Он, товарищ Ойбора, только что вернулся из Найроби.
То, что удалось ему узнать и о чем он поведал сейчас Ойбору, произвело на последнего сильное впечатление.
К стенке его! Брать и под суд! Довольно тянуть с арестом!
Тише, тише, — одернул его Ойбор, — мы не в пустыне. Я хочу отыскать и второго участника нападения на площади в ту ночь. А с этим поступлю, как считаю нужным. Тебя же прошу уже не вмешиваться и не реагировать бурно, что бы ни произошло в дальнейшем. Ты мне веришь?
Я-то верю, но...
Вот и хорошо. И спасибо тебе за все.
Но он может еще что-нибудь выкинуть, этот зверь!
Не выкинет, — заверил Ойбор, — ровным счетом ничего больше, это уже моя забота.
Хватит и того, что им сделано. Даже слишком!
Повторяю, мне нужен и второй. И все остальные. Ты сам убедился, как опутали они не только наш континент, но и множество других мест на планете своей гнусной паутиной.
Да, трудно даже представить себе!..
Вот именно. Потянешь одну ниточку, а она — целую сеть. — Киматаре Ойбор вдруг вернул товарищу сверток обличительных документов. — Сам передашь это в комиссариате, твое право. При мне, пожалуй, не стоит находиться такой, хм, драгоценности.
Хорошо, передам. Комиссар назначил мне на час дня.
Знаешь, Кими, Соваж-Мариб не так умен, как мы предполагали. Мне даже было неинтересно, слишком легко и просто.
Неисправимый хвастун. — Ойбор легонько взял его за подбородок, повернул к солнечному свету то одну сторону его лица, то вторую, рассматривая синяки и царапины. — Мда... простота и легкость налицо, сансей.
Не называй меня больше сансеем, не называй, — грустно молвил отставной инспектор, — опозорил память Окамуры-сан. И перед кем спасовал! Перед мальчишкой! Ста-а-арые мы, Кими, конченые мужи.
Слушай, я бы все-таки не тянул с его арестом, пока не сбежал.
Да успокойся наконец! Говорю тебе, он под надежным глазом. Все кончится справедливо и правильно, клянусь твоими синяками, великий и неувядающий сансей в помятом черном костюме! Главное, что вернулся живой!
Полуживой, Кими, а сам ты не подумывал о приятной перспективе и возможности поймать пулю из-за своей затяжной тактики?
Подумывал, — серьезно сказал Ойбор, — и стараюсь все предусмотреть, не сделать промаха.
Если неповезет, продолжит Самбонанга. Если не повезет и ему, тогда слово за тобой. Только тогда. А сейчас возвращайся к мемуарам, считай, что путешествовал за материалом для новых глав своей книги.
А ну вас всех к дьяволу! Твори, как хочешь, я помолчу.
Верни-и-ите, — канючил подросток, — отец ру-гается-а-а.
Вот еще! — возмущался торговец, косясь на Ойбора. — Мало ли барахла прошло через мои руки! Всего не упомнишь!
Не о барахле речь, — грозно сказал Ойбор, — Этому паршивцу я уже оборвал уши, чтобы впредь не тащил у собственного родителя, — не глядя, он наградил мальчишку подзатыльником, — а как прикажешь поступить с тем, кто выманивает у несовершеннолетнего ценные вещи за бесценок?
Какое мне дело! Чего привязались! — Торговец повысил и без того громкий и противный, как у вокзальных информационных радиорупоров, голос в надежде на заступническое вмешательство базарной братии, однако окружающие были слишком заняты своими заботами, чтобы реагировать на призывные вопли какого-то истеричного жестянщика. — Не знаю никаких ценностей! Я бедный человек! Уходите! Не мешайте, не то позову полицию!
Не знаешь? — рявкнул Ойбор и схватил его за бурнус на груди так круто, что прелая шерстяная ткань затрещала и поползла.
Зажигалка продана, — испуганно пролепетал торговец, видя, что деваться некуда.
Не помню. Пусти, сумасшедший, не имеешь права.
А ты поднатужься и вспомни. — Ойбор помахал перед его носом жилистым кулаком.