. Из штаба. Наш парень. Из Бад-Тёльца. - Я вас не понимаю, сэр. - Еще поймешь... - Чак посмотрел на часы: - Не опаздывай, через сорок минут прыжки. А ну - джамп!
28 августа: Сегодня день рождения отца. Я отомщу за тебя, отец!..
5 сентября Не понимаю, что он хочет от меня. А ведь что-то хочет. Говорит - свои... Судя по всему, пытается сблизиться. К чему бы это? Ч. переступит через труп брата и глазом не моргнет. Что такое Бад-Тёльц? Почему ничего не слышно от Лота?.. Все сложнее стало писать дневник. Даже Берди догадывается, что мои мелко нарезанные листочки не письма домой. Но Берди неопасен. Наш Си-119, казалось бы, обычный военный транспортный самолет. А вот на посадку по трапу многие идут как приговоренные. Кэн дважды повернулся перед тем, как исчез в дыре самолета. Так повернулся, будто бы хотел запомнить все, что его окружало на земле. Тибор поднимается по трапу почти бегом, словно хочет как можно быстрее отделаться от этой неприятной процедуры. Берди волнуется только при наборе высоты. Сонни уходит в себя, словно захлопывает крышку, и на любые вопросы отвечает невпопад. А наш джамп-мастер всю дорогу до исходной точки дремлет и оживляется только после того, как летчик объявляет свое непреложное: - Мы над ди-зи9. - Не забывайте зацепить фалы за трос, - решительно предупреждает мастер. Вот красный глазок фонаря налился до предела. Это значит: внимание. Надрывная, выворачивающая душу сирена возвещает: - Пора! Мы подходим к люку. - Гоу! - как выстрел в спину, звучит последняя команда. Кто выходит сам, кого подталкивают к люку. Перед тем как броситься вниз головой, каждый не то что-то бормочет, не то просто жует губами и, помолившись в душе, прыгает навстречу своему страху.
7 сентября Что за чудо удачное приземление! Только ноги дрожат и в животе все еще холодно. - Вы, Джин, молодец, - сказал мне позавчера инструктор. Я его поблагодарил. - А как у вас насчет макета № 119? - спросил он. - Это, сэр, значительно проще, чем мягкий прыжок. - А карате на зеркальном полу? ...Мы стояли на зеркальном полу в комнате, стены которой на два метра от пола вверх обшиты зеркалами. На тренировке присутствовал Ч. - Удар! - слышал я его голос. - Сделай ему больно... А ты терпи, - снова противный голос Ч. Раздается сдавленный стон Берди. - Брось его еще раз, Мэт, ты ведь ненавидишь его... А ты, - Ч. повернулся к Берди, - следи за своим лицом в зеркале и постарайся не издать ни единого звука. Ч. подходит к Сонни. - А ну-ка, Сонни, дай Грину "провозные"... Так... - Сонни ребром ладони пытается ударить меня наискосок по бицепсу. Он хочет, чтоб моя рука, словно плеть, повисла вдоль туловища. Ему это не удалось. Я уже, как говорится, такое много раз ел. - Тогда завали его, - командует Ч. - Сядь сверху и промни! Сонни под взглядом Ч. послушен. Меня это злит. Я бросаю Сонни на мат и в захвате с заломленными руками протягиваю его на животе вперед. Он уползает с мата. Ползу с ним и я. И тут ненароком вижу в зеркале под нами мое искаженное злобой лицо. - Тогда дожми его ты, Джин! - в азарте кричит Ч. - Пусть Сонни в зеркале увидит свое лицо под тобой. Ну... Джин. Мне все это опротивело. Я разжал руки, Сонни выскользнул из-под меня и хотел было применить прием, но я встал с мата и сказал: - Довольно. На сегодня, я думаю, сэр, довольно... Ч. не сказал ни слова. Из спортзала в столовую мы шли совершенно измочаленные. Меня догнал Ч. и сказал: - У тебя не хватает злости... Это плохо. А скоро экзамен. Ночью я снова вспомнил о Ч., на этот раз невольно связывая наш с ним дневной разговор с тем, что потом произошло. Все началось с этой идиотской игры в "джон". Кто-то проснулся, пошел в туалет, вернулся, разбудил кого-то, тот поворочался, поворчал, но, раз уж проснулся - пошел, вернулся, разбудил Мэта... Тут цепочка оборвалась. Мэт не помнил, кого он разбудил. Ни допрос третьей степени, ни полиграф Киллера - детектор лжи не признали Мэта виновным. А Джордж Вашингтон Смит, кем-то резко разбуженный, ошалело вскочил, спрыгнул на пол, натянул сгоряча мои "джамп-бутсы" и не пробежал и шага в казарме прогремел взрыв. Кто-то положил в мою бутсу 50-граммовый заряд Ку-5. Два часа спустя бедняжке Джорджу ампутировали правую ногу чуть повыше коленного сустава. Смит, естественно, не смог вспомнить, кто его разбудил, не держал он злобы ни на кого из команды. Ничем не кончилась эта странная история. А Джорджа утешали все как могли, сочинив ему версию о приказе Мидлборо насчет "приличной пенсии" бывшему геройскому рэйнджеру. "Мало у тебя злобы, Грин", - вспомнились мне слова Ч. Сначала нож, потом мина, а что теперь?