Роман посвящается мастерам. Места Истины, которые не только хранили тайны «Дома Золота», но и умели обращать эти тайны в дела рук своих.
Весь свет восхищается шедеврами египетского искусства — пирамидами, храмами, гробницами, скульптурой, живописью. Но кто же сотворил все эти чудеса, столь удивительные по красоте и силе духовного воздействия?
Во всяком случае, их строили не толпы рабов и не скопища подневольных поденщиков, но своего рода братства, не слишком многочисленные и состоявшие из людей, бывших в одно и то же время и жрецами, и ремесленниками. Эти мастера не считали, что дух есть нечто несовместимое с натруженными руками, и составляли своего рода элиту, служившую фараону.
К счастью, по чистой случайности, мы располагаем хорошо сохранившимися документами одного из таких братств, которое на протяжении примерно пяти столетий — с 1570 по 1070 г. до н. э. — существовало в одном из селений Верхнего Египта, скрывая свои тайны от непосвященных.
Имя у этого селения было необыкновенное: Место Истины, по-древнеегипетски — «Сет Маат». В этой обнесенной высокими стенами деревне посреди песчаной пустыни, вдали от всякой цивилизации, были свой суд, свой храм и свой некрополь. Ремесленники жили семьями и родами, но находились на особом положении, благодаря важности исполняемой ими миссии: они творили обители вечности для фараонов в Долине царей.
Сегодня остатки Места Истины можно увидеть, побывав на западном берегу Фив, в местечке, которое называется Дейр эль-Медина: здесь сохранились фундаменты домов, образующих улочки, некогда населенные мастеровыми, живописцами, скульпторами и жрицами богини Хатхор. Селение располагало также резервуарами для питьевой воды, зернохранилищами, мастерскими и даже училищем.
Я пытаюсь воскресить живших здесь замечательных людей, воссоздать их приключения, их повседневный быт, их искания красоты и духовности в мире, казавшемся подчас враждебным и грозным. Защита Места Истины была делом далеко не простым, а самых невообразимых козней и ловушек хватает в любое время и повсюду, тем более если речь идет о такой бурной эпохе, в которой разворачивались события, описываемые ниже.
Близилась полночь. Сначала старший мастер, а следом за ним и девять подчиненных ему мастеровых покинули Место Истины и начали, в свете полной луны, подниматься по крутой узкой тропинке.
На возвышенности, окруженной со всех сторон пустыней, стояло селение строителей Великого фараона, обнесенное стенами — чтобы проще было хранить тайны высокого ремесла. Укрывшись за глыбой известняка, Мехи позволил себе издать еле слышный, но рвущийся из груди радостный вопль.
Вот уже много месяцев младший предводитель колесничих пытался разузнать хоть что-нибудь о членах этого тайного братства, мастера которого на протяжении столетий высекали гробницы в Долине царей и цариц и украшали их стены рельефами.
Но в точности и наверняка никто ничего о них не знал — кроме Рамсеса Великого. Селение мастеров управлялось собственными властями, и судили селян свои законники, и эти власти повиновались только самому царю и еще первому из царских верховных сановников — визирю.
Мехи не было нужды тревожиться насчет своей службы в войске: военачальники с самого начала заметили многообещающего юношу и сулили ему блестящее будущее; но братство… — Как можно забыть, что его туда не приняли, как он ни просился? А что до войска… Что войско? Там все в порядке. Его взяли в колесничие, а боевые колесницы слыли самым лучшим оружием фараона, и, значит; те, кто сражался на них, были самыми отборными воинами. Значит, сочли, что он достаточно хорош, чтобы служить царю вместе с лучшими из лучших. Так что останься он в войске — а он останется, — ему не придется долго дожидаться повышения по службе.
В сердце рождалась злость, и день ото дня она становилась все сильнее: проклятое братство унижало его и отравляло его жизнь, мешая радоваться своей неслыханной удачливости.
Так что надо было выбирать: или постараться выведать тайны Места Истины и суметь распорядиться ими к своей вящей выгоде, или же сокрушить эту будто бы неприступную твердыню со всеми ее людишками, столь гордящимися своим особым высоким положением. Чтобы не испортить собственное будущее, нельзя было позволить себе ни единого неверного шага и допустить, чтобы его в чем-то заподозрили. Однако в эти последние дни он как-то заколебался. Да кто они такие — эти пресловутые «служители Места Истины»? Пусть их так пышно величают верховные власти, но не попусту ли они хвастают своими сокровенными умениями? А что, если все это только глупые выдумки, а то и умышленный обман? Ну да, Долина царей — но уж ее-то так стерегут, что никому хода нет. А стоят ли того трупы властителей, обездвиженных смертью? От которой, кстати, никому не уйти.
Но все же он продолжал сидеть в засаде, прячась за скалами, окружавшими запретное селение: Мехи надеялся, что ему удастся высмотреть какие-нибудь тайные обряды, о которых не велено говорить; но все его потуги оказывались пустой затеей. По крайней мере, пока.
Но в эту ночь наконец, кое-что начало происходить!
Десять мужчин гуськом, друг за другом, поднимались по кряжу холма, медленно шагая на запад, вдоль утеса, к перевалу, близ которого виднелись сложенные из камней хижины — там мастера ночевали в определенные дни в году. Но на этот раз вереница не стала здесь задерживаться, а продолжила движение по дороге, которая вела в Долину царей.
Душевное смятение не помешало Мехи заметить груду щебня и осторожно обойти ее: осыпающийся камень выдал бы его. Он помнил, что все удобные высоты заняты дозорами стражи, охраняющей запретную долину. Мехи в любое мгновение мог расстаться с жизнью. Свирепые охранники превосходно владели своими луками, и этим сторожевым псам было строго-настрого велено стрелять без предупреждения во все, что шевелится.
Но на входе в священную долину, где, с тех пор как утвердилось Новое царство, почивали мумии фараонов, стражники расступились, давая дорогу десяти служителям Места Истины.
Сердце колотилось, но Мехи углядел местечко, откуда он мог бы наблюдать за происходящим, оставаясь при этом незамеченным. Он метнулся по крутому склону, и там, за укрывшей его плоской каменной глыбой, его взору открылось нечто невероятное.
Старший мастер отошел от своих товарищей и, приблизившись ко входу в гробницу Рамсеса Великого, положил наконец на землю свою ношу, с которой не расставался на всем протяжении пути из деревни. Что-то закутанное в белое покрывало. Только теперь он развернул ткань и убрал ее.
Камень.
Оказалось, что это просто камень, правда ограненный. Каменный куб. И этот камень сиял таким ярким светом, что во вратах, ведущих в обитель вечности ныне царствующего фараона, стало белым-бело. Солнце воссияло в ночи и стерло все тени.
Десятеро долго стояли над камнем, потом старший приподнял его с земли и велел двоим своим подручным отворить врата гробницы. Сам он вошел первым, остальные — за ним, благо дорогу освещал камень.
Мехи на несколько минут застыл в оцепенении. Не сон ли это? Братство в самом деле обладало баснословными сокровищами, ему была ведома тайна света, он своими глазами видел камень — какие еще нужны доказательства?! Нет, это не обман и не сказки. Камень явно был создан не богами, но самими мастерами, и уж они-то нашли ему применение. А что, если они и взаправду умеют делать золото? Ходят упорные слухи, что у них есть потайные мастерские и там у них груды, кучи, горы этого рукотворного золота…
Непостижимые, необъятные просторы открылись мысленному взору молодого воина. Вот, стало быть, откуда берутся несметные богатства и невероятная удачливость Рамсеса Великого. Истоки этого счастья — здесь, в Месте Истины. Вот почему братство живет столь обособленно, вдали от мирской суеты, спрятавшись за высокими стенами.
