Индийская слониха Лоди — это живая гора мускулов под бронею твердой и шершавой, как скребница, кожи. Ей ничего не стоит спиралью выгнуть рельс в ограде слоновника или с корнями выворотить большое дерево, упершись в него лбом. И делается это не с каким-то злым умыслом, а так — потехи ради, мимоходом. Наградила природа силушкой, надо же куда-то девать ее! Работы достойной нет, так хоть потешиться по-богатырски!
Разумеется, у такой мамаши и детеныш должен быть великаном. В самом деле, Малюткой его назвали не без иронии, потому что новорожденный слоненок весил как-никак более ста килограммов.
Нельзя было удержаться от смеха, глядя, как он неуверенно ковылял на подкашивающихся ножонках, бодая воздух вялым непослушным хоботком. Покрытая длинными волосами нежная кожа его еще нигде не свисала складками, как у взрослых слонов. Если б не надежно оберегающий хобот Лоди, Малютка на каждом шагу рисковал растянуться на камнях или свалиться в бассейн с водой. Что делать, в раннем детстве и великан нуждается в материнской поддержке.
И кто б мог подумать, что толстокожая громадина Лоди может стать такой чуткой, такой нежной матерью! Отныне все ее помыслы, все заботы были только о детеныше. В жаркий полдень она окатывала малыша водой из бассейна, словно живым щитом, прикрывала его собой от жаркого солнца. Вокруг ее грузного тела расползалась по земле такая обширная тень, что Малютка мог не только дремать в холодке, опершись о неподвижную и твердую, как столб, ногу матери, но даже прогуливаться рядом без риска получить солнечный удар. В прохладные вечерние часы беспокойная Лоди выгоняла сына на пригорок, чтобы он мог погреться в мягких лучах заходящего солнца.
И ела теперь Лоди торопливо, не сводя с детеныша встревоженного взгляда. Даже ночью ее массивная голова поминутно вскидывалась кверху, и гибкий хобот нежно оглаживал крутой бочок безмятежно спящего слоненка.
По мере того, как подрастал Малютка, забот у великорослой мамаши все прибавлялось. Ведь детство и у слонов не проходит без шалостей, а мир так полон соблазнов! Даже если этот мир ограничен бетонной скалой с одной стороны, рвом — с другой и тяжеленными решетками справа и слева. При желании можно и здесь найти сколько угодно опасных развлечений.
Слоненок, конечно, не подозревал, что родился в неволе. Говор пестрой толпы за каменным парапетом занимал его не больше, чем гортанные крики попугаев и пронзительное верещание павлинов, доносившееся из ближнего птичника. Зычное рыканье львов в сумерках, бесноватый хохот шакалов и хриплый кашель гиен тоже недолго тревожили Малютку. Он словно понимал, что с такой матерью, как его Лоди, бояться решительно некого.
В самом деле, долгое время ничто не омрачало привольной жизни слоненка. Рано утром служители открывали массивную дверь и выпускали слонов на просторную, тщательно выметенную площадку, в углу которой родителей поджидал обильный завтрак. Отведав пуда четыре всяческой снеди и выцедив пять-шесть ведер воды из бассейна, глава семейства — папаша Давид не мешкая принимался за «работу»: долбил бивнями каменную стену, либо выдергивал железные сваи, которыми ограждены крутые бетонные склоны водоема. Делал он это на совесть — старательно, не жалея сил, словно хотел доказать, что не даром ест государственный хлеб.
Конечно, Малютка был еще слишком слаб, чтобы следовать при меру родителя. Зато он научился подцеплять хоботом мелкие камешки и швырять их в служителей или публику. Со временем удалось добиться в этом искусстве заметных успехов.
Помимо камней после папиной «работы» оставалось много теплой мучнистой пыли. Ее можно забирать хоботом и с силой выдувать на себя. Именно так поступают родители после купания, чтобы избавиться от назойливых паразитов, расселившихся в складках кожи.
Когда же прискучит и эта забава, можно просто побегать меж расставленных столбами маминых ног. Это особенно весело, если Лоди делает вид, будто ловит сына хоботом и никак не может поймать.
Но всего интереснее, конечно, купаться в водоеме. Мама Лоди втягивает хоботом воду и упругой струей окатывает сына. Брызги летят в публику. Там, наверху, визг, веселая толчея. Слоненок вскоре и сам выучился стрелять в публику фонтанчиками воды. А когда посетители с криком шарахаются от барьера, Малютка колечком сворачивает хоботок и оттопыривает нижнюю губу: так он смеется.
Не все, однако, дозволялось малышу. Заглядывать к соседям бегемотам ему строжайше воспрещалось. Дело в том, что разделявшая их решетка из стальных прутьев толщиной в бивень не считалась надежной преградой для исполина Давида, поэтому вдоль решетки был дополнительно сооружен бетонный барьерчик, усеянный острыми шипами. В былое время, когда Давид и Лоди впервые знакомились со своей площадкой и придирчиво ощупывали хоботами каждый клочок земли, будто здешняя почва могла провалиться под их многопудовыми телами, еще тогда, потрогав хоботами острые шипы, они поняли, как опасно было бы поставить на барьерчик ногу, никогда не пытались приблизиться вплотную к решетке.
Но Малютка, хоть и весил уже около пятисот килограммов, оставался еще ребенком. Чем ни настойчивей прогоняла его мама Лоди от опасной решетки, тем сильнее хотелось ему во что бы то ни стало познакомиться с таинственными соседями. Желание это сделалось особенно навязчивым, когда у круглой, как бочка, Матильды родился забавный розовый бегемотик.
И вот однажды, улучив момент, когда родители дружно грызли березовую метлу, случайно забытую служителем у стены, Малютка все же изловчился забраться на опасный барьер. Он дико и тонко затрубил, обезумев от внезапной острой боли в ногах, но продолжал топтаться на месте, не догадываясь, что можно спрыгнуть обратно ка землю. Подоспевшая Лоди, изо рта которой усами топорщились длинные прутья, обхватила свое детище хоботом и бережно поставила наземь. От страха и боли Малютка все еще вопил, катаясь по земле. А мать суетилась возле, нервно переступая ногами-тумбами, тянулась к сыну хоботом и возбужденно гудела.
Разумеется, слоненку немедленно оказали медицинскую помощь, но избежать заражения, которого так опасался доктор, все же не удалось: правая передняя нога загноилась, образовался болезненный нарыв. Слоненок — не обезьяна, в постель его не уложишь.
Малютка с превеликим трудом ковылял на трех ногах. Лоди почти не касалась пищи, боясь даже на минуту оставить детеныша. В слоновнике теперь непрерывно слышались стоны больного и гудение его встревоженной матери.
Положение все осложнялось. Ни мази, ни пластыри не помогали. Со дня на день могла появиться гангрена. Консилиум врачей вынес решение: хирургическая операция.
Делать ее решили в том загоне, куда переселяют слонов на ночь. От вольера загон отделялся специальной «слоновьей» оградой, разрушить которую едва ли смог бы даже тяжелый танк. Через решетку Малютка мог видеть свою мать, это должно было действовать на него успокаивающе. По опыту уже знали, как буйствовал слоненок, когда его хотя бы на час отделяли от матери для измерений и взвешивания. Да и тот сокрушительный дебош, что учинила однажды разлученная с сыном Лоди, был еще у всех на памяти.
В назначенный день Малютка стоял в пропахшем карболкой загоне и поедал свои любимые лакомства — яблоки, морковь, капусту, белые булки. Четверо санитаров привязывали его ноги к вделанным в полу кольцам. Худощавый доктор с волевым, даже несколько суровым лицом вполголоса давал указания помощнику и придирчиво осматривал специально для слоновьей кожи изготовленный ланцет. Рядом, на столике, поблескивала медицинская посуда, белела пухлая вата.
Лоди привалилась шишкастым лбом к решетке и шумно, тяжело дышала. Обстановка ей была известна: в свое время Лоди сама перенесла две операции — первый раз, когда на боку у нее образовалась под кожной складкой язва, второй — когда ей обрезали вросшие в тело копыта. Оба раза было очень больно, но Лоди стоически сносила эту боль, потому что инстинктивно чувствовала: люди хотели ей добра. И она не ошибалась — в обоих случаях сразу же после операции наступило облегчение… Но одно дело терпеть боль самой, другое — когда собираются причинить боль детенышу. И Лоди страшно волновалась.
Все шло хорошо, пока санитары не начали поднимать канатом больную ногу слоненка. Малютка тотчас потерял интерес к лакомствам, рванулся с места… О, ужас! Ноги накрепко приросли к полу. Малютка взвыл, всем телом устремившись к матери, упал на колени. Но Лоди, протянув к нему сквозь решетку хобот, загудела ласково, успокаивающе, будто уговаривала набраться мужества, потерпеть. И слоненок утих.
Санитары помогли ему подняться, а служительница, у которой от волнения и жалости заметно подрагивал подбородок, подала слоненку большое румяное яблоко.
По знаку доктора санитары снова стали отрывать от пола больную ногу, чтобы укрепить ее в свисавшей с потолка петле. Однако стоило Малютке встряхнуться, как четверо дюжих мужчин повалились на пол. Лоди вновь затрубила, призывая сына подчиниться, но, чувствовалось, возбуждение ее все росло, и выдержки ее могло хватить ненадолго.
Доктор заспешил.
— Отставить петлю! — распорядился он. — Захлестните ногу канатом и держите неподвижно. Операция-то минутная, а мы готовимся полчаса.
Малютка был еще слишком юным, чтобы стойко переносить боль.
Отчаянный вой пронесся над зоопарком, едва нож коснулся болезненного нарыва. Слоненок уже не внимал голосу своей разумной матери. Ему было очень больно, и он метался так, что четверо санитаров, повисших на его ноге, раскачивались из стороны в сторону.
Жалобный крик Малютки терзал сердце Лоди. Когда же слониха увидела медленно растекавшуюся лужу крови, самообладание окончательно покинуло ее. Над бетонными сводами загона заколотился воинственный трубный рев Лоди. Стопудовая решетка, способная выдержать натиск десятков разъяренных львов, задрожала, словно проволочная сетка. С куполообразного потолка посыпались камни, куски бетонной штукатурки.
— Держите! — сдавленным голосом прикрикнул доктор на оробевших санитаров. И четверо здоровенных мужчин снова навалились на больную ногу слоненка.
Операция продолжалась. Почти лежа, каждую секунду рискуя быть раздавленным под тяжеленной стопою Малютки, доктор аккуратно закладывал томпон в открытую рану. Дикий, заполнивший весь мир крик Лоди оглушал его. Трещала решетка, летели с потолка камни. Требовалось громадное напряжение воли, чтобы не убежать из этого ада.
Обезумевшая мать ломилась сквозь стальную ограду на выручку сына, которому люди причиняли боль. Своей собственной боли она уже не чувствовала.
Когда можно было наконец поднять глаза, доктор увидел между раздавшимися в стороны стержнями решетки широченную голову Лоди. Хобот ее был грозно вскинут к потолку, вылезшие из орбит, налитые кровью глаза устремлены к детенышу. Она все еще кричала, сотрясая решетку, но крик ее с каждой минутой слабел, становясь глухим и хриплым.
О силище Лоди у работников зоопарка было совершенно трезвое представление, но чтобы она могла раздвинуть головой стальные прутья в руку толщиной, такого, конечно, никто не ожидал.
Пока оглушенные, потерявшие голову санитары освобождали слоненка от пут, тот все еще продолжал вопить. Между тем, надо было спасать уже не его, а Лоди.
В инструкциях зоопарка, казалось бы, предусмотрены все неожиданности: пожар, сильная гроза, буран, мороз, ливень, побег льва или тигра. Но как спасать слониху, застрявшую головой в ограде? Этого не значилось ни в одной инструкции. А действовать надо было немедленно: решетка душила животное.
Включили брандспойт. Но под напором жесткой струи Лоди еще яростнее стала ломиться в загон. Тогда, сдерживая той же струей возбужденного Давида, вытолкнули распутанного Малютку обратно в вольер: рассчитывали, что в этом случае Лоди сама попытается освободить защемленную голову.
Она и вправду рванулась назад. Но великанша потеряла много сил, стремясь на выручку детеныша, так что на собственное спасение сил уже не осталось. Стальные прутья не давали ей вздохнуть.
Лоди заколотилась, сотрясая решетку. Потом рухнула набок. Голова ее со скрежетом сползла вниз, так и не вырвавшись из стальных тисков.
Кто-то догадался вызвать по телефону автогенщика. (По счастью, в антилопнике ремонтировали в тот день перекрытия). Но прошло не менее полчаса, пока перерезанная пламенем ограда рассыпалась звонкими болванками по бетону.
Казалось, было уже поздно. Безжизненной горой громоздилось у разрушенной ограды недвижимое тело Лоди. Только подергивался конвульсивно кончик откинутого в сторону хобота… Но вот в смятении ковылявший вокруг матери Малютка наступил, забывшись, на больную забинтованную ногу и вскрикнул.
…Если есть на свете нечто, способное возвратить к жизни умирающую мать, то это, без сомнения, крик ее исстрадавшегося детеныша. Будто живительная волна прокатилась вдруг по телу Лоди. Вначале у нее достало сил лишь на то, чтобы потянуться хоботом к Малютке. Потом она подняла окровавленную, с разодранными ушами голову. И наконец, когда детеныш уперся в нее согнутым хоботком, будто помогая встать, она, шатаясь, поднялась во весь свой гигантский рост.