- Прощай. Что теперь скажет царевич? Он во всем обвинит меня!..
- Э-эх, брат! У меня похуже дела. У нас сбежал государственный преступник, клеветавший на самое царицу... бывший ее фаворит... Тайная канцелярия приказала его арестовать, а мы его упустили... Что теперь будет, подумай!..
Баратаев махнул рукой и разбитой походкой вышел вон из губернаторских покоев.
Через несколько минут секретарь доложил, что Рыхловского не нашли на квартире, а старуха, охранительница его дома, уведена в острог.
- А девчонка-еврейка?
- Ее тоже там не оказалось. Скрылась неизвестно куда.
Губернатор покачал головой и тяжело, мрачно засопев, изо всей силы стукнул кулаком по столу.
- Пытать! Пытать старуху!
XX
Поп Иван Макеев усердно долизывал сметану в блюде, исподлобья посматривая на Феоктисту Семеновну.
Она жаловалась на крестьян. С тех пор как умер Филипп Павлович, дворовые и деревенские стали "зело непослушны", за хозяйку ее не считают, своевольничают. И с молодым хозяином в Нижнем тоже что-то неладное. Приезжали из Нижнего пристава, обыскали всю усадьбу, опрашивали мужиков и баб: не видал ли кто молодого барина? Никто не видал. Что такое произошло с Петром Филипповичем - в толк она не возьмет. Рыхловка осталась без хозяина.
Поп морщил лоб, вытирал рукавом сметану на бороде и усах и причмокивал:
- Господня воля! Господня воля! Вон в Оранских ямах Олешка Микитин чернеца укокал да похвалялся в том, а стали ловить - к ворам ушел, в лес... Что поделаешь?! Буря в нашем уезде. У всех хвост крутится.
Слова попа еще больше напугали Феоктисту:
- Как же мне-то теперь, батюшка, быть?!
- Молиться. Мудрейший исход!
- Уж я и так целые дни перед иконами. Да видно в этом деле и святые угодники не помогут. Мужик свою силу почуял. Сами же били мордву, а теперь меня ругательски лают. Я-де виновата, что сироты остались, что бабы овдовели... Уж ты их, батюшка, поди разуверь, утешь... угомони!
- За тем и прибыл аз... Винцо-то есть?
- Как не быть! Есть.
- Чарочку бы в полтреть ведра... С народом, чай, говорить-то буду. Для бодрости. Эх-ма! Жизнь наша!
Феоктиста сходила в соседнюю комнату и вынесла кружку вина. Поп широко перекрестился на иконы, сказав: "Не тяготись жизнию, пастырь!" - и выпил все вино до дна. Сунул в рот поданный ему кусок телятины, задумчиво прожевал его.
- Вели бить в набат! Сзывай паству!
Феоктиста выбежала на волю. Велела попавшейся под руку дворовой девке ударить в набат и, бледная, испуганная, вошла обратно в горницу.
- Боюсь я их, батюшка... По ночам не сплю. Раньше, бывало, никогда не пели песни, при покойном Филиппе Павловиче, - теперь горланят. И мужики, и парни, и девки - все полным голосом.
Поп усмехнулся:
- Бывает пение сатанинское, а бывает - ангельское...
- У них-то уж подлинно - сатанинское.
- Около мужика испокон века дьявол ходит. Это ничего.
- Останься заночевать у меня... Сам послушай.
Лицо попа просияло; взгляд стал масленым.
- Ой ли? - усмехнулся он. - Ну-ка, сбегай еще в виноградник. Принеси!
Послышалось железо набата, голоса на дворе, какой-то свист, крик. Феоктиста, выйдя с кружкой из соседней комнаты, дрожащим голосом проговорила:
- Оставайся!.. Не уезжай!..
Отец Иван опять перекрестился, понюхал кружку с вином и залпом:
- Благословенна ты в женах! Останусь!
Обтер пухлые губы рукавом, прищурив глаза от удовольствия.
Со двора забарабанили в окно. Феоктиста затряслась, толкнула попа:
- Зовут. Иди, иди скорее!
Отец Иван подтянул вервие, став еще тоньше, откашлялся, приосанился, взял крест и Евангелие и, легко, вихляя на ходу задом, шмыгнул во двор. Встретилась там дородная, красивая дворовая девка, бойкая и веселая, из осиротевших гаремных девиц.
- Народ требует.
- Ладно. Веди! Токмо на грех не наведи... Как тебя зовут-то?
- Анна.
- Скучаешь, чай, о барине?
Девушка захихикала. Поп воровски оглянулся на Феоктистины окна. Убедившись, что она не смотрит, он изловчился и сбоку незаметно ущипнул девицу. Та хлопнула его по руке.
На широкой площадке перед воротами гудела толпа. Около распряженной телеги суетились дворовые девушки, устилали ее ковром, а на ковер втащили ведро со "святой водой" и положили рядом с ним большую кисть из конского волоса.
Увидев священника, толпа вдруг притихла.
Поп, не глядя ни на кого, важно проследовал к телеге. Народу было много. Окружили его. Не видать ничего попу. Тогда, не долго думая, отец Иван забрался на телегу и провозгласил:
- Мир вам, православные христьяне!
Мужики переглянулись, почесали затылки, стали разглаживать бороды - и ни слова в ответ попу. Отец Иван, влюбленный в свое красноречие, приготовился слушать сам себя. Большие надежды возлагал он на витиеватость речей, и теперь, мало заботясь о смысле того, что он будет говорить, начал: