Они укрылись от преследования в глубокой пещере на вершине какой-то горы. Их осталось в живых только шестеро: Лот, Джин, Фрэнк, Тэкс, Мэт и Бастер. Сонни умер во время бегства, вертолетчик отдал богу душу уже в пещере. Остальные, включая полковника Ты Тука, остались лежать, истекая кровью, на поляне. Тэкс связался по карманной рации НТ-1 с Ня-Трангом и передал микрофон Лоту. - Полковника Поупа немедленно! - заорал Лот. - Говорит майор Лот. Под суд отдам, идиот! Полковника Поупа, слышишь? Керк? Слава богу! Мы попали в ловушку, Керк. Тринадцать человек убито, вертолеты сожжены. А черт его знает, кто мог выдать! Сейчас не время вести расследование, Керк. Вы должны нас выручить. Мы... - "Черные пижамы", майор! - мрачно проговорил Бастер. К подножию горы из джунглей выбегали с автоматами в руках маленькие фигурки вьетконговцев. - Мы окружены, Керк! - крикнул Лот.
Это был двухдневный ад. По прямому требованию из Лэнгли с борта авианосца "Индепенденс" одно за другим стартовали звенья истребителей-бомбардировщиков Ф-105. Это была "наступательная воздушная поддержка". Они кружили над горой, создавая вокруг огненный защитный пояс. Под прикрытием самолетов к горе пытались пробраться вертолеты, но каждый раз на виду у осажденных вспыхивали и беспомощно валились в джунгли. И все-таки вновь и вновь появлялись новые машины. Джин отлично понимал, что вовсе не ради него и его товарищей затеяна эта грандиозная спасательная операция. Лот - вот кто причина всей этой свистопляски. Это ради него свалились в джунгли уже три вертолета, и ради него гигантское стальное чудовище "Индепенденс" уже два дня выпускает в небо самолеты. Все шестеро лежали за камнями у входа в пещеру и непрерывно стреляли по прорывающимся сквозь напалмовое кольцо "черным пижамам". Вьетконговцы атаковали с невероятным упорством, как будто тоже знали, какая важная птица попалась к ним в западню. Наконец к исходу второго дня атаки прекратились. Автоматные очереди и взрывы мим слышались теперь в отдалении. Там разыгрывался настоящий бой. Это подошло к ним на выручку аэромобильное соединение. Бой шел всю ночь. К утру все стихло. Еле живые от усталости и жажды осажденные выжидающе смотрели на джунгли. В восемь часов утра из зарослей появилась цепочка джи-ай.
Полянка, на которой разыгралось начало трагедии, теперь была занята солдатами и военной техникой. Джин, Фрэнк, Бастер и Тэкс, обессиленные, сидели на груде каких-то тюков, прислонившись спинами к бронированной стене вертолета. Неутомимый Лот между тем функционировал, носился по поляне, отдавал приказания, связывался по радио с командованием. - Поди-ка сюда, Джин, - деловито сказал он проходя мимо. Джин с трудом поднялся и пошел за ним. - Сейчас проверю, крепкие ли у тебя нервы, - сказал Лот. - Иди за мной. Видишь пленных? У подножия огромного вечнозеленого дуба стояла лицом к стволу горсточка вьетконговских пленных, связанных по рукам и ногам. Они были маленькие и щуплые, и джи-ай с автоматом, стороживший их, казался дядькой при детях. - Можете идти, - сказал ему Лот. - Мы должны провести допрос. Джи-ай охотно испарился. Лот взял за плечо одного из пленных и резко повернул лицом к Джину. Джин остолбенел. Перед ним была Тран Ле Чин, Транни... Глаза ее вспыхнули, она вся потянулась к нему. Джин не мог двинуть ни рукой. ни ногой. Лот не дал ему опомниться. Он поднял "люгер" к ее виску, раздался выстрел, тело Транни упало к его ногам. - А теперь обернись, - холодно сказал Лот. Джин, как загипнотизированный, обернулся. Одиннадцать автоматов и одиннадцать пар солдатских башмаков стояли в ряд посреди полянки. - Этих можешь записать на свой счет, Джин, - жестко проговорил Лот. Запомни это Как раз в это время капитан Чак Битюк вышел из ворот казармы "Виктория", где временно расположилась его команда. У обочины тротуара его ждала маленькая наемная машина компании "Хертц". За рулем сидел мистер Тео Костецкий-Брудерак. Чак открыл дверцу и шлепнулся на сиденье рядом с ним. - Ну жара! - рявкнул он. - Нашли место, Федор Кузьмич, где биться с краснопузыми. Согласитесь, что в мире масса мест для этого с более подходящим климатом. - Главное, влажность, - сказал Тео. - Влажность, Чак, сводит меня с ума. Некоторое время они ехали молча. Потом дядя Тео остановил машину возле одного из бесчисленных баров на улице Рю Д'Эспань. Они вошли в полутемное помещение, отмахнулись от двух дежурных "такси-гёрлз" и уселись за низким столиком в углу. - Чак, - начал Тео. - Вы, конечно, догадались, что ваша командировка во Вьетнам отчасти связана с планами "Паутины"? Нет, не догадывались? Ай-я-яй, дорогуша, надо быть более сообразительным. Мерчэнт очень сложными путями благодаря нашим новым связям с ЦРУ добился, чтобы сюда была направлена именно ваша команда, а не какая-либо другая. Руководство организации считает, что военные события во Вьетнаме развиваются в пользу коммунистов. Администрация этого выскочки Кеннеди крайне инертна. Мы должны стимулировать боевую активность нации, всех наций свободного мира. Намечена очень сложная операция, в которой... Головы Чака и дяди Тео сблизились. Дядя Тео еле шевелил губами, а Чак едва заметно кивал. - ...Руководство колебалось, на кого возложить выполнение этой операции, на вас, Чак, или на майора Лота, - сказал Тео. - В конце концов выбор пал на вас. "Паутина" вас ценит. - Я очень горд, - сказал Чак Битюк. В этот день ему предстояла весьма ответственная встреча с самим мистером Джорджем Карвером, главным специалистом ЦРУ по Вьетнаму Готовилась особо секретная операция в контакте с "Паутиной" В кабинете Карвера Лот с удивлением увидел мистера Мерчэнта и любезно поклонился представителю "Паутины", пожал милостиво протянутую ему руку. Уже одно присутствие Мерчэнта в кабинете Карвера, да еще со стаканом "бурбона" в руке, свидетельствовало о том, что акции "Паутины" стремительно идут вверх. Карвер, у которого за личиной добродушия таилось недюжинное хитроумие, налил и Лоту на три пальца виски. - Я знаю, джентльмены, что мне не надо представлять вас друг другу, - с широкой улыбкой сказал он, поднимая свой стакан. - Выпьем за нашу первую общую встречу и перейдем к делу. Мистер Мерчэнт желает изложить нам в самом конфиденциальном порядке свой план пресечения дальнейшего развития негритянской революции внутри Штатов и в вооруженных силах. Как вы знаете, Лот, революция эта разрастается - жаркое лето в наших городах, массовые столкновения белых и черных на военных базах за морями, недавнее побоище, начатое черными в Форт-Брагге. В нашей беседе примет участие гость из Штатов, недавно ставший одним из помощников "чифа" ФБР. Карвер взглянул на часы, и в то же мгновение раздался стук в дверь, и в кабинет вошел с деловым видом пожилой джентльмен, которого по внешнему облику можно было бы принять за коммивояжера. - Знакомьтесь, - вставая, сказал Карвер. - Мистер Збарский... Когда все уселись в кресла, Мерчэнт перешел к делу. - Джентльмены! - несколько торжественно проговорил Мерчэнт. - Прежде всего позволю себе заметить, что наш план обладает огромной взрывчатой силой и потому вся наша беседа должна остаться между нами. Нам с вами необходимо обратить особое внимание на решение вопроса в рамках вооруженных сил, в частности во Вьетнаме. В целом план, одобренный высшими инстанциями ЦРУ, ФБР и РУМО - разведывательного управления министерства обороны, - будет представлен на окончательное утверждение в Национальный совет безопасности, с которым у нас имеется уже предварительная обнадеживающая договоренность. Думаю, мне не надо доказывать вам, джентльмены, всю серьезность нависшей над нами угрозы восстания или революции двадцатидвухмиллионного черного народа - негритянского меньшинства в США. ФБР любезно разработало ту часть предложенного вами плана, которая касается разгрома организованной части черных - двенадцати основных негритянских организаций, ликвидацию всех их лидеров и вожаков, занесенных в черные списки... - Мы подготовили досье на каждого из них, - мягко вставил мистер Збарский. - Прекрасно! - кивнул головой Мерчэнт. - И все боевые организации черных находятся под круглосуточным наблюдением ФБР, - добавил Збарский, - Великолепно! - продолжал Мерчэнт. - План будет приведен в действие по сигналу высшей инстанции. Негры - члены конгресса будут немедленно лишены своих постов властью министра юстиции. Для разгрома черных организаций будут привлечены войска. Об опасности, угрожающей стране в случае негритянского восстания, можно судить хотя бы по тому факту, что нью-йоркская полиция насчитывает двадцать пять тысяч полицейских, а черные Нью-Йорка - один миллион человек. Так что без войск нам не обойтись. Со своей стороны мы обязуемся выставить штурмовые отряды белых патриотов в наиболее угрожаемых районах - в центральных районах Юга, на всем восточном побережье страны, в области Великих озер и на западном побережье. Кроме наших отрядов белых добровольцев и войск во главе с "зелеными беретами", разумеется, придется также использовать полицию, всю полицию городов, графств и штатов, всю национальную гвардию. - И тем не менее этих сил не хватит, - резко перебил Мерчэнта Джордж Карвер, сидя за своим столам. - Да, не хватит, - согласился Мерчэнт, - но мы рассчитываем на активное участие в подавлении восстания черных или в превентивных репрессиях от сорока до пятидесяти процентов взрослого белого населения под эгидой нашей патриотической организации, что даст нам пятикратное превосходство в численности сил порядка над мятежниками. - Наши подсчеты, - заявил мистер Збарский, - не расходятся с вашими. Разумеется, мы предусмотрела такие меры, как введение в стране военного положения, приостановление действия конституции и билля о правах, отмены или отсрочки выборов. - Прекрасно! - резюмировал Мерчэнт, зажигая потухшую сигарету. Ожидается, что черным мятежникам и их белым подручным удастся захватить власть в ряде городов. Однако белые силы с их неизмеримо более мощной технической оснащенностью, вооружением и более совершенной организацией смогут взять обратно эти города в течение суток. Эту вторую гражданскую войну в истории Соединенных Штатов Америки, господа, мы обязаны предвидеть во всех деталях и уже сегодня решительно действовать во имя белой Америки Для вас не секрет, что еще во время корейской войны мы охотнее подставляли под пули черных, нежели белых американцев. Теперь же нам нужна не стихийная, а продуманная, планомерная политика выхолащивания цвета черного мужского населения, чтобы избежать второго Вьетнама у себя дома, в Америке. Для этого необходимо всемерно расширить призыв черных в действующую здесь армию, посылать их на самые опасные участки под огонь вьетконговцев, одновременно спасая жизнь наших белых парней, которые еще понадобятся нам дома. - Потери черных, - заметил Карвер, - уже вдвое превышают потери белых солдат во Вьетнаме, но этого мало. - Да, мало! - откликнулся Мерчэнт. - И нельзя забывать, что, несмотря на это благоприятное для нас соотношение убитых, постоянно растет число обученных боевых сил черных, весьма опасных для нас дома. Получается, господа, порочный круг: посылая черных солдат в пекло, мы убиваем одних, но готовим других к войне против нас. Как разрешить этот парадокс тайной демографической войны большинства против меньшинства - вот что мы обязаны с вами выяснить6. Лот слушал и думал: "Этот Мерчэнт и остальные говорят дельные вещи. Только непонятно, почему они судили нас в Нюрнберге как расистов!.."
- Я тебя спас, дурачок, - говорил вечером Лот Джину. - Тран Ле Чин была разведчицей Вьетконга репортером его бамбукового телеграфа. Я прикончил ее для того, чтобы дело не дошло до расследования, чтобы не выяснилось, что из-за тебя сорвалась важнейшая операция. - Почему она сама оказалась на поле боя? - проговорил Джин. Он сидел, опустив голову, сжимая кулаками виски. - Должно быть, она все-таки любила меня и хотела спасти, - пробормотал Джин. - Патриотизм, выходит, сильнее любви, - ухмыльнулся Лот. - Выше голову, малыш. Завьем горе веревочкой. Джин с трудом встал. - Я не могу тебя видеть, Лот.. - проговорил он. - Сегодня не могу. - Понимаю, - сказал Лот. - Пока. Джин вышел из бара. В холле его остановил портье и передал пакет от прибывшего днем из Манилы конгрессмена Клиффорда Рейли. В пакете была записка конгрессмена и маленький конверт. "Лейтенант Грин, - писал конгрессмен. - Миссис Ширли М. Грант, с которой я встретился в Маниле, попросила меня передать вам это письмо. С уважением..." Джин смял записку и конверт, бросил бумаги в мусорную урну и зашагал к лифту. Он не видел, как к урне тенью скользнул Тео Костецкий-Брудерак... Лот подъехал на юрком "рено" к американскому посольству, уплатил, выйдя из машины, таксисту и мельком взглянул на неотступно следовавшего за ним от самого отеля до посольства вьетнамца на мотороллере марки "Хондо". Вьетнамец - лицо его было скрыто каской с огромными очками - проехал мимо. Кто он? Агент армии? Военно-морского флота? Посольства? Информационной службы США? Военной полиции? Сайгонских марионеток? Или Вьетконга? Все они имеют свою разведку и соперничают друг с другом. Лот поднялся на второй этаж посольства, где помещается штаб ЦРУ в Сайгоне, руководящий тремя группами своих работников - администраторов, полевых наблюдателей и "инфильтраторов" Последние - секретные сотрудники, информаторы и оперативники - скрыт но действовали во всех американских и правительственных органах в Южном Вьетнаме. В ведении ЦРУ находится и "Группа совместных исследований", которая руководит деятельностью зеленоберетчиков. Одним из офицеров связи этой группы и был недавно назначен майор Лот.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ПРИЗРАКИ И ВИКИНГИ
- Срочно передай эту радиограмму в штаб Баткэт! - сказал командир команды "Акбэт-234" первый лейтенант Джин Грин, вырывая исписанный лист из блокнота. - Кажется, плохи наши дела, Мэт: разведка установила, что три батальона Вьетконга - целый полк - собирается напасть на наш пост завтра утром. Нет, уже не завтра, - он мельком глянул на ручные часы, - а сегодня!. Мэт, сидя перед походной рацией ПРЦ-10 и большой настенной картой Вьетнама, немедленно начал зашифровывать радиограмму: "Баткэт-11" от "Акбэт-234". Ожидаю завтра утром нападение на пост силами трех батальонов Виктор-Чарли7. Агентурные сведения из источников А-18. Я окружен и отрезан. Мои силы - кроме полной команды "зеленых беретов", команда "красных беретов" ЛЛДБ без боевого опыта, полуразвалившийся батальон АРВН и рота СИДГ. По данным разведки, Ви-Си еще не подбросили тяжелое оружие. Прошу выслать по меньшей мере два батальона. АРВН из Фань-Чау с задачей ударить в тыл Ви-Си. Остерегайтесь засад. Также прошу обеспечить с рассвета максимальную воздушную поддержку - непрерывную бомбежку джунглей по всему периметру моей белой зоны..." Мэт - отличный радист, при армейской норме передачи десяти пятизначных групп в минуту он передает втрое больше. Он пользовался особым шифром, чтобы его радиограммы не прочитали армейская и военно-морская разведки США. Джин еще раз взглянул на часы. До рассвета - три часа. А вдруг вьетконговцы начнут штурм ночью, в темноте? Тогда надо будет немедленно вызвать самолеты, чтобы они осветили ракетами все джунгли и вырубку белой зоны вокруг поста. Вспыхнут осветительные бомбы, загорится напалм, и тропическая ночь станет днем. Он вышел из радиорубки, вдохнул душный, влажный воздух, густой от испарений джунглей, поглядел в плотную, беспросветную темень. Было тихо, только стучал дизельный движок, рыдали ящерицы гекко да за черной стеной джунглей тараторили разбуженные вьетконговцами гиббоны. Джин поежился и, сильно прихрамывая, зашагал к офицерскому бараку, в котором он располагался со своим Экс-Оу - начальником штаба первым лейтенантом Фрэнком Хартом. Фрэнк не спал. Он лежал под москитной сеткой, заложив руки за голову, и смотрел в бетонный потолок. Мало ли о чем думает человек перед боем! На цементном полу валялась непрочитанная книжка в яркой бумажной обложке: "Сокровищница непристойностей. Самые сочные места из эротических произведений всех времен и народов". Ясно было, что, по крайне мере, в эти минуты мысли этого прыщеватого козла Фрэнки были безмерно далеки от лупанаров Сайгона, где он планомерно прочесывал бордель за борделем. Над кроватью Фрэнки висели фотокарточки голых красоток, "любивших" Фрэнки в домах терпимости Сайгона, Бангкока, Гонконга, Токио и Сингапура. Над койкой Джина - слоновый бивень с искусно вырезанным вьетнамским пейзажем, образцы живописи по лаку и шелку и другие сувениры Вьетнама. Джин снял со стены пистолетный ремень и сбрую с подсумками, набитыми четырьмястами патронами к Ар-15 - своему автоматическому карабину. Фрэнки взглянул на него вопросительно, но тут же по лицу командира понял, что ничего нового нет. - Как твоя рана, Джин? - спросил Фрэнки, поднимая с пола открытую бутылку французского пива "Ля-Рю". Две недели назад, когда Джин и его команда сменили другую, обалдевшую от радости команду "зеленых беретов" в этой богом проклятой дыре, Джина ранил бамбуковой стрелой вьетконговец-невидимка во время первой же рекогносцировки в джунглях. Рана оказалась легкой, стрела прошла сквозь мягкие ткани и оказалась неотравленной, и Джин наотрез отказался оставить команду и уехать в сайгонский госпиталь или специальный госпиталь для "зеленых беретов" в приморском курортном городе Ня-Транге. - Да ничего! - ответил Джин, застегивая ремень с тяжелым "кольтом" в кобуре. - Как-нибудь прошкандыбаю... - Нет, приятель, - твердо сказал Фрэнк, - Я тебе предлагаю вот что: не я, а ты полезешь на эн-пе я будешь не только корректировать стрельбу, но и командовать всем боем. А я займу твое место в боевых порядках. Идет? Джин молча раздумывал. Предложение толковое. Кроме того, оно дает ему возможность не убивать лично... Годдэм! Когда же он наконец решит для себя этот проклятый вопрос?! Если у него не поднимается , рука на этих ни в чем не виноватых людей, то как же он может командовать "зелеными беретами"? Где выход? Отказаться от участия в этой войне и очутиться за решеткой в военной тюрьме Форт-Ливенуорта? Дезертировать? Совершить членовредительство, самострел? Искать выход в самоубийстве? Фрэнки - опытный "зеленый берет". Офицером он стал на курс позже Джина, зато до курсов два года действовал с "зелеными беретами" в Корее, Лаосе, Камбодже и Вьетнаме, награжден "Серебряной звездой" - Хорошо, Фрэнки! - сказал он устало - На одной ноге действительно далеко не упрыгаешь! - Выпей пивка! - сказал Фрэнк, с ловкостью бейсболиста бросая ему открытую бутылку. - Вот И отлично! Мы сложим завтра целую гору трупов! Убивать этих желтых, спать с их девками - эта война по мне! Соснуть не хочешь? - Да разве уснешь? - ответил Джин, садясь на свою пружинную койку с бутылкой холодного пива в руке. - Да, брат, не спится. В такие часы вспоминаешь Штаты, школу, отца с матерью, первую девушку... За полчаса до рассвета Джин построил весь свой гарнизон, запретив свистеть в командирские свистки и вообще шуметь при построении. Коротко изложив обстановку и объяснив задачу ("обороняться до последнего патрона, ибо вьетконговцы никого не пощадят!"), он приказал офицерам-вьетнамцам перевести его слова на вьетнамский язык, так как солдаты вьетнамцы понимали только американскую ругань. Сам он пошел вдоль строя, разглядывая в сером предрассветном свете лица солдат в строю. "Зеленые береты" старались придать себе вид бравый, молодецкий, но Джин слишком хорошо знал этих ребят, чтобы не увидеть в их глазах тревогу и волнение. "Красные береты", одетые, как и "зеленые береты", в легкую форму "джангл-фетигз", с тигриными полосами, были похожи на мальчишек, играющих в войну, - низкорослые, щуплые, слишком маленькие, как казалось, для своего американского оружия. Как покажут себя эти вояки, прошедшие почти такую же подготовку, как и "зеленые береты", но совсем еще не обстрелянные, никогда не нюхавшие пороху? Все они добровольцы, и все попали в "красные береты" благодаря Лоту. Это он вспомнил, что среди немцев на Восточном фронте гремела мрачная слава особой карательной бригады СС какого-то бригаденфюрера Дирлевангера, сформированная из завербованных в тюрьмах Германии грабителей, бандитов, убийц, браконьеров. Вот он и решил создать несколько команд "красных беретов" из самых лихих и буйных бандитов, грабителей и контрабандистов, томившихся в ужасной тюрьме Ши-Хоа в Сайгоне и в других тюрьмах Шолона, Дананга, Далата, Турана, Гуэ. Нажал на все педали: его поддержала "фирма", он добился разрешения на вербовку у президента Дьема через знакомого шефа полиции, продемонстрировал чудеса "пулла", и вскоре в армии Республики Южный Вьетнам, появилась ударная часть, чьи воины гордо носили красные береты. Он же постарался чтобы эти отборные кадры попали не к кому-нибудь а к его другу Джину. - Если дезертируете, - предупредил Лот, - на дне моря сыщу и в два счета расстреляю. А оправдаете мои надежды - амнистирую и щедро награжу! Что ж, сегодня эти молодчики покажут себя. Но как? Вид у этих уголовников не очень воинственный. И совсем не воинственный вид был у батальона из двадцать пятой пехотной армии Бао Дая, воевавших плечом к плечу с французами. Вьетнамцы, таи, кхмеры, шамы, мыонги. Нищие солдаты нищей армии, они мало чем отличались от жалкого сброда из СИДГ - группы гражданской нерегулярной самообороны. Эти откровенно зевали во весь рот, ничуть не смущаясь присутствием командира-американца, поскольку этот же самый командир распорядился о пятидесятипроцентной боевой готовности в лагере, а это означало, что ровно половина всех солдат и командиров поочередно дежурила ночью на боевых постах. Фрэнки, шагая за командиром, негромко сказал: - Меня предчувствия никогда не обманывают. Ставлю сто долларов против пятидесяти, что никакого боя сегодня не будет! - Идет! - вяло ответил Джин. Как всегда в тропиках, восход солнца, катившего из-за Южно-Китайского моря, был похож на бесшумный ярчайший взрыв. Вот вспыхнуло солнце над гребнем джунглей, и засиял тропический день! И Джин, оглянувшись на восток, зашевелил губами, припоминая строки с детства любимого Киплинга: И заря как гром приходит Через море из Китая... И в эту минуту послышался нарастающий шум. Такой, словно из джунглей вылетела стая птиц. - Ложись! - во весь голос крикнул Джин. Серия мин взорвалась почти в центре укрепленного поста, взметнув комья красной глины. - Даблью-пи! - крикнул Фрэнк, видя, как вспыхнула крыша одного из бараков. Да, это были они - "даблью-пи", или "уилли-нитер", или зажигательные мины, начиненные белым фосфором Фрэнк протянул Джину зажатую в кулаке стодолларовую бумажку. - Может, это улучшит твое настроение! - крикнул он, пытаясь улыбнуться. Джин машинально сунул деньги в карман, вскочил свистнул: - По местам! Все ринулись к дотам и стенам. - Смотри! - гаркнул Фрэнк. - Какой-то сумасшедший летит сюда на "чоппере"!. Из-за джунглей и в самом деле вынырнул вертолет. Он шел на бреющем полете. Его пулеметчики непрерывно секли трассерами густую листву. Снизу, из джунглей, неслись ответные очереди пулеметов и автоматов. В частой трескотне послышался басовитый стук крупнокалиберного пулемета ХМГ. - Собьют! Собьют! - азартно выкрикивал Фрэнк. - Триста долларов против ста, что они собьют этого сумасшедшего! Но вертолет уже летел над белой зоной, над стеной. над бараками. ХМТ захлебнулся. Его, наверное тащили на опушку. Джин швырнул на опустевший плац дымовую гранату: желтый дым показывал пилоту, где приземляться. Это был Ю-21Б, турбореактивный вертолет, известный среди американских войск по прозвищу "хьюи". Взвихривая жаркий воздух и красную пыль, он спешил сесть на утрамбованную землю плаца. Полсотни футов, сорок футов, тридцать футов... На опушке вновь застучал крупнокалиберный ХМГ. Зажигательные пули пятидесятого калибра с воем летели над бараками. Двадцать футов, пятнадцать... Еще немного ниже, и вертолет спрячется за бетонными стенами барака. - Горит! Горит! - неистово заорал Фрэнки. Да, зажигательная пуля прошила насквозь две тонкие стенки вертолета. А стаккатный, отрывистый рев на опушке не умолкал ни на секунду. - Минометчики! - крикнул во всю мощь своих легких Джин. - Накройте этот пулемет на опушке! Поздно! Слишком поздно! Еще несколько пуль продырявили дюралевые стенки. Эти вьетконговские пулеметчики - меткие стрелки: ведут прицельную стрельбу на расстоянии в шестьсот ярдов. Вертолет вдруг накренился, но не упал камнем, а довольно мягко повалился на правый бок. Лопасть винта взрыла землю и обломалась. Вторая лопасть врезалась в землю и застряла. Турбореактивный двигатель взвыл и, дымя, умолк. Из левого бортового и верхнего люков посыпались люди. Их было девять человек. Два летчика в шлемофонах и пуленепробиваемых жилетах. Шесть высоких блондинов в зеленых беретах и желто-зеленых маскировочных костюмах, с меченными шрамами лицами. И Лот. Лот в тяжелых темно-зеленых солнечных очках и безукоризненно отглаженной полевой форме. Чуть благоухающий кельнской водой № 47119. Складки на брюках что лезвия бритвы.
- Хай, Джинни-бой! - весело крикнул Лот оторопевшему Джину. - А ты радировал, что эти ребята в лесу не успели подтащить тяжелое орудие. Чем же они сбили нас? Бамбуковыми стрелами? Он крепко стиснул руку Джина. - Ты всегда с неба сваливаешься, рыцарь Ланселот, - пробормотал Джин. Он не ждал Лота и не обрадовался ему. Между ними - наверное, навсегда пролегла тень Транни. Оглядываясь теперь на годы дружбы с Лотом, Джин видел его в новом и нелестном свете. "All is fair in love and war", любил говорить Лот: в любви и на войне все средства хороши... - Прилетаю из Гонконга, узнаю, что на тебя напали, - тараторил Лот, - еле уговорил этих штабных олухов в Баткэте дать мне вертолет. О воздушном прикрытии не хотели и слышать, гнусные перестраховщики! Вьетконговцы прекратили стрельбу, но все же Джин и Лот отошли за барак. - Но зачем ты прилетел сюда? - удивился Джин. - Тут будет жарко, не знаю, чем и кончится... - Потому я и здесь, Джин. Разве ты не рад старому другу? Нет, кроме шуток, у меня тут прорва дел, потому и уломал этих штабных крыс. Во-первых, я привез на испытание новое секретное оружие, о котором пока молчок. Во-вторых, мне не терпится увидеть, как поведут себя в настоящем бою мои протеже, мои трудновоспитуемые мальчики, бедные жертвы социальной несправедливости, сменившие арестантские шапки на красные береты. Как они себя ведут у тебя? Небось тащат все, что плохо лежит? - И меня тоже хочешь проверить в бою? - хмуро спросил Джин. - Что ты, дружище! Все твои проверки давно кончились. Но не исключено, что сегодня тебе понадобится помощь "семи самураев"! - Да, кто эти шестеро молодцов в зеленых беретах? - Разреши представить тебе их! - Лот тут же издал резкую, как удар хлыста, гортанную команду по-немецки, а когда шестерка подбежала рысцой, построилась и вытянулась перед ним, щелкнув шестью парами тяжелых башмаков на каучуке, продолжал: - Ребята на подбор! И, пожалуй, не самураи, а викинги. Слева направо: штаб-сержант Гельмут Кранц, бывший обершарфюрер дивизии СС "Нордланд", Гейнц Штейнер, бывший гауптшарфюрер дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер", Генрих Кучера, бывший штурман дивизии СС "Дас Рейх", Карл Зильбер, бывший шарфюрер дивизии СС "Мертвая голова", Гюнтер Хубе, бывший эсэсман дивизии СС "Великая Германия", и Гуннар барон Бликсен-Финеке, бывший унтер-штурмфюрер дивизии СС "Викинг". Все они в недавнем прошлом - унтер-офицеры французского иностранного легиона. Прошу любить и жаловать. Эти белокурые гиганты - последние из зигфридова племени, из славных рыцарей Тевтонского ордена! Остальные пируют в Вальгалле! На родине их проклинают в обеих Германиях за так называемые военные преступления - какой пародокс! Хотят судить за то, что они расстреляли чересчур много таких же коммунистов, за убийство которых их награждают здесь! Ребятам не повезло, Джин. Им оставалось всего две недели до отпуска в Штатах, потом - гарнизонная служба в Брагге, они провоевали здесь уже почти целый год, и вдруг - налет Вьетконга на их пост, половину команды перебили, пришлось драпать через джунгли. Узнали, что я лечу сюда с базы Баткэт, загорелись жаждой мести. Их хлебом не корми, а дай подраться. Будь уверен, они тебе пригодятся! В бою каждый из них стоит команды американских рэйнджеров! А вы, сыны Нибелунгов, - обратился Лот к "викингам" с ироническим пафосом, - помните! Сегодня ваш командир - мой друг первый лейтенант Джин Грин. Так что не ударьте лицом в грязь! Деритесь так, как вы дрались под Запорожьем и Харьковом, под Москвой и Ленинградом! Клянусь Тором, камераден, сегодня я горжусь тем, что у "зеленых беретов" и СС одна и та же эмблема - сдвоенные молнии! Не важна графика, важна идея! Восемьдесят восемь, ребята! Вольно! Лот снова повернулся к Джину. - Прежде чем я передам этих вояк в твое распоряжение, - сказал он, - они должны помочь мне с испытанием нового оружия. Скажи, где у тебя располагаются солдаты пулеметного взвода роты С батальона АРВН? - Первое отделение занимает шестой, или угловой, северо-западный дот, ответил Джин, не задумываясь. - Второе - девятый, или южный, дот. - Отлично! - сказал Лот. - Прикажи вывести их на плац для проверки оружия! Не спрашивай зачем - потом узнаешь. А сейчас - кровь из носа - нужно, чтобы они на пятнадцать минут вышли из дотов! Все было сделано так, как хотел Лот. Когда солдат указанных подразделений вывели на плац, шестерка, прихватив с собой какие-то ящики, выгруженные из подбитого вертолета, ненадолго заняла их место в опустевших дотах. Лот с сокрушенным видом осмотрел поврежденный вертолет - летчикам удалось погасить огонь, прежде чем взорвались бензобаки, но всем было ясно, что "хьюи" безнадежно выведен из строя, необходим капитальный ремонт. - Гром и молния! - воскликнул Лот. - И подумать только, что на эту машину армия янки потратила больше денег, чем, поди, тратит Вьетконг на всю свою армию в течение месяца! - Фрэнки! - сказал Джин своему Экс-Оу. - Дуй в доты! Я поднимусь на вышку. Штурм начнется с минуты на минуту. - Иисусе Христе! - с усмешкой простонал Фрэнк. - А я так мечтал о теплом местечке в управлении армейских публичных домов в Сайгоне!.. Лот поднялся вместе с Джином на вышку эн-пэ, построенную над офицерским бараком в центре поста. С вышки, укрепленной мешками с землей, открывался вид на белую зону вырубки и обступившие ее со всех сторон джунгли. Авиапост, обнесенный стенами из глины и бревен, был на диво похож на знакомые всем по школьным учебникам, кинофильмам и телевизионным "вестернам" форты на Диком Западе периода войн с индейцами Правда, вокруг этого наспех сооруженного форта вилась "концертина" - рулон скрюченной колючей проволоки, и еще дальше космы колючей проволоки скрывались в густых травах, а вдоль внутренней стороны стен четырехугольного форта тянулась цепочка обложенных мешками с землей дотов - четыре квадратных до та по углам, четыре в центре сторон четырехугольника. Внутри форта тут и там виднелись тоже защищенные мешками с землей минометные точки, а в середине белели бетонные стены офицерского барака и бункера с боеприпасами, где гарнизон должен был обороняться в случае прорыва до последнего патрона. Вся эта нехитрая оборона не внушала Джину никакой уверенности в неприступности форта. Ни предшествующая команда "зеленых беретов", ни его команда А-234 не успели построить настоящий форт: с железобетонными дотами. Более опытный Лот прямо сказал: - Твоя "линия Зигфрида", Джин, и твоя "союзная" армия не устоит и трех часов против двух боевых батальонов Вьетконга. Однако не робей, с тобой твой дядя Лот! Джин не успел ответить. В воздухе послышались шелест, хлопанье крыльев, вой и бряцанье. Вьетконг начал минометную подготовку. Джин вскинул бинокль, засек по вспышкам и дыму минометную батарею на опушке, поднял трубку полевого телефона: - Номер три! Шестьсот метров, азимут двести двадцать пять градусов! Шесть мин даблью-пи! Разрывы фосфорных мин калибра 81 миллиметр точно накрыли цель на опушке джунглей. Вьетконговская 60-миллиметровая батарея прекратила стрельбу Но тут же открыл стрельбу другой миномет. - Минометный расчет номер два! Шестьсот пятьдесят метров. Азимут сто девяносто! - Есть! Попали! - в азартном возбуждении, как тогда, на скачках в Фили, выкрикнул Лот, высовываясь из-за мешков с землей. Против воли, ненавидя себя, Джин тоже поддавался хмельной боевой горячке. - Молодцы! А теперь пять мин эйч-пи! И пять мин с усиленным фугасным зарядом одна за другой кучно разорвались на опушке джунглей. Одна из мин вьетконговцев зажгла еще один временный деревянный барак. На несколько секунд вышку затянуло дымом. Едко пахло кордитом, пороховыми газами. - Вот они! - крикнул Лот, указывая пальцем на цепи черных фигурок, отделившихся от опушки джунглей. - Около батальона! Джин поднял телефонную трубку: - Фрэнки! Доты пятый, шестой, седьмой! Ви-Си силой до батальона атакуют с запада. Подпустить, не открывая огня, на триста метров. Огонь открыть только по моей команде. Вьетконговцы бежали, согнувшись, почти до бедер скрытые густой травой, держа наперевес кто русский автомат, а кто трофейную французскую винтовку Лебеля, все в черной форме, которую американцы называли "пижамой", в камуфлированных касках со звездой. Джин заставил себя думать только о бое. Стиснув телефонную трубку в мокрой от пота руке, точно рассчитав дистанцию, он скомандовал: - Ready - Fire! Слитно загремел нескончаемый залп автоматов и легких пулеметов. В грохоте стрельбы выделялся рев базук и безоткатных орудий. Оглушительно стучали крупнокалиберные ХМГ. Лот с напряженным вниманием смотрел в сторону шестого - северо-западного и девятого - южного - дотов. - Смотри, Джин, - вдруг крикнул он, - куда стреляют эти желтые ублюдки в дотах шесть и девять! Джин присмотрелся, закрутил ручку телефона: - Шестой! Девятый! Высоко берете! Где ваши глаза?! Почему не смотрите на прицельную планку?! А в голове вспыхнуло: "Если я не могу заставить себя бездумно поднять руку на этот чужой мне народ, то каково вьетнамцам стрелять по вьетнамцам!" Он увидел, как из седьмого дота выбежал длинноногий Фрэнк. Словно спринтер, бежал он к шестому доту. Наверное, тоже увидел, что там стреляют поверх голов вьетконговцев. А "черные призраки", выплеснутые джунглями, уже подошли к "концертине". Теперь было видно, что все они в "хошиминовских" сандалиях. На некоторых развевались маскировочные накидки из парашютного шелка, окрашенного в зеленый цвет У многих лица и руки были вымазаны зеленой краской. - Мины Клеймора установлены? - спросил разгоряченный Лот, выпустив очередь из Ар-15 по атакующим вьетконговцам. Джин кивнул, указал телефонной трубкой на небольшой серо-зеленый пульт в углу эн-пэ. Лот кинулся к пульту, быстро сориентировался в рубильниках - Командуй! - крикнул Лот - Рубильники шесть и семь! - деревянным голосом проговорил Джин Лот резким движением переключил рубильники Электросигнал молниеносно пробежал по разноцветным проводам, которые вели от пульта по стенкам барака, а затем под землей к минам Клеймора, закопанным перед "концертиной". Громыхнул тяжкий, всколыхнувший землю взрыв. Перед седьмым дотом за "концертиной" вздыбились трава и красная земля, разметав иссеченные шрапнелью тела партизан в черной форме. Но второго взрыва перед шестым дотом не последовало. - Что случилось? - на мгновение растерялся Джин. - Только один взрыв!.. - Что случилось?! - свирепо рявкнул Лот, бешено теребя рубильник. - Просто кто-то перерезал провода! И я, кажется, знаю, кто это сделал. Фрэнки скрылся в шестом доте. Вьетконговцы, ведя непрерывный и сильный огонь, несмотря на тяжелые потери, рвались вперед. Их 57- и 75-миллиметровые безоткатные орудия и базуки, захваченные в качестве трофеев в прежних боях с американцами, пробили большие бреши в мотках колючей проволоки, и юркие черные люди хлынули в них, пробираясь все ближе к изрыгающим огонь стенам. Передние бросали на истерзанную проволоку деревенские циновки и маты, сплетенные в джунглях из бамбука и пальмовых листьев. За ними шли их товарищи с легкими самодельными лестницами. Минометы американцев били на предельно короткой дистанции. Размеры 40-миллиметровых гранат, запущенных гранатометом М-79, прозванным "слоновым ружьем", скашивали все живое в радиусе двадцати пяти ярдов. Черные фигурки падали и оставались лежать, но через тела убитых и раненых, неудержимые, как морской прибой, накатывались все новые и новые волны атакующих. И вдруг над вьетконговскими цепями взвилась красная сигнальная ракета. Она описала в дымовом воздухе крутую дугу и, падая, рассыпалась рубиновыми блестками над горящей травой, подожженной белым фосфором. Над боем пронзительно тонко запел горн... И сразу же солдаты шестого и девятого дотов повернули свои пулеметы и автоматы против защитников форта. - Что они делают?! - в ужасе закричал Джин. - Стреляют в своих?! - В своих?! - зло рассмеялся Лот. - Это предатели, агенты Вьетконга! - Тогда мы пропали! - проговорил Джин. - Остается одно: с боем пробиваться в джунгли и идти к ближайшей стратегической деревне. Может быть, кто-нибудь и дойдет... Я позвоню в радиорубку, потребую воздушное прикрытие для отхода... - Нет, Джин! - снова рассмеялся Лот, доставая из кармана небольшой транзисторный радиопередатчик оливкового цвета. Ты забыл о добром волшебнике дядюшке Лоте! С этими словами он вытянул трехфутовую антенну, включил радиопередатчик, настроил его на нужную ультракороткую волну, нажал на красную кнопку, и в тот же момент одновременно грянули два мощных взрыва, и доты шесть и девять взлетели на воздух.
Не успел рассеяться дым, как к развороченным дотам подбежали "викинги" по трое к каждому доту. Лот с торжествующей улыбкой спрятал транзистор в карман брюк. Джин, только что считавший бой проигранным из-за предательства, никак не мог прийти в себя от изумления. Партизаны разом отхлынули. - Но откуда ты... - Элементарно, мой дорогой Ватсон, как любил говаривать мистер Шерлок Холмс. Помнишь девиз агентства Пинкертона: "Мы никогда не спим!" Вчера мы взяли пленного командира Ви-Си. Пытали. Вот ты, я знаю, против пыток, а ведь без крепких аргументов он бы и слова не сказал, и в результате ты и твои солдаты стали бы трупами еще до захода солнца. Эту грязную войну не выиграешь чистыми руками. Я лично беседовал с пленным, применил третью степень допроса и узнал о готовившемся здесь предательстве. Вот я и прилетел, прихватив с собой секретное оружие, с которым ты только что познакомился... Замечательная штука, эти управляемые по радио мины, а? Хотя постой! Ведь ты испробовал одну такую мину в Хайфоне. Нажал кнопку и бах! - нет двух отделений предателей! И превосходная взрывчатка: Ку-5, ее недаром называют "гордостью Дюпона". Она в несколько раз мощнее тола. Кстати, я попросил своих "викингов" установить в, дотах предателей мины с направленным зарядом, чтобы при взрыве убило все расчеты, но не вывело бы из строя пулеметы. И, как видишь, пулеметы стреляют, и стреляют куда надо! - Ты сущий дьявол, Лот! - только и выговорил Джин, глядя вниз на все еще бушующий у стен бой. То слева, то справа мимо вышки пролетали с леденящим кровь воем ракеты, выпущенные трехсполовинойдюймовыми базуками вьетконговцев. Партизаны целились в вышку, стремясь вывести из строя командира и корректировщиков. Визжа и фырча, взлетел стальной град разорвавшихся мин. Атакующие сделали последний отчаянный рывок, преодолели частокол из заостренного бамбука, приставили бамбуковые лестницы к стене между шестым и седьмым дотами и посыпались через стены как горох. Трое из них, прикрываемые товарищами, побежали в направлении бункера с боеприпасами, но им тут же преградили путь "викинги". Началась рукопашная. Белокурые гиганты казались еще выше рядом с низенькими чернявыми вьетконговцами. В своем яростном бешенстве, опьяненные кровавым азартом боя, эти закаленные бойцы с засученными рукавами на мускулистых руках и голой волосатой грудью, по которой струился пот, были по-настоящему страшны Один из них, легко, как ребенка, подхватил на бегу худого вьетконговца с зеленым лицом и зелеными руками и швырнул его в партизан на стене. Другой орудовал пулеметом как дубинкой. Третий метнул карабин с примкнутым штыком с такой силой, что пригвоздил к земляной стене барака ротного командира Ви-Си. Джина не могло не оттолкнуть это упоение кровью и костным хрустом, его привел в ужас разгул слепой силы и безумной ненависти. Лот переключил свой Ар-15 на одиночный бой и без промаха добивал по одному последних партизан, тех, кому удалось перебраться через стену. - Видел моих "викингов"? - кричал он Джину. - Какие молодцы, а? Он отстегнул от пояса фляжку, сделал несколько глотков. - На, хватани-ка этой штуки! - сказал он Джину. - Джи-ай-джин! Почти чистый спирт! Новый взрыв стрельбы у восточной стены заставил его и Джина круто повернуть голову. В атаку пошли еще два батальона Вьетконга. - Ого! Однако праздновать победу еще рано! - воскликнул Лот. Он схватил гранатомет М-79, похожий на одностволку крупнейшего калибра, перевел прицельную планку на максимальную дистанцию, зарядил гранатомет шрапнельной гранатой. Джин вызвал шестой дот: - Шестой! Шестой! Фрэнки, это ты?! Фрэнки убит! - ответили из шестого дота. Джин связался с "коммо банкер" бункером связи - Мэт! Немедленно шифрограмму Баткэту: "Веду бой с полком Ви-Си. Прошу срочно оказать воздушную поддержку!" - Я пойду заменю Фрэнки! - сказал Лот, азартно раздувая ноздри. Джин устало кивнул, проводил Лота тусклым взглядом. - Выше подбородок, Джин! - обернулся на прощание Лот. - Теперь мы справимся с ними! Я пришлю сюда Гуннара. Джин вызвал медицинский пункт - Много у нас раненых? - Двенадцать тяжелых, двадцать восемь легких. сэр, - ответил фельдшер-сержант. - Там, верно, все с ног сбились - один фельдшер, один врач-вьетнамец, три медсестры... Вот где твое настоящее место, Джин! Он с трудом подавил в себе желание бросить все и кинуться на медпункт, надеть белый халат, оперировать, облегчать страдания людей, спасать их жизнь. И пусть все остальное пропадет пропадом - и великая освободительная миссия и сдерживание коммунистической экспансии, и зажигательный девиз "Зеленый берет" - до конца!" А потом началось такое, что он потерял чувство времени и помнил все только бессвязными урывками случайными, как внезапные видения в калейдоскопе. Реактивные "фантомы", сотрясая небо тяжким гулом, обрушились на черные цепи, как тропическая гроза. "Черные призраки", облитые горевшим ярче солнца напалмом, становились живыми факелами. Джин был так оглушен грохотом боя, что даже крупнокалиберный пулемет, казалось, уже не стучал взрывчато, а шипел заикаясь. И разрывы гранат звучали не громче рождественских хлопушек. Посреди плаца торчала огромная, размером с бум. горизонтальная стрела. По команде Джина с вышки "зеленые береты" поворачивали ее, как турникет, то в одну сторону острием, то в другую, точно указывая азимут атаки для ревущих над головой "фантомов". Перепуганный командир роты капитан Нгуен Дык Донг телефонировал из второго дота: - Я ранен в плечо! Прошу разрешения передать командование ротой своему заместителю. О небеса! О милосердные предки! Да он убит!.. - Держитесь! Они уже отходят! Выше подбородок! Этому аду не было конца. За "фантомами" появилась шестерка Т-28 с желтой маркировкой ВВС Республики Южный Вьетнам. Эти истребители-бомбардировщики опять швыряли ракеты и напалмовые бомбы с восьмиперыми хвостами, вспарывали белую зону очередями 50-миллиметровых пулеметов, и человек в черной форме успевал пробежать всего два-три шага, прежде чем его проглатывал добела раскаленный огонь или прошивал насквозь кусок горячей стали из Миннесоты или Мичигана. О, этот вопль, последний крик заживо сжигаемого напалмом человека! Вот бегут к джунглям два партизана, неся на лесенке раненого товарища. И вдруг все трое разом вспыхивают белым пламенем... Но вот один из истребителей загорелся и, волоча шлейф дыма, врезался в стену джунглей. Взрыв. Костер. Среди вьетконговцев раздался исступленный крик торжества, а пятерка Т-28 еще исступленнее поливала напалмом и расстреливала трепещущую человеческую плоть. И, только израсходовав все боеприпасы, реактивные истребители сделали каруселью широкий круг над догоравшими обломками, меченными белой звездой американских ВВС, и улетели на базу Гуннар Бликсен, этот бывший эсэсовец и шведский барон, - нордически голубые глаза, светлая бородка - положил на плечо свой разогретый стрельбой МГ-42, старый и надежный вермахтовский пулемет. - Кажется, на сегодня все, - сказал он бесстрастно, жуя тропический концентрированный шоколад. - А было довольно жарко. Пора в отпуск. К бабам. Надоело. - Надоело? - вяло переспросил Джин, отирая мокрый лоб. - А я думал, вы из тех, кому нравится выпускать кишки у ближнего. - Собачья жизнь, - зевнув, проговорил барон-ландскнехт. Он закурил сигару. - Говорят, год собачьей жизни равен семи годам человечьей. Когда мне стукнуло восемнадцать, я ушел в крестовый поход против жидов и комиссаров двадцать два года назад. С тех пор я жил жизнью собаки. Выходит, мне восемнадцать плюс сто пятьдесят четыре. Итого сто семьдесят два года. - Он сплюнул, пряча зажигалку. - А вы этому Лотоцкому особенно не верьте Я его хорошо помню по России - страшный человек. - Этому страшному человеку, - сказал Джин заинтересованно, тоже закуривая, - мы все сегодня обязаны жизнью. Если бы не он, нам наверняка бы устроили новый Дьен-Бьен-Фу! - Я об этом вашем "спасителе", - проронил барон, - такое могу рассказать... Он прожил еще всего полминуты. Он снова зевнул и встал во весь рост над мешками с землей, оглядывая пылающую и дымящую белую зону. В неверной тишине ударом погребального колокола прозвучал выстрел. Меткий вьетконговский снайпер, вооруженный трофейной американской винтовкой М-1 "гаранд" с оптическим прицелом, влепил барону пулю между глаз.
В знак окончания боя Джин выстрелил вверх три зеленые ракеты. Где-то на опушке джунглей раздался печальный серебристый звук горна - сигнал окончания боя и сбора. Джин медленно спустился с вышки. Навстречу шел Лот в разодранной, грязной форме, весь в сухой красной глине, с лоснящимся от пота счастливым лицом - Славный денек! - сказал он весело. - И поработали мы все на славу! Прикажи, пожалуйста, радисту вызвать для нас вертолет! Кстати, совсем, забыл - я ж привез тебе письмо. Джин разорвал конверт, развернул вдвое сложенную бумажку: "Милый! Ты стал совсем несносен. Неужели мы проиграем без тебя эту войну, если ты приедешь хоть на пару дней в Сайгон! Я остановилась в "Мажестике". Переговорила вчера на приеме со всем начальством "зеленых беретов", включая главного представителя "фирмы", главного генерала из МАК-5 - штаба военной помощи - и нашего посла в Сайгоне. Говорят, что выше всей этой большой "бронзы" стоят только председатель комитета объединенных начальников штабов и президент. Доберусь и до них, если ты не примчишься в Сайгон. Сгораю от любви. Если не приедешь, сожгу себя, как буддийская монахиня. Из Америки с любовью. Ширли". Джин скомкал бумажку, сунул ее в карман. На лице Лота застыло выражение, обычное для игроков в покер. Подсчитали потери: тридцать четыре офицера и солдата убиты, пятьдесят восемь ранены, из "красных беретов" ранены пятеро, из "зеленых" - убит Фрэнк, легко ранен Берди, из "викингов" убит Гуннар Бликсен-Финеке, двое легко ранены... - Тебе, Лот, придется взять тела Фрэнки и Бликсена с собой, - с бесконечной усталостью в голосе сказал Джин. - О'кей, Джин. Слушай, я дьявольски проголодался. Утром перед вылетом сюда я почти ничего не ел - знал, что будет бой, а воевать лучше натощак, на случай ранения живота... - Чего-чего, а кормят нас отлично. В холодильнике ты найдешь пиво, консервированную ветчину, замороженные крабы, рационы "Си" и все, чем богат "Пи-экс10" в Сайгоне. Словом, можешь поесть почти как на крыше "Сент-Риджеса". Один из семерки "самураев", тот самый, что служил с Гуннаром Бликсеном в дивизии СС "Викинг", вышел вперед. - Гуннара не стоит везти вертолетом на базу, - сказал он бесстрастно, с сильным немецким акцентом. - Вашего Фрэнки есть смысл выпотрошить, забальзамировать, уложить в цинковый гроб и отправить через Манилу и Сан-Франциско на родину, на Арлингтонское кладбище - Фрэнки будет оплакивать вся его стопроцентная американская семья. А у Гуннара никого на свете нет - вся его семья накрылась во время американского налета на Гамбург. Поэтому по древней традиции викингов мы предадим его тело сожжению. Так поступали мы и в России - за нашей дивизией СС "Викинги" до самого Кавказа, до Грозного и обратно следовал полевой крематорий. ..Лот прочитал заупокойную молитву. Они стояли в строю на плацу перед огромным костром, на котором, дергаясь и корчась, сгорало облитое бензином и оружейным маслом тело "викинга", труп голубоглазого ландскнехта из далекой северной страны. Сначала сгорела бородка... Перед костром замер в почетном карауле длинный ряд из тридцати шести воткнутых штыками в землю винтовок и автоматов Ар-15. На каждый приклад надета каска убитого и рядом пара высоких армейских башмаков на толстой каучуковой подошве. По команде "смирно" вытянулись сержант-знаменщик, офицеры, за ними "викинги", "зеленые береты" и "красные береты", еще дальше - солдаты АРВН. - Будь я проклят, - поморщив нос, шепотом сказал Лот Джину, - если эта церемония не напоминает мне сожжение тела фюрера в саду рейхсканцелярии. Он тоже распорядился, чтобы его похоронили как викинга. Трещал костер, печально пел "Сайленсиум" солдатский горн, и эхо в джунглях вторило солдатскому реквиему. А Джин думал о том, что вся бессмысленная, искалеченная жизнь голубоглазого ландскнехта, этого профессионального убийцы в мундире, не жуткий анахронизм, а неотъемлемый штрих современности, каинова печать на шестидесятых годах просвещенного двадцатого века... И все восставало в нем против мрачной атавистической романтики "зеленых беретов" и напалма, против преступного вранья военщины и лживой театрализации смертоубийства. А затем, когда по команде рассыпался строй, случилось нечто такое, что потом всю жизнь кошмаром преследовало Джина. К офицерскому бункеру, где стояли, распивая и закусывая офицеры и "викинги", подошла большая толпа солдат с "красными беретами" впереди. Все они скалили зубы в слегка смущенных улыбках, словно ожидая похвалы за дело какой-то особой доблести. И вдруг Джин заметил на груди "дай-уи" - капитана "красных беретов" странную гирлянду из... окровавленных человеческих ушей. Капитан "красных беретов" сделал два шага вперед и, улыбаясь, произнес на ломаном английском языке: - Сэр, майор обещать пятнадцать долларов за Вьетконг ухо! Давать деньги сейчас! Алым огнем полыхнуло перед глазами у Джина. Прыжок, удар кулаком в челюсть, и "дай-уи", описав в воздухе полусальто, грохнулся на утрамбованную землю плаца. Лот швырнул прочь куриную ножку, быстрым шагом подошел к нему и, рывком ставя его на ноги и отряхивая сильными шлепками, строго и громко проговорил в сторону Джина: - Это безобразие, лейтенант Грин! Прошу помнить, что вы всего-навсего американский советник. Делаю вам строгий выговор и предупреждаю, что о вашем недостойном поведении будет доложено командованию Баткэта. Не удивлюсь, если это задержит ваше производство в капитаны. "Дай-уи"! обратился он к капитану "красных беретов". - Я приношу вам глубокие извинения! Джип и сам уже раскаивался в своей опрометчивости, растерянно потирая правый кулак. - Сколько же у вас ушей? - дружески спросил Лот капитана "красных беретов". - Двадцать четыре, - ответил тот, с трудом ворочая челюстью и меча молнии в сторону Джина, который формально был всего-навсего советником. - Значит, - полез за бумажником Лот, - я вам должен выплатить триста шестьдесят долларов, то есть три тысячи шестьсот пиастров. Таких денег я с собой не ношу, извольте получить чек на сайгонский банк. - Тэнк ю вери, вери мач! - поблагодарил "дай-уи", принимая чек и передавая Лоту гирлянду с человеческими ушами. Лот спокойно взял гирлянду и кинул ее одному из "викингов". - Возьмем с собой, - бросил он - Покажем начальству в Баткэте, а то они перестали верить нашим рапортам о потерях противника. Кстати, любопытная штука: вы, ребята, все помните, что и у нас в России было то же соотношение оккупационных марок и рейхсмарок - десять к одной. Он отошел к Джину, незаметно подмигнул ему и сказал вполголоса: - Держи себя в руках, парень! Но следом за Лотом двинулась целая свора "красных беретов" и солдат АРВН. Все они хотели получить пиастры за уши, отрезанные у своих братьев убитых партизан Вьетконга. - Кранц! Заприходуй уши Ви-Си и выпиши им чеки. Только смотри, чтобы они не обжулили тебя. Я предупредил их, что оплачиваться будет только правое ухо! - Но, сэр... - начал было Кранц, показывая глазами на гирлянду "дай-уи", в которой было явно столько же левых ушей, сколько и правых. - Дипломатия, мой дорогой Кранц! - невозмутимо обронил Лот. - Высокая дипломатия. Ясно? - Яволь, сэр! - неуверенно ответил бывший СС-обершарфюрер. - Да, сэр! - Лот! - с дрожью в голосе тихо проговорил Джин. - Неужели это ты... сказал им про уши? - Спокойно, малыш! - ответил Лот - Приказ "фирмы" для всех. Ты же проходил Фуллера в Брагге - он учит, что потомок рыцаря - воин-джентльмен вытеснен теперь грубым, необразованным хамом, войны теперь ведутся не по-рыцарски, не по-джентльменски, а по-мужицки. Полтораста пиастров за убитого вьетконговца не так уж накладно для дяди Сэма, который вообще-то на этой войне платит сто пятьдесят тысяч долларов за убийство одного вьетнамца. В конце концов, людская жадность - главный двигатель всех войн. Еще во время войны с индейцами американское правительство платило, словно за шкуру убитого волка, за каждый скальп индейца. За эти гроши мои "красные береты" дрались как тигры. А в результате мы отстояли этот аванпост последнего бастиона свободного мира против коммунистической экспансии в Юго-Восточной Азии! Зайдем-ка в твою комнату, мне надо поговорить с тобой с глазу на глаз. Это будет очень важный мужской разговор.
