Я выбрался на прямоугольный двор, одной из сторон которого был оранжевый фасад большого молитвенного зала с двумя открытыми верандами по углам, опирающимися на яркие колонны, отделанные золотом. И долго стоял посреди двора, любуясь зданием и немного удивляясь тому, что еще не появилось ни одного монаха. Мои часы показывали 5.30, но здесь, в Заскаре, никто не имел часов, и время определялось по солнцу. Я оказался в монастыре раньше утренней побудки. Кто-то дунул в трубу, и жалобный звук, дрожа, унесся в долину. Начался новый день.
Поскольку никто так и не появился, я решил покамест осмотреть рисунки, украшающие портик молитвенного зала. На [135] них были изображены четыре хранителя вселенной, божества воинственного вида, которые как бы охраняют вход в любое гималайское святилище. Сразу же за портиком, справа, начиналась лестница, ведущая к площадке, на которую выходило несколько дверей. Одна из них была приоткрыта, и я увидел сидящего перед очагом старого монаха. Он раздувал огонь и готовил чай. Я кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, и вошел в комнату. Монах вздрогнул от неожиданности. Я несколькими словами успокоил его, и он пригласил меня отпить чаю с солью. В это время появилось еще несколько монахов. Двое из них были художниками, которых пригласили для реставрации фресок монастыря. Третий был монахом-торговцем, прибывшим накануне с товарами для монастыря. Чуть позже появился настоятель, высокий крепкий человек с энергичным лицом. Он вежливо заговорил со мной, осведомился, откуда я приехал и какова цель моего визита. Он пригласил осмотреть святилище. Спокойно ожидая, пока я допью чай, он завел разговор с торговцем и двумя художниками: сколько хлопковой ткани понадобится для обивки стен одной из боковых кумирен? Подходит ли художникам товар, доставленный торговцем? Торговец извлек несколько рулонов ткани, нитки, иголки и краски. Художники с видом знатоков осмотрели товар и показали нужные им оттенки цветов.
Наблюдая эту сцену, я представил себе, какие сложные проблемы возникают при строительстве и украшении великолепных монастырей, которые мне довелось увидеть. На Западе мы привыкли к тому, что можем купить в магазине любой нужный нам товар. Мы забыли о нашем недавнем прошлом — средневековье, когда было трудно достать товар не потому, что он был редок, а потому, что еще не существовало ни серийного производства, ни точек широкой розничной продажи. Если вам нужно было купить набор толедских или шеффилдских ножей или мечей, следовало за ними послать. Монастыри Заскара и в наше время отправляют своих монахов-торговцев на месяц или два в путешествие для покупки нужных вещей, снабжая их деньгами для приобретения и доставки товара. Все это резко повышает цену самых обиходных предметов, изготовленных в дальних краях. Я смотрел на монахов и думал о тех немалых трудностях, которые возникали и у нас в Европе в те времена, когда передвижение было медленным, люди ходили пешком, сопровождая вьючных животных.
Решив все вопросы, касающиеся монастыря, настоятель провел меня по кумирням, где шли реставрационные работы.
В главной кумирне находились все сто восемь томов «Ганджура» — они лежали позади устрашающего божества Дордже Джигчета, свирепого демона с коровьими головами. В боковой кумирне хранились древние мечи и копья, а также хоругвь, подаренная Тхонде настоятелем Амдо в знак благодарности монастырю, который на год отпустил своих монахов к нему. [136]
Поблагодарив настоятеля за радушный прием, я собрался было уйти, когда он подозвал старого монаха и попросил его проводить меня к весьма почитаемой молельне позади монастыря.
Прихрамывающий монах провел меня мимо чхортенов и заставил карабкаться на скалистый карниз, где стояла знаменитая кумирня. Он достал связку ключей, открыл дверь и пропустил меня в святилище. Стены были покрыты свежими фресками. Увидев не очень древнюю статую свирепого демона, я вздрогнул: у него был очень страшный вид, он топтал человеческие тела и весь был увешан человеческими глазами, кишками и сердцами, символами чувств и страданий.
Я попрощался со своим гидом и спустился вниз к дому, где Лобсанг и Наванг уже навьючивали ослика.
Мы снова пустились в путь по пустынной равнине, которую поливал дождь.
