Я по опыту знал, сколь сомнительны сведения о грузовиках и времени их отправления, если о них слышишь из уст восточных людей. Чтобы скоротать время, я, купив на базаре керосин и чайник, нанес визит местному полицейскому комиссару, к которому у меня было рекомендательное письмо. Я захотел заручиться его поддержкой на случай серьезных неприятностей. Ведь район был закрыт для иностранцев около тридцати лет, а удаление от хоженых дорог в Индии, как и почти везде в Азии, может быть чревато серьезными последствиями, особенно в «горячих точках» гималайской границы. Десятки военных грузовиков и многочисленные лагеря, встреченные по дороге, напоминали, что линия прекращения огня после последнего индо-пакистанского инцидента проходила менее чем в пяти километрах от Каргила.
Полицейский был исключительно вежлив. Как истинный мусульманин, он не мог понять, почему меня так интересует Заскар, край, с одной стороны, отсталый, а с другой — буддийский. Однако он вручил мне рекомендательное письмо для полицейского офицера, которого в свое время послал в Падам, столицу Заскара.
Наутро я был на ногах с самой зари, боясь опоздать на грузовик, который, однако, прождал все утро. К полудню прошел и вскоре подтвердился слух, что в долине Суру оползень перерезал дорогу и несколько дней грузовики ходить не будут. В довершение всех бед исчез Нордруп. Разъяренный этими двумя неприятностями, я ходил по базару вдоль и поперек в поисках своего проводника, а также какого-нибудь джипа, на котором смог бы добраться по крайней мере до оползня.
Мне сообщили, что свободных джипов нет — три единственные машины, имевшиеся в Каргиле, были взяты напрокат — представьте мое удивление — группой швейцарских альпинистов, направляющихся в Заскар. Долгие годы я гордился тем, что был среди первых, если не первым, в отдаленных районах, которые хотел изучить. А теперь, узнав, что меня опередили, загрустил.
...Наконец появился неизменно безