- Беда вся в том, дружище, - сказал Друцкой, - что к нам в епархию назначили епископа Димитрия... Государыня ему покровительствует... знает его лично.
Тогда Баратаев перешел на разговор о Рыхловском:
- Как был тюремным ковальщиком он, так им и остался. Против царевича и меня восстанавливает он и наших соседей, мелких вотчинников... Стали упрекать меня и они в послаблении мордве, но могу ли я тягаться в омытаривании людей с этими нищими вотчинниками?! У меня десять тысяч крепостных душ, у них всего две-три сотни. Меньше крепостных - больше тягости для этих несчастных. Я не жалею мордвы и могу ее пороть не хуже Рыхловского, но в силах ли я справиться со столь огромной армией тяглецов? Где руки? Где глаза? Где уши? Для того мне надо сотворить целый приказ... Рыхловский натравливает попов на нашу мордву, как охотник своих псов на дикую птицу. Но птица может улететь, а мордва остается на одном месте, и бог знает, чем это утеснение кончится!
Друцкой опять грустно вздохнул:
- Увы нам, мой друг! И здесь не что иное, как покровительство царицы!.. Его сын, былой солдат гвардии Петр, а ныне лейб-компанец...
Дальше он шепнул несколько слов Баратаеву на ухо, и оба они плотоядно и растерянно улыбнулись.
- Недаром епископ и Рыхловский сдружились. Все дело в царице. И нам с тобою остается паки и паки выпить за ее здоровье, - усмехнулся Друцкой, вновь наполняя чарки гостю и себе.
- А мое дело самое трудное, - продолжал он. - Приезжает епископ, жалуется на тебя, потом Рыхловский, тоже на тебя... После того ты жалуешься на них обоих. Мордва жалуется на всех вас... Голова закружится! Вот угощаю я вас всех вином, занимаю разговорами, а сделать ни для кого и ничего не могу... Признаться: мы и вы запутались. Беззаконие опутало всех.
Баратаев схватил его за руку:
- Такая же фортуна и у меня! Недавно я даже мордовского пророка Федора Догаду угощал... Беседовали мы с ним: как лучше и теснее мордву к христианству привести? А после того явился ко мне их грамотей Несмеянка и просил сохранить от монастырской напасти. Его я тоже угощал вином и обещал передать его просьбу губернатору... Мало того, ко мне в гости приходил даже разбойник...
- Разбойник?
- Да. И просил он у меня продать ему бахил и лаптей для его ватаги...
- Ты его что же, в кандалы не сунул?
- В лесу стояли его молодцы - от моей усадьбы и от меня ничего бы и не осталось. Я его тоже ласково поил и вином, и песни с ним пел, но лаптей дать ему отказался. Он обтер усы, разгладил бороду, помолился на икону двумя перстами и попрощался со мной... А потом дворня донесла мне, что двух скакунов моих они с собою со двора увели... Старообрядец он, бывший нижегородский кутейник, и жалел о разоренных Питиримом скитах на Керженце. Ругал он Питирима крепко. Человек неглупый, настойчивый, сильный.
- Знаю я его. Он Строганову соль привозил. Подрядчиком у него был. Михаилом Зарею его зовут. Знаю.
Баратаев в ужасе вскочил с места.
- Михаил Заря? Неужели он? Слыхал я: его ловят восемь губернаторов и все сыскные и тайные канцелярии?
- Он самый!
- А-я-яй! - Баратаев сделал такое лицо, будто у него заболели зубы.
- Ой, невеселые дела в моей губернии! Того и гляди, сам на виселицу пойдешь!
Тем дело и кончилось. Пображничали, повздыхали; о женщинах между прочим поговорили и разошлись.
- Так ты ничего и не можешь? - на прощанье все-таки еще раз попробовал повлиять на губернатора князь Баратаев.
- Нет. Ничего! - развел руками Друцкой. - Могу только посоветовать быть построже с мордвой.
- Только и всего?
- Только. Не дай бог, коли взбунтуются... Не допускай до этого! Держи их крепче.
- Попы держат крепко... Пристава еще крепче, и еще буду я тоже... Не вызовет ли именно такая крепость бунта?
- Нет! Вон епископ говорит: "Собором и черта поборем!" Жалуется он на ваше равнодушие к его делам.
- А я так думаю, Даниил Андреич: от черта - крестом, от свиньи пестом, а от епископа - ничем.
Губернатор ничего не смог ответить на это князю Баратаеву.
XI
Семен Трифонов добился своего.
Несмеянка собрал кучку терюхан и повел их к старцу Варнаве в пустынь. Они застали его за молитвой. Он усердно молился, не обращая на вошедших никакого внимания, хотя они шумно между собой разговаривали и даже окликнули его.
Отмолившись, Варнава поднялся и строго оглядел нежданных гостей.
- Пошто явились? Что вам надо?
Несмеянка спокойно и почтительно сказал:
- Народ хочет знать - как же так может случиться, что чужая жена, да притом же в ночное время, крадучись, входит к тебе в дом и там пребывает до самой зари и долее?
Терюхане, тяжело дыша, смотрели недобрыми глазами в лицо старца.
- А ну-ка, что он скажет?
Старец скорбно вздохнул и провозгласил, воздев руки кверху:
- Горе вам, мытари и фарисеи!.. Горе вам, мудрецы языческие!.. служители диавола! Горе!
Несмеянка сказал сурово:
- Наше горе нам известно. Оно всегда при нас. Расскажи ты лучше про себя.
Старец закашлялся, а кончив кашлять, перекрестил рот. Заговорил он на мордовском языке.
- Слушайте сказание о преподобном Малхе. Оно послужит вам для прояснения. Садитесь, добрые люди, на лавку... Садитесь.
Терюхане сели.
- Слушайте и внимайте! Преподобный Малх попал в плен к сарацинам такие арабы есть на востоке. Стал преподобный Малх рабом. Он пас овец в пустыне, вознося богу благодарность за то, что пребывает в стороне от людей. Но коварство диавола на всяком месте найдет человека. И там, при таком пустынном житии, Малх найден все же был своим злокозненным врагом. Сарацин, видя, что раб его Малх во всем служит ему усердно и верно и что скот его все приумножается, размышлял - как бы наградить его за верную службу, и порешил дать ему в супружество плененную красавицу, которая была привезена в плен вместе с Малхом на спине одного и того же верблюда...
Кое-кто из слушателей вздохнул. Деревенский гуляка Петруня Танзаров почесал затылок, улыбнулся своим мыслям. В общем, терюхане заинтересовались. Варнава, ободренный этим, продолжал увереннее:
- Призвав Малха, хозяин стал говорить ему о ней, чтобы он взял ее в супружество. Но Малх отговаривался тем, что он-де христианин, а по закону христианскому нельзя жить с чужой женой. Тогда сарацин, придя в ярость, извлек меч и хотел умертвить Малха, и если бы тот не поспешил в знак своего согласия обнять шею той женщины, то господин его пролил бы его кровь. Когда наступила ночь...
Старец Варнава закашлялся. Терюхане тоже. Петруня разрумянился, беспокойно заерзал на скамье, едва не столкнул своего соседа Лобку Чанаева. Тот взмахнул ногой, но удержался, сердито ударив локтем нескладного парня.