Усталость взяла верх над самыми благими намерениями, и я с готовностью поверил Лобсангу на слово, что в Кумике нет ничего интересного, и мы оставили это селение в стороне. Нам пришлось перелезть через невысокую стену, которая тянулась на протяжении четырех или пяти километров от деревни к реке, деля равнину пополам. Эта необычная стена — яркое свидетельство тому, какое значение имеет право на выгон в Заскаре. У каждого крестьянина свое поле, у каждой деревни свои пастбища, равнинные и горные, где животных пасут летом. Эта длинная стена отмечала границу общинных пастбищ Тхонде и Кумика.
Тропа вывела нас на берег реки Заскар, откуда хорошо виднелись чхортен Пипитинга и руины большого здания. Лобсанг сказал мне, что это форт индусских раджей, захвативших Заскар в 1836 году.
Ни в одном документе нет точных сведений об участи Заскара в момент захвата Ладакха солдатами Зоровара Сингха, полководца княжества Джамму. Этот генерал, завоевывая гималайские земли, разорил мирные буддийские районы, через которые прошел с огнем и мечом. Будучи не в состоянии оккупировать столь обширный край, как Ладакх, он заключил ряд кабальных договоров с местными вождями. Его войскам часто приходилось выступать для подавления мятежей местного населения. Оставив позади себя кровавый след, Зоровар двинулся на монастырь Рингдом. Прибыв туда, он узнал о мятеже князя Ладакха в Лехе. Не теряя времени, Зоровар преодолел перевал Пенси-Ла и вступил с войсками на территорию Заскара. В то время Заскар оправлялся от трех разорительных вторжений соседних воинственных княжеств, которые за пятнадцать лет обескровили страну. Во время последнего из них, в 1823 году, которое возглавили вожди Лахуля, была разрушена большая крепость Падам. Поскольку крепость не успели восстановить, заскарцы не смогли оказать сопротивления Зоровару Сингху и были в результате этого вынуждены платить радже княжества Джамму ежегодную дань в три с половиной рупии с каждого очага. Дань была невысока по сравнению с ежегодной данью в десять с половиной рупий с очага, которой были обложены ладакхцы.
Зоровар Сингх потребовал, чтобы заскарцы указали дорогу на Лех. Но они отказались показать завоевателям, каким путем можно было покинуть Заскар через Тхонде. Однако некий предатель сообщил необходимые сведения Зоровару, который наградил ренегата пятьюстами рупиями, двумя золотыми браслетами и пообещал посадить его на заскарский трон.
Неизвестно, получил ли этот негодяй власть над Заскаром. Мне это представляется сомнительным. С этого момента в противоречивых письменных свидетельствах о войне с племенем догра на два года исчезает всяческое упоминание о Заскаре. Позднее, чтобы предотвратить восстание в Ладакхе и Заскаре, Зоровар Сингх с тремя тысячами солдат вновь отправился в Заскар через опаснейший гималайский перевал Умаси, лежащий на высоте пяти тысяч трехсот метров над уровнем моря. Двадцать пять его солдат замерзли, а десять лишились рук и ног. Оказавшись в Заскаре, он узнал, что охваченные паникой жители укрылись в горах. Решив дождаться их возвращения, он два месяца стоял лагерем в крепости Пипитинг. Заскарцы, жившие в этом городке, в конце концов покорились захватчикам, и [138] он снова посадил на лехский трон старого князя Ладакха, которого сам же низложил несколько лет назад.
В 1840 году Зоровар Сингх в третий раз пересекает Заскар, чтобы покорить Балтистан. Затем, преисполненный амбиций, он захватывает Тибет, где, однако, и умирает в 1841 году среди жалких остатков своей армии.
Если верить запискам капитана Каннингхэма, в 1846 году в Заскаре начался новый мятеж, подавленный Басти Рамом.
В 1848 году Томас Томсон, первый из европейцев, посетивший Заскар после второго путешествия Кереши Цчома (в 1825 году), оставил описание крепости догра в Пипитинге. Это было «прямоугольное здание с круглыми башнями по углам». Томсон разбил свой лагерь около Падама и пробыл там двое суток, а затем через Зангла отправился в Ладакх. Другой автор — Франке утверждает, что князь Заскара был пленником и содержался вместе с сыном в Джамму, где и умер между 1839 и 1846 годами, похоже, насильственной смертью.