Мистер Збарский зорко вглядывался в поток автомашин на Пенсильвания-авеню, стоя у намертво закрытого из-за воздушного кондиционера окна своего уютного кабинета. Мистер Збарский вот уже больше месяца парил на седьмом небе - по распоряжению "чифа" его перевели из Нью-Йорка в столичный штаб ФБР со значительным повышением в жалованье и соответственным повышением в должности. Мистер Збарский стал начальником секретного департамента досье. Шутка сказать! Збарский подчинялся теперь только директору ФБР, а директор, как известно, подчинялся одному лишь господу богу! Среди почти шестнадцати тысяч штатных работников ФБР Збарский занял место на верхушке иерархической пирамиды, а ведь начинал он свою карьеру в качестве скромного информатора, одного из десятков тысяч осведомителей. Первое время он был "прикомандирован" к штурмовому отряду графа Вонсяцкого, служил ему верой и правдой, верой и правдой доносил на него в ФБР. Потом учился в "академии" ФБР в Форт-Куантико, близ Вашингтона... Теперь же он, Збарский, заведовал специальным хранилищем, содержавшим почти двести миллионов отпечатков пальцев! Хейл Гувер! Слава Гуверу! Да здравствует Гувер! Один вашингтонский телекомментатор попал в самую точку, сказав: "Президент объявил, что он собирается заменить Гувера. Однако Гувер пока не сообщил, намерен ли он заменить президента". Мистер Збарский поежился, нервно поправил однотонный темный галстук. "Чиф" не терпел полосатых, кричащих галстуков, признавал только старомодный консервативный костюм, безукоризненно белую рубашку и темные носки. И еще он не выносил бегающих глаз, повышенного, нервного голоса при докладе. Едет!.. Из крайнего ряда автомашин к зданию министерства юстиции скользнул черный бронированный "кадиллак" с голубоватыми пуленепробиваемыми стеклами. По правде говоря, в машину директора не стрелял еще ни один гангстер. Злые языки объясняют это тем, что под благожелательным взором дядюшки Эдгара гангстерские синдикаты купались в золоте. Благодарные гангстеры платили директору своей монетой: обделывали свои делишки без лишнего шума. Мистер Збарский мельком глянул на циферблат настенных часов. Директор, как всегда, был пунктуален. Не помешал ему и "траффик" по дороге от его особняка у парка Рок-Крик до здания министерства. Сейчас директор поднимется на лифте к себе в кабинет, кивнув низко кланявшемуся ему секретарю и слуге Сэму. Сэм и его хозяин пережили на своих постах пятерых президентов. А Джонсон станет шестым. Сорок лет правит "чиф" шпионской империей... И вот мистер Збарский не без внутреннего трепета предстал перед великим человеком, перед тем, кто был глазами и ушами антикоммунизма. Чтобы казаться выше, Гувер иногда становился на подставку, лежавшую у него под столом у кресла. "Гроза коммунистов", "страж законности", "верховный блюститель порядка" был на диво мал ростом и кругл, как бильярдный шар. Збарский докладывал свои соображения относительно модернизации хранилища досье. Гувер уселся поудобнее в кресле и будто задремал, опустив тяжелые морщинистые веки - веки семидесятилетнего старика, с 1924 года подобно Атласу подпиравшему устои американского образа жизни. - В 1957 году, например, - скучно гудел в кабинете голос Збарского, - по вашему, сэр, приказу были арестованы семьдесят пять вожаков одного из синдикатов Мафии. Архивная проверка, проводившаяся дедовскими методами, без помощи электроники, заняла целых два года. Оказалось, что на одного из гангстеров было в разное время и в разных местах заведено более двухсот дел! В 1962 году вы поручили мистеру Роберту Галлати обобщить с помощью электроники данные архивов 3636 основных полицейских органов страны В настоящее время опознание внутри штата Нью-Йорк, например, занимает семь дней при наличии десяти отчетливых отпечатков пальцев арестованного. С внедрением новейшей техники, ЭВМ последних моделей для обработки дактилоскопических карт, мы повсюду сократили этот срок до двух часов при наличии одного-двух отпечатков. Такой же переворот будет произведен нами и в обнаружении украденных автомашин с помощью центрального компьютера, десяти соединенных с ним по телефонной сети анализаторов и 400 телевизионными камерами на дорогах... Мы рекомендуем ФБР приобрести новейшее и надежнейшее электронное оборудование фирмы "Поджер Электроникс".. Гувер поднял свои черепашьи веки - Поджер? - резко переспросил он. - Скажите Збарский, вы знакомы с мистером Лотом из ЦРУ? У мистера Збарского забегали глаза. Он с трудом взял себя в руки. - Да, нам приходилось встречаться... - Вам известно, что фирма Поджер фактически принадлежит мистеру Лоту, который занимается легальным и нелегальным бизнесом? Збарскому стоило огромного усилия воли, чтобы не соврать, не ответить отрицательно на проницательный вопрос "чифа". - Да, сэр! Збарский понимал, что карьера его висит на волоске тоньше стариковского волоса "чифа". - Мистер Лот, разумеется, умаслил вас обещанием комиссионных. Какую сумму он называл? С болью и преданностью Збарский умоляюще глядел на директора. - Он говорил неопределенно, сэр, о шестизначной цифре... Обезоруживающая откровенность, с которой этот Збарский рыл себе могилу, заставила "чифа" сменить гнев на милость. - Рано начинаете хапать взятки, - мягче проговорил он. - И не по чину, мистер, не по чину. Вам приходилось слышать о Саймоне Камероне? - Нет, сэр... - Жаль. Я давно, лет этак семьдесят тому назад, заметил, что историей нашей страны по-настоящему интересуются только стопроцентные американцы, то есть американцы белой расы, англосаксонского происхождения и протестанты. А ведь вас, мистер Збарский, не назовешь стопроцентным американцем. Не забывайте свое место! Саймон Камерон был стопроцентным американцем, но и его, военного министра, прогнал взашей президент Линкольн за взятки от военных подрядчиков. Однако я ценю вашу преданность, мистер Збарский. Да и не вы один грешны, не у одного вас рыльце в пушку. Вот в этом докладе, - "чиф" погладил пухлую папку из зеленой синтетической кожи, - говорится, что сегодня около двух тысяч отставных генералов и старших офицеров служат как раз у тех подрядчиков в оборонной промышленности, которых они обязаны были по службе контролировать! Эскалация взяточничества идет семимильными шагами, на нем, можно сказать, стоит весь так называемый военно-промышленный комплекс. Ежегодно Пентагон заключает более двадцати тысяч контрактов с подрядчиками военной промышленности и берет минимум двадцать тысяч взяток! "Профиты" компаний, производящих ЭВМ, исчисляются не сотнями, а тысячами процентов! Так что вы продешевили, торгуясь с Лотом. Все эти злоупотребления, к сожалению, дают повод таким опасным крикунам, как сенатор Фулбрайт и Джон Кеннет Голбрайт, призывать нас к национализации, господи упаси, оборонной промышленности! Вот к чему ведет ваша алчность, мистер Збарский! Даже в нашей космической программе, увы, процветают взяточничество и лихоимство, хищники наживают баснословные состояния на лунной пыли!.. Словом, я сам займусь мистером Лотом. И, пожалуйста, не смотрите на меня рыбьими глазами!.. Мистер Збарский и впрямь смотрел на "чифа", как смотрит мелкая мурена на акулу, сожравшую лакомую сардинку. С тоской вспомнил мистер Збарский в эту тяжкую минуту и шестизначную цифру, небрежно названную Лотом, и купленный им на радостях "олдзмобил Ф-85 делюкс", и слух о том, что "чиф" недавно здорово проиграл на скачках... - Кстати, где сейчас витает неутомимый мистер Лот? - осведомился "чиф". - На днях мистер Лот вылетел во Вьетнам, сэр. - Свяжите его со мной. Благодарю вас У меня все. Мистер Збарский скакнул из кабинета "чифа", словно ощипанный куренок, едва не угодивший в суп
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
"МНЕ ОН НУЖЕН ЖИВЫМ!"
Лот уселся на койку Фрэнка, над которой красовались фотографии голых красоток, и открыл банку холодного пива "Баллэнтайн". - Когда я попал впервые в эту страну, - сказал Лот, одним глотком наполовину осушив банку, - я был поражен: игрушечная страна, маленькие домики французского провинциального стиля, маленькие экзотические люди, похожие на куколок, не мужчины и женщины, а фигурки из дрезденского фарфора. И они хотят воевать против не лягушатников-французов, а против самой мощной державы на свете! Я почувствовал себя Гулливером среди лилипутов - такое же чувство было у меня, когда я впервые переступил порог японского публичного дома! Тогда мне было смешно. А теперь совсем не смешно. Это сильный и опасный противник. Как они дрались сегодня! Шли в рост на пулеметы! Я невольно вспомнил русских партизан. Мы не могли победить их, хотя тоже намного превосходили их по боевой технике - с танками и артиллерией шли против винтовок и автоматов. Там, в России, я объяснял это тем, что русских было вдвое больше, чем нас. А здесь? У здешних партизан тоже есть своя "Большая земля" - Северный Вьетнам, к тому же за ними стоит международный коммунизм. Мы чересчур увлекаемся "килл рэйшио" - соотношением убитых. Чепуха! Немцы убили русских гораздо больше, чем русские немцев, но проиграли войну немцы! И все же иногда хочется биться головой об стенку. Ну почему, почему мы никак не можем справиться с ними?! Нет, генерал Кэртис Лимэй, бывший командующий американских ВВС, прав: надо снять лайковые перчатки, да так их разбомбить, чтобы они вернулись к каменному веку Лот открыл еще одну банку пива, сделал глоток, закурил. - А то, откровенно говоря, - сказал он, глубоко затянувшись, - я уже начинаю сомневаться в том, что нам удастся их победить. Выход один: взять пример с вьетнамских крестьян, которые, прежде чем изжарить буйвола, избивают его до смерти, чтобы сделать мясо мягким и нежным. Так и мы должны поступить с Вьетконгом и Северным Вьетнамом, прежде чем сесть с ними за стол переговоров! Да, Джин, Красная река должна стать красной от крови. Лот помолчал, глядя на Джина. - Послушай, Джин! - сказал он. - Сегодня тебе не хотелось нажать на рубильник, взорвать мины Клей-мора. Я все видел. Как говорят американцы, твое сердце не в этой войне. В Брагге тебя называли "колледж-бой", а тут за глаза называют "чоклет-бой" - "шоколадным мальчиком". Это за то, что ты направо и налево раздаешь вьетнамским детям шоколад, словно какой нибудь сенатор перед выборами. Джин опустил глаза, стал снимать ремень с подсумками. Лот с беспокойством смотрел на Джина, у которого был вид изверившегося человека. А извериться во Вьетнаме, как известно, так же легко, как подцепить тропическую лихорадку - Вот и подсумки у тебя полные, - укоризненно произнес Лот. - Мужайся, парень! Прими бодрящие таблетки! Час мести скоро пробьет. Нас ждут большие дела в России! - Эти мерзавцы наверняка добили раненых партизан! Вы оцениваете человеческую жизнь в пятнадцать долларов! - выдавил Джин. - Жизнь врага дешевле грязи, - отрезал Лот. Но сейчас не время спорить. Он посмотрел на часы. - Скоро за мной прилетит "чоппер". Перед тем как улететь, я должен посвятить тебя в одно в высшей степени секретное дело большой важности. Джин поднял усталые глаза, насторожился. - В Америке и здесь есть влиятельные люди и организации, сильно заинтересованные в дальнейшей эскалации этой войны. И это не только капитаны военной индустрии, заинтересованные в новых заказах на военную технику, хотя старик Грант тоже имеет отношение к этому делу. Позавчера в Сайгоне один источник - А-1 - рассказал мне о тайной операции, запланированной одной международной организацией, которая связана с Грантом и тоже заинтересована в том, чтобы раздуть здесь пожар. Недавно в американской и мировой прессе подняли шумиху как раз из-за этих самых ушей стоимостью в пятнадцать долларов. "Голуби" атаковали "ястребов", завопили о зверствах, на голову ЦРУ посыпались проклятия со всех сторон. Вот и было решено провести операцию "Стрэнглхоулд" - "Мертвая хватка", представить доказательства того, что не американцы, а Вьетконг зверствует и отрезает уши у убитых врагов. А тут наша агентура установила, что готовится налет полка Вьетконга на твой пост. Резонно предполагалось, что спасти тебя и твоих людей уже никто не сможет, что Вьетконг всех здесь перебьет и уйдет обратно в джунгли. Сегодня в семнадцать ноль-ноль сюда должна прибыть на двух бронетранспортерах команда "зеленых беретов". Ей приказано отрезать уши у трупов американцев и солдат АРВН и свалить вину на Ви-Си. А завтра утром сюда нагрянет целая толпа газетчиков, киношников и телевизионщиков, сопровождающих в турне по Южному Вьетнаму комика Боба Хоупа, кинозвезду Лиз Сазерленд и Мисс Америку 1962! Здесь их ждут трупы американцев с отрезанными ушами! Шум, крик, скандал! Тебе понятен замысел сценаристов и режиссеров этого спектакля? Рассуждают они так: мертвым не больно, зато они убьют одним камнем сразу нескольких зайцев, когда в Америку привезут гробы с покойниками без ушей. Родственники поднимут неслыханный гвалт, джентльмены прессы подольют масла в огонь, напечатают леденящие кровь фотографии, "ястребы" заклюют "голубей", конгресс потребует массированного возмездия, рассвирепевший президент отдаст приказ об эскалации войны, генералы получат новые дивизии, ЦРУ - новые полномочия, Грант и его дружки миллиардеры - новые заказы, прибыли и повышения акций военной промышленности на нью-йоркской бирже. А некая закулисная организация, оставаясь в тени, под клекот "ястребов", под дробь барабанов и стрекот телетайпов, под рев воинственных фанфар и шелест долларов на бирже добьется еще большей милитаризации США и еще больше продвинется к вершинам власти. Ибо еще этот солдафон генерал Омар Брэдли сказал, что для того, чтобы выиграть третью мировую, старик, нужно "милитаризовать всю страну на следующие сто - сто пятьдесят лет, а это было бы равносильно поражению!" Джин в злом, бессильно-яростном изумлении смотрел на Лота, этого удивительного немца-американца, слушал этого оракула от цинизма, поражаясь остроте его ума и черствости сердца. - Послушай, Лот, - нетвердо проговорил он. - А ты что получишь за то, что сорвал весь этот дьявольский план? Ты меня совсем запутал: то ты покупаешь уши убитых врагов, то ты вставляешь палки в колеса тем, кто задумал всю эту торговлю человеческими ушами. У меня голова ходуном идет. С кем ты, на кого работаешь? - Я - с Лотом, - сухо ответил тот, сверкнув иссеро-голубыми глазами, - и на Лота работаю. Меня никто не заводит, я - самозаводящиеся часы! Кстати, вся эта секретная операция поручена человеку, который собирается с огромным удовольствием отрезать уши у хладного трупа лейтенанта Грина. - Кто этот человек? - медленно спросил Джин, затягивая и застегивая ремень с подсумками. Лот встал, отшвырнул пустую пивную банку в угол. - Чу! Ты слышишь? Крыльями хлопая, летит за мной архангел Гавриил! - Он снова взглянул на ручные часы. - А через полчаса сюда пожалует во главе своей команды "зеленых беретов" твой старый приятель - Чак. Он приедет якобы для того, чтобы сменить тебя здесь, но рассчитывает найти вас всех мертвыми. Раненых он добьет. Прекрасный выпал ему случай свести счеты с тобой. Чак мчится сюда и уже мечтает о том, как отправит тебя мамочке в гробу под звездно-полосатым флагом и без ушей. - Значит, Чак... - сжав губы, прошептал, вставая, Джин. Он неохотно протянул руку Лоту. - И это мужское рукопожатие? - вскинул выгоревшие брови Лот. - Прости, Мефистофель, - с бледной улыбкой сказал Джин, чуть сильнее сжимая широкую ладонь Лота. - но я ничего уже не понимаю про тебя - добрый ли ты мой ангел или злой. Только кажется мне, что ты все время тащишь меня по какой-то нужной тебе дороге, как буйвола за железное кольцо, просунутое в ноздри! По лицу Лота, гася улыбку, пробежала тень. - Ну вот! Каждый раз, когда я спасаю тебе жизнь, ты мысленно спрашиваешь, во что это тебе обойдется. Брось ты эту мистику! Откуда у тебя эта достоевщина, Джин?! Или это гены поработали над воссозданием в сыне эмигранта "непонятной русской души"? Это грязная война, Джин, мы все по уши в грязи, но я не хочу захлебнуться этой грязью. У меня тоже есть свои принципы! С этими словами Лот пошел к выходу, нахлобучив фуражку. - Лот? - сказал Джин ему вслед. - Да? - спросил Лот, оборачиваясь. - Дай мне пятнадцать долларов! Или полтораста пиастров. - Изволь! Но зачем? За что? - За уши Чака. Ведь ты этого хочешь, Лот? Лот достал из кармана две серо-зеленые десятки. - Сдачу можешь оставить себе. Выше подбородок, малыш! В штабе специальных войск в Ня-Транге я доложу, что ты дрался сегодня как сверхсолдат, как супермен! - Он расхохотался. - Представляю, какой дурацкий вид будет у этого Чака, когда он примчится сюда и увидит, что форт чудом выдержал штурм, а генерал Кастер11, то есть Джин Грин, цел и невредим. И при ушах! Когда Лот и увешанные гирляндами отрезанных ушей "викинги", втиснув мертвое тело Фрэнки под сиденье, улетели на "хьюи". Джин долго смотрел вслед дюралевой стрекозе, вспоминая каждое слово Лота, напряженно стараясь разобраться во всех оттенках и обертонах извилистой лотовской мысли. Он так и не смог понять, почему Лот решил сорвать чудовищную операцию, задуманную какими-то моральными уродами. Неужели только ради него, Джина, и солдат аванпоста, оказавшихся пешками в большой тайной игре? Минут через двадцать к воротам форта подкатили со скоростью почти сорок миль в час два десятитонных бронетранспортера М-113, ощетинившиеся пулеметами и автоматами. Джин приказал открыть ворота. Заложив большие пальцы рук за пистолетный ремень, расставив ноги, Джин молча наблюдал за выгрузкой "зеленых беретов". Все они, как обычно, сидели на мешках с песком, чтобы не оторвало ноги, если М-113 наскочит на мину. От Джина не укрылось замешательство Чака, ожидавшего увидеть усеянный трупами разгромленный аванпост Чак, в "тигровой" форме, весь увешанный граната ми и подсумками, подошел к нему, фальшиво улыбаясь и протягивая волосатую руку - Хай, Джин! Рад тебя видеть живым и здоровым Узнал по радио о налете Ви-Си на твой пост и поспешил на помощь. Наверное, жарко было? Джин не обратил внимания на протянутую руку - Что-то ты не очень радуешься моему приезду, - сказал Чак. - Я мчался на максимальной скорости, проскочил сквозь две засады... Скажи, большие были потери? Есть убитые среди американцев? Кстати, я еду отсюда на базу Баткэт и смогу прихватить убитых Ведь в этом проклятом климате трупы начинают немедленно разлагаться, а там их сразу забальзамируют... - Мне надо поговорить с тобой, Чак, - тихо, сдерживая гнев, произнес Джин, глядя в. глаза своему дав нему врагу - Что ж, валяй, Джин! - Наедине. Прогуляемся в лесок. - Что? В джунгли? Да ты с ума спятил! Там вьетконговцы кишмя кишат. - Нет. Они ушли по своим подземным тоннелям в джунгли Ты что, струсил, Чак? - С чего ты это взял? Но сравнению со мной ты новичок, Джин, уж не обижайся. Пошли! "Зеленые береты" проводили капитана Битюка и первого лейтенанта недоуменными взглядами. Нашли время для прогулки в джунглях! Ведь сразу за воротами крепости начинается "зона сумерек", "ничья земля", на которой в любую минуту может ударить выстрел партизана! По вырубке, где все еще тлели пни и трава, шли молча. Чак взял наизготовку свой Ар-15, расстегнул кобуру "кольта". Джин закурил. Рана давала себя чувствовать - он хромал все сильнее. На опушке оплетённой лианами бамбуковой чащи они сразу увидели примятую сандалиями и телами траву, какое-то тряпье, темные пятна крови, мелкие воронки от разорвавшихся мин. - В чем дело, Джин? - нетерпеливо спросил Чак. - Говори! Дальше я не пойду. И вообще - пошли лучше обратно. - Я хотел спросить тебя, Чак, - тихо начал Джин, останавливаясь и поворачиваясь к Чаку. - Ведь если бы ты нашел нас тяжело раненными, ты бы добил нас не так ли? - Что за бред?! Что за ахинею ты несешь?! - А добив, ты бы отрезал у нас уши, Чак? Чак отпрянул как от удара. В зеленоватых сумерках лицо его приняло бледно-зеленый оттенок. У него отвалилась челюсть. - Возьми в руки "кольт", Чак! - сказал Джин, расстегивая кобуру. - Ты с ума сошел! - хрипло выкрикнул Чак. - Я не собираюсь играть с тобой в ковбои! - Считаю до трех, Чак. По счету "три" я застрелю тебя как собаку! Раз! Чак попятился. Его правая рука с растопыренными пальцами застыла над расстегнутой кобурой. Плечи вздулись и напряглись. Глаза сузились. Два! Чак выхватил "кольт" и тут же, нажимая на спусковой крючок, прыгнул влево. Грянул выстрел. Рука Джина, секундой позже выхватившего пистолет из кобуры, застыла в воздухе Пальцы разжались, выпуская тяжелый "кольт" В джунглях заплясало шалое эхо. А Чак вдруг буквально провалился сквозь землю Под его ногами разверзлась земля, обрушился слой дерна с травой. Он взметнул руками, роняя "кольт", и упал. Рухнул на остро заточенные бамбуковые колья западни, вырытой партизанами Вьетконга. Дикий нечеловеческий вопль разнесся по джунглям. В глубине зарослей в стороне закричали гиббоны. Схватившись за раненую руку, Джин с ужасом смотрел на то, как корчилось прошитое кольями тело Острые, как штыки, колья прошли сквозь левый бок, пропороли грудь и спину. Кровь лилась, пульсируя, из двух десятков ран. От крови набрякла "тигровая" форма... - Джин! Джин! - прохрипел Чак, - Спаси меня! Заклинаю богом... - Ты должен был отрезать уши? - спросил Джин. - Да! Да! Я все расскажу! Только, ради бога, вытащи меня отсюда!.. Джин повернулся и зашагал прочь, поддерживая онемевшую простреленную руку. Крик Чака сверлил ему уши. Началась агония... Он шел и думал, что у ворот его встретят "зеленые береты" обеих команд и он скажет им: "Вьетконг! Я ранен, а капитан упал в тигровую западню. Принесите его!" И его принесут. Но он будет уже без сознания. Он обречен, потому что острые концы бамбуковых кольев наверняка смазаны ядом. Тело Чака вздуется и покроется пятнами, и ничто его уже не спасет. Он не видел, как Чак последним усилием сорвал с ремня осколочную гранату и. зубами вырвав кольцо, швырнул ее ему вслед. Он не видел черно-алого разрыва в серо-зеленой чаще, не услышал разрыва гранаты, не почувствовал боли. В одно мгновение на мир обрушился всепоглощающий мрак.
По лицу ползали мухи. Он видел, как они взлетали, радужно переливаясь в последних лучах солнца, но не чувствовал, как они садились и ползали по лицу. Он попытался помахать рукой, чтобы отогнать этих проклятых мух, но рука не поднялась, не шевельнулась. Мухи ползали по глазам. Он попытался закрыть глаза, моргнуть и не мог этого сделать. "Я Джин Грин", - сказал он себе и сразу вспомнил все. что произошло: дуэль с Чаком и тигровую западню. Но что случилось потом? Почему он лежит и не может шевельнуться, не может отогнать этих докучливых мух? Может быть, и он попал в тигровую западню партизанскую ловушку? Он попробовал скосить глаза влево и вправо, чтобы увидеть, где он лежит. Глаза не двигались. Наверное, Чак выстрелил ему в спину. Но почему тогда он не чувствует никакой боли? Может быть, у Чака оказался один из этих игольчатых духовых пистолетов, стреляющих крошечными пустотелыми иголками с ядом, вызывающим нервный паралич? Паралич! Да, он парализован. Временно? Навсегда? Он не мог этого знать. Может быть, через минуту, полчаса, час остановится сердце и он умрет? Над зарослями, опутанными лианами, синела солнечная лазурь. Хоть бы облачко пробежало. Ничто в мире не двигалось. Только эти проклятые мухи... Но нет! Вон мелькнуло что-то в деревьях. Легкий шум, шелест. С невысокой пальмы на него с любопытством смотрел большой гиббон. Вот замелькали в поле зрения и другие гиббоны. И все они смотрели на него круглыми глазами. Джин вспомнил, как он охотился с вьетнамцами на гиббонов. Старый охотник из племени таи, почти совсем голый, в одной набедренной повязке, достал бамбуковую стрелу с остро заточенным концом и тремя перьями. Он просунул стрелу в кусок белой тряпицы и обмакнул конец в коричневую пасту. Тетива самодельного лука дзенькнула, как гитарная струна, и стрела вонзилась гиббону в живот. Обезьяна в изумлении уставилась на перья и белую тряпку и стала заталкивать и перья и тряпку в рану. - Все обезьяны, - объяснил переводчик-вьетнамец, - реагируют одинаково на белую тряпку. Еще почти не чувствуя боли, они воображают, что тряпка выскочила у них из живота, и обязательно стараются затолкать тряпку обратно. Это делается для того, чтобы обезьяна не умчалась в джунгли, пока не подействует яд. Через три минуты обезьяна свалилась с дерева. Охотники вернулись в свою деревню, сварили обезьянье мясо и настойчиво угощали им Джина. Джин попробовал приторно-сладкое мясо и отодвинул чашу. Он объяснил через переводчика, что никак не может заставить себя съесть собственного предка, что для него это то же каннибальство. Таи были очень удивлены, что американцы считают себя потомками обезьян. Гиббоны, скользнув вниз по лианам, подбирались, осмелев, все ближе к Джину. Один стал хватать блестящие патроны из подсумка, другой потянул за пуговицу куртки, третий ухватился за погон. Внезапно обезьяны испуганно заверещали и кинулись на деревья, скрылись в чаще. Опять одно только небо да деревья. Скоро падет ночь, зажгутся звезды, тучами налетят москиты. И какой дьявол занес его за двенадцать тысяч миль от дома, по другую сторону Млечного Пути, южнее тропика Рака?! В поле зрения торчала верхушка низкорослого кустарника с розовыми цветочками. Он познакомился с этими цветочками еще в колледже, на лекции по фармакологии. Раувольфия серпентина - так называется по-латыни это растение. Каждая веточка его ценится буквально на вес золота. Из этих скромных цветков добрые человеческие руки добывают алкалоиды и делают такие нужные человеку лекарства, как серпазил и резерпин. Ими лечатся гипертоники. Ими лечилась, снижала себе давление мать Джина. Сколько раз покупал ей Джин таблетки серпазила в драг-сторах Манхэттена!.. Но к этим же цветочкам раувольфии серпентины протягиваются недобрые руки, добывая из них страшный, не оставляющий следов яд - один из основных ядов ЦРУ. Слабой дозой этого яда можно вызвать у жертвы временный паралич. Как у Марка Рубинчика А сильной дозой можно резко снизить кровяное давление и спровоцировать мгновенный инфаркт. Так были убиты Рэд, и Одноглазый, и многие более достойные люди, чем они. Быть может, эти розовые цветочки - последнее что видит в жизни Джин Грин... Без обезьян совсем одиноко. Чего они испугались? В поле зрения Джина медленно и плавно появилась морда тигра. Сердце Джина сжалось. В Брагге их обучали, как драться с тиграми, но что мог сделать парализованный человек! Под гладкой блестящей шерстью тигра играли тугие плечевые мускулы. Грозный хищник настороженно обнюхал его трепещущими ноздрями, лизнул окровавленную руку. По вдруг зверь вскинул голову, навострил уши Джин ничего не услышал, а тигр, сверкнув желтым кошачьим глазом, попятился, исчез. На переносицу сел москит. Джин не почувствовал ядовитого укуса. Минут через пять послышались голоса. - А я тебе говорю, что выстрел и разрыв гранаты прозвучали именно здесь! - Верно! Я засек это место по компасу. Азимут двести семьдесят градусов. - Стоп! Вот капитан! Иисусе! Он попал в тигровую западню! - Ты смотри, как мухи его облепили! Готов? - Послушаю сердце. - Осторожно, Бастер! Возьми лучше зеркальце. А вы, ребята, оцепите весь этот участок! Ви-Си еще могут околачиваться тут. - Капитан жив! Зеркальце запотело. - Ну, долго он не протянет. Погляди-ка на эти фиолетовые пятна! Здорово его продырявило! Настоящий шиш-кебаб! - Не трепись! Снимай его с кольев! Осторожней! - Вот Грин! Берди, сюда! Джин увидел над собой их лица. Берди с перевязанной головой, Бастер, Тэкс... - Бедняга! - глядя прямо в глаза Джина, сказал Бастер. - И зачем он пошел с Чаком в джунгли! Это ему не Сентрал-парк! - Хороший был парень, - проговорил кто-то. - Он был моим единственным другом, - сказал Берди и заплакал. Слезы так и полились по его почерневшему от солнца нескладному лицу. - Но куда же его трахнуло? - спросил, обшаривая тело Джина острым взглядом, Бастер. Он нагнулся. - Не эта же рана на руке его прикончила. А ну-ка повернем командира! Когда ребята переворачивали его, Джин увидел, как двое "зеленых беретов" несли окровавленное тело Чака. Голова Чака запрокинулась и моталась из стороны в сторону. Лицо его было обезображено застывшей гримасой боли. - Вот она! - сказал Бастер. - Пуля или осколок угодили прямо в позвоночник. А это верная смерть. - Ну что ж, - сказал со вздохом Берди, вытирая глаза. - Потащили Джина... Внутри Джина рос, распирая все его существо, немой, исступленный крик. Но губы его оставались неподвижны. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Его несли, и он по-прежнему не чувствовал боли, ничего не чувствовал, словно разом стал бестелесным и бесплотным. Все омертвело в нем, только мозг, охваченный паникой, лихорадочно работал. Берди тащил его за плечи, Бастер - за ноги. - Ну и тяжел же он! - сказал силач Бастер, обливаясь потом. - А знаешь, Берди, я вижу свое отражение в зрачках Грина. - Это плохая примета, Бастер, - ответил Берди. - Эй, кто-нибудь, закройте Джину глаза! Протянулась чья-то рука, чьи-то шершавые пальцы прикрыли ему веки. Теперь он видел лишь огненно-алый свет сквозь веки. Для Джина это был удар, невыносимый удар. Что будет с ним теперь?! Лучше не думать, лучше не думать, отдохнуть от выматывающего душу страха!.. Джин начал считать шаги Берди. До ворот шестьсот ярдов. Тридцать, тридцать один, тридцать два. Когда его внесли в ворота, кругом послышались голоса на английском и вьетнамском. Его обступили со всех сторон. Померк огненно-алый свет кто-то заслонил собой закатное солнце. День кончался. Быть может, последний день его жизни Ему вдруг пришло в голову, что наверняка Многих, очень многих людей на этом свете похоронили заживо похоронили по ошибке. Мельком вспомнился жуткий рассказ Эдгара По о заживо погребенной... - Эй, Мэт! - заглушая многоголосый говор, крикнул Берди радисту. - Срочно вызови вертолет или самолет У-10 за Джином и Чаком. А ну расступитесь, положим Джина в медпункте! Через несколько минут Джин услышал голос Майка, сержанта-фельдшера: - Иисусе! Какое несчастье! Положите его на носилки, вот сюда, рядом с капитаном! Вот и остались мы без командира. Сейчас фельдшер подойдет к нему, пощупает по профессиональной привычке пульс и убедится, что он жив. - Хороший был командир! - печально сказал фельдшер. - Не сравнить с этим Чаком. Да, перебит второй поясничный позвонок. Фу ты.! Ну и измучился же я сегодня! Пойду к раненым. Дверь захлопнулась, и стало совсем тихо. Слышалось только трудное дыхание Чака. Сквозь веки угадывалась зажженная электрическая лампочка над головой. Время остановилось, Джин лежал неподвижно, как поверженная статуя. Он не мог даже взвыть от переполнившего его отчаяния, излить в стоне страх и душевную боль. Тихо скрипнула дверь. Кто-то подошел к нему, дохнул в лицо перегаром виски. - Ты прости меня, Джин! - спокойно проговорил вошедший вполголоса. Только я возьму у тебя эти деньги. Теперь они тебе, парень, ни к чему. И эти золотые часики тоже. Все равно какой-нибудь санитар или гробовщик сопрут их у тебя. А я выпью за твою вечную память на твои же денежки. Прощай, приятель! Джин узнал этот голос. Голос Бастера. И жгучая обида всколыхнулась в нем, обожгла сердце. Потом вернулся Майк, долго мыл руки в тазу, тихонько насвистывая: "Я мог бы танцевать всю ночь"... Зашел еще кто-то. - Послушай, Майк! - Джин узнал голос Мэта. - Эти ублюдки в Баткэте говорят, что пришлют "чоппер" только утром, потому что Грин мертв, а капитан Битюк безнадежен. - Грязные свиньи! - выругался Майк. - Это значит, что мне придется самому удалить внутренности у Грина. Иначе при этой проклятой жаре его тело станет неузнаваемым, пока они соберутся бальзамировать его. Да, это единственное и последнее, что я могу сделать для нашего покойного командира. Ведь у него в Нью-Йорке мать и сестра, которые обязательно захотят посмотреть на него в последний раз... Ты зачем сюда, Берди? - Да вот разыскал евангелие. Хочу прочитать заупокойную для Джина. - Хорошая идея, Берди. Валяй, пока я подготовлю инструменты. Это его берет? Да, на подкладке написано "Джин Грин". Через несколько дней его родные получат извещение: "Ваш сын Кэй-Ай-Эй12"... Сидя рядом с койкой, на которой лежал Джин, Берди всхлипывал и бормотал слова заупокойной молитвы, а в голове у Джина проносился рой бессвязных воспоминаний вперемежку с подсказанными страхом мыслями. Однажды мама заперла его в темный чулан за то, что он устроил дома фейерверк: потушил свет в гостиной их бруклинского дома и стал бросать под потолок тлеющие головешки из камина... И он испугался, что о нем забудут, что за ним никто не придет, и он разревелся как девчонка... Неужели он совсем не почувствует боли, когда в живую, но онемевшую плоть вонзится хирургическая сталь?.. И вдруг в нем открылись какие-то неведомые шлюзы. В Форт-Брагге из него хотели сделать машину, робота, супермена. Но вот пробил смертный час, и рухнул супермен, умер бесчувственный, бездушный сверхсолдат, и восстал против смерти человек. Человек с простыми и извечными человеческими чувствами и эмоциями. В нем взмыла теплая волна, спазма перехватила горло... И в этот момент Берди вдруг вскочил и заорал не своим голосом: - Иисусе! Что это?! Майк! Мэт! Смотрите! Слезы! Клянусь богом, он плачет!.. И Майк в необычайном волнении схватил Грина за руку, прижался ухом к груди и срывающимся голосом произнес: - Он жив! А слезы у Джина асе лились и лились.
Китаец Чжоу с неподражаемым искусством, выработанным тысячелетней практикой древнейшего народа, массировал могучие спинные мышцы голого майора Лота. Мужчина сорока лет, как бы он ни был здоров, силен и вынослив, уже не может сбрасывать с себя усталость многочасового жаркого боя с той легкостью, с какой это делает двадцатилетний юноша. Лежа на животе, Лот дочитывал свежий секретный информационный бюллетень ЦРУ. На обложке в верхнем левом углу - "роза ветров", символ глобальной деятельности ЦРУ, затем; Специальный доклад Отдел оперативной информации Общее положение Центральное Разведывательное Управление Секретно. Лот хмурился: президент, продолжая все более ограничивать права и привилегии "фирмы" и связанных с ней боевых формирований, заявил, что намеревается вывести главный штаб "зеленых беретов" во Вьетнаме из-под контроля ЦРУ и подчинить его армейскому штабу "прямоногих" в Сайгоне. - Ах, Кеннеди, Кеннеди! - процедил сквозь зубы Лот, бросая бюллетень с койки на пол. Сдвинув брови, задумавшись, он смотрел в забранное стальной сеткой - чтоб не бросили партизанскую гранату - широкое окно, В том году - году Дракона по вьетнамскому календарю - главная оперативная база специальных войск США (СФОБ) находилась в живописном курортном городе Ня-Транг13, в ста сорока милях севернее Сайгона, на славящемся своей щедрой тропической красотой побережье. Огромный аэродром, построенный вблизи города - неумолчный шум авиамоторов в эту минуту доносился до ушей Лота, - позволял благодаря своему серединному положению в стране диктатора Дьема с одинаковой быстротой обслуживать все сорок команд "зеленых беретов", разбросанных по всей территории Южного Вьетнама. В Ня-Транге размещался и самый большой полевой госпиталь армии США севернее Сайгона, где, кстати, в венерологическом отделении лечат уколами любовные недуги вояк, уезжающих в отпуск в Штаты к своим женам и невестам. Над главной базой "зеленых беретов" возвышалась пятерка громадных белоснежных бетонных складов с оружием боеприпасами, продовольствием, обмундированием и специальным отделом "стерильной" экипировки, в котором хранились оружие и военное снаряжение всех армий мира, а также больше всякой одежды, чем в костюмерных Голливуда. На базе было множество служебных и жилых белоснежных бараков, и каждый барак был назван в честь разных "зеленых беретов", погибших в борьбе против партизан, о чем свидетельствовали мемориальные доски у входа: "Гудмен", "Эверхардт", "Корделл"... В том году еще хватало и не окрещенных бараков, хотя все уже начали называть этот барачный городок "Моргом". Город "зеленых беретов" славился своими самыми чистыми во Вьетнаме "латринами14", самым шикарным "Плэйбой-клабом" - клубом для внеслужебных развлечений, самыми опрятными штабистами, самым многочисленным гаремом американок - врачей и сестер милосердия и, разумеется, самыми мощными фортификациями с несколькими оборонительными поясами, железобетонными стенами и железобетонными полукруглыми дотами. В этом городе белых домов находился самый главный "Белый дом". Над его главным входом красовалась вывеска с золотыми буквами на голубом фоне краски повторяли краски шеврона на зеленом берете. Командующий специальными войсками армии США во Вьетнаме. С сегодняшнего дня командование "зелеными беретами" во Вьетнаме принял наконец старый знакомый майора Лота генерал-майор Трой Мидлборо, что не могло не радовать майора, если бы ему не испортил настроение президент Соединенных Штатов. - Хозяин! - сказал массажист-китаец. - Умоляю вас: не расстраивайтесь! Ваши мышцы так напряглись, что при всем старании я не могу выдоить из них усталость! - Хорошо, Чжоу! - пробурчал Лот. - Почитай-ка мне стихи по-китайски! Чжоу нараспев читал по-китайски стихи Ли Бо, классического китайского поэта, жившего двенадцать веков тому назад: Прекрасен крепкий аромат Ланьлинского вина, Им чаша яшмовая вновь, Как янтарем, полна. И если гостя напоит Хозяин допьяна, Не разберу: своя ли здесь, Чужая ль сторона. Лот уже несколько месяцев изучал китайский язык, но не улавливал смысла стихов. - Проклятый язык! - сказал он. - Доложи о делах И китаец, которого Лот назвал в охотничьем домике немым, заговорил вполголоса на вполне приличном английском языке; - В Сайгоне, сэр, я выплатил жалованье летчикам авиалиний ЦРУ "Эйр Америка" и "Континентл эйр сервис", которые заключили контракт с ЦРУ. Они просят десятипроцентную прибавку, ссылаясь на необходимость подкупа таможенников в Штатах и на повышение риска контрабанды наркотиками. - Скажешь им, - резко произнес Лот, - чтобы не особенно рыпались: их расписки в получении денег за контрабанду у меня в кармане - пусть не забывают это А таможенников я возьму на себя. Сообщи летчикам также, что им больше не придется иметь дело со стокилограммовыми брусками сырого опиума. Их слишком трудно прятать. На одном из островов на реке Меконг я построил завод, который перерабатывает сырой опиум в порошок. Его легче перевозить. Что в Шолоне? Он поднес к губам стакан виски со льдом и содовой. - В Шолон с двухнедельным опозданием прибыли наши люди из Китая. Одна группа прошла благополучно, другую начисто ограбили бандиты в Лаосе, в Долине кувшинов, отобрав почти пятьдесят килограммов юнаньского опиума. Лот нахмурился. - Проверь их! Если врут - сам знаешь. - Сэр! Наши связи с контрабандистами в штате Мадхья Прадеш15 развиваются нормально. Наши люди из международного подпольного синдиката покупают его в десять раз дешевле, чем он стоит на черном рынке, и прячут в изумительном тайнике - пустотелых рогах коров и другого крупного рогатого скота и перегоняют этот скот через границу! Из Гонконга наш человек привез тридцать килограммов героина. Из Бирмы наши люди должны прибыть со дня на день. В Сингапуре при таинственных обстоятельствах утонул тот строптивый малаец, который не хотел, чтобы его синдикат работал с нами. Лот усмехнулся и отпил из стакана. Сильные руки китайца творили чудеса. Он чувствовал, как в его большое и сильное, но уставшее во время дневного боя тело вливается новая энергия. - Вообще говоря, после прошлогодней кампании полиции тринадцати стран Юго-Восточной Азии против торговли наркотиками дела у нас всюду на подъеме. Цена опиума на черном рынке в десять раз выше государственной цены. - Что сообщает Чарли Чинк из Нью-Йорка? Мой высокоуважаемый соотечественник мистер Чинк сообщает, что новый комиссар США по наркотикам Генри Л. Джиордано усилил гонения на контрабандистов. На него сильно жмет генеральный прокурор Роберт Кеннеди. - Опять это клан Кеннеди! - глухо проворчал Лот. - Передайте Чинку, чтобы он вовремя уплатил ежемесячные взносы нашим людям в полиции и судебном аппарате Нью-Йорка и других городов, особенно в отделе по борьбе с продажей наркотиков. Обещайте щедро заплатить им за передачу в наши руки наркотиков, конфискованных у наших конкурентов, - у Красавчика Пирелли, например. Пусть Чинк продолжает подбирать ключик к самому начальнику полиции Нью-Йорка Говарду Лери. - Будет сделано, сэр! Несмотря на потуги властей, люди мистера Чинка легко сбывают товар среди все растущего числа молодежи и даже школьников. За последние три месяца мистер Чинк выручил почти полмиллиона долларов, продавая опиум в среднем по тридцать пять долларов за унцию. - Хорошие новости, Чжоу! - сказал Лот. - Полмиллиона за голубой дым опиумных трубок - это совсем неплохо. А теперь выкладывай плохие - ты всегда их оставляешь на десерт, и я по твоему тону чувствую, что сегодня не будет никакого исключения из твоего правила. - Да, хозяин, вы не ошиблись. Наши люди, пробиравшиеся из Таиланда, вновь были ограблены "зелеными беретами" капитана Битюка. Кроме того, этот Чак Битюк обложил тяжелым налогом крестьян в своем районе, которые продавали опиум нам. - Я уже принял меры. Мне жаль этого Битюка. Мне жаль любого, кто дерзнет пойти против меня, обмануть меня... Повернувшись на спину, Лот испытующе заглянул в полуоткрытые веками, непроницаемые глаза Чжоу. С Чжоу Лот познакомился еще более десяти лет назад, когда ЦРУ командировало его в Северную Бирму для связи с бежавшими туда и осевшими там чанкайшистскими войсками. Там он без особого удивления увидел, что офицеры разложившейся армии генералиссимуса Чан Кай-ши не столько воевали с китайскими коммунистами, сколько богатели, выращивая опиум на захваченной бирманской земле. Тогда-то Лот и сделал первые шаги в своей тайной карьере крупного торговца наркотиками. В Бирме Чжоу долго оставался главным Представителем Лота, пока тот использовал свои командировки от ЦРУ по странам Юго-Восточной Азии. Обеспечив производственную базу и хитроумные подпольные конвейеры по пересылке опиума, Лот вовлек целый ряд ключевых работников ЦРУ в это прибыльное дело, а затем не без их помощи вошел анонимным компаньоном в "Коза Ностру" в Соединенных Штатах, стал одним из воротил подпольного синдиката но продаже наркотиков, и влияние его как в США, так и в Азии быстро росло. По его заданию Чжоу нащупывал теперь через Гонконг связи с торговцами опиумом в Китае. Лот был уверен, что сможет заработать миллионы на китайском опиумном рынке16. Постепенно Лот надеялся проникнуть во все двадцать четыре "семейства" "Коза Ностры", занять достойное его место в верховном органе Мафии "комиссии", быть может, чем черт не шутит, стать даже ее боссом - в последние годы "комиссия" придерживалась принципа коллективного руководства. Для этого он не столько развивал свои нелегальные предприятия (торговлю наркотиками, букмекерство, ростовщичество, игорные дома в "вольном городе" Лас-Вегасе), сколько расширял свой легальный сектор производство ЭВМ в фирме "Поджер и К°", скупал акции ракетных заводов и заводов техники особой секретности, перекачивал капитал, поступающий от темных дел, в респектабельный бизнес. Он видел перед собой ослепительные перспективы. Но сначала надо было любой ценой обезопасить свой тыл, покончить с тем делом в России.. - Повернитесь, сэр, на спину, пожалуйста! В эту минуту зазвонил телефон. Китаец поднял трубку. Дежурный телефонист на коммутаторе Баткэта попросил передать трубку майору Лоту. Срочный звонок от мистера Мерчэнта из Сайгона. - Мистер Мерчэнт! - весело сказал Лот, хватая трубку с блоком шифровки-дешифровки. - Хэлло! Добро пожаловать, сэр! Каким ветром вас занесло в этот последний оплот свободы в Азии?! - Хэлло, майор! Я утром прилетел с Формозы. Небольшое турне по заданию наших друзей. Слушайте меня внимательно. Только что узнал, что во время боевой операции погиб капитан Битюк. - Какая потеря! - сокрушенно покачал головой Лот. - Чак всегда был слишком горяч. - В связи с этим вам придется принять весь его район. Таким образом, вы становитесь нашим полномочным представителем во всей этой стране. - Благодарю за доверие, сэр! - Это еще не все. Готовьте себе замену. Человек вашего калибра нам нужен в Штатах. Кстати, вопрос о вашем вояже в Россию почти решен. В этом нам помогла Ширли, которая хочет во что бы то ни стало перевести известное вам лицо в более цивилизованное и безопасное место на планете. Отныне он будет прикомандирован к "фирме". - Вы волшебник, сэр! - Кстати, я говорю с вами со второго этажа нашего посольства. Улавливаете? - Еще бы, сэр! Привет ребятам! - На втором этаже посольства США в Сайгоне размещался штаб ЦРУ во Вьетнаме, который через "Группу совместных исследований" руководил специальными войсками. - Я узнал здесь, что ваша фамилия, майор, занесена в очередной список производства офицеров. В этом помог генерал Трой Мидлборо. Так что скоро я поздравлю вас с "серебряными листьями" подполковника. - Сэр, я... я не знаю, как вас благодарить! - А я вам подскажу. Капитан Битюк погиб, так и не выполнив важную операцию, которую мы ему поручили. Эту операцию должны теперь выполнить вы. Детали я сообщу вам при личной встрече, как только вы сможете прилететь в Сайгон, отель "Каравелла". - Сэр, я вылечу в Сайгон завтра утром. - Итак, до завтра, майор! Мерчэнт бросил трубку. Лот встал и потянулся, играя гипертрофированными мускулами, улыбаясь торжествующей улыбкой. Медленно, со смаком допил виски "На скалах". Его загорелая кожа, умащенная маслами, лоснилась. Усталость после массажа как рукой сняло. - А все-таки, Чжоу, - сказал он, - жизнь хорошая штука, когда умеешь жить. Я недаром прожил этот день. Так давай же выпьем, Чжоу! Выпьем за того, кто останется здесь за меня моим верным помощником, - за тебя, Чжоу! - Вы так добры ко мне, хозяин! - кланяясь, произнес китаец. - Я буду и впредь служить вам верой и правдой. Лот так и не выпил эту порцию виски. Зазвонил телефон. - Майор Лот слушает! - сказал в трубку Лот, одной рукой завязывая пояс халата, который накинул на него китаец. - Майор Лот, сэр! Докладывает дежурный офицер капитан Лермонт-Маклеллан. Только что наш радио узел получил шифрограмму от команды А-234. По-видимому, команда вновь контактировала с Ви-Си. Командир команды А-234 первый лейтенант Грин и поспешивший к нему на выручку командир команды А-215 капитан Битюк были тяжело ранены. Капитан Битюк умер, не приходя в сознание. Лейтенант Грин находится, по-видимому, в безнадежном состоянии у него тяжелое ранение позвоночника, полный паралич. Он все равно что мертвый, сэр. Команда А-234 просит немедленно выслать за лейтенантом вертолет или У-10. - Капитан! - перебил Лот дежурного офицера. - Сейчас же распорядитесь: мне нужен вертолет "хьюи" и эскорт из звена "фантомов". Вылетаю через двадцать минут - Я бы полетел с вами, если бы не дежурство, сэр. Мы с Джином были на одном курсе в Брагге. - Оставьте при себе ваши розовые сопли! - прорычал Лот. Он бросил трубку, швырнул в угол комнаты стакан с виски так, что тот разлетелся дождем осколков. - Чжоу! - Тигровый комбинезон, боевую сбрую, оружие - быстро! Мне этот парень позарез нужен живым!
1 Крепость гитлеровцев в джунглях Аргентины не вымысел. Мне не приходилось, правда, бывать в ней, но ее описал достаточно подробно корреспондент лондонской газеты "Дейли ньюс" Джек Комбен. Его корреспонденция была перепечатана нью-йоркским журналом "Полис газет" в мае 1964 года. (Прим. автора.). 2 В марте 1962 года, то есть за семь месяцев до этого разговора, в журнале "Ю. Эс. ньюс энд Уорлд рипорт", органе финансовых тузов Америки, появилось первое сообщение о "сверхсекретной организации "Паутина"-преемнике "Паука" (стр. 69): "За ОАС в Алжире - "Секретной армии" европейцев, терроризирующей города Алжира, а также Париж,- стоит нечто гораздо большее, нежели банда террористов. Коммандосы ОАС в Алжире насчитывают не более 3 тысяч человек. Это стрелки и бомбисты Алжира, французы, испанцы, итальянцы, мальтийцы и бывшие немецкие нацисты. Бомбисты ОАС в Париже и других французских городах еще малочисленны - их всего несколько дюжин, не больше. Но за ними стоит зловещая паутина по названию "ОАС Интернейшнл" - "Международная ОАС". За пределами Алжира в "Международную ОАС" входит знакомая порода европейских экстремистов: Экс-фашисты в Италии, экс-нацисты в Германии и фалангисты. Мадрид является одной из важнейших баз "Международной ОАС", Серрано Сунье, зять Франко, не раз приглашал в Мадрид руководителей ОАС. Офицеры испанской армии работают рука об руку с агентами ОАС против де Голля во Франции. Итальянский филиал "Международной ОАС" хорошо организован. ОАС предпринял недавно покушение на жизнь Энрико Маттеи, нефтяного босса Италии. Алжирские террористы говорят, что Маттеи вынашивает планы эксплуатации алжирской нефти в интересах мусульман. Через "Международную ОАС" множество крайне правых партий Европы, находящихся в меньшинстве, стремятся возродить фашизм...". (Прим. автора.). 3 Это происходило в 1963 году, задолго до начала массированных бомбежек американской авиацией территории ДРВ. (Прим. науч. редактора). 4 "Дед" на морском жаргоне "старший механик". (Прим. науч. редактора.). 5 По последним сведениям (к концу 1969 года) Скорцени, преуспевающий бизнесмен, являлся одним из владельцев компании "Ю. С. Эйр" со штабом в Вашингтоне. Он организовывал челночные рейсы из Лиссабона в Биафру, перебрасывая в эту африканскую страну оружие и боеприпасы. Самолеты компании пилотировались американскими и западногерманскими летчиками с опытом той же работы в Конго, где они получали солидное жалованье размером в тысячу долларов в месяц. Отто Скорцени не скрывал, что имеет финансовые интересы в Биафре. (Прим. автора). 6 Сведения об этом зловещем плане были впервые опубликованы в журнале "Рэмпартс)" писателем-негром Джином А Уильямсом в ноябре 1967 года. (Прим. автора.). 7 Виктор-Чарли (армейский жаргон США) -то же, что Ви-Си (V С.- Вьетконг). (Прим. переводчиков.). 8 А-1, по терминологии ЦРУ, источник высшей надежности В агентурной разведке ЦРУ все источники (агенты, информаторы, секретные осведомители) подразделяются на категории в зависимости от их надежности, начиная с А-1 до Е-5- патологического враля. Кстати, в этот период Джин Грин и Лот имели категорию А-1, Тэкс-Д-1, Берди - Е-4, как мне тогда удалось выяснить, заглянув в их досье в Лэнгли. (Прим. автора.). 9 Один из наиболее популярных мужских одеколонов, производимых в Кельне. Запах его стоек, но ненавязчив. Изобретен картезианским монахом в 1792 году. Формула изготовления до сих пор хранится в тайне Известно, однако, что этот одеколон выдерживается в деревянных бочках. (Прим. науч. редактора.). 10 "Пи-экс" (пост-эксчейндж)-управление военной торговли армии США. (Прим. переводчиков). 11 Американский генерал Кастер был окружен и убит вместе со всем своим отрядом индейцами племени Сиу при Литл-Биг-Хорне 27 июня 1876 года. (Прим. науч. редактора.). 12 "Кэй-Ай-Эй" ("Killed in action") - убит в бою. (Прим. переводчиков ). 13 В середине 1964 года командование "нелепых беретов" было переведено в Сайгон. В Ня-Транге остался отдел снабжения (ДЖИ-4), а также Академия ВВС, АРВН и унтер-офицерская школа АРВН. (Прим. автора.). 14 "Латрин" - уборная в армии США (Прим. переводчиков.). 15 Этот штат в Индии производит две трети всего опиума Индии, что составляет три четверти его мирового производства. (Прим. науч редактора.). 16 Уже после сдачи перевода этой книги Г. Горпожакса в издательство в американском журнале "Рэмпартс" появился сенсационный репортаж под названием "Процветающая торговля опиумом, которой занимается ЦРУ". Речь шла о закулисных операциях ЦРУ в ряде стран Юго-Восточной Азии. Семена, посеянные Лотом, дали обильные всходы. (Прим. переводчиков.).
ПЯТЫЙ РАУНД
РУССКАЯ ШКОЛА БОКСА
Qualis pater talis filius
"Каков отец, таков и сын" - латинская пословица)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МОЛОДЫЕ ГОСТИ
Жаркое лето 1965 года Москва проводила в интенсивной международной деятельности, и любознательная московская девушка Инга Николаева каждое утро просыпалась в тревоге: куда же рвануть после завтрака, как бы не прошляпить после обеда и каким бы образом просочиться куда-нибудь вечером? Традиционный международный кинофестиваль... Джина Лоллобриджида, Лиз Тэйлор и Лиз Сазерленд, все трое в одинаковых платьях, шепча проклятья в адрес коварного Диора, разгуливают по Дворцу съездов, Микеланджело Антониони под руку с Сергеем Бондарчуком бродят по Тверскому бульвару, делясь творческими планами... Уже от этого одного начинала задыхаться чрезвычайно любознательная молодая москвичка Инга Николаева. А кроме этого: югославская эстрада, выставка Леже, мемориал братьев Знаменских, теннисный цирк Крамера, джаз Бенни Гудмена, чехословацкая полиграфия, итальянские моды, американское медоборудование, венский балет на льду, венгерское станкостроение все это и многое другое "со страшной силой" интересовало любознательную Ингу, а потому она после весен ней сессии осталась вариться в этом асфальтово-бензинно-ннкотинно-коньячно-лимонадно-парфюмерно-потном котле и даже думать забыла о пляжах, о волнах, о синих горах. И вот мы видим Ингу Николаеву в жаркий июльский полдень, идущую в густой толпе по Манежной площади. Рядом с ней тащится Арсений Горинян, студент-дипломник института кинематографии. Инга делает три деловых четких шажка. Горинян - один обреченный. Глаза Инги блестят огоньками немыслимого любопытства. Горинян воздевает свои армянские очи к небу в немом проклятье. С утра они уже осмотрели выставку Леже (реплики Инги: "Сила, какая сила!"), выставку японских декоративных тканей (реплики Инги: "Фантастика, ну просто фантастика!") и сейчас идут к гостинице "Москва" наблюдать выход кинозвезд (реплики Гориняна: "Зола, лажа, муть"). Гориняна, который собирается в ближайшие годы потрясти человечество новым, небывалым кино, особенно возмущает совершенно обывательский интерес Инги к кинозвездам, к их туалетам, взглядам, словечкам. Для него кинозвезды лишь материал, глина, пластическая масса. Кроме того, его вообще возмущает образ жизни Инги, ее нестерпимое любопытство и общительность, желание дружить с парнями всей земли. Вот уже две недели, как отец этой ужасной девушки академик Николаев находиncя в какой-то таинственной командировке, и прекрасная прохладная квартира в Брюсовском переулке пустует, но вместо того чтобы сидеть в этой квартире с каким-нибудь неглупым человеком, беседовать на отвлеченные философские и морально-этические темы, Инга гоняет все дни по жаре, а к ночи так выматывается, что смотрит на тебя в подъезде совершенно белыми, пустыми глазами. У входа в гостиницу "Москва" под сморщившимися от жары разноцветными флагами колыхалась густая толпа. Когда Инга и Арсений подошли, в толпе вспыхнули аплодисменты, раздались приветственные возгласы. Инга запрыгала на месте от возбуждения. - Кто вышел? Лола? Лиз Сазерленд? Касаткина? Горинян посмотрел поверх голов. - Да нет. Это буфетчица с седьмого этажа. - Ах-ах-ах, как остроумно! - язвительно сказала Инга. - Подними-ка меня, товарищ Эйзенштейн. Это Арсений Горинян сделал с удовольствием. - Действительно, буфетчица, - обескураженно пробормотала Инга. - Можешь опустить. Ты слышишь? Опусти меня немедленно. - Вон приближается твоя подруга, - сказал Горинян. - Чем не кинозвезда? Инга обернулась. По тротуару к ним своей чуть танцующей походкой медленно шла ее однокурсница Тоня Покровская короткая юбка покачивалась на стройных бедрах, на лице блуждала смутная улыбка Девушка шла так, словно была одна в этот час в Охот ном ряду. Лишь иногда она быстро исподлобья взглядывала на своего спутника, высокого молодого мужчину в светло-синем легком костюме, а он-то как раз не отрывал о г нее глаз. - Что это за парень с Тонькой? - удивилась Инга - Ты что, не помнишь? - сказал Горинян. - Не делю назад на пляже в Серебряном бору он клеился сначала к тебе, а потом пришла Тоня, и он переключился Судовой врач, что ли, Марком, кажется, зовут. - Ничего он не переключился, - сердито сказала Инга. - Я сама его переключила. Мало мне будущих киногениев... Тоня подошла к Инге, нежно обняла ее за плечи, поцеловала в щеку и сказала: - Поздравляю тебя, лапочка. - С чем? - округлила глаза Инга - Как это с чем? С днем рождения - О господи! - воскликнула Инга. - Держи меня, Арсений! Вот бестолочь, про собственный день рождения забыла. - Это все любознательность твоя, - ухмыльнулся Арсений. - А ты о чем думал? - напустилась на него Инга. - Тоже мне кавалер! - А я откуда знал! - крикнул Арсений Инга, руки в боки, уставилась на него, он вылупился на нее. Секунду спустя Инга расхохоталась - В самом деле, откуда тебе знать? Ведь мы знакомы три недели. Тоня засмеялась и показала ладошкой на своего спутника, как бы демонстрируя его. - А вот он уже знает мой день рождения. - Не самый удачный день вы выбрали, дарлинг! - оправдывался тот. Подумать только, двадцать девятого февраля. - Наоборот, - сказала Тоня. - У меня было всего пять дней рождения, значит, мне всего лишь шестой год, а Инге уже двадцать два. - Терпеть не могу дней рождения! - воскликнула Инга. - Тем не менее зажимать не полагается, - строго сказал Горинян. - Можно мне пригласить вас всех в ресторан? - спросил Рубинчик. - Ведь вы бедные студенты, а я богатый врач-путешественник. Идет, ребята? - Схвачено! - радостно воскликнул будущий Феллини. - Нет, уж извините, - решительно возразила Инга. - В ресторан мы не пойдем. Горючее ваше, квартира и закуска мои. - Схвачено! - еще более радостно закричал будущий Эйзенштейн. В это время в толпе возник шум, аплодисменты, послышались крики "Козаков!", "Табаков!", "Козаков с Табаковым идут", и Инга мгновенно штопором ввинтилась в толпу, а за ней бросилась и Тоня. Парни же с высоты своего роста спокойно могли наблюдать за прохождением выдающихся артистов. - Мда-а, - протянул Рубинчик, когда артисты скрылись в подземном переходе, - признаться, я разочарован. - В чем же? - спросил Горинян, глянув на него через плечо. Он не очень-то был ему по душе, этот самоуверенный денди, так ловко втершийся в их компанию на пляже. - Да в этих артистах, - сказал Рубинчик. - Не совсем в моем вкусе. - Интеллекта, что ли, маловато на ваш вкус? - с ехидцей спросил Горинян. - Да нет, я не об этом, - сказал Рубинчик. Девушки тем временем отошли в сторонку и присели на барьер, отделяющий тротуар от проезжей части улицы - Инга, тебе он нравится? - спросила Гоня. Оба прелесть, - ответила Инга - Козаков - лапа, а Табаков - само совершенство. - Да я не о них Скажи, по душе тебе мой новый хвост? Она показала глазами на Рубинчика, который уже беспокойно озирался по сторонам, разыскивая ее. Инга внимательно осмотрела Рубинчика. - А что, звучит, - сказала она. - Сколько ему лет? - Двадцать восемь, - ответила Тоня. - Он уже четыре года плавает, видел весь мир.. Инга вдруг расхохоталась. - Тонька, помнишь, как они в Серебряном бору выпендривались, этот Марик и этот... как его... Вася, что ли... Ну, Снежный Человек? Этот все о море, о загранке, а тот все про горы, про ледники. Ну, я просто умирала... А тебе он нравится, да? Только честно. - Он немного странный, - медленно проговорила Тоня. - Ты знаешь, он сказал мне, что ему пришлось много пережить... Он сказал, что прежде совсем иначе смотрел на мир и... - Тоня! - крикнул Рубинчик в толпу - Тоня, где вы?! - Эй, я здесь! - крикнула Тоня, откинула упавшие на лоб темные волосы и улыбнулась так, что Инга и без слов поняла - Рубинчик ей нравится.
