Произошла загадочная суматоха за дверью. Петру показалось, что кроме старушки в доме находится кто-то еще, видимо, женщина. Ему послышались два женских голоса. Но, может быть, это только так послышалось?
- Скорее же! Отворяйте!
Марья Тимофеевна прятала у себя скрывавшуюся от губернаторских сыщиков Рахиль. Но это ей не удалось. Петр после приветственных объятий и поцелуев отправился в чулан, чтобы сложить там свои дорожные вещи, и здесь-то неожиданно для себя он обнаружил присутствие неизвестной ему девушки.
- Марья Тимофеевна! - крикнул Петр. - Кто это тут?!
Из горницы вышла тетка Марья и дрожащим от испуга голосом проговорила:
- Прости, батюшка!.. Сиротка она. Прости уж ты меня...
Старушка тряслась от испуга.
- Пускай не боится! Успокой ее, Марья Тимофеевна, да и сама - чего ты?!
Поставил свои вещи в сенях и, войдя опять во внутренние покои, крепко обнял и поцеловал старушку. Сняв камзол и оставшись в фуфайке, сел в кресло, чтобы отдохнуть после долгого пути. Появилась и Рахиль, которую подталкивала тетка Марья. Бледное лицо девушки выражало испуг.
Петр приветливо улыбнулся:
- Не бойся меня! Я не зверь, и ничего тебе плохого не сделаю! Садись, пожалуйста, поздравь меня с приездом.
- Садись, милая, садись... - ободрила ее Марья Тимофеевна.
- Как тебя зовут?
- Рахиль.
Девушка недоверчиво смотрела широко открытыми черными глазами на Петра.
- Дочка она будет покойного здешнего меховщика... В заточении в башне он умер. И ее хотят посадить в темницу - вот она у нас и хоронится.
- Я завтра уйду! Дайте только переночевать! - тихо сказала девушка.
- Куда ты уйдешь?
Девушка промолчала. Ей трудно было говорить - душили слезы.
- За что же ее отца?.. - спросил Петр.
- Он еврей...
Петр насупился. Ему вспомнился его друг Грюнштейн и травля его в дворцовых кругах. Вообще все стало понятно.
Он перешел на другое:
- Ну, а как поживает мой отец?
Старушка вдруг онемела. Больше всего она боялась услышать от него этот вопрос. Она помотала головой, приложила к глазам полотенце, перекинутое через плечо, но ответить так ничего и не ответила, сделав знак рукою Рахили.
- Умер он... убит! - сказала за нее девушка.
- Что?! Отец убит?! Может ли быть? Марья Тимофеевна? - схватил он старушку за руку, побледнев. - Да говорите же!
Старушка кивнула утвердительно и заплакала.
Петр опустился перед иконами на колени и помолился. После этого, не расспрашивая о подробностях, ушел в отцовскую комнату, заперся там и просидел в мрачном раздумье всю ночь. Вспомнил мать, свое детство, свой отъезд на военную службу, а дальше... Э-эх-ма! Стоит ли мучить себя воспоминаниями?
"Мужественным будет тот, - думал он, - кто стоит выше радостей и горя, а солдату - к лицу ли падать духом?!"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Марья Тимофеевна и Рахиль притаились в соседней комнате, со страхом прислушиваясь к тяжелым шагам Петра Филипповича.
- Не надо было говорить... - прошептала старушка.
- Но ведь он сам спросил... Как же нам не ответить?! - возразила ей девушка.
- Кругом горе, Рахиль! Куда ни взглянешь - везде оно.
- Я думаю о Рувиме. Где он? Сил у меня больше не хватает. Куда я пойду? Куда я денусь? Боже!
Девушка, уткнувшись в грудь старухи, тихо сказала:
- Мне тоже надо умереть!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петр не любил Филиппа Павловича. С самого раннего детства он был свидетелем постоянных ссор между отцом и матерью, и всегда ему было жаль мать. Он был убежден, что она права, а отец неправ. Не нравилось ему и то, что отец был жаден к деньгам и жесток с людьми.
Это помогло Петру отнестись к известию о смерти отца мужественно. Он пошел в Преображенский собор в Кремле и отслужил панихиду о "рабе Филиппе и рабе Степаниде", но и это делал как-то больше из чувства долга, чем по велению сердца. Слушая заупокойные стихиры, думал о новой службе, о губернаторе, о полковом командире, о своей вотчине, о походе на мордву... Голова мутилась от забот. Жаль и эту девушку! Как с ней быть? Может ли он долго скрывать ее у себя? Конечно, нет! Ведь это же с его стороны преступление!
После панихиды Петр и Марья Тимофеевна сели на скамью в кремлевском саду и повели разговор о Филиппе Павловиче.
Марья Тимофеевна не могла удержаться от того, чтобы не осудить покойного за его жестокий нрав, вспомнила о тех притеснениях, которые она испытала от него.
- На хлеб не давал мне ни полушки, а чем было жить? Скуп и даже до крайности был покойник. Бог с ним! Выгонял меня не раз из дома. Осрамил передо всеми. - Старушка всхлипнула. - Не хотела я тебе говорить, да уж все равно... Все равно мне скоро умирать...
И вдруг она прошептала:
- Поп Иван Макеев... Пьяный был у меня тут... Духовник он покойной твоей матушки... Плакал он. Каялся...
- В чем? - поинтересовался Петр.
- Боюсь, и ты выгонишь меня, сироту!.. Разгневаешься на меня. Господи! Прости ты меня, батюшка, грешную!..
- Да говори же, в чем дело?