— Что ты здесь делаешь?
Мехи поспешно обернулся и увидел перед собой стражника-нубийца с палицей и кинжалом.
— Я… я заблудился.
— Это место запретное, — объявил чернокожий страж. — Как тебя зовут?
— Я из личной стражи царя, и у меня тайное поручение, — нахально заявил Мехи.
— А почему мы об этом не знаем?
— А вам и не надо знать… И никому знать об этом не следует.
— С чего бы это?
— Мне поручено проверить, как охраняется Долина царей. В самом ли деле все сделано для того, чтобы сюда не мог проникнуть ни злодей, ни лазутчик? Твое счастье, страж: ты доказал, что смотришь во все глаза.
Нубиец замялся:
— Начальник меня бы предупредил.
— Ты что, не понял, что иначе нельзя было?
— Пошли к начальнику. Просто так отпустить тебя я не могу.
— Ну я же говорю, что дело свое ты знаешь.
Светила полная луна, Мехи дружелюбно улыбался, и нубиец не только успокоился, но даже приткнул свою увесистую дубинку за пояс.
Стремительно, словно гадюка-песчанка, молодой воин метнулся вперед и изо всей силы ударил стража головой в живот. Бедняга опрокинулся на спину и покатился по склону, пока не упал на плоскую каменную площадку, обрывавшуюся противоположным краем в долину.
Рискуя свернуть себе шею, Мехи подполз к своей жертве. Хотя голова у стража была разбита, сам чернокожий еще дышал. Подобрав острый камень, юноша раскроил несчастному череп.
Потом хладнокровный убийца немного подождал. Убедившись, что нубиец никогда больше не встанет на ноги, Мехи поднялся на вершину холма и окончательно поверил в свою удачу. Удвоив бдительность, он поспешил прочь от запретного места.
Такая волшебная ночь! Ее чары выветрили из головы юноши все заботы и мысли. Кроме одной-единственной: как проникнуть в тайну Места Истины?
Но надо же с чего-то начинать… Раз уж в селение ему не попасть, придется добывать вожделенные сведения как-то иначе. Что-нибудь да придумается.
Оно того стоит. Если все получится — должно получиться! — какое блистательное будущее его ожидает! Душегуб, не забывая об осторожности, позволил себе погрузиться в грезы: все тайны и все богатства братства должны принадлежать ему. Ему и только ему!
Спешить в поле, как только спадет вода нильского разлива, сеять, чтобы потом жать и убирать урожай в хранилища, которые надо заранее подготовить и очистить, И эта вечная война с вредителями, которые так падки на то, что не им предназначено: в амбарах — грызуны, у реки — бегемоты. А без воды что вырастет? Вот и копай канавы, подводи воду, следи, чтобы под рукой всегда наготове были нужные орудия. Ночью, как бы ни клонило в сон, надо плести веревки. А еще за стадом глядеть кто-то должен: скот жиреет от взгляда хозяина, а где скотина, там и сбруя, и повозки, и бороны, и плуги, и все требует ухода, это чини, то латай, одно выкидывай, другое обновляй. Так вот и ковыряйся на своей делянке и трясись до самой могилы: уродилось ли зерно, не пала ли скотина. Других мыслей тебе не положено. Да и недосуг думать о чем-то еще… Но Жар-то как раз думает о другом. Ему уже давно обрыдла вся эта рутина.
В тени смоковницы,[1] выросшей там, где обрывались возделанные поля и начинались пески, Жар наслаждался заслуженным отдыхом — он шел домой с пастбища, где присматривал за семейным стадом, и решил вздремнуть на свежем воздухе. К своим шестнадцати годам Жар вымахал под метр девяносто — да еще раздался в плечах — и давно уже понял, что такому здоровяку, каким он уродился, ни к чему хлопоты о хозяйстве — об этой своей родной земле! Довольно того, что на ней потел его отец, а до него дед, а еще раньше прадед.