Магнитофон "Сони" крутил диски, исторгая из себя невероятную стереофоническую музыкальную мешанину, свидетельствующую о разносторонних вкусах его хозяйки. За бешеным ритмом "рок-раунд-зи-клок" следовала грустная песенка "На Смоленской дороге", за ней в хриплом фарсовом исполнении "Баллада о сентиментальном боксере"; Жильбер Беко и чемпион романтики Иосиф Кобзон, Армстронг и Эдита Пьеха, Элла и Муслим, и твисты, твисты... Любопытна, между прочим, история проникновения твиста в советское общество. Если буйный Рок, хамюга парень в кожаной куртке и вытертых джинсах, сразу же был отвергнут и высмеян публично, то бестия Твист оказался более изворотливым. Появившись вначале в полосатом сногсшибательном пиджаке, с толстым слоем порочной парфюмерии на хитром личике, покрутив для разведки чахлыми бедрами, ловчила быстро мимикрировался, расцвел жизнерадостным румянцем, засучил рукава, повел плечами туриста, спортсмена, геолога и, глядишь, отплясывает теперь повсюду, крутит ловким задом, напевая "Трутся спиной медведи о земную ось", "Королеву красоты" и тому подобные невинные песенки. Гостей в квартире академика Николаева набралось чуть ли не сорок человек. Откуда только набежали? Публика была такая же разношерстная, как и музыка в магнитофоне: университетские девочки и мальчики-интеллектуалы, спортивные ребята из Серебряного бора, были здесь Ингины соседи, три брата, известные уже пианисты, дети знаменитого виолончелиста, был мастер альпинизма душа общества Вася Снежный Человек, был корабельный врач Марк Рубинчик, были также и какие-то совершенно незнакомые Инге люди. Ежеминутно хлопали входные двери, кто-то исчезал, появлялись новые компании с "горючим", торопливо поздравляли хозяйку и бросались танцевать. Гости сидели в креслах, на подоконниках, кое-кто прямо на полу. Обсуждались кинематографические, литературные и спортивные новости, вспыхивали споры, все говорили разом, и говоруны вроде Васи Снежного Человека приходили в отчаяние - невозможно было овладеть общим вниманием, хоть на минуту "захватить площадку". Для Инги такие сборища были делом привычным, а такой обстановке она чувствовала себя как рыба в воде, крутилась, вертела юбкой, то лихо танцевала с разными парнями, "заводя" мрачнеющего Гориняна, то шумно и бездарно хозяйничала за столом. Тоня и Марк Рубинчик между тем стояли у открытого окна и смотрели на зеленое послезакатное небо, разлившееся за ломаным контуром московских крыш - Такое освещение, что кажется, будто Москва - приморский город, проговорил Рубинчик. - А за Химками начинается океан, - усмехнулась Тоня. - Вас тянет в океан, Марк? Губы девушки были полуоткрыты, она словно тянулась к этому неведомому океану, а в глазах была грусть. - До лампочки мне все океаны, когда вы стоите рядом, - сказал Рубинчик, заглядывая ей в лицо. Девушка снова усмехнулась и не повернулась к нему. - Где сейчас ваш корабль? - спросила она. - Сейчас, должно быть, он снялся с Калькутты на Порт-Саид, - сказал Рубинчик. Тоня усмехнулась, провела ладонью по лбу и прочитала с легким подвывом: - "Послушай, далеко у озера Чад изысканный бродит жираф..." - Гумилев? - спросил Рубинчик - Ого! - сказала она. - Вы, я вижу, и стихи знаете. А в нашей компании посчитали вас за эдакого примитивного модернягу-силовика. Все эти ваши "железки" и "потряски"... Рубинчик смущенно засмеялся. - Да нет, я и стихи люблю. Вот, например: "Мы - двух теней скорбящая чета над мрамором божественного гроба, где древняя почиет Красота..." - Кто это? - удивилась Тоня и повернула наконец к нему свое лицо. - Это Вячеслав Иванов, - сказал Рубинчик и поднял с подоконника стакан, наполненный темным и прозрачным коньяком "Двин". - Давайте выпьем, Тоня - Все как по нотам, - засмеялась Тоня, - сначала стишок, потом коньячок... Специально готовились к сегодняшнему вечеру? - Напрасно вы считаете меня пошлым, - сказал Рубинчик. - Я действительно, как это говорится, врезался в вас. Может быть, я влюблен в вас, Тоня, - Вы решительный человек, Марк, - сказала Тоня и вдруг положила свою ладонь на его щеку. Рубинчик от неожиданности вздрогнул и расплескал коньяк. В это время к парочке подскочила Инга и зашептала, как заговорщик: - Тонька, приперся Герка, Мрачный как туча Ищет тебя. - Кто это Герка? - спросил Рубинчик. - Ваш бывший приятель, Тоня? - Почему же бывший? - лукаво улыбнулась Тоня - Марик, он сумасшедший, - забормотала Инга. - Не связывайся с ним. Кроме того, он самбист. - Тогда это страшно, - сказал Рубинчик, сужая глаза. Из толпы танцующих к ним пробрались Герка, широкоплечий мрачноватый парень в белом свитере, и голубоглазый, русоволосый красавец Вася Снежный Человек. Знакомясь, мрачный Гера очень сильно сжал руку Рубинчику и даже попытался ее слегка подвернуть, но, встретив улыбчивое сопротивление, отпустил руку. - Привет, Марик, что-то давно тебя не видно, - сказал Вася Снежный Человек. - Как же давно? - удивился Рубинчик. - Вчера мы с Тоней сидели в "Славянском базаре", а ты был рядом с какой-то девушкой. - Верно, - хлопнул себя по лбу Снежный Человек. - У меня, старики, все уже перемешалось в этом Содоме. Я, старики, только с высоты три тысячи метров начинаю себя чувствовать человеком. А здесь я просто задыхаюсь. Слушай, Марк, хочешь, я тебя в горы вытащу? Давай плюнем на все и рванем на Али-Бек, а? - Это вот от Тони зависит, - сказал Рубинчик. - Если она захочет, то и я поеду. - Тоня, едешь? - взвился Снежный Человек. - Я вас, ребята, обучу глиссировать по леднику. Нет в мире большего наслаждения, чем глиссирование по леднику. Так едем или нет? Тоня промолчала. - Мне нужно с тобой поговорить, - сказал мрачный Гера и взял ее за руку. - Вряд ли это получится, - сказал Рубинчик и, улыбнувшись, притронулся к его плечу. - Что, что? - сощурил глаза мрачный Гера. Возникла напряженная пауза. Инга покусывала губы и шныряла глазами. Вася Снежный Человек недоумевающим взором обводил компанию. - Ой, посмотрите, кто там идет! - вдруг радостно закричала Инга и свесилась из окна так резко, что подскочивший Горинян схватил ее за ноги. - Вы только посмотрите, кто там идет внизу! - кричала Инга. - Лева! Лева! Сюда! Все непроизвольно повернулись к окну и с высоты третьего этажа увидели совершенно непринужденно шествующего кумира молодежи Льва Малахитова1 со свитой. Услышав крик Инги, Лева задрал голову, распростер руки и радостно воскликнул: - Марина! Старушка! Как я рад! - Я Инга! - крикнула Инга. - Инга, а не Марина. Помните, буфет в Политехническом? - Еще бы не помнить! Инга! Старушка! - крикнул кумир. - Лева, поднимайтесь сюда! У нас весело! - Вот они, женщины моей родной страны! - закричал Малахитов. - Какой номер квартиры? - Один момент, - сказал Вася Снежный Человек, - сейчас я провожу поэта. - Вот они, девушки Москвы и Подмосковья! Вот они, истинные ценители поэзии! Вот для кого мы работаем! - разорялся внизу поэт. - Эдик, старикашечка, веди нас. Рон, Пегги, Андрюша, Мила, за мной! Через минуту знаменитость уже на правах старого друга целовался с Ингой, потрясая сомкнутыми над головой руками, торжественно представляя свою свиту, среди которой были Рон Шуц, одетый в пеструю, до колен, хламиду с огромным жетоном на груди, на котором было крупными буквами написано сверху: "Peace - Мир", пониже "Ron Shutz sparkles in the darkness" ("Рон Шуц сверкает во мгле"), а еще ниже мелкими: "I`m an alcocholis, buy me a beer" ("Я алкоголик, купи мне пива"); чопорная аспирантка из Норт-Хемптона (графство Сассекс) Пегги Пинчук, автор нашумевшей монографии "От Сумарокова до Малахитова"; известнейший мотогонщик по вертикальной стене и поэт престарелый Андрюша Выстрел; физик-теоретик, Людмила Бруни, популярная в теоретических кругах под именем "Мисс Марьина Роща". - Что нового, Лева? - спрашивали поэта молодые люди, которые давно уже знали его и любили. - Ну, что нового, - сказал Лева, - хвастаться особенно нечем, друзья. Вознесенский провалился в Японии, Евтушенко синим пламенем горит на Таити, один лишь я в Париже, как всегда, на "ура". Картина печальная. Молниеносно сверкнув лукавым зеленым огоньком, глаза его потускнели: видно было, что переживает поэт неудачи своих товарищей. - А как с Бриджит Бардо? Контакт был? - спросил Вася Снежный Человек. - Нет, Эдди, - ответил ему Лева. - Звонила мне она в последний день, но у меня уже времени не было. Молодые гости невежливо расхохотались. Поэт нахмурился. - Ну, братцы, если уж вы даже этому не верите, то о чем же нам с вами разговаривать! Гордо подняв вихрастую голову, шепча "нет пророка в своем отечестве", он направился к пиршественному столу. Веселье продолжалось с новой силой. Присутствие знаменитости словно подлило масла в огонь. К двенадцати часам ночи случилось то, чего больше всего боялся Арсений Горинян: вернулся хозяин квартиры академик Николаев. Он открыл дверь своим ключом, поставил в прихожей чемодан и вошел в полутемную гостиную, где оглушительно гремела музыка и мелькали незнакомые ему юные тени. Академик отличался моложавым спортивным складом, седина его в полутьме была не видна, и поэтому на него никто не обратил внимания. Некоторое время он слонялся среди гостей, пытаясь обнаружить свою дочь и вручить ей букет горных тюльпанов, привезенных издалека, а потом остановился возле группы парней и девушек, в центре которой разглагольствовал Арсений Горинян. Горинян как раз заканчивал разгром нового фильма Антониони, когда Инга вдруг заметила среди слушателей знакомую фигуру, курящую по-матросски - в кулак. - Папка! - крякнула она, ринулась и зарылась головой в душистые прохладные тюльпаны. - Отец! Отец приехал! Конь прискакал! - пронеслось по комнатам, и по меньшей мере половину гостей как ветром сдуло, хотя никаких, собственно говоря, оснований для бегства у них не было, просто сработал естественный рефлекс. Впрочем, и у оставшихся был довольно смущенный вид, когда Инга зажгла свет и все увидели загорелого рослого мужчину с букетом в руках. Горинян стоял с открытым ртом, мрачный Гера смотрел, как медведь из берлоги, Вася Снежный Человек тренькал на одной струне, Лева Малахитов сдувал пылинки с плеч Людмилы Бруни и Пегги Пинчук, а Марк Рубинчик растерянно чиркал своей шикарной зажигалкой "ронсон", словно забыв о сигарете, торчащей у него в зубах - Что за паника? - молодо воскликнул академик. - Немедленно налить бокалы!
Жарким июльским утром по Сокольническому кругу плелись два американца в серых переливающихся "тропикалях" с эмблемой выставки медоборудования США: маленький пузатый Джек Цадкин, заведующий пресс-центром, и жилистый, похожий на вышедшего в отставку скакового жеребца доктор Лестер Бивер, консультант отдела анестезиологии. - Стыд для вы, господин Цадкин, - мямлил по-русски доктор Бивер. - Почему вы не взять я на гостиница восемь часов утро остро? - Потому что я был уверен, что вы еще дрыхнете. господин Бивер, - щеголяя своим идеальным русским, ответил Джек Цадкин. - Стыд для вы, - обливаясь потом, канючил доктор Бивер. - Я никогда спать длинно... Американцы остановились, посмотрели друг на друга и расхохотались. - Но все-таки признайтесь, Джек, что я делаю успех, - сказал доктор Бивер. - Определенно, Лестер! - весело воскликнул Цадкин. - Вам уже пора читать Достоевского в оригинале. Они вошли в стеклянный павильон, настолько прогретый солнцем, что казалось, будто воздух в нем уплотнился и его можно резать на куски, как какое-нибудь желе. Цадкин сел к пластмассовому столику и сказал Биверу: - Попробуйте-ка сами заказать пиво. - Вы меня унижаете, Джек, - сказал Бивер. - Вчера в вашем присутствии я заказал целый обед и поговорил с официантом о баскетболе. Он бодро подошел к буфетчице и сказал: - Шу-уотч-ка, дать сейчас два пиво, плиз. Шурочка несколько мгновений остекленело смотрела на него, а потом сказала очень отчетливо и старательно: - With pleasure, old fellow2. Цадкин за столиком хохотал как безумный. Американцы подняли пузатые пол-литровые кружки, к которым они уже привыкли за две недели жизни в лесопарке Сокольники. - Пиво они умеют делать. - чмокнув, сказал Джек Цадкин. - Делать умеют, но не умеют консервировать, - сказал Бивер. - Русское пиво можно пить только в свежем виде, тогда как датское, например, чем старше, тем лучше. - Ну, а что о водке, Лестер? - Видите ли, Джек, о водке у меня есть собственная теория... - оживившись, начал Бивер, но прервался, увидев за стеклом атлетическую фигуру молодого американца, деловито идущего в сторону выставки. - Что это за парень, Джек? - спросил он, мотнув головой в сторону атлета. - Какой-то он странный. 3а все две недели нашей работы я видел его раза три, не больше. Цадкин сдержанно улыбнулся. - Это Евгений Гринев. Он приписан к нашему пресс-центру. - Я вам говорю, что видел его на выставке раза три, не больше, - повторил Бивер. Цадкин осторожно осмотрелся: кафе было пусто. Шурочка, шевеля губами, читала толстый роман. - Неужели вы не понимаете, Лестер, что это за птица? - тихо сказал Цадкин. - Когда в Штатах его зачислили в мой персонал, я попытался выяснить его медицинскую квалификацию, узнать, где он работал прежде, и тогда мне позвонили из одного правительственного учреждения и посоветовали быть не слишком любопытным. "Этот славный парень окончил медицинский факультет Колумбийского университета, служил в армии, вот все, что вам нужно знать о нем, мистер Цадкин", - сказали мне. - Скотство! - буркнул Бивер. - Всюду лезут эти "неприкасаемые"! Хотя бы медицину оставили в покое. - Это не наше дело, Лестер, - сказал Цадкин. - Как это не наше? Предположим, его здесь накроют, этого "неприкасаемого", что тогда русские будут думать о всех нас, честных врачах? Ох, не нравятся мне эти "спуки3"! - Надеюсь, вы не подведете меня, Лестер? - сказал Цадкин и встал. Впрочем, возможно, и вы "неприкасаемый"? Тоже "спук". - Может быть, от "неприкасаемого" слышу... До полудня Джин работал в пресс-центре, если можно назвать работой вялую пикировку с секретаршей мисс О'Флаэрти. Потом Цадкин в довольно недружелюбной форме предложил ему заняться тремя молодыми врачами из Новосибирска, хирургом и двумя рентгенологами. - Боюсь, Джек, что это дело не по мне, - пробормотал Джин, глядя Цадкину прямо в глаза. Цадкин неприязненно молчал. - Пожалуй, Джек, погребу-ка я отсюда, - сказал Джин. - Гуляйте, гуляйте, дело молодое, - буркнул Цадкин, а мисс О'Флаэрти разочарованно отвернулась. Джин вышел из парка, окинул взглядом широкую площадь вокруг метро "Сокольники". Купол ультрамодернистских выставочных павильонов и купола старинной церкви с золотыми звездами по глазури, станция метро и желтые покосившиеся двухэтажные домики странное здание в виде шестеренки, конструктивизм двадцатых годов, неуклюжая пожарная каланча конца прошлого века, многоэтажные новостройки, краны и рядом деревянные заборчики дач чудом сохранившиеся островки почти сельской жизни, обтекаемые интенсивным уличным движением, - Москва продолжала поражать его, хотя он был здесь уже две недели. Все-таки это было чудо - Джин Грин в Москве! Он ходит по улицам, разговаривает с продавщицами, с дворниками, с шоферами такси, с милиционерами, все его считают русским, не церемонятся, не замыкаются, не тащат его на Лубянку. Никому и в голову не приходит, кто он такой. Думал ли он об этом в Брагге или в той чудовищной "Литл Раша"? Думал ли он об этом, когда "отдавал концы" в госпитале спецвойск в Ня-Транге? Все эти дни в нем жило чувство открытия нового мира - вернее, ожившего вдруг глубинного сна, такого сна, который мучительно вспоминаешь утром и ничего не можешь вспомнить, хотя прекрасно знаешь, что он был огромный, наполненный звуками, красками, запахами, людьми и чувством. Все это путешествие в Россию было для Джина фантастическим, гораздо более диковинным, чем джунгли Вьетнама. В конце концов флора и фауна джунглей были досконально изучены в Форт-Брагге и на Окинаве; в конце концов джунгли соответствовали тому, что он усвоил на занятиях; тогда как зловещая "Литл" Раша" так же походила на настоящую Россию, на Советский Союз, как чучело орла на живого орла, как нарисованная яичница на яичницу настоящую, трескучую, в пузырях. Джин вспомнил первое ощущение России, первое ошеломление, и этим первым ощущением был, конечно, язык. Когда открылись люки "боинга" и рабочий с подъезжающего трапа гаркнул нечто русское, непереводимое, когда носильщики, служащие аэропорта, таксисты, прохожие, девушки, старухи, дети, все вокруг заговорили вдруг по-русски, он неожиданно с невероятной болью и тревогой почувствовал ощущение родины. Всю жизнь русский язык был для него языком замкнутого круга людей, в основном интеллигентных людей. Он казался ему каким-то изысканно-печальным анахронизмом, каким-то странным пузырем, сохранившимся в море бурлящей, искрящейся, деловой, пулеметной, хамской, грубовато-дружелюбной американской речи. И вдруг, вдруг... все переменилось, и мир, "прекрасный и яростный мир" заговорил по-русски, с отцовскими и материнскими интонациями, а английский съежился до минимальных размеров, как проколотый баллон. Потом начались блуждания по Москве, Джин почти не спал. Он мог круглые сутки ходить по этому прекрасному городу пращуров, ему хотелось видеть его и ранним пустынным утром, и в часы "пик", и ночью, и на закате. Все самые малые мелочи поражали его, и, главное, поражала его естественность жизни этого многомиллионного города, естественность встреч, ссор, прогулок, драк, поцелуев, бесед, споров, торопливости, медлительности, деловитости, дуракаваляния. Все заранее продуманные схемы России расползались на глазах. И где-то здесь, в людском море, ходил его брат. Брат... Человек одной с ним и Натали крови, какой-то неведомый Гринев. Если бы можно было взяться за поиски! Пользуясь своей свободой "спука", независимым отношением к выставке и мистеру Цадкину, Джин почти все время проводил на московских улицах и всегда выдавал себя за русского, за коренного москвича. Это доставляло ему какую-то странную тайную радость. Оторвав наконец взгляд от глазурных куполов церкви, Джин вздохнул, выбросил окурок сигареты и, чувствуя незнакомое расслабляющее волнение, направился к телефонной будке. Он набрал восьмизначный номер, покрылся испариной, сжал кулаки, и частые гудки занятости даже обрадовали его. Он вышел из будки, поднял руку. От стоянки тут же отделилось такси. - К "Националю", шеф, - сказал Джин. - К "Националю"? - весело сказал шофер. - Сделаем.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ЧЕРНО-БЕЛОЕ КИНО
Он долго выпрашивал у профессора разрешение на самостоятельную операцию и вот наконец-то услышал долгожданное: - Ладно, сделайте аппендэктомию. Случай не запущенный. Все было бы прекрасно, если б не странная повестка с приглашением явиться на Кузнецкий мост. Вскоре раздался телефонный звонок: - Будьте любезны товарища Рубинчика. - Я вас слушаю. - С вами говорит старший лейтенант Васюков из Комитета госбезопасности. Вы получили нашу повестку? - Но у меня в девять операция. - Оперируют вас? - Нет. Я оперирую. Очень серьезный случай. - Тогда приходите не в девять, а к двенадцати. - А можно завтра? - У нас тоже серьезный случай. - Лады. - Что? - В голосе Васюкова зазвучала нотка удивления. - Лады, говорю, хорошо... - Не опаздывайте. Пожалуйста, не забудьте взять с собой паспорт. Марк положил трубку и долго сидел молча. Неужели снова всплыла старая хайфонская история? Казалось бы, последний разговор с капитаном два года тому назад подытожил все. Он был допущен в ординатуру, начал было забывать все, с чем так трудно расставался: море, товарищей по кораблю, стоянки в далеких портах, Фуонг и его... того типа... Жеку... И вот все начинается сначала. К счастью, Марк был человеком, склонным к положительным эмоциям. Он включил транзистор, напал на след джазовой музыки - из Лондона передавали "Новые ритмы Орнета Коулмэна". Под музыку он перечитал конспект лекции профессора Синельникова "Гнойные аппендициты", плотно поужинал и лег спать. Утром Марк сделал зарядку по системе йогов - это было его последнее увлечение, а к девяти часам он уже начал "мыться" в малой операционной. Марк "мылся", как заправский хирург, долго и тщательно. Это ему нисколько не мешало заметить операционной сестре Ниночке, что она "полная прелесть", "мечта холостяка", "очаровательный пороховой погреб" и так далее. Он угомонился только после того, как опустил руки в таз с дезраствором. Но, склонившись над больным, он все же сообщил: - Я тот редкий экземпляр, который в Арктике, глядя в зеркало, сам себе делал аппендэктомию. Дважды терял сознание, но, как видите, остался жив и теперь оперирую вас. Марк прооперировал больного легко и уверенно. Быстро обнаружил и удалил червеобразный отросток, сделал шов и, приняв как должное восхищенный взгляд Нины, вышел, неся впереди себя, как вазу, свои драгоценные руки, чуть согнутые в локтях.
Старший лейтенант Васюков ждал его в вестибюле. - Товарищ Рубинчик? - Да, это я... - Паспорт! Он протянул паспорт Марка в высокое окно бюро пропусков, сказав сержанту: - Ко мне! - предъявил часовому пропуск, свое удостоверение, и они вошли в лифт. - Хорошая погода, - сказал Марк. - Тепло, - сказал Васюков. Больше они ни о чем не разговаривали. В просторном кабинете висел портрет Дзержинского. Кремовые шторы высоких окон, выходящих на солнечную сторону, были полуприспущены. - Сергей Николаевич, - представился старший лейтенант. - Марк Владимирович! Очень приятно. - Как прошла операция? - Нормально. Обычный вариант, без гноя и перитонита. Я быстро нашел червеобразный отросток и удалил его. - Давно работаете ординатором? - Скоро год. - Делаете сложные операции? - Пока нет. Но готов к ним. - Скажите, Марк Владимирович, вам вспоминается Хайфон? - Сергей Николаевич открыл папку, лежащую перед ним. - Ведь он тогда мог вас запросто убить. Пожалел, что ли? - Не знаю. - Какие у вас последние анализы крови? Есть ли в крови изменения? - Все в норме. - Вы могли бы опознать Чердынцева? - неожиданно в лоб спросил Сергей Николаевич. - Конечно. У меня память, как у слона. - А что, у слонов хорошая память? - Особенно на обиды... Однажды после выступления в цирке обидели слона... Простите, я вас не задержу рассказом? - Если можно, лучше в следующий раз, я, к сожалению, сегодня очень занят. Так что же насчет нашего общего знакомого? - Я сказал, что смогу его опознать. Рубинчика немного огорчила вежливая сдержанность собеседника. - Давайте попытаемся, Марк Владимирович, еще раз восстановить подробный портрет вашего рижского знакомца. - Он высокий. Так примерно метр девяносто. Светло-русые волосы, зачесанные на пробор... Серо-голубые глаза Широкоплечий. Сергей Николаевич, слушая, достал из пухлой коричневой папки какой-то отпечатанный на машинке листок и пробежал его глазами. - Очень сильный, - продолжал Марк. - Он сказал, что тренируется ежедневно по системе "Атлас" Меня это, кстати, сразу же удивило... На скуле шрам... "Малозаметный после пластической операции шрам ранения в автомобильной катастрофе", - прочел про себя Сергей Николаевич. - На руке у него с тыльной стороны, - продолжал Марк, - между большим и указательным пальцем родинка. - Родинка? - заинтересовался Сергей Николаевич. - Он, кстати, сказал, что она у них фамильная, у отца была и у деда. - Странно. Какого она цвета? - Темно-коричневого. - Вы могли бы его узнать в толпе? - Сразу же. - Хорошо, товарищ Рубинчик. Пока что у меня все.. Прошу вас о нашем разговоре никому не говорить. Какие ваши ближайшие планы? В отпуск не собираетесь? - Я его уже отгулял зимой. - Тем лучше. Если вы нам понадобитесь, сообщим Возражений нет? - Сергей Николаевич улыбнулся. - Готов соответствовать, - напыжился Марк. - До свидания! Марк скис сразу же после того, как за ним закрылась дверь комитета. Возможно, сказалось нервное напряжение утра: первая операция, серьезный разговор в серьезном доме, перепады в настроении от зажатости к раскованности Он так до конца и не понял, кем был тот странный и страшный парень. Неужели шпион, диверсант? Тогда почему он его не убил?
