- Там еще все расшифровывать нужно. Смогу ли?
- Вы не бойтесь, вы начните. Он на вас рассчитывал. Он даже со смертью потянул, ждал вас.
- Со смертью разве потянешь?
- Можно, если очень нужно. Поехали, вы не бойтесь.
Павел поднялся, злой, что его понуждают, что опять куда-то тащат.
- Вас, что ли, мне бояться?
- Не меня, тетради.
- Тетрадь можно и захлопнуть. Вы где живете?
- Рядом с Садом имени Баумана. Улица Маркса.
- А я раньше жил на улице Чкалова. Тоже рядом с Садом Баумана.
- Видите, какое совпадение. Соглашайтесь.
- Хорошо, поехали. Но сначала надо заскочить на Рижский вокзал, в камеру хранения.
- Хорошо, заскочим на Рижский. Только на метро, ладно?
Они вошли в метро. Вступая на эскалатор, Павел взял Лену под руку. Так они и спустились, стоя рядом. Со стороны взглянуть, ехала куда-то парочка, но не совсем пара друг для друга. Мужчина был красив, отлично одет, загар его был загадочен, а женщина рядом с ним, хоть и была она молода, выглядела серенькой в своем белом, немодном платье, которое, наверное, сама и сшила.
В камеру хранения Павел пошел один. Лена осталась ждать его у входа. Она всю дорогу старалась не досаждать ему, не напоминать о себе, помалкивала. А он думал о своем, и хмурыми, злыми были его мысли, он там еще был, на этих поминках, где его высмеяли, вымарали.
Он вышел к Лене, помахивая чемоданчиком, стройный, поджарый, решительный, красиво-хмуроватый. Это со стороны если взглянуть, а на самом деле он был растерян, подавлен, чемоданчик в руке пугал его, чужим казался.
Лена жила в высоком панельном доме, еще новом и со всякими новыми затеями. Сперва надо было нажать на три кнопки, сообщив некоему устройству в ящике на двери тайный код, и тогда лишь дверь отворилась.
- Наш код - двести пятьдесят семь, - сказала Лена. - Запомнили?
- Двести пятьдесят семь, - машинально повторил Павел. - А зачем это мне?
На этаже, прежде чем очутиться у двери своей квартиры, Лена должна была отомкнуть дверь, которая впускала в коридор, общий для трех квартир.
- Соседи настояли, - сказала Лена. - У меня красть нечего.
- А невинность? - скверно пошутил Павел. Обозленный, обиженный человек всегда норовит кого-нибудь тоже обидеть, и почему-то чаще всего того, кто добр к нему.
Лена промолчала, только взглянула на него прямо, будто удивилась, а потом занялась замком.
- Вот мы и дома, входите, Павел Сергеевич.
Из крохотной передней вся сразу открылась квартира, вернее, квартирка. Шаг туда, шаг сюда - и Павел все сразу разглядел тут, весь мир этой женщины, мир ее дома, простой, без утаек. В передней висел вырезанный из "Огонька" и наклеенный на картон портрет Есенина. В комнате, на книжной полке, стояла в бедном окладе икона - женщина, склонившаяся над младенцем. Шкаф из недорогих, телевизор из самых недорогих, тахта с белоснежными подушками горкой, как убирают постель в деревне. Половички домотканые тянулись в комнату и в кухню. Павел шагнул в кухню, очень прибранную, где стоял холодильник, и тоже из самых дешевых. Кухня была крохотной, даже одному тут было тесновато, но у этой кухни во всю стену было окно, а за ним, в сумеречном небе, строго и близко стояли золоченые купола церкви на Старой Басманной.
Шагая, оглядываясь, Павел почувствовал, как разжимается в нем злая пружина. Эта церковь была видна и из окна его дома, он помнил эти купола с самого детства. Тогда они были темными, церковь была заброшена.
- Смотри-ка, позолотили купола! - обрадовался Павел.
- К Олимпиаде, - сказала Лена. - Большая вышла польза для Москвы от Олимпиады. Вы тут мальчишкой, наверное, бегали?
- В Бауманском саду есть старинный грот. Сохранился?
- Кажется. Я там всего раз один и побывала. Я ведь тут недавно. Эта квартира мне чудом досталась. Дежурила по ночам у одного больного, поправился он, кинулся мне помогать. Есть хорошие люди. Ну просто кинулся помогать. Утвердился в мысли, что я его спасла. Не я, доброта его живая спасла. Есть хорошие люди. А сейчас чайку попьем, и я побегу. До самого завтрашнего утра будете тут хозяйничать.
- Снова к какому-нибудь умирающему?
- Да, тяжелая больная. Мать одного знаменитого режиссера. Не хочет в больницу, никак ее не уговорят.
- Это ваша специальность, Лена, дежурить возле умирающих?
- Моя специальность отнимать их у смерти. Редко, но удается. Вместе с врачами, конечно.
- Те, что ходили к Петру Григорьевичу, показались мне шарлатанами. Ведь все же было ясно.
- Вы не правы. Надо всегда верить в чудо. Но если даже все ясно, то все равно надо помогать человеку жить, не торопить его. Вы какой чай любите? Крепкий? Гок-чай, он ведь крепкий?
- Как заварить. Но вообще-то крепкий.
- Обязательно раздобуду себе такого чая. Для дежурства, чтобы не хотелось спать.
- Трудная у вас работа, Лена.
- Да, она трудная. Но я легкой не ищу. От легкой работы тяжелые сны снятся.
Они подсели к маленькому столику, на который Лена поставила чашки с чаем.
- А как вышло, что вы стали работать медицинской сестрой? Призвание? И вот такой сестрой?
- Пять лет я выхаживала мать. У нее были парализованы ноги. Вот конфеты берите. Опять совпадение, конфеты называются "Кара-Кум". Потом муж у меня очень болел. Не отбила я его. У него был врожденный порок сердца.
- Так вы были замужем?
- Да.
- Тогда зачем?..
- Это я сама придумала. Так мне легче. После смерти мужа мне никто не нужен, а когда дежуришь по ночам в чужих домах, то так легче. Вот видите, Павел, как я вам доверилась. Петр Григорьевич тоже вам доверился. Не всякий может стать змееловом, я так думаю. Неужели они вас скрутят, неужели скрутят? - Она поднялась. - Ну, я побежала. Захотите есть, загляните в холодильник. Что-нибудь да найдется. Водка тоже там есть. Вдруг потянет. И, прошу вас, курите, не стесняйтесь. Да, сейчас я вам белье постельное достану. - Она вбежала в свою комнату. - Вот, на стул кладу. Только одна к вам просьба, Павел. - Лена стояла уже в дверях. - Если будет звонить телефон, не снимайте трубку. У меня ведь нет ни отца, ни брата. Условились?
- Хорошо. Спасибо вам, Лена.
- Побежала! - Дверь за ней затворилась, пробежали шаги по коридору, потом проскрипел лифт. И все стихло.