Во избежание в дальнейшем громоподобных звонков я по окончании разговора переключил телефон на вибрацию и поднял глаза на мою русалку.
Эльга посмотрела на меня внимательно:
— Мы никуда вместе не едем? Я понял — врать бесполезно.
— Не едем. Но это не имеет отношения к звонку. Просто не могу позволить себе сделать тебе больно.
— Ты уже делаешь мне больно, говоря банальности. И с чего ты решил, что я не хочу, чтобы мне было
больно? Почему ты должен решать за меня?
— Я решаю за себя. Не вдаваясь в подробности, ситуация выглядит так: карьера или любовь.
— Извини, но для меня это звучит по-другому: при каком из выборов ты остаешься собой, а при каком предаешь себя.
— Разговор переходит в серьезное русло. Я не могу объяснить всего... Вру. Начну сначала. Я могу объяснить все, но путем несложных логических умозаключений прихожу к необходимости совершить звонок другу для получения единственно правильного ответа. При этом ставка — не миллион, а вечная жизнь. А в случае неправильного ответа нам вместе, подчеркиваю — вместе, уготована страшная, точнее говоря, адская казнь.
— Вместе?
Да. Но тихой избушки, шапчонки с буквой «М», бесед с Понтием Пилатом не будет. А будут рядом с десяток миллиардов грешников, когда-либо живших на Земле. Понимаю, это звучит полным бредом... К сожалению, не могу списать свое состояние на психическое заболевание, так как душевно здоров до омерзения... Просто я гребаный апостол, призванный на служение, и должен выполнять все маленькие новозаветные штучки, типа оставь мертвым хоронить своих мертвецов, оставь отца своего...
Могу процитировать близко к первоисточнику. Мне не трудно. За последнее время тексты отпечатались в моей голове, как за пару лет до этого собрание сочинений В. И. Ленина, особенно «Материализм и эмпириокритицизм». Только не спрашивай, почему именно эта статья. Ответ тебе не понравится.
— И почему же именно эта статья?
— А потому, что очень похоже на эмпириокретинизм.
— Понятно. А что в первоисточнике на наш счет?
Пожалуйста. У нас любят цитировать избирательно, недоговорил — и смысл другой. Пример. Дедушка Ленин сказал: учиться, учиться и учиться. И давай все прописи строчить, от старания высунув язык на сторону. А цитатка-то полностью звучит по-другому: «Учиться, учиться и учиться военному делу настоящим образом». Так что сопли подобрать и вместо пера — винтовочку в руки. Вот так-то. Та же тема и с Новым Заветом. Заладили — Христос есть любовь. Угу, только к кому любовь? Он же ясно говорит: «...не думайте, что Я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч».
Хорошо бы здесь поставить точку и пойти, взявшись за руки, бороться с грехом. Но там есть четкое указание на применение меча: «...ибо пришел Я разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее... и враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто не берет креста своего и не следует за Мной, тот не достоин Меня».
Вот так. Поэтому если для обычного человека еще куда ни шло — почитай отца своего и мать свою, возлюби ближнего своего, то для апостолов — взял крест на плечи и пошел. Всех оставил, всех сделал несчастными. Мать рыдает, дети в истерике, папа-папа, ты куда, жену побоку — понимаю, Эльга, что мы не женаты, это я в библейском смысле, — и давай творить чудеса направо и налево... Все его любят, а он Христа, вплоть до потери сексуальной ориентации, да и сексуальности вообще.
— Ты монах?
— Хуже! Апостол.
— Не понимаю. Может, ты немножко придумываешь... Если сегодня не тот день, я пойму.
— Я слышал о теории тяжелых мужских дней, но и моем случае все сложнее. У меня критические дни начались в зрелом возрасте и, кажется, продлятся до конца света.
— Но ведь он не скоро.
— А вот здесь ты ошибаешься. И сыр-бор в моей душе именно из-за этого.
— Поцелуй меня.
— Ты издеваешься.
Договорить я не успел. Эльга обняла меня за шею, и я потерялся... Мне бы отбиваться, звать на помощь милицию, а я весь отдался поцелую. Я пил нектар ее губ и наслаждался собственной беспомощностью.
— Куда поедем?
— А какие предложения?
— Сашка, дай ключ от квартиры, сегодня ты ночуешь на даче. И, кстати, прекрати сутулиться. Спина-то поди болит?
Сашка, наблюдавший за всем происходящим не без удивления, протянул мне ключи и сказал:
— Болит, а что делать?
— Уже все сделано, теперь не болит.
Сашка распрямился. На его лице застыло удивление.
— Ой, не болит! Здорово! Не забудьте позвать на свадьбу, малахольные!
Окончания фразы мы не услышали. Страсть перемещала нас в пространстве с околозвуковыми скоростями.
Холодный воздух, заснеженная брусчатка Красной площади.
О том, как добраться до Сашкиной квартиры, я не думал. Был уверен, что нас ждет такси, и не сомневался ни на минуту, что водителем окажется Енох.
Мы подошли к первой из стоявших на Ильинке машин. Я открыл заднюю дверцу, помогая Эльге устроиться, а сам сел рядом с водителем.
— Как добрался, Енох? У нас в Москве ездят и на переднем сиденье, так что сегодня увидишь мой профиль.
— Наглый ты, антихристово воинство, наглый, но симпатичный... Добрался без приключений. Их еще знаешь сколько будет, у-у-у-у, скучать не придется... Что за милая девочка?
Мы говорили на арамейском. Эльга, наверное, решила, что попала в плен к ближневосточным террористам, но держалась молодцом, вопросов не задавала и, положив руки мне на плечи, изредка проводила ладошкой по волосам. Приятно.
— Ну, скажем так, привычными образами, Рахиль, Сарра.
— Ой, мальчик, кажется, вырос. А как быть с нашими христианскими безъяйцевыми закидонами?
— Для патриарха ты очень груб.
— Извини, профессия таксиста накладывает отпечаток. Но не уходи от ответа....
— Ответа нет, не приставай. Сказано же: «Плодитесь и размножайтесь». Считай, что я выполняю прямое указание вышестоящего начальства.
— Ну-ну, ты на мое начальство не намекай! Тебе со своим потом объясняться. Хотя, если вы перессоритесь, мне легче будет.
— Легкой жизни я тебе не обещаю, а себе не желаю. И спокойной ночи, потому что мы приехали. У этого дома приостанови...