Он мог бы пойти пообедать в "Арагви" - там и в июле всегда прохладно: подвал с мраморными стенами В "Арагви" шашлыки на ребрышках, цыплята табака, нежное сациви из кур или индейки в ореховом соусе, тонкий, лимонного цвета подогретый сыр сулгуни, розовая фасоль - лоби и множество восточных трав соусов, специй. Он мог бы пойти обедать в кафе "Националь" стоило ему только показаться в дверях, и знакомый официант уже заказал бы для него отменную вырезку, поджарил бы из тонких ломтей хлеба тостики, а потом принес пахучий кофе с плотной светло-коричневой корочкой пенки. Но он пошел обедать в "Берлин" - и не из-за карпов, плавающих до срока в бассейне, - укажи официанту любого, и он - твой, - не из-за зеркальных стен и зеркального потолка... Он как-то был здесь с Тоней в шесть вечера. Это "ничейное" время, затишье перед вечерним приемом гостей. Тогда здесь было пусто, тихо. Тоня отражалась во всех зеркалах, рядом в бассейне плескались карпы, официант дремал в углу. Даже длинный, просиженный, неудобный диван старомодно огороженной кабинки показался ему тогда воплощением уюта. На этот раз в ресторане было много народу. Едва он сел, как за его спиной послышался чей-то знакомый голос: - "Ах, оставьте ненужные споры"... В горы нужно идти, в горы. Только там, на большой высоте... Он сразу узнал, кому принадлежит эта фраза, и поэтому обернулся. - Привет Рубинчику! - крикнул ему Вася. - Привет Снежному Человеку. Здравствуйте, Инга. Инга приветливо поздоровалась с ним. - Вы одни? - спросила она. - Как видите. - Отставка? - с искренним сочувствием спросила Инга. - Пока, слава богу, нет. - Садись с нами, Марк! - пригласил его Вася. - Мы празднуем отпуск юного друга - гардемарина. - Спасибо! Вы ведь уже пьете кофе. - А может, все вместе махнем в Серебряный бор? - предложила Инга. - Спасибо, я сегодня занят. Она с сожалением развела руками и тут же "отключилась". К нему подошел официант. - К вам можно посадить человека? - Пожалуйста. - Что будем заказывать? - Двести грамм "Юбилейной", натуральную селедочку, грибы есть? - Маринованные. - Не нужно... - Огурцы, помидоры? - предложил официант. - Натуральные. - Заливную осетринку? - Вареную с хреном. И карпа в сметане. - Целого? - Если он небольшой... И бутылку холодного боржоми... Официант поправил на столе бокал, рюмочку, передвинул с места на место прибор, помахал белоснежной салфеткой по крахмальной скатерти и удалился. Высокий плечистый человек с бритым черепом, в безукоризненно сшитом серо-голубом "тропикале" подошел к столу и в полупоклоне, наклонив вперед голову, по-немецки спросил: - Не побеспокою? - Пожалуйста, - сказал он. Бритоголовый сел, положил ногу на ногу и на чудовищном русском языке непринужденно сделал заказ - коньяк, лимон, кофе. После этого он с приветливым любопытством посмотрел на своего соседа. Сосед, видимо, пришелся ему по душе: молодой сероглазый парень с медицинским значком на лацкане пиджака. - О, доктор?! - уважительно сказал бритоголовый. - Да. - Вундербар! - воскликнул бритоголовый. - А куда пропал кельнер? Официант принес водку и коньяк, наполнил рюмки. - Мир-дружба, - осклабился бритоголовый. - Фриден-фройндшафт, - отозвался сосед. - О, вы говорить немецки? - обрадовался бритоголовый. - Зер вениг. - Вундербар! Я немножко русский, вы немножко немецкий. Мы будем поискать общий язык. - Меня зовут Марк Рубинчик. А вы кто? - Их бин Франк Рунке. Швейцария. Я есть очень богатый человек. Капиталист, - бритоголовый захохотал. - Прогрессивный капиталист. Вы богатый человек, герр Рубинчик? - Нет. У нас нет богатых в вашем понимании. - О, я! - сочувственно воскликнул Рунке и закручинился. - О, я, я, я... Потом он вдруг встрепенулся и посмотрел своему соседу прямо в глаза. - Вы счастливый человек, герр Рубинчик. - Почему вы так решили? - Ваши дела идут зер гут. - А ваши? - О, мои дела - прима! Колоссаль! - Бритоголовый помахал рукой. Он опорожнил рюмку, встал, поклонился "герру Рубинчику", мимикой и жестами сказал ему примерно следующее: "Не нужно быть таким мрачным, выше голову, выше, хох, хох!" - и зашагал к выходу. "Герр Рубинчик" исподлобья посмотрел ему вслед. - А вот и карпик наш, - пропел официант, - пальчики оближете, молодой человек. Проносясь взад-вперед по залу, официант огорченно замечал, что клиент, сделавший такой толковый заказ, ест быстро, как у стойки автомата, не замечая вкуса божественного карпа. Впрочем, настроение его улучшилось, когда клиент, быстро разделавшись с обедом, встал и на ходу расплатился. "Герр Рубинчик" вышел из ресторана, прошел метров двести вниз по Пушечной, завернул за угол большого универмага "Детский мир" и на стоянке такси увидел высоченную фигуру бритоголового. Они вместе сели в свободную машину Когда они, расплатившись с шофером, вышли у Крымского моста, бритоголовый вынул из кармана маленький транзисторный приемник в кожаном футляре. Внешне он ничем не отличался от других транзисторов типа "Хитачи" или "Сони", но на самом деле у него было совершенно другое назначение. Бритоголовый включил его, поерзал по шкале рычажком настройки, прошел несколько шагов и выключил. - Все в порядке, - сказал он. - Теперь можно разговаривать. Здравствуй, Джин. - Здравствуй, Лот! И пошел ты к черту! - Страшно рад тебя видеть, малыш. Джин промолчал. - А ты, я вижу, мне не очень-то рад. - Лот зорко взглянул на Джина. - Что дома? - спросил Джин. - О'кэй! Я сказал твоим, что увижу тебя в Европе. Приказали тебя поцеловать. Считай, что я это сделал. - Спасибо. - Неделю назад на приеме я, видел Ширли, представь себе, после вашей последней встречи в Гонолулу у нее уже год нет любовников. - Ты даже о нашей встрече в Гонолулу знаешь, - мрачно сказал Джин. - Дело в том, малыш, что один субчик из "Нью-Йорк дейли мейл" пронюхал о вашем свидании и решил ославить вас на весь свет. Пришлось наложить на него тяжелую лапу. - Выходит, ты опять меня выручил, Ланселот! - усмехнулся Джин. - Что с тобой? - резко спросил Лот. - Что это за тон? Ширли... - Хватит о Ширли! - перебил его Джин. - Опять влюбился? - усмехнулся Лот. - Довольно об этом, перейдем к делу. - Серьезно влюбился? - не унимался Лот. Джин остановился, закурил. Лот расхохотался. - Влюбился в Москве! Вот потеха! Ты неисправим! Любовь по всем законам греческой трагедии с кульминацией и "катарсисом"? - Какое тебе дело до этого, Лот? - Очень большое, - жестко проговорил Лот - Вспомни Транни. Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Потом двинулись дальше. - Что ж, давай о делах, - сухо сказал Лот. - Где сейчас танкер "Тамбов"? - спросил Джин. - В центре Атлантики. Идет на Кубу. - Итак, я - Марк Рубинчик, судовой врач танкера "Тамбов". Нахожусь в Москве в отпуску. - Версия для кого? - Для семейства академика Николаева, его Дочери, ее подруги Тони и их друзей. - Где ты с ними познакомился? - На пляже. - В кого ты влюблен - в Тоню или в Ингу? - В Тоню, конечно, - машинально ответил Джин. Лот снова расхохотался. - Жаль, что не в Ингу. - "Фирма" хочет, чтобы в Ингу? - мрачно спросил Джин. - Нет, нет, ни в коем случае. Наоборот, Инга - табу. А кто она, эта Тоня? - Не имеет значения. - А все же? - Важно другое: я свой человек в доме Николаева. - О Тоне потом. Ты видел самого? - Да. Он недавно вернулся из командировки на Алтай. Очень любит дочь. - Каков он? - Обаятелен, неразговорчив. Как говорят русские, "с небольшим приветом". - Что это значит? - Немного спятил на своей науке, но когда "отключается" - вполне нормален. - Я вижу, он тебе нравится. Лот снова включил транзистор. - Если говорить правду - в какой-то мере да. - А ты ему? - И он мне симпатизирует. - У него есть хобби? - Камешки. Он коллекционирует камешки, в основном коктебельские - это курортный город в Крыму. Собирает сердолики, агаты. - Достань у ювелиров несколько редких камней, поговори с ними. - Лот с огорчением вздохнул. - Как бы нам сейчас пригодились японские суисеки! Я в прошлом году был на выставке камней из ручьев и рек Японии. Представляла их фирма "Мицукоен" в Токио... Они вошли в ворота Парка культуры и некоторое время продолжали двигаться молча. - Ты, по-моему, всерьез чем-то озабочен, - первым нарушил молчание Лот. Может быть, у тебя нервы сдают или ты слишком прижился на родине предков? - Не понимаю, к чему этот разговор, - в голосе Джина Лот опять почувствовал холод. - Мы здесь на работе. Здесь нет "Клуба рэйнджеров" и отеля "Уиллард". - Молодец, малыш, - одобрительно сказал Лот. - Я вижу, ты понимаешь, что мы вышли на финишную прямую и наши майки одного цвета. Это главное. - Зашибу! - где-то высоко в небе раздался крик. Джин и Лот невольно подняли головы - это забавлялись мальчишки, катающиеся на воздушных лодках. Лодки крепились на стальных тросах и, раскачиваясь, угрожающе скрипели на несмазанных крюках верхней планки. Мальчишки, взлетая в небо так высоко, что захватывало дух, кричали все, что вертелось на языке, лишь бы выдохнуть из себя восторг или вызов. - Хорошо им, - сказал Джин. - Пойдем выпьем, - сказал Лот. - Нам нужно тщательно продумать послезавтрашнее воскресенье. Я хочу быть гостем академика Николаева на воскресном обеде в узком кругу.
В квартире на Малом Гнездниковском зазвонил телефон. - Вам кого? - Будьте любезны Тоню, скажите - Рубинчик. - Одну минуту. - Здравствуй, Тоня. Я тут встретил приятеля из ГДР. Нас пригласили на воскресный обед к Николаевым. - Мне Инга говорила. - Хотелось бы, мисс, чтобы вы снизошли... - Да я по уши в грязи, у меня уборка. - Провинциал, обездоленный судовой врач, вдвоем со своим иностранным гостем - защитником мира просят... - Хватит трепаться, Марк! - Кстати, посоветуй, что принести к воскресному обеду в дом академика. - Ингина слабость - тюльпаны. - Их продают на всех перекрестках? - В основном на Центральном рынке. - Вас понял. Какие будут указания? - В два у Центрального телеграфа. Джин повесил трубку и мысленно исписал телефонную будку набором самых страшных проклятий. Он был отвратителен самому себе. Тянет девушку на этот страшноватый обед, будет знакомить ее с Лотом, опять выдавать себя за другого... В дверях метро он заметил чеи-то знакомый профиль. Человек торопился куда-то. Он прошел, не оборачиваясь, несколько шагов и сел в машину. Последнее время Джин стал придирчивей присматриваться к окружающим. Ему казалось, что некоторые лица, мелькающие вокруг, назойливо повторялись. - Я становлюсь подозрительным, - сказал он, встретившись у телеграфа с Лотом - Заметил "хвост"? - быстро спросил тот. - Да нет, просто нервы. - Это последний рывок, Джин, и я тебе выбью отпуск. Катанешь с Ширли на Бермуды.. Ровно в два подошла Тоня. В отличие от большинства своих сверстниц она не любила опаздывать на свидания. Джин представил Тоню Лоту. - О! - воскликнул Лот - Мой товарищ имеет вундершонсте... как это... превосходный вкус! Тоня обрадовалась встрече с "Марком". - Пойдемте, - сказала она. - Нас уже ждут. Это совсем рядом, - два квартала... - Ого, какие тюльпаны! - воскликнула Инга, приглашая гостей в дом. - Привет, Инга! Это Франк Рунке, мой приятель из ГДР, - представил Джин Лота. - Приехал к нам с миссией дружбы. - Рунке! - поклонился Лот - Франк Рунке Говорю. по-русски "зеер вениг" Проходите в столовую.. Папа! Гости пришли Инга с Тоней ушли на кухню заканчивать приготовление к обеду. Из кабинета вышел Николай Николаевич. Он был одет по-домашнему, в белой рубахе, без галстука, рукава закатаны до локтей. Лот сразу же отметил мускулистые руки и сильную фигуру уже довольно немолодого человека. Заметил и главное - родинку под левым ухом, похожую на пятипалый кленовый лист. И тот же рост, что у младшего брата, те же серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы Эн-Эн-Эн даже больше похож на старика Гринева Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек. Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином. - Присаживайтесь... Старый друг? - мягко спросил он. - Не старый, но друг. Франк встречал в Ростоке наш танкер от имени Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем. - Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город - не твой проспект без товарища. - Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык. - Гут! - Лоту сразу же стало легко. Он теперь мог точно выразить свою мысль, он получил свободу маневра, возможность тоньше плести словесную паутину, хотя были в связи с этим и свои потери из-за необходимости разговаривать на равных. Теперь уже не отмолчишься, не спрячешься за частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что Эн-Эн-Эн говорит по-немецки. - У вас курят? - поинтересовался Лот. - Пожалуйста,- Николай Николаевич придвинул пепельницу. Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина. - Простите, вы воевали? - неожиданно спросил Николай Николаевич. - Я почти всю войну просидел в Заксенхаузене... Вы не слыхали про студенческие волнения в сорок первом? - В Мюнхене, если не ошибаюсь? - Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать выбор. Мой отец - друг Тельмана. Я не мог поступить иначе. - Это естественно, - задумчиво произнес Николай Николаевич. - Помните у Гейне: "Ранние зимние дороги отцов - они нас выбирают". - Я люблю прозу Гейне, - сказал Лот. - Особенно "La Grande". Печальное обращение "madame" долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов. Маркс и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф, Гейне и Карл Мей с прародителями типа Освальда Шпенглера. - Я читал его "Закат Европы". - Это наш позор... - вздохнул Лот. - А Эрнста Буша вы любите? Я помню его песни. Особенно "Болотные солдаты"... Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух: - "Беккер"!.. Можно? - Бога ради. Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел: Заводы, вставайте, Шеренги смыкайте. На битву шагайте... Шагайте, шагайте.. Проверьте прицел, Заряжайте ружье. На бои, пролетарий, За дело свое Джин открыл рот от изумления. - Вы молодец! Николай Николаевич подошел к роялю. - Видимо, есть у нас всех что-то такое, что не истребить и не унизить. Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым. - Куда же оно денется, наше прошлое! - Лот встал. - Мой отец был спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной. - Чем вы теперь занимаетесь, товарищ. Рунке? - поинтересовался Николай Николаевич. - Я по профессии переводчик, а по призванию - петрограф. - Ваше призвание - моя любимая наука. Я ведь коллекционирую камни. Не будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы... Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер их рукавом пиджака. - Они точь-в-точь коктебельские! Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них поочередно поднес поближе к глазам. - Обработаны по первому классу, - сказал он. - Что ж, раз так - пойдемте. - И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет. - Обед готов! - послышался из столовой голос Инги. Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты, сердолики, фернанпиксы самых разнообразных форм и расцветок. Лот обшарил глазами кабинет. Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были книги по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике. Много словарей - немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол из красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только впереди и сзади, но и с боков. Над столом возвышалась старинная лампа с куполообразным абажуром. На стене висел портрет молодого Эйнштейна, играющего на скрипке. - У вас, по-видимому, в кабинете не курят? - предупредительно спросил Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачный как слезинка сердолик. - Я не курю, - как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, - и у меня в кабинете друзья стараются тоже не курить. - Я, я, натюрлих!.. - Вы знаете, что меня в свободное время больше всего занимает? - после небольшой паузы спросил Николай Николаевич. - Обтачивание камней... Как это интересно, пытаться каждому камню найти свойственную только его сущности форму! Эта работа близка к искусству... Не так ли? - Все сущее ждет формы своего выражения. Только человек мечется и враждует с себе подобным. У меня был друг детства, почти двойник. - Лот отошел от окна. - Но нас развела судьба. Я стал антифашистом, он - гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он участвовал в корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них в разведке, - Лот повернулся к Джину. - Я тебе рассказывал, Марк, про этого человека... Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы непринужденный, но тонко нацеленный разговор. - Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо! Лот протянул Николаеву японский камень. - Это из породы красных камней, которые добывают на острове Садо в Японском море, - пояснил он. - Поглядите. - Лот вынул зажигалку и, взяв у Николая Николаевича камень, начал коптить его. - Теперь он заиграет! воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака. - Что вы делаете! Инга! - крикнул Николай Николаевич. - Инга, принеси, пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака. - Чепуха! Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой. Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках научной литературы на русском языке. Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного, но шутили, смеялись. После обеда по просьбе Тони Джин сыграл "Прелюд" Рахманинова. Николай Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному "судовому врачу". Лот сфотографировал братьев и подумал: "Кажется, голос крови возьмет свое".
На этот раз Рубинчик шел в Комитет госбезопасности, твердо зная, что новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым. "Невероятно, но факт, - думал он, - должно быть, этот тип - чистой воды шпион и теперь уже, по-видимому, пойман". Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда холеного, самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук, сломленную складку рта. И вдруг... - Кино посмотреть хотите? На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен. - Кино? Почему же нет? - растерялся Марк. - Ну вот и отлично... Будьте любезна! - обратился чекист к своему помощнику - совсем молодому парню, почти ровеснику Марка. Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на стене, белый экран, выдвинул киноаппарат и доложил: - Готово. - Звук? - Все в порядке. - Начинайте. И началось... Из гостиницы "Националь" вышел его старый знакомый - "Жека" Чердынцев. Он постоял у двери, закурил и направился в сторону метро. У автоматных будок встретился с изящно одетым господином с черным чешским портфелем в руке. "Жека" и господин сразу же узнали друг друга, хотя встреча их проходила довольно сдержанно. Человек достал из портфеля сверток. "Жека" развернул его. На дне небольшой коробочки, в вате, лежали три камешка. "Жека" качнул головой, положил сверток в карман, расплатился с изящно одетым господином и пошел к "Метрополю". - Узнаете? - спросил Сергей Николаевич. - Он, - еле сдерживая возбуждение, сказал Марк. - Ничуть не изменился. - Это на двух пленках? - спросил. Сергей Николаевич у Ильина. - Так точно. - Товарищ Рубинчик! Помните, вы говорили, что у него была родинка на правой руке, будьте, пожалуйста, внимательным. ..."Жека" набирает чей-то номер в телефонной будке на Главпочтамте. Крупным планом - правая рука. "Стоп-кадр" с изображением руки. Теперь крупный план левой руки с телефонной трубкой. Снова "стоп-кадр". - Родинка была! - выкрикнул Марк. - На тыльной стороне кисти между большим и указательным пальцем... Сейчас ее почему-то нет... Когда после фразы "Тоню, пожалуйста. Скажите - Рубинчик" Марк услышал свою фамилию, Он все же не удержался и крикнул: - Сука!.. Исчез, свернувшись в железную трубку, белый экран, "ушел" в книжную полку портативный киноаппарат, раздвинулись шторы, а потрясенный Марк все еще си дел молча. - Значит, он? - Он. - А родинка? - Ума не приложу. - Ну ладно. Благодарю вас, товарищ Рубинчик, - сказал Сергей Николаевич. Постарайтесь не делиться своими впечатлениями ни с кем.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
"ЧЕРТОВО КОЛЕСО"
По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин. Не было ни одного москвича, который бы, встретившись с ним, не обернулся. Группы туристов из провинции при виде господина застывали в изумлении. Иностранцы пшикали ему вслед. Замшевые шорты обнажали волосатые мощные ноги с перекатывающимися мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху. На бритой голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа. Лот специально вырядился так, во-первых, для того, чтобы больше соответствовать взятому образу чудака миллионера из немецкой Швейцарии, путешествующего по классу "люкс", а во-вторых, для того, чтобы немного подразнить "этих русских". Хохоча и громко восклицая "о, шён", "вундербар", он фотографировал из "партефлекса" и "экзакты" Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого, церковь Ризоположения; кинокамерой "кэннон" снимал живописную толпу, покрикивал "фриден-фройндшафт"; "филипс", висящий на его груди, дико барабанил музыкальную программу из Цюриха. Его несколько удивляло, что у каждого второго русского тоже были транзисторные приемники и почти у каждого - фотоаппараты и кинокамеры, что русские были вполне сносно одеты и не испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на огромный бескрайний город, он думал: "У нашей команды было бы много работы, если бы фюреру удалось взять Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади".
Лот уже собирался покинуть Кремль, когда вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой обстановке появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это была не слежка, слежку его интуиция разведчика угадывала безошибочно, это было что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно вглядываясь в лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его насторожиться. Должно быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других, не задержавшись в мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно. В группе солидных негоциантов, слушающих пояснения тоненькой девушки-гида, стоял "контейнер", квадратный дядюшка Тео Костецкий-Брудерак. Выпучив рачьи глазки, он с вечным своим выражением идиотического остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов. "Та-ак, - подумал Лот, - какое трогательное внимание, мистер Мерчэнт!" Когда группа негоциантов двинулась к выходу из Кремля, к Боровицким воротам, Лот пошел сзади. Видно было, что дядя Тео не подозревает о том, что он взят под наблюдение. Несколько раз его взгляд даже касался Лота, но безучастно скользил дальше. Негоцианты вышли из Кремля, пересекли Манежную площадь и вошли в гостиницу "Националь", ту самую, где Лот снимал шикарный трехкомнатный номер с видом на Кремль. Лот последовал за ними. Негоцианты, по всей вероятности канадцы, шумные полнокровные люди, договаривались об обеде: "рашен водка" и "кавиар" - вот что занимало их умы в этот момент. Дядя Тео с застывшей улыбочкой внимал этим чрезвычайно оригинальным разговорам, потом вынул платочек, аккуратно сморкнулся и потопал в туалет. Лот вошел в туалет через минуту. Здесь было полутемно, прохладно и пусто, лишь из одной закрытой кабинки слышалось вежливое журчание. Лот остановился возле писсуара, шумно прокашлялся и запел измененным, хриплым голосом подвыпившего человека свою фронтовую песню "Лили Марлен". Если я в окопе от страха не умру, Если русский снайпер мне не сделает дыру, Если я сам не сдамся в плен, То будем вновь Крутить любовь Под фонарем С тобой вдвоем, Моя Лили Марлен. Он увидел в зеркале, что дверца за его спиной чуть-чуть приотворилась и в щелке мелькнул глазок дяди Тео. Он быстро повернулся, ухватился за ручку и потянул дверь на себя. Дядя Тео сопротивлялся - Отпустите дверь, - сказал Лот по-немецки - Кто вы? - пискнул дядя Тео. Лот рванул дверь, ворвался в кабину, сжал задрожавшего дядю Тео в стальных объятиях, жарко дыхнул в ухо. - Гуд афтэрнун, мистер Брудерак. - О боже, это вы, - прошептал дядя Тео, - как? Каким образом?! Здесь?.. - Через час встречаемся в баре, - шепнул Лот и разжал объятия.
В валютном баре "Националь", несмотря на ранний час, сидело уже несколько сильно перегрузившихся господ. Цены здесь весьма сходные, и иному владельцу конвертируемой валюты нелегко бывает сдержать боевые инстинкты. Лот, одетый теперь в обычный летний костюм, вошел в бар и лицом к лицу столкнулся с золотистой, сверкающей звездой первой величины - Лиз Сазерленд. Красавица шла к выходу, оживленно болтая со спутниками, знаменитым бородатым толстяком Питером Устиновым и каким-то низеньким итальянцем. "Черт побери, - подумал Лот, - на сорок третьем году жизни уже нигде не спрячешься от своих баб" Он посторонился. Лиз, равнодушно взглянув на него и пробормотав "sorry", выскользнула в коридор Лот мысленно погладил себя по бритой голове. Он залпом выпил стакан джина с тоником, заказал второй и закурил гаванскую сигару. Через пять минут рядом с ним к стойке подсел дядя Тео, взял рюмочку водки и чашечку кофе. Лот заметил, что у почтенного негоцианта чуть-чуть дрожат сошки пальцев. - Твое здоровье, коллега, - сказал Лот и приподнял стакан. - Твое здоровье! - просалютовал рюмочкой дядя Тео. - Повторим? - Конечно! - Как идет бизнес? - Ведем переговоры с "Союзмашимпортом", - сказал дядя Тео. - Пока все нормально. - Как жена, дети? - Спасибо, все в порядке. Часто вспоминают вас в своих молитвах. Поболтав таким образом еще некоторое время, они покинули бар, вышли на улицу и взяли такси. - Парк культуры, - сказал Лот шоферу и повернулся к Тео. - А в Москве вы похожи на квадратную затычку в круглой дырке. Помните эту английскую поговорку? Дядя Тео удивленно взглянул на него. В такси Лот оживленно рассказывал дяде Тео о нравах венских проституток, которые разгуливают по Кертнерштрассе как какие-нибудь леди. Примерный семьянин, дядя Тео, внутренне ужасаясь, хохотал. Когда они отпустили такси возле монументальной арки Парка культуры, дядя Тео спросил: - Куда мы идем, мистер Лот? - Кататься на "чертовом колесе", - усмехнулся Лот. - Нет лучше места в Москве для беседы единомышленников. Они прошли по широким аллеям, посыпанным толченым кирпичом, миновали пруд, забитый прогулочными лодками, и подошли к подножию гигантского "Колеса обозрения". Через несколько минут "единомышленники" в утлой кабинке уже вздымались над Москвой, возносились в бледное от зноя небо. Лот засунул руку в карман, включил контрольное устройство, посмотрел на дядю Тео и, не выдержав, расхохотался: более нелепого пассажира "чертового колеса" трудно было придумать. - Сколько дней вы уже в Москве, Тео? - спросил он. - Четвертый день, - моргнул дядя Тео. - И за все это время не смогли напасть на мой след? Бездарно, старина. За что вам платит деньги Си-Би Грант? - О чем вы? При чем здесь след? Я очень рад неожиданной встрече. Всегда, знаете ли, приятно на чужбине встретить соотечественника, даже с такой измененной внешностью, но... Простите, мистер Лот, но почему вы все время так оскорбительно смеетесь? - Потому что вы очень смешны. Нелепы и смешны, - Лот приблизил свое лицо к лицу дяди Тео и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказал: - Кончайте валять дурака. Они были уже на самом верху колеса. Дядя Тео окинул взглядом город, где когда-то на заре туманной юности его сильно побили за украденное столовое серебро - ничего не скажешь, изменилась старушка Москва, - глубоко вздохнул и сказал: - Вы в плену недоразумения, мой друг. Дело в том, что помимо добровольной и бескорыстной общественной деятельности в патриотических организациях, у меня есть еще новые, коммерческие дела, и вот по этим делам я и приехал в Москву. Наша встреча - случайность, поверьте, - он приложил руку к груди. - А теперь послушайте меня, - грубо сказал Лот, - и слушайте внимательно. Во-первых, я хочу вам напомнить, что все ваши попытки оседлать меня в Штатах развалились как карточный домик. Во-вторых, хочу вам сказать, что здесь, в Москве, вы против меня совершенно бессильны. Здесь вы один как перст, Тео, а у меня есть люди. Здесь мое страшное детище Джин Грин... Лот сделал паузу. - Он не станет с вами церемониться, если я прикажу. И наконец, в-третьих... Я ведь кое-что знаю о ваших подвигах в составе батальона "Нахтигаль" в красивом городе Ломберге, он же Львов... А одно известное вам учреждение в Москве с большим вниманием отнеслось бы к вашему прошлому. Итак, перестаньте крутить и отвечайте прямо: что вас принесло сюда? Они совершали уже третий круг. Дядя Тео прикрыл глаза и вытер лоб платком. - У меня кружится голова. - слабо пискнул он. - Потерпите, - сказал Лот. - Нас интересуют списки, - сказал дядя Тео, не открывая глаз. - Какого черта! - воскликнул Лот. - Я обещал Мерчэнту предоставить списки в его полное распоряжение. Эта операция идет без ведома "фирмы" только по линии "Паутины". Мы уже договорились о цене. Слушайте, Тео, я вам очень настоятельно советую переменить руку. Я сильнее Мерчэнта, Тео... - У меня очень кружится голова, - проговорил Тео. - Поймите, я старый человек... В это время колесо остановилось. Программа, оплаченная тридцатью копейками, окончилась. - Пошли обедать, - сказал Лот и крепко взял дядю Тео под локоток. Они заняли столик на открытой веранде ресторана, повисшей над подернутой желтой ряской водой. Здесь дядя Тео заметно повеселел, порозовел и вдохновенно занялся предательством. Делал он это так легко, оживленно и споро, что сразу было видно - это ему не впервой. За ближайшим к ним столиком обедало безобидное семейство с двумя детьми. Родители вели себя строго, чопорно, дети же шалили и получали изредка по рукам. Семейство не обращало внимания на двух дружески беседующих иностранцев, прямое подслушивание откуда бы то ни было было исключено, но на всякий случай Лог и дядя Тео вели беседу на трех языках, то и дело переходя с английского на немецкий или французский. Миниатюрный серебристый транзистор Лота лежал на углу стола. В случае, если на них с противоположной стороны пруда или с проплывающих лодок будет нацелен направленный микрофон, в аппаратике возникнет тревожное пощелкивание. - ...Мерчэнт и некоторые другие люди из руководства "Паутины" не доверяют вам, мистер Лот, - говорил Тео. - Вы им очень нужны, но они боятся, как бы вы не подмяли их под себя. - Правильно боятся, - усмехнулся Лот. Он сидел развалившись, прихлебывая холодное терпкое "мукузани". - Борьба за вас и против вас началась еще в августе 1962 года, - продолжал Тео. - Вы, конечно, помните это время, убийство старика Гринева, песчаный карьер Спрингдейла, таинственная деятельность Красной маски, ипподром Лорел, вилла Гранта... Убежден, что вы все эта должны прекрасно помнить, мистер Лот. - Бросьте, Тео, эти намеки, - снисходительно улыбнулся Лот, - Вы сейчас в другой роли. - Нет, нет, я это так, просто для полноты картины, - заторопился дядя Тео. - Итак, в то время мы хотели прежде всего заполучить в свои руки Джина Грина. Именно он должен был добыть для нас списки и, кроме того... - дядя Тео замялся. - Ну-ну, - ободрил его Лот. - И кроме того, в руководстве существовало мнение, что мы сможем получить с его помощью некие компрометирующие вас документы... - Вздор! - весело сказал Лот. - Конечно, конечно, - закивал дядя Тео. - Лично я всегда считал, что ваша репутация безупречна, но.. - Дальше, - оборвал его Лот. - Дальше я письмом Чарли Врангеля навел Грина на квартиру Лешакова-Краузе. Мы надеялись, что Грин, поддавшись вполне понятному чувству мести, применит по отношению к его семье... дочери и... - Понятно, добрый дядюшка, - хохотнул Лот. - Дальше. - Однако этого не произошло, а дальше вы спутали нам все карты, спрятав Джина под крылышком "фирмы" и дяди Сэма. Правда, и там у нас были свои люди... - Тупая свинья Чак Битюк, - сказал Лот. - Да, Чаку многого недоставало, но он был добрым и честным малым. Мир его праху! - Дядя Тео закручинился, потом оживился, словно что-то случайно припомнил. - Кстати, о Чаке, мистер Лот. После встречи с известным лицом из Аргентины руководство считало, что вы прекратите свою двойную игру, но спустя некоторое время во Вьетнаме Джин Грин ликвидировал Чака и сорвал одну из самых важных наших операций по стимуляции эскалации. Кроме того, руководство узнало о ваших самостоятельных действиях по торговле сильнодействующими лекарственными средствами, некоторые подробности из жизни китайца Чжоу и Чарли Чинка, но это уже мелочи. - Все-таки вы неплохо работаете, - одобрил Лот - Спасибо, - потупился дядя Тео. - После нашей великой акции, думаю, трудно упрекнуть... - Об этой акции не вам судить, - строго оборвал его Лот. - Вернемся к нашим делам. Дядя Тео кашлянул. - Итак, вы понимаете, мистер Лот, почему у руководства не было к вам абсолютного доверия? - И они доверили вам... - улыбнулся Лот. - Да, я должен был проконтролировать ваши действия в России и при возможности принять меры к сплочению нашего союза... - Все понятно. Хватит! - оборвал Лот, осушил бокал и чуть пригнулся к дяде Тео. - Я записал нашу беседу, старая перечница. - О! - слабо воскликнул дядя Тео и побагровел. - Поверьте, мистер Лот, это уже излишне. Если уж я... - Если уж вы продаетесь, то продаетесь навсегда? Это вы хотели сказать? ласково улыбнулся Лот. - Я и не сомневался в этом, майн либер гроссфатер. Это сделано только для закрепления нашей дружбы. Теперь слушайте. У нас с Джином здесь важное задание "фирмы". Но сначала Джин выполнит мое, понимаете, лично мое, задание. Через семь-десять дней мы будем в Лондоне. У вас обратный билет в каком направлении? - Монреаль через Копенгаген, - сказал дядя Тео. - Вам придется переменить его. Мы с Джином должны вас увидеть в Лондоне. - Но почему с Джином? - удивился дядя Тео. - Разве он вам будет нужен после выполнения задания? Лот потрепал дядю Тео по коленке. - У вас есть друзья в Лондоне? - Истинные патриоты есть везде, - пробормотал дядя Тео. - Прекрасно, - сказал Лот. - Я считаю, что наш обед удался. Знаете, я приятно удивлен русской кухней. Он поднял палец, подзывая официанта, получил счет и углубился в его изучение. - Та-а-ак. Итого - двадцать один рубль семьдесят четыре копейки. Он передал счет дяде Тео и сказал: - Платите. Не забудьте дать официанту копеек двадцать на чай. - Позвольте! - ошарашенно воскликнул дядя Тео. - Вам кажется, что я должен оплатить этот обед? - Вы меня удивляете, дедушка, - вяло пробормотал Лот. - Это совершенно неприемлемый вариант, - возмущенно заговорил дядя Тео. Я решительно отказываюсь. - Прекратите болтовню, вынимайте денежки и платите, - жестко сказал Лот и кивнул на официанта: - Видите, человек ждет. Еще подумает, что вы жадина. Дядя Тео лихорадочно вытер салфеткой лоб, заерзал на стуле, пискнул. - Может быть, на паритетных началах? - Исключено, - ответил Лот. - Но это невозможно, это немыслимо. Двадцать один рубль семьдесят четыре копейки! - Дядя Тео выхватил из внутреннего кармана пиджака валютную линейку - мечту бережливого путешественника, мгновенно проверил расчет. Глаза его полезли на лоб. - Двадцать четыре доллара девяносто пять центов, и еще двадцать копеек сверх счета! Мистер Лот, вы втянули меня в западню! Он чуть не плакал. Официант, молодой чернявый парень, с интересом наблюдал за этой сценой. - Зачем мы брали икру? - взвизгнул дядя Тео. - Это же дикая, бессмысленная роскошь! Лот повеселел, поняв, что Тео сдается. - Вы же сами слопали почти всю эту роскошь, - с мягким укором сказал он потрясенному до глубины души негоцианту. - Но зато вы выпили всю водку и две трети вина, - задрожал на него челюстью дядя Тео. - Не будем мелочными, - махнул рукой Лот. - Дайте хотя бы немного, - простонал дядя Тео. - Хоть пять рублей, хоть три... - Ни копейки! - рявкнул Лот. - Но с какой стати? - пискнул дядя Тео. - Я решил быть экономным, - пробурчал Лот. Дядя Тео неверными пальцами отслюнявил семь трешек, из специального круглого кошелька отсчитал семьдесят четыре копейки, быстро взглянул на официанта и добавил десять копеек. - Еще десть, - сказал Лот, зорко присматривавший за этой операцией. Дядя Тео выложил гривенник, встал и, уничтоженный, с головой, почти до макушки ушедшей в "контейнер", пошел к выходу. Поездка в Москву была отравлена окончательно. После этого обеда дядя Тео не спал пять ночей и сократил свои расходы в Москве до минимума.