В 1846 году англичане, расширяя свою империю, подписали лахорский договор, подтвердивший, что Гулаб Сингх остается магараджей Джамму и Кашмира. Таким образом они получили политический контроль не только над крохотным Джамму, но и над Балтистаном, Ладакхом, Заскаром, Спити и громадной процветающей долиной — Кашмиром. Заскар был присоединен к британским владениям, хотя английская армия даже не ступала на его территорию. Этот договор положил конец девяти векам независимости княжества.
Мог ли Заскар восстать против британского могущества? Нет. Однако «pax britanica» привел к тому, что гарнизоны догра стали ненужными, крепость Заскар была покинута и вскоре превратилась в руины. Впоследствии Заскар постепенно вернулся к образу жизни предков. Слишком удаленный и изолированный, чтобы сделать оправданным чье-либо вмешательство, слишком бедный, чтобы возбуждать зависть, он продолжал, как и прежде, жить по принципам автаркии.
...Через несколько часов тропа привела нас к широкой молитвенной стене длиной около двух километров, самой внушительной из всех, что я видел в Заскаре. Она имела прямоугольное сечение и была сложена громадными валунами, извлеченными из реки. На каждом из них выгравирована надпись: «Ом мани падме хум». Эта постоянно повторяющаяся фраза написана и на клочках бумаги, которые закладываются в молитвенные мельницы, нанесена на молитвенные флажки, стены чхортенов и даже на некоторые скалы. Самое любопытное в том, что эти слова не имеют особого смысла в тибетском языке. Это магическая формула, означающая: «Будь благословен, драгоценный лотос!» Если вы проходите вдоль такой стены, то вы как бы произносите начертанную там молитву.
Дождь и растаявшие снега переполнили рукав реки Заскар, [139] вдоль которого мы шли. Пенящаяся вода с ревом неслась мимо нас, образуя водовороты у каждого валуна, лежащего в русле. Когда мы оказались примерно на уровне Падама, который находился на другом берегу реки, тропа пошла вниз с карниза к воде. Падам по-прежнему выглядел нагромождением огромных скал, скатившихся с обрыва.
И вдруг я увидел под ногами мост, по которому следовало пройти. Вернее, два моста, висящих над бешеным потоком. В моих жилах застыла кровь... Первый из мостов, тот, что покороче, висел значительно выше, чем мост Зангла. Он качался над рекой, как старая мокрая бечевка, чудом зацепившаяся за две огромные скалы, одна из которых была на берегу, а вторая — посреди реки. Второй мост состоял из огромных плит, которые лежали на двух искривленных полусгнивших стволах. Деревья опирались своими концами на скалу в центре потока и на камни противоположного берега.
Пришлось оставить нашего мужественного ослика на левом берегу. Я стоически готовился к переходу через мосты. Слово «страх» слишком слабо, чтобы передать мои ощущения. Прежде всего я едва не сорвался с гладкой мокрой скалы, по которой следовало вскарабкаться, чтобы очутиться у входа на сие инженерное сооружение. Затем я заметил, что спасительные поручни висят много ниже моих колен, а следовательно, и моего центра тяжести... В таких условиях любая потеря равновесия будет фатальной. В довершение всех несчастий из-за мелкого моросящего дождика сплетения веточек, укрепленных стальным тросом, стали скользкими. Второй мост был не лучше. Он прогибался под каждым моим шагом, и я слышал зловещее потрескивание плит и прогнившего основания.
Бросив прощальный взгляд на ослика, мы двинулись по крутой тропе, ведущей к Падаму. И издали и вблизи городок напоминал большую кучу развалин. Он построен на ледниковых отложениях гигантских морен, где хаотически громоздящиеся валуны находятся в весьма шатком равновесии. Холм увенчан огромными обтесанными камнями, остатками гордой крепости заскарских князей. Падамские дома теряются в этом каменном хаосе. Часто они построены на скалах, плохо побелены и выглядят убогими. Из-за нагромождения скал у города нет четкой планировки; улочки, ведущие к громадному чхортену — центру города, петляют среди домов и скал. Выкрашенный в белый и красный цвета чхортен украшен с четырех сторон великолепными барельефами львов, павлинов, лошадей и слонов. Каждый вид животных представлен парой экземпляров.