Вечером проходил прием в честь закрытия Выставки медоборудования. Джин, явившийся сюда для того чтобы все-таки соблюсти какой-то "декорум", стоял в слабо колыхающейся толпе дипломатов, легкомысленно одетых дам, маститых ученых. У всех на лицах были вежливые, слегка вымученные улыбки, и Джин точно с такой же улыбкой попивал "хайболл", выжидая момент, когда можно было бы пристойно "испариться". Неожиданно за спиной его прозвучал милый женский голос: - Хай, Джин! Вот так встреча! Он обернулся и увидел красавицу Лиз Сазерленд, которая только что вошла в зал в сопровождении двух поджарых журналистов, мальчиков лет сорока. Приход "звезды" привлек общее внимание, на нее устремились десятки взглядов, и Джин почувствовал себя не очень-то уютно. - Хэлло, Лиз! Я слышал, что у вас здесь бешеный успех, - сказал он, улыбаясь, тоном усталого светского бездельника. - Что вас занесло в Москву, Джин? - спросила Лиз. Она смотрела на него мягко, почти нежно Этот взгляд напомнил ему Ширли, и он вдруг почувствовал тоску, неприкаянность, смутное чувство какой-то вины Кисси, Ширли, Тран Ле Чин, Тоня... Во всех его любовных историях была безысходность. Неужели он не имеет права на обыкновенное счастье? - Да вот решил прокатиться ради разнообразия, - протянул он. - Я работаю на выставке. А как вам здесь, Лиз? Нравится? - Очень, - сказала Лиз. - Здесь очень весело. - Это и я заметил, - сказал Джин. - Swiming Moscow4. Почти Лондон. Жаль только, что все веселые местечки закрываются так рано. С такой же проблемой я столкнулся в Цюрихе. - Вам не кажется странным. Джин, что я вас сразу узнала после той единственной встречи в "Желтом кресте"? - сощурила глаза Лиз. - Действительно, немного странно, - промямлил Джин. - Я много раз видела ваш портрет на столе одной моей близкой подруги. Надеюсь, вы ее помните? - А, да, да, конечно, помню, - Джин устало вздохнул. - Где она сейчас? - В Биаррице, - сказала Лиз. - Что с вами, Джин? Вы какой-то кислый... - К вам направляются какие-то шишки, - сказал Джин, - и поэтому я испаряюсь. - Позвоните мне вечером в "Метрополь", номер сорок пять, - сказала Лиз. Я хотела бы спросить вас о том вашем друге, с которым... - У меня нет друзей, - пробормотал Джин. - О том парне я ничего не знаю. Не видел его уже года два. - А Ширли когда вы видели последний раз? - с неожиданной сухостью спросила Лиз. - Да уж, пожалуй, годик прошел, - бессмысленно хихикнул Джин. - Пока, Лиз. Обязательно позвоню вам. Красота ваша уже достигла фантастических высот. - Не надо, не звоните, - сухо сказала Лиз и отвернулась от него. Он замещался в толпе, поковырял вилкой в блюде с закусками - "о да, мадам, жаркое лето, безумно жаркое лето, мадам, да, сэр, полезные контракты, чрезвычайно полезные контракты, сэр", - опрокинул рюмку водки и боком-боком пробрался к выходу. Расставшись с дядей Тео, Лот некоторое время бесцельно блуждал по Парку культуры, забрел в "Комнату смеха", посмотрел на свое отражение в вогнутом зеркале - страшный бочкообразный толстяк с бритой головой, на свое отражение в выпуклом зеркале - дистрофический имбецил с чудовищной челюстью, подмигнул этим двум уродам, вышел из павильона и сел на скамейку возле цирка Шапито. Здесь он сидел довольно долго, читая журнал "Дер Шпигель" и лишь изредка взглядывая на желтые фургоны, в которых жили цирковые артисты. Эта труппа, называвшаяся "Цирком Великого княжества Лихтенштейн", была составлена из европейских артистов самых разных национальностей. Из фургонов доносились немецкие, испанские, французские слова, хохот, разноязыкие песенки. По проходу между фургонами провели двух лошадей с качающимися султанами, проехал на гигантском старинном велосипеде гимнаст с белым шутовским лицом, пробежали, щебеча, две соблазнительные немочки в сверкающих трико и, наконец, появился человек, которого Лот хотел увидеть. Это был высокий, спортивного склада человек с седыми висками и загорелым лицом, в белой рубашке с галстуком. Он подошел к служебному входу в цирк, отдал какие-то приказания униформистам, повернулся, вынул пачку сигарет, закурил, посмотрел на часы, потом посмотрел вокруг, скользнул взглядом по Лоту, выбросил спичку и скрылся в цирке. Спустя десять минут Лот свернул журнал и пошел к выходу из парка. В ста метрах от арки на скамье ждал его Джин Грин. Они изобразили неожиданную встречу, побили друг друга по плечам, похохотали, потом медленно пошли к выходу. - Видишь это замечательное "Чертово колесо"? - сказал Лот. - Представь себе, три часа назад я катался на нем вместе с одним нашим общим знакомым. С добрым дядюшкой Тео Костецким - Какой черт его сюда принес? - хмуро спросил Джин. - Бизнес, мой друг. Деловые контакты. Мирное сосуществование докатилось уже до того, что с русскими начали торговать стратегическими товарами. Но еще точнее сказал Маршалл Маклюэн, этот Спиноза сегодняшнего дня: "Главным делом мира становится шпионаж!" Джин оглянулся. Гигантское колесо, слабо мерцая разноцветными огоньками, поворачивалось в вечернем небе. - А на колесе вы, конечно, предавались воспоминаниям, рыдали небось друг другу в жилетку? Лот захохотал, искоса взглянул на мрачное лицо Джина. - Между прочим, дружище, хотя бы из соображений маскировки твое лицо должно выглядеть более приветливым. - Я иногда думаю, что стало с той девочкой, с Катей, дочерью гангстера, сказал Джин. - Должно быть, подпирает фонарь где-нибудь на пятидесятых улицах, хмыкнул Лот. - Вернешься в Штаты, сможешь воспользоваться ее услугами. В этом даже будет что-то пикантное... - Послушай, чудовище, - медленно проговорил Джин, - что ты сделал с моей сестрой? - Моя жена счастлива, - с вызовом сказал Лот. - Если она счастлива с тобой, значит... - Джин посмотрел на Лота. Тот, не отрываясь, с каменным лицом следил за ним. - Когда вернусь, обязательно встречусь с ней. - Она меня любит, - тихо сказал Лот. - И если ты попытаешься встать между нами, тебе несдобровать. Впрочем... - он осекся, положил руку на плечо Джину, - впрочем, я понимаю причину твоей вельтершмерц, мрачности. Старая песня, мой мальчик. Монтекки и Капулетти никогда не помирятся. Джин стряхнул его руку со своего плеча. - Ну хорошо, перейдем к делам, - проговорил Лот. - Итак, сегодня ночью выставка едет в Киев? - Да. - О'кэй! Теперь слушай внимательно. В случае успешного выполнения задания ты догоняешь своих эскулапов в Киеве и оттуда заказываешь разговор со Стокгольмом. - Со Стокгольмом? - Телефон 2-151-0686. Вызовешь фрекен Соню Лунгстрем. Поговори с этой очаровательной дамой самым фривольным гоном, так, словно вас связывают давние интимные отношения. Обещай скорую встречу. Если "наследишь", обвиняй Соню в измене, говори, что тебе все известно о ее связи с Бертом. - Ты... - Джин внимательно посмотрел на Лота. - Да, малыш. Я ночью вылетаю в Стокгольм. Если все будет в порядке, возвращаюсь в Москву, и мы заканчиваем операцию "Эн-Эн-Эн". Понятно? - Это все? Они шли уже по Крымскому мосту. Внизу, грохоча музыкой, проходил прогулочный катер. Лот остановился И оперся на перила. - Контейнер не вскрывать под страхом смерти до встречи со мной. Никому, кроме меня, его не передавать, пусть это будет даже мистер Маккоун. Ясно? - В голосе Лота Джину послышалось крайнее напряжение. - Окончательные инструкции получишь завтра днем. Встретимся в 16.30 в бассейне "Москва". Захвати плавки, поговорим с глазу на глаз в воде. Ясно? - Слушай, Лот, - медленно проговорил Джин. - Моя поездка в Полтаву - это задание "фирмы"? Лот раздраженно усмехнулся. - Нет, Музея Гугенхейма. Вы что, не доверяете мне, капитан Грин? - Почему бы мне не знать что там, в этом чертовом ящике? Прогулочный катер прошел под мостом. С него неслась популярная во всех частях света песня: ...мы с тобой два берега у одной реки... Лот расхохотался, обхватил Джина за плечи своей могучей рукой, заглянул в глаза. - Слышишь, малыш? Песня как нельзя более к случаю. Ну чего ты злишься. Джин? Мы с тобой два берега у чужой реки... Я могу тебе ничего не говорить о контейнере, ты должен просто выполнить приказ, и все, но... по-дружески... хорошо... там находятся ваши фамильные драгоценности. Представь себе, они сохранились... - Это и есть "великие дела в России"? Лот засмеялся. - Это только сюрприз для тебя и Натали. Главное не это. Списки. Списки людей, до зарезу нужных "фирме". Может быть, часть из них уже жарится на подземных сковородках, но другие... "Фирма" предполагает, что, по крайней мере, трое - важные птицы. Если мы с тобой провернем это дело и операцию "Эн-Эн-Эн", наши акции... Лот, озираясь, понизил голос: - Начальство собиралось послать тебя после этого задания в Иран, Джин. Там, недалеко от советской границы, американские зеленоберетчики готовят местных рэйнджеров. Под видом археологов, например, разыскивают Карманию столицу и ставку Александра Великого. Но я думаю взять тебя к себе в Париж как офицера связи с "зелеными беретами" в Бад-Тёльце. Я познакомлю тебя с секретным планом действий зеленоберетчиков в случае войны. Огромный откроется театр военных действий для наших "зеленых человечков": сногсшибательные акции с применением ядерного и химико-бактериологического оружия, головокружительные действия наших вервольфов... Джин покосился на Лота - не спятил ли старина Лот с ума? - Уже ведется подготовка заброски команд "А" в эту страну. Я сам помогал уточнить пункты выброски там, где можно надеяться на пробуждение автономистских тенденций, на возгорание гражданской войны... Но не будем здесь говорить о наших делах. Я только хочу, чтобы ты знал, Джин, что тебе всегда найдется теплое местечко рядом со мной. - Понятно, - буркнул Джин. - Ну, пока. - Я думал, мы хотя бы выпьем с тобой, как в доброе старое время, - сказал Лот, изучающе разглядывая его лицо. - Сегодняшний вечер я живу своей отдельной частной жизнью, - твердо сказал Джин. ... "Драгоценности, - подумал он. - Что ж, это все-таки может быть каким-то алиби на случай..." Джин протянул ему руку. Лот сильно сжал ее, задержал в своей руке, еще раз заглянул Джину в глаза. Когда он разжал пальцы, Джин увидел на своей кисти между большим и указательным пальцами большую коричневую родинку - смерть. Ни о каком алиби, стало быть, не могло быть и речи. - Счастливой охоты, малыш, - сказал Лот. "Катись ко всем подземным чертям, ублюдок! Со всеми своими собачьими делами и жабьим сердцем!" - выкрикнул Джин, но выкрикнул он это молча.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ДЖИН-ЭН-ТОНЯ
Он невесело усмехнулся, придумав этот каламбур. "Джин-эн-тоник" - напиток века! "Гениальное изобретение, равное расщеплению атомного ядра и спутнику!" "Ничто так хорошо не сочетается друг с другом, как настоящий английский dry gin с индийской хиной, тонической водой марки schweppes! "Джин-эн-тоник" - это энергия и веселье". Вопрос: что же это за магический тоник? Ответ с плотоядной улыбкой, окрашенной далекими воспоминаниями: "О, это идет из старых времен, из времен колониального владычества Британии над Индией..." Пузырящаяся прозрачная жидкость, кристаллы льда, крохотный кусочек зеленого лайма... В самом деле, нет ничего вкуснее этого напитка. Забавный каламбур: "Джин-эн-тоник, Джин-эн-Тоня". К сожалению, этим каламбуром посмешить девушку ему не удастся. Джин пересек улицу Горького, пошел по Пушкинской площади мимо дома "Известий" к углу Чеховской. Проходя мимо витрин "Известий", он повернул голову влево и застыл как вкопанный. Весь вьетнамский ад возник перед его глазами: черные смертоносные треугольники "старфайтеров", морские пехотинцы с поднятыми вверх карабинами, перебегающие улицу, толпы бритоголовых буддийских монахов, монах, обливающий себя бензином, "черные пижамы", выставившие из зарослей ствол базуки... Торопливый бег толпы спотыкался у этой фотовитрины. Люди останавливались и долго молча рассматривали огромные снимки. Они видели то, что на них изображено, но Джин видел и дальше, каждая застывшая картинка имела для него свое продолжение, одна страшная сцена сменялась другой, пока не возникло то, что преследовало его эти два года как наваждение: левая рука Лота опускается на худенькое плечико Тран Ле Чин, мотнувшиеся глаза Транни, правая рука Лота поднимает "беретту", выстрел, упавшее тело, а рядом сапоги Сонни, вертолетчиков, парней, "откинувших копыта" на той проклятой горе... "А этих запиши на свой счет, Джин"... Сколько трупов! А потом - осада форпоста, призраки и "викинги", гирлянды из человечьих ушей и осколок гранаты... Он тряхнул головой сбрасывая оцепенение. "Нечего мне идти на свидание с Тоней. Что я могу дать ей, кроме горя? Какой дикий вой, абсурд, ужас могут ворваться в ее простую жизнь, если она узнает, что я за птица? Я не имею права встречаться с ней, если я не такая же жаба, как Лот. А разве не такая же? Прочь! Поворачивай в гостиницу, накачайся водкой и жди поезда. И дальше вперед, вперед, к новым победам, к новым победам на шпионском поприще в шпионском мире, к железобетонным мужланам, которые одни только могут тебя понять, к шлюхам Гонконга, Сохо и Салоник, к смерти, что ли..." Он зашагал дальше и свернул на улицу Чехова. Там, в конце этой улицы, в переулке, находится молодежное кафе "Синяя птица", там она и ждет его. Уже много раз Джин давал себе зарок больше не встречаться с Тоней, исчезнуть из ее жизни навсегда, но подходило время свидания, и он лихорадочно брился, бежал за цветами, курил одну сигарету за другой, пытаясь смирить волнение. Москва казалась ему таинственным, романтическим городом, за каждым углом в призрачном сумраке короткой июльской ночи ему чудилось нечто неожиданное, удивительное. Тоня выходила отовсюду, из-под каждой арки слышался стук ее каблучков. Такого с ним не было с ранней юности, с тех времен на Лонг-Айленде, когда он, мальчишка, был влюблен, был яростно в кого-то влюблен, но не знал в кого. В обществе Тони он терял профессиональную настороженность, временами ему даже становилось не по себе: ему казалось, что все обстоит естественно и прекрасно, что это именно он, Джин Грин, молодой врач, счастливый и влюбленный, идет со своей девушкой по Москве, а не какой-то фальшивый Рубинчик... Джин Грин и Тоня Покровская... Джин-эн-Тоня... Самое ужасное было в том, что Тоня, кажется, тоже влюбилась в фальшивого Рубинчика. Полная безысходность, тупик. Три дня назад, когда он ждал Тоню возле подъезда ее дома в пустынном Малом Гнездниковском переулке, из-за угла вдруг вынырнул "мрачный Гера". Он подошел прямо к Джину и сказал: - Слушай, парень, я ведь тебе голову могу свернуть. - Зачем такие крайности? - улыбнулся Джин. - Я вас совсем не знаю и не намерен драться с вами. - Забудь дорогу сюда, - сказал Гера. - Я ее люблю, мы собирались пожениться, а ты пижон. Уходи немедленно! - Перестаньте, - сквозь зубы процедил Джин. - Убирайтесь сами ко всем чертям! Он дрожал от ярости, совершенно забыв в этот момент, кто он такой и чем для него может кончиться драка на улицах Москвы. Гера ударил его правой и попал кулаком в каменную стену, ударил левой и снова - кулаком в стену. Закусив губу от боли, он схватил Джина за руку, сделал мастерскую подсечку, но тут Джин молниеносным приемом карате швырнул его на мостовую. Гера упал на спину, но и Джин не удержался на ногах. Когда оба вскочили и начали кружить вокруг друг друга, хлопнула дверь и на пороге появилась Тоня. - Что вы делаете?! Прекратите! - воскликнула она. Парни остановились. Тоня сбежала с крыльца прямо к Джину. - Что он вам сделал, Марк? Трясущейся рукой она схватила его за лацкан пиджака, обернулась и зло крикнула Гере: - Дурак! Щенок! Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь? Гера молча повернулся спиной и, сгорбленный, несчастный, медленно поплелся прочь. - Он вас любит, Тоня, - сказал Джин. - Это его дело, - резко сказала девушка и повернула к Джину дрожащие губы. - Он вас не покалечил? - Нет, обошлось, - сказал Джин. Подрался из-за девушки, словно был в Гринич-Виллэдж, а не в Москве, в пяти шагах от улицы Горького Думая об этом сейчас, Джин уговаривал себя не идти в "Синюю птицу", не встречаться с Тоней: он не имеет права любить се, драться из-за нее; Гера имеет на это право, вот кто ей нужен - Гера, дипломник строительного института, мастер спорта, но отнюдь не Джин Грин, капитан "зеленых беретов" Дома на противоположной стороне улицы Чехова были еще освещены розовым закатным светом, а вход в кафе "Синяя птица" был уже погружен в синюю темноту. В темноте ярко белели рубашки парней, поблескивали лакированные головы девушек, мерцали сигареты. На ступенях, ведущих вниз, в подвал, стояла плотная толпа. Несколько молодых людей, сгибаясь, заглядывали в окна. Слышалась надрывная колтрейновская импровизация саксофониста, басист иногда вмешивался, уговаривал его не волноваться, тогда как пианист только подливал масла в огонь. Пригнувшись, Джин увидел в окне бледное, с закрытыми глазами лицо джазового артиста с маленькой острой бородкой. Артист страдал, то раскачивался со своим саксофоном из стороны в сторону, то поднимал лицо кверху, то сгибался в три погибели. Джин уже привык к бесконечным московским неожиданностям, но услышать здесь настоящий авангардный джаз. это невероятно! - Как бы тут пройти? - сказал Джин какому-то Длинноволосому парню, стоящему на лестнице - Да, вот именно, как бы тут пройти, - задумчиво сказал тот. - Дело в том, что меня тут ждут. - Слышите, ребята, товарища тут ждут, - сказал парень вниз. - С нетерпением ждут товарища. Внизу рассмеялись. - Мы уже час стоим, - сказал кто-то Джину. - Надежды мало, старик. - А в чем дело? - наивно спросил Джин. - Вадим играет, - ответили ему. Он подошел ко второму окну и увидел прямо под ним всю свою московскую компанию: Ингу Николаеву, Гориняна, Васю Снежного Человека, еще кого-то и Тоню. Они сидели вокруг маленького столика и смотрели на эстраду. Ближе всех к окну был Вася, и Джин в открытую форточку несколько раз окликнул его, но Вася отбивал ладонью ритм, шептал что-то Гориняну, восхищенно крутил головой и ничего, кроме музыки, не слышал. - Тоня! - крикнул в форточку Джин, но крик его совпал с жутким обвалом это ритм-секция бросилась в атаку, сменив обессилевшего солиста. Тоня ничего не расслышала, но как-то беспокойно пошевелилась, зябко передернула плечами, повернула голову к окну и увидела Джина. Она вскочила, что-то сказала, все обернулись, замахали Джину - иди, мол, сюда, но Тоня уже пробиралась к выходу. - Уф, - весело сказала она, выбравшись из толпы, - все упреки и обвинения заранее отвергаем. Я не знала, что здесь сегодня будет такой ад. Неожиданно явился Вадим со своими мальчиками, и началось... - Кто этот Вадим? - спросил Джин. - Восходящая звезда Вадим Кирсанов. Удивительный тип - не пьет, не курит, не ест мяса, не обращает внимания на девушек. - Что ж тут удивительного, - сказал Джин. - Обыкновенный ангел. - Ангел джаза! - засмеялась Тоня. - Все с ума посходили из-за него, но я в этом ничего не понимаю. Я люблю камерную музыку. А вы, Марк? - Я всеяден, - улыбнулся Джин. Снова, снова им овладело предательское чувство счастья, какой-то невероятной широты, спокойствия. И вдруг ему почудилось, что не он, Джин, а его отец, старик Гринев, идет по Москве, смотрит с пронзительной печалью на Москву. Запоздало понял Джин отцовскую тягу к русской земле, к которой старик тянулся, как к живой воде. Они шли по переулку к улице Горького. Тонины каблучки цокали по асфальту. Она шла чуть впереди Джина, то и дело поглядывая на него через плечо блестящими смеющимися глазами. Под прямоугольной аркой гостиницы "Минск" видны были проскальзывающие легковые автомобили. Тоня остановилась в тени здания, поправила волосы вздохнула. - Удивительное дело, - сказала она. - Вы еще ни разу не попробовали меня поцеловать. Джин взял ее за плечи, приблизил к себе, их губы оказались рядом, он чувствовал ее дыхание, глаза ее застыли... Джин отстранил девушку. - Тоня, сегодня я уезжаю... Очень надолго... Мне трудно было это сказать... Вы мне нравитесь так, как никто в жизни... Я не знаю, как буду жить без вас.. прошу вас, верьте мне, и, что бы ни случилось... Он замолчал. Она перекинула свою сумку через плечо и пошла под арку. "Теперь поворачивай и убегай, - скомандовал себе Джип. - Вот зеленый огонек. Хватай такси, и баста!" Тоня была уже на улице Горького. Она остановилась, глядя себе под ноги, у барьера подземного перехода. Джин подбежал к ней и взял ее за руку. - Голова болит, - хрипловатым голосом сказала она. - Давайте выпьем. Они перешли под землей на другую сторону улицы, свернули на Большую Бронную и вошли в ярко освещенное кафе "Лира". Тоня все время молчала. - Давайте кутить, - с натужным весельем сказал Джин. - Завьем горе веревочкой! Тоня отчужденно пожала плечами. Все в ней погасло, она смотрела сумрачно, двигалась вяло. За стойкой она вдруг спросила серьезно и строго: - Что же случилось, Марк? - Я получил радиограмму. Мой сменщик серьезно заболел. "Тамбов" подходит сейчас к Конакри, и сегодня ночью я должен вылететь туда, - глухо говорил Джин, ненавидя себя. - Ну вот, - сказала Тоня, - очень хорошо. Все-таки приятное было знакомство. - Она подняла рюмку. - За наше приятное во всех отношениях знакомство. Давайте кутить! Ну-ка, поручик, прошу вас выбросить шпоры в горящей мазурке, выкрутить черный ус! И Тоня начала веселиться. Она громко смеялась, подпевала певице из музыкального ящика "...целый день они играют на кларнете и трубе...", лихо танцевала, подшучивала над Джином: "Эй, вы, наш простой советский Гулливер, выше нос!" Компания красивых парней, сидящая в углу, не сводила с нее глаз. В конце концов парни один за другим стали приглашать ее на танец, и она никому не отказывала, смеясь, салютовала Джину из толпы танцующих. Джин мрачнел, заказывал один коктейль за другим. Сладкие коктейли, дико сладкие коктейли, черт бы побрал эти сладкие коктейли, черт бы побрал эту сладкую жизнь в Москве... - Налейте мне водки, - попросил он толстую добродушную барменшу. Та игриво погрозила ему пальцем, словно он попросил по меньшей мере впрыснуть ему героин. - В самом деле, налейте водки, - мрачно повторил он. - Водки у нас не бывает, - сказала барменша. - А коньяк только за столиком. - Порядочки! - гаркнул Джин и постучал пальцем по стойке. - Буду жаловаться! Дайте жалобную книгу. Захохотал. Жалобная книга - вот смех. Книга иронии и жалости. И подпись: "Агент ЦРУ"... - А вы, я погляжу, сатирик, - сказала барменша и, пригнувшись к нему, шепнула: - Тут, мальчик, между прочим, дружинники ходят. - Она меня не любит, - сказал Джин, кивнув через плечо на танцующую Тоню. - Эта девчонка? - барменша посмотрела на Тоню. - Очень даже ошибаетесь, молодой человек, Она вас любит безумно. Поверьте опыту. - А вы меня любите? - в упор спросил Джин. - Ох, чудак! - засмеялась барменша. - Вы, русская женщина, Марфа Посадница из бара "Лира", отвечайте прямо любите меня? Сладостное чувство неудержимого скольжения к пропасти охватило Джина. Подбежала Тоня, вспорхнула на табурет. - Какие славные ребята! - воскликнула она. - Какие эрудиты! Какие джентльмены! - А вдруг один из них шпион? - спросил Джин, посмотрев на нес исподлобья. Тоня расхохоталась. - Шпион - это что-то полумифическое. Нечто вроде кентавра... - А вдруг шпион? - упорствовал Джин. - Вдруг шпион или шпиономан? Шпиономан - это человек, который любит шпионов... Может быть, вы шпиономанка, Тоня? - Марик, ты... - вдруг еле слышно выдохнула Тоня, - ты... улетаешь... Она отвернулась. Барменша подбородком красноречиво показала Джину на нее: любит, мол, любит безумно. "Сейчас объявлю всему залу, - подумал Джин, и тут же ужас охватил его с ног до головы. - Я пьян, дико пьян, я погибаю". Он достал из кармана плоскую коробочку с отрезвляющими таблетками "алка-зельцер", бросил три таблетки в стакан с боржомом, размешал, выпил. Через пять минут "алка-зельцер" подействовал. Голова стала пустой сферой, по которой изредка, словно пятнышки на экране радара, пробегали благоразумные мысли. Он посмотрел на часы. - Тоня, мне пора. Девушка молча сползла с табуретки и пошла к выходу.
Возле своего подъезда Тоня прижалась к стене, спряталась в тень. Джин ожесточенно докурил сигарету, загасил окурок каблуком. - До свидания, Тоня. Прощайте. Ну поцелуйте меня хоть разочек, - жалобно сказала Тоня. Джин прикоснулся запекшимися губами к ее мягким, теплым губам, и сразу разрушилась вся его самооборона. Он целовал ее в губы, в щеки, в глаза, в шею, сжимал ее в руках. Девушка слабо сопротивлялась, потом тихо вскрикнула: - Пустите! Джин опустил руки. - Уходите! - прошептала Тоня. - Нет, стойте. Я хочу подарить вам на память одну вещь. Пойдемте. Она открыла дверь и скользнула в подъезд. Джин шагнул за ней. В лифте Тоня вжалась в угол, испуганными глазами исподлобья посмотрела на него, прошептала: - Только больше не трогайте меня, пожалуйста. - Хорошо, - хрипло проговорил Джин. Она открыла дверь своим ключом, пропустила его вперед. Он прошел в темный коридор к слабо светящимся стеклянным дверям. Тоня зажгла свет, открыла стеклянные двери. Перед ним была обширная комната с высоким потолком. В бликах уличных огней и света из прихожей рисовались контуры старинной громоздкой мебели. Девушка пробежала мимо него, схватила что-то на столе, вернулась, сунула ему в ладонь маленький твердый предмет и зашептала: - Это мой старый друг. Любите его. А теперь уходите, уходите немедленно. Он поднял этот предмет к свету и увидел маленького бронзового азиатского божка с забавной физиономией нолучеловека-полумопса. Он положил его в карман и прижал к себе девушку. - Марк, мы сошли с ума, Марк... - К дьяволу Марка.
Она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а он следил за движением теней на потолке, гладил ее волосы. Он был в полном отчаянии, он был готов заплакать, как мальчишка, потому что истекали последние, действительно последние минуты их близости. Самые сумасшедшие варианты спасения их любви мелькали в его голове, и вдруг он поймал на себе взгляд широкоскулого молодого блондина в круглых очках. - Чей это портрет, Тоня? - Это отец, - тихо ответила девушка. - Я его не знала. Он погиб в сорок пятом уже в Германии. Они с мамой были археологи. Этого твоего урода отец привез из древнего городища Алтын-Тепе, когда меня еще и в проекте не было. Мама и сейчас копается в этом Алтын-Тепе, каждый год в экспедициях. Тоня подняла голову и вдруг засмеялась веселым, счастливым смехом. - Ты мой любимый! - объявила она и ткнула Джина пальцем в грудь. - Итак, у меня есть любимый. Девушка, скажите, у вас есть любимый? Разумеется, есть. Вот он! - она снова ткнула его пальцем в грудь и прошептала прямо в ухо: Трижды "ура". - "We always kill the one we love..." - с еле скрытым отчаянием прочитал Джин из Оскара Уайльда. - У тебя хорошее произношение, - сказала Тоня. - Что это? - Это из Оскара Уайльда, - тихо сказал Джин. - А, вспомнила! - воскликнула Тоня и начала читать веселым, звонким голосом, словно опровергающим смысл стиха: - Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал. Один жестокостью, другой - отравою похвал, Коварным поцелуем - трус, а смелый - наповал. - Да, это так, - прошептал Джин. Тоня задумалась на секунду и стала читать по-другому. Глаза ее загрустили: - Один убил на склоне лет, в расцвете сил - другой, Кто властью золота душил, кто похотью слепой, А милосердный пожалел: сразил своей рукой. - Хватит, сказал Джин. - Не читай дальше. Я люблю тебя. Тоня читала еле слышно: - Кто слишком преданно любил, кто быстро разлюбил, Кто покупал, кто продавал, кто лгал, кто слезы лил, Но ведь не каждый принял смерть за то, что он убил... Часы "Роллекс" на руке Джина показывали 15.45. Три четверти часа оставалось до встречи Лота в бассейне "Москва". В последний раз шел Джин по московским бульварам. На Тверском бульваре, прямо напротив бывшего дома Герцена, в котором ныне помещается Литературный институт имени Горького, он услышал чьи-то мелкие поспешные шаги за спиной, и чей-то знакомый голос негромко произнес по-русски: - Одну минутку, молодой человек!.. Джин резко обернулся. Это был Тео Костецкий, он же - Брудерак. Тень иронической усмешки скользнула по губам Джина. Он не мог знать, что разговор с Костецким будет чуть ли не самым важным в его жизни и что с Тверского бульвара он уйдет другим человеком. Костецкий жестом пригласил Грина присесть на пустую скамейку. Он тут же, волнуясь, брызгая слюной, зашептал: - Мы знаем о вашем задании под Полтавой. Тот сейф, контейнер, вы должны отдать нам, мне... Мы вознаградим вас сверх всяких ваших ожиданий Вы сами заполните чек, поставите сумму прописью... - Я не знаю, о чем вы говорите, дядюшка Тео, - усмехнулся Джин, озираясь. - Как поживает милая Катя? Давно из Готама? Костецкий еще ближе придвинулся к Грину, зашептал еще горячей ему в ухо. Лицо Грина передернулось, как от удара током. Это был момент истины. Момент прозрения. - Но доказательства.. Доказательства!.. - воскликнул он - Все доказательства вы получите в обмен на полтавский клад!.. Джин Грин вскочил и почти побежал по бульвару, шатаясь как пьяный.
Лот потянул майку через голову. - Постой, Лот! - вдруг сказал Джин. - Что это у тебя за шрам под мышкой? Они сидели в полупустой раздевалке. В бассейне "Москва" оказалось чересчур людно, и, поймав такси, Лот и Джин махнули на пляж в Серебряный бор. Лот кольнул Джина острым взглядом. - Это? - Он небрежно притронулся к небольшому красно-белому шраму. - Это у меня с войны. Обычная штука в окопах. Фурункул. Так называемое "сучье вымя" - Вон что! - пробормотал Джин. "Сучье вымя"? Отличное название. Там, на месте этого шрама, когда-то была наколота специальным инструментом буква "а" или "о" Так метили эсэсовцев, обозначая группу крови Значит, Лоту сделали операцию, чтобы скрыть его эсэсовское прошлое. Когда Лот разделся до трусов, опять пахнуло вдруг его любимым одеколоном кельнской водой № 4711, и внезапный приступ ненависти и отвращения заставил Джина сцепить зубы и опустить голову, чтобы Лот не увидел его глаза. Лот натянул белые плавки на мощные чресла. Теперь он оказался без оружия, все его вооружение осталось в карманах костюма. Впрочем, Лот, так же как и Джин, владел всеми способами человекоубийства и без оружия. Они не спеша двинулись к воде. Лот поглядывал на девушек. Чтобы выглядеть стройней и моложе, Лот слегка втягивал немного располневший живот, напрягая мышцы брюшного пресса. Джин не нуждался в таких ухищрениях: каждый мускул тренированного тела выделялся не менее четко, чем в анатомическом атласе. Заметно виднелись боевые шрамы: на правой ноге - от бамбуковой стрелы вьетнамского партизана, а на правой руке и на спине - от пули и гранаты Чака... Джин принял решение, как только вошел в воду. Собственно, это было не столько сознательное решение, сколько внезапное озарение, яркой ракетой вспыхнувшее у него в мозгу. Теперь он знал, как он должен поступить со своим шурином, своим "братом по закону". И Джину вспомнился рассказ отца о дальнем родственнике Гриневых - графе Федоре Толстом. Он был известным дуэлянтом. В Петербурге его звали "американцем" после того, как он совершил путешествие на Аляску. Среди всех его дуэлей самой интересной, пожалуй, была первая. Его оскорбил такой же, как и он, морской офицер. Граф Федор вызвал его на дуэль. По праву выбора оружия офицер, отличный пловец. предложил: "Обхватим друг друга и прыгнем в море. Кто выплывет, тот победит". Граф Федор не умел плавать, но таков уж был этот человек, что он согласился прыгнуть в объятиях врага в море. Борьба шла не на живот, а на смерть. Секундантам пришлось спасать их из воды. Когда граф Федор разжал руки, его противник был без сознания - он умер через несколько дней... И то, что Джин вспомнил сейчас, здесь, в Москве, эту историю, рассказанную ему в детстве отцом, как бы услышал голос отца, увидел его, показалось ему вещим предзнаменованием. Он шел за Лотом и буравил его спину ненавидящим взглядом. Потом отвел глаза, испугавшись, что Лот почувствует этот взгляд и насторожится. Пляж и сосновый лес за ним остались позади. Впереди высился крутояр, виднелась старинная церквушка на крутояре. Жара спала, и на середине реки купающихся было немного. Они плыли кролем, и Джин нарочно держался немного позади Лота, но потом Лот нырнул, проплыл около десяти ярдов под водой и, вынырнув, оказался рядом с Джином. - Отличная водичка! - сказал он, отфыркиваясь. - А на французской Ривьере сейчас плавать все равно что в супе с клецками: жарко, и народу прорва. Джин заставил себя улыбнуться ему глазами. Джин стал медленно ускорять темп. Лот не отставал, разрезая темную воду могучими гребками. Пятьдесят метров... Сто... Теперь они оставили позади большинство ластоногих пловцов. Над речной волной стлались звуки мелодии из фильма "Шербургские зонтики". Дальше! Дальше!.. Они по-прежнему плыли рядом. Джин вдруг почувствовал шестым чувством, что Лот вот-вот повернет назад. - Так ты говоришь, что обгонишь меня на короткой дистанции? - бросил он Лоту. - Ну что ж! Ставлю сотню долларов против десятки, что я оставлю тебя позади! Глаза Лота азартно вспыхнули. - Идет! - Он приподнял голову над водой. - Плывем прямо вон к той церкви на том берегу. Они рванулись вперед, вспенивая воду. Дальше! Дальше! На самую большую глубину! "Значит, Лот - "белый" разведчик. А меня он сделал "черным" разведчиком. Он - постоянный состав, а я - переменный. "Черные" всегда проигрывают "белым". Как бы не так! Только не в этот раз!" Чтобы раззадорить Лота, Джин сначала вышел вперед, а затем стал понемногу сдавать. До берега оставалось всего около сотни ярдов, когда Джин, чуть отстав от Лота, вдруг сказал: - Лот! Лот! - Что? Сдаешься? - спросил Лот, оглядываясь, но по-прежнему напрягая все силы, чтобы выиграть гонку. - Лот! - сказал Джин громко и отчетливо. - Сегодня годовщина похорон отца. - Джин... Прими мои... - И я знаю, кто его убил! - Кто, Джин? - спросил Лот. - Его убил Красная Маска! - Красная Маска?! - По твоему приказанию, Лот. И за это я убью тебя! - Ты перегрелся на солнце, Джин. Несколько мощных взмахов, и Джин легко догнал Лота, кинулся на него. Лот мгновенно, как акула, повернулся на спину, подобрал ноги и, взбурлив добела воду, отшвырнул Джина сдвоенным ударом ног в грудь. Но в следующую минуту Джин подмял под себя Лота и, парируя опасный удар коленкой в пах, ухватил Лота мертвой хваткой. Лот головой расшиб Джину нос. - Да! Да! - прохрипел он в дикой ярости, глотая воду! - Я убил твоего отца и убью тебя, щенок! Они дрались то над водой, то под водой, пуская в ход прием за приемом. Вот Лот увернулся в воде от удара ребром ладони, перешибавшего трехдюймовую жердь, и тут же попытался тремя пальцами разорвать аорту... Джин ни на минуту не сомневался в победе. Его ненависть к этому человеку была так бесконечно велика и страшна, что не оставляла места для сомнения. Его гнев был холоден и расчетлив. А Лот, сознавая себя убийцей, дерясь за свою шкуру, впадал во все большую ярость, совсем растеряв обычную свою невозмутимость. Джин видел, как бурно вздымается грудь Лота, как, задыхаясь, он отчаянно выплевывает воду, видел, как стекленеют вытаращенные глаза Лота, чувствовал, как слабеют его мышцы. И, глотнув воздуха, Джин сжал Лота в железных объятиях, повис на нем мертвым грузом и тащил все глубже и глубже под воду. Вода, вначале светло-зеленая, пронизанная солнцем, стала серо-зеленой, потом темно-серой. В ушах все громче стучало сердце, в спершейся груди горел воздух. Минута, вторая, третья... Теряя последние силы, Лот вырывался и не мог вырваться из смертельного клинча. Он сознавал, что у него остаются секунды, и вложил весь остаток сил в последнее бешеное усилие. Но тщетно. Он не смог разомкнуть мертвой хватки. Ниже, глубже тянул его Джин. Он и сам уже изнемог, но в эти последние секунды ему придало сил неожиданное и яркое воспоминание о том, как из-за Лота чуть не утонул он под баржей в Ист-ривер, как по милости убийцы отца готовился он к смерти в затопленном подвале штаба ЦРУ... Лот оскалил зубы, норовя вцепиться в шейную артерию врага, но силы изменили ему. Воздух вырвался, пузырясь из его груди, как из проколотой шины. Крупная дрожь потрясла все его большое тело, и тело обмякло, обвисло, пораженное, как ударом тока, этой судорогой. Застыли выкаченные глаза. Джин выпустил, оттолкнул тело врага, и оно медленно поплыло вниз, в неведомые потемки, а Джин стремительно, как выпущенный подводной лодкой буй, взмыл вверх. Только очутившись на поверхности, понял он, чего стоила ему эта схватка с Лотом. Он глянул в сторону берега и подумал, что вряд ли сможет доплыть до него. К нему подгребал в лодке странно знакомый человек в тельняшке. Джин, мысленно возблагодарив небо, слабо крикнул и медленно, вяло поплыл к своему спасителю, с мучительным трудом вбирая воздух в натруженные легкие. Одной рукой он ухватился за весло, другую протянул человеку в тельняшке. Но что это? Человек в мокрой тельняшке улыбнулся ему ослепительной - сто ватт, не меньше - белозубой улыбкой. Это был Вася Снежный Человек. Джину почудилось в последний миг перед тем, как потерять сознание, что и он стал погружаться в бездонную и мрачную пучину. Джин не сразу пришел в себя. Сначала, всплывая из густого антрацитово-черного мрака в темно-зеленые подглубины сознания, он заново пережил свою схватку с Лотом, вновь услышал его угрозу: "Я убил твоего отца и убью тебя, щенок!" Вновь увидел выкаченные глаза Лота, когда тот, подобно огромной дохлой медузе, стал плавно уходить на дно. Он огляделся - белый потолок, белая койка, белые халаты кругом. В комнату медпункта вошел, на ходу надевая пиджак, Вася Снежный Человек. - Очнулся? Вот и хорошо, - сказал он. - Господин Грин, вы арестованы!.. Джин Грин взглянул на руку - родинка исчезла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ПОСЛЕДНИЙ РЫВОК
С той же закономерностью, с какой солдату снятся сны солдатские, шпиону снятся сны шпионские. Джину в ночь после ареста снился сон необыкновенный - многосерийный, цветной, широкоформатный... : Первая серия Это был экспресс новейшего типа с кондиционированным воздухом, с белыми шторками, расшитыми украинским орнаментом; с голосистыми кареглазыми проводниками и даже с ночным чаем: Американская медицинская выставка переезжала в Киев. Джек Цадкин и Лестер Бивер ехали вдвоем в одном купе. Джин ехал один. В международных вагонах поездов такого класса купе рассчитаны максимально на двоих. У Джина был хмурый, похмельный вид, и его приятели определили это состояние как "недобор". - У меня есть бутылка виски, - любезно предложил Джину Цадкин. - "Старый дедушка"! - А у меня русская водка, - устало сказал Джин. - Что с вами, коллега? - Набросался. - Как это понять? - Жаргон. По-русски это означает: набросал много рюмок спиртного в свою топку. - Вы, однако, смею сказать, безупречно подкованы, коллега, - съязвил Цадкин. - Вы мной недовольны, Джек? - В голосе Джина по-прежнему чувствовалась усталость. - Я, собственно, на выставке с вами почти что не встречался. У вас, видимо, были дела поважней. - Давайте лучше выпьем, Цадкин. Ваши корни, кажется, тоже уходят в эту землю? - В принципе да. Третье поколение. - О'кэй! Предлагаю русский стол. Приглашайте Бивера. Поезд тронулся. В глубине перрона рядом с выходом Джин заметил рослую фигуру Лота. Мимо него с рюкзаком за плечами пробежал, по-видимому, опоздавший. Джин стоял у открытого окна. Он подался вперед и увидел, как человек с огромным рюкзаком за плечами легко вскочил на подножку последнего вагона. "Отчаянный парень", - подумал Джин и перевел взгляд на дверь, ведущую из закрытого перрона в город, - Лота уже не было. Не было, естественно, на перроне и Тони. Не было и не могло быть. Тони теперь не будет в его жизни никогда. "А я? Куда я еду? В какую ночь? Кому нужны тени прошлого в чужом парке?.." "Тень, бросающая свет", - пришла на ум чья-то ироническая фраза. "Луч мглы" - есть такая джазовая пьеса. - Где же обещанное? - услышал Джин голос Бивера. - Все будет. Он накрыл стол, вывалил все свои запасы. Кроме "рашен водки", красной икры и бородинского хлеба, была даже вобла в высокой жестяной банке. - Ладно, давайте выпьем! - примирительно сказал Бивер. - За Джина! За его сокрушительные "Эй-даблъю-оу-эл5"! - воскликнул Цадкин и поднял руки. - А я пью за его сверхурочную работу. За его неусыпную, неуемную деятельность на выставке, - на полном серьезе произнес Бивер. - За женщин Джека Цадкина! - Джин сделал вид, что воспринимает все как должное. - Пьем хоть за что-нибудь, - взмолился Бивер. А потом Джин попытался приучить своих коллег к вобле. - Икра лучше, - сказал Лестер. - Может, эта вобла просто пересушенная, - смягчился Цадкин. - Один знаменитый русский поэт сказал, что водка и вобла бывают только хорошими или очень хорошими, - процитировал Джин. - Мне это изречение понравилось, и я иду спать, - заявил Лестер. Бай-бай! Он вышел из купе - Пойду, пожалуй, и я... - Прошу вас задержаться на секунду. - Джин нахмурился. Стал серьезен. Он выдержал небольшую паузу, как бы невзначай выглянул из купе, закрыл дверь, налил себе и Цадкину. - Я больше не пью, - сказал Цадкин. - В таком случае пригубите. Джин включил вентилятор. - Джек, со мной все может случится. Прошу вас не задавать мне вопросов и ни при каких обстоятельствах не поднимать паники. Ни сейчас, ни потом. Вы ничего не знаете, не знали и не узнаете. Вообще-то, не пугайтесь. Просто мне захотелось посетить свое родовое гнездо - "Nest of the Gentry"; поклониться праху предков. Другого такого случая может не быть. Это имение Разумовских... Ваше здоровье, Джек! Цадкин поглядел на Джина не то с тревогой, не то с сожалением. - Вобла остается мне? - Если хотите. - Хочу. - Она ваша. Джин завел будильник крохотных часов, которые вставляются в ухо и звенят тихо, закрыл купе, включил вентилятор и, не раздеваясь, уснул. Вторая серия В Харькове он сошел за пять минут до отхода поезда, в тот момент, когда его проводника позвал к себе начальник поезда. На перроне было пустынно Уже разошлись пассажиры, и носильщики, и даже почтовики, обслуживающие первые два вагона с посылками и почтой. Ночной вокзал жил, как обычно в эти часы, тихо и дремотно. На скамейках спали жители пригородов, ожидающие ранние поезда. Клевала носом буфетчица, в служебной каморке ночного буфета охотилась во тьме кошка. Джин долго уговаривал таксиста подвезти его в сторону Полтавы. - Неужели не понимаешь, не положено ехать за черту области, - отбивался таксист. - Мать умирает, - уговаривал его Джин. - Ты ведь русский человек. - А ты? - И я русский. Что ж ты тогда не понимаешь слова "не положено"! Тут проколом или талоном не отделаешься. Тут права отдай, не греши. - Может быть, вы повезете? - обратился Джин к другому таксисту. - Я вам оплачу по счетчику обратный путь и еще десятку накину. - Хоть золото давай - не поеду. Что мне, баранку, что ли, крутить надоело. Вон частника уговори. Может, он поедет. Частник согласился не сразу, но оговорил цену, попросил деньги вперед и, главное, предупредил: - Скажешь - брат, понял? К братану, скажешь, в отпуск приехал. А я его корешок. Домами живём рядом... И на бензин прибавь... Они долго ехали молча. Дорога была хорошая. Новое шоссе. Скорость восемьдесят-сто километров в час. - Спать хочешь? - спросил шофер. - Да. - Ну, спи. Я разбужу. В случае чего - скажешь, что тебе говорил. Бывает. Иной раз троих клиентов везешь - обходится. А иной раз - сам едешь, не пил, не ел. Остановят - и давай права качать. Все зависит от того, на кого нарвешься. Да! Не слыхал, кто выиграл - "Шахтер" или "Пахтакор"? - Не слыхал... "Надо завязать узелок на память", - подумал Джин. Чему только не учили его ньютоны ЦРУ; а про футбол забыли!.. Они проехали шесть километров по проселочной дороге и свернули к райцентру - Грайворон! - сказал шофер. - Райком направо, совхоз "Красный куст" налево. Богатый совхоз, сады, ставок с зеркальным карпом, а главное парк, Там теперь, в том парке, академический заповедник. До революции, говорят, там имение было шикарное, каких-то дворян, сейчас не помню.. - Гриневых-Разумовских, - проговорил Джин. Вдали, над деревьями, висела круглая красноватая луна. Машина уехала Пыль, взбитая шинами машины, осела. А Джин все еще стоял с чемоданом на земле своих предков, один на один с собою. Третья серия Быстрыми деловыми шагами Джин шел по шоссе Все вокруг, весь пейзаж, за исключением этого бетонного шоссе да линии высоковольтной передачи, соответствовали рассказам отца, снимкам, рисункам, его мысленным прогулкам по "родине предков". Поселок скоро остался позади. Впереди поблескивали под луной медленно текущие воды. "Вот и Ворскла, - подумал Джин. - За мостом через сто метров поворот к усадьбе. Что там сейчас?" Деревья за мостом стояли плотной черной стеной. Может быть, теперь уже нет здесь никакого поворота, а парк превратился в дикий лес? Поворот оказался на месте. От шоссе отходила грунтовая дорога, петляющая среди высоких деревьев. Джин пошел по ней из тени в свет, из тени в свет и скоро увидел прямо перед собой, словно выплывший из детского сна, ярко освещенный луной въезд в родовое поместье: белые башенки, похожие на солдат в нахлобученных жестяных касках, свернувшихся львов, чугунную решетку ворот. Все это выглядело под луной как гигантский негатив знакомой с детства фотографии из семейного альбома. Не хватало только фигуры молодого отца в военном мундире и опершейся на его руку княжны Мещерской, его первой невесты. Джин осторожно приблизился. На воротах висела табличка: "Парк-заповедник Академии наук Украинской ССР". За воротами начиналась широкая аллея. В полусотне метров от аллеи среди стволов блестели стекла спящего домика. Вокруг не было ни души. Стояло полное безмолвие, только из Грайворона изредка доносился приглушенный расстоянием лай собак да шелестели под тихим ветром деревья. Он толкнул рукой ворота: они оказались незапертыми. Джин пошел по аллее. Здесь должны быть скульптуры: Пан, Аполлон, две менады... Сколько раз в детстве он мысленно проделывал этот путь от ворот к красивому дому с колоннами и широкими окнами!... Ни дома, ни скульптур не оказалось. В том месте, где, по расчетам Джина, должен был быть дом или хотя бы остатки фундамента, были разбиты клумбы и расставлены скамейки для отдыха экскурсантов. Был здесь также столб с направленными в разные стороны фанерными стрелками: "В корабельную рощу", "Итальянские сосны", "Кедры", "Исторический дуб", "К цепному мосту". Джин сразу узнал этот цепной мост, перекинутый через один из рукавов пруда. Он вступил на закачавшиеся доски, над головой тихо скрипнули цепи. Середина моста была освещена луной, и, когда он вышел из тени, ему показалось, что кто-то следит за ним из чащи парка. В два прыжка он пересек мост, бросился на землю, уткнулся лицом в пахучий мох, замер. Над ним поскрипывали ветви гигантских сосен, иногда вскрикивали ночные птицы... подозрительных звуков не было, Он поднял голову, раздвинул папоротники. Сосновая роща, вся в пятнах лунного света, проглядывалась насквозь. Она была пустынна. Он знал и эту рощу и знал, что дальше за ней находится холм, а на нем родовой некрополь Гриневых-Разумовских или то, что осталось от него. На вершину холма вели стертые годами каменные ступени. За оградой некрополя матово отсвечивали под луной массивные кресты из темного мрамора, ясно различался контур скорбного ангела на крыше склепа. Джин вошел в склеп, включил фонарик. Тонкий луч заскользил по стене. "Сережа+ Марина = любовь, дружба, верность", "Здесь были мотоциклисты ХПИ", "Мишка, ждем тебя на аэродроме к рейсу 17.30", - прочел Джин. Луч опустился на надгробие. Ближе к входу были две темные плиты. На одной из них была выбита надпись: "Его превосходительство генерал-майор кавалер Станислава и Анны Николай Владимирович Гринев". Здесь лежал дед Джина Грина, агента № 014. На другой было начертано: "Анна Дмитриевна Гринева. урожденная графиня Разумовская". Здесь лежала бабка Джина Грина, агента № 014. В головах у могил этих людей, проживших вместе долгую счастливую жизнь, на бронзовой доске Джин прочел, вернее вспомнил, полустертую надпись: "И затопили нас волны времени, и участь наша была мгновенна". Дед увлекался поэзией, и эта фраза была взята отцом из оставшихся после него тетрадей. Джин шагнул в глубину склепа, пошарил фонариком и увидел в углу то, что так интересовало его милого Друга Лота, - надгробную плиту своего прадеда кирасирского полковника графа Ивана Разумовского, героя Крымской и Балканской кампаний. Массивный бронзовый крест стоял в головах могилы. Джин взялся за перекладины креста, попытался его повернуть. Крест был неподвижен. Он вышел из склепа и отсчитал пятнадцать шагов точно на север. Остановился он прямо возле ограды некрополя, между вторым и третьим мраморными столбами. Здесь он вынул из сумки складную лопатку и начал копать. Через некоторое время лопатка стукнулась о металл. Джин посветил фонариком и увидел ржавую железную скобу. Надев перчатки, он взялся за скобу и потянул ее на себя. Послышался довольно сильный скрежет, скоба подалась. Джин отвел ее до упора, прижался к ограде, огляделся - все было спокойно. Тогда он побежал обратно к склепу. Скорее, скорее окончить это проклятое дело, скорее выбраться отсюда, вернуться, подать заявление об отставке, вырваться из под власти Лота, попытаться... Стоп, сначала закончи все, потом... сейчас не время... как ты вырвешься?.. В конце концов Лот поймет... ведь были же вы прежде друзьями... если ему нужен этот чертов тайник - пожалуйста, а тебя пусть оставят в покое... Он обхватил руками крест над гробом кирасирского полковника, нажал плечом. Крест начал тяжело поворачиваться, а вместе с ним, только в другую сторону, начала поворачиваться мраморная плита. Отвернув крест до упора, Джин снова включил фонарик. Под ним на глубине двух метров лежали останки графа. Тускло блеснули под лучом лежащий на груди скелета кирасирский шлем и эфес сабли. В полуметре от истлевшего гроба находилась небольшая ниша с металлической заслонкой. Джин взялся за ручку заслонки - она была прикрыта липкой окисью. Он отбросил заслонку, нащупал другую ручку и, напрягая все мускулы, вытащил из тайника небольшой, но очень тяжелый сейф походного типа. Все оказалось так, как рассказал Лот. Джин извлек из своей сумки специально приготовленный брезентовый чехол с кожаными ремнями, надел его на сейф, затянул ремни. Теперь сейф был похож на обыкновенный увесистый чемодан в чехле. Джин снова налег грудью на крест, повернул его, плита встала на свое место. В склепе Гриневых-Разумовских вновь воцарилось спокойствие. В последний раз он провел лучом по могилам предков, потом, движимый каким-то неясным, незнакомым чувством, поклонился могилам как-то нелепо, боком. Он поднял чемодан, вышел из склепа, подошел к ограде, опустил скобу, быстро забросал яму землей, положил сверху дерн, собрал охапку прошлогодних листьев, и вдруг мгновенное предчувствие пронзило его. Он повернулся - прямо за его спиной стоял бородатый верзила с поднятым для удара ножом. Джин ударил человека ногой в живот, перехватил руку с ножом, изо всех сил рванул на себя. Хрустнули суставы, раздался дикий вопль, тело верзилы тяжело бухнулось на какую-то мраморную плиту за спиной Джина. Тут же он заметил, что другой человек уже выбегает за калитку некрополя с заветным чемоданом в руке Он бросился за ним. Человек мелькал между сосен, раздирая кустарник, катился под уклон холма. Обернувшись, он выстрелил в Джина. Джин бросился за ствол сосны. Второй выстрел сорвал кору в пяти сантиметрах от его щеки. Присев, Джин выглянул из-за ствола, увидел тень человека с чемоданом внизу в лунном пятне, увидел, что он поднял руку с пистолетом и выстрелил уже в другую сторону, прямо вперед, увидел мелькнувшую из кустов еще чью-то тень, мгновенную рукопашную схватку, после которой пистолет отлетел в одну сторону, чемодан в другую, одно тело бесчувственно рухнуло в траву, а второе стремительно побежало вверх - к нему. Не отдавая себе отчета в происходящем, зная лишь, что чемодан должен быть в его руках, а помощи ему ждать неоткуда, Джин ринулся навстречу бегущему, столкнулся с ним, сделал отвлекающий финт левой рукой, а правой ребром ладони ударил по горлу. В этот же миг он почувствовал, что рука его попала в стальные тиски, а тело отделилось от земли. Пролетев несколько метров, Джин ударился головой о ствол сосны и потерял сознание. Он не слышал топота многочисленных ног, криков команды, не видел, как пронесли из некрополя стонущего бородача, как по аллее подъехала военная машина, и очнулся только тогда, когда вокруг него собралась вся оперативная группа... - Очнулся, Марк? - спросил его знакомый голос, и он увидел прямо над собой голубые глаза Васи Снежного Человека. - Что же ты не последовал моему совету и взялся шарить по могилам? В горы надо было идти, старичок, в горы. Только в горах можно до конца познать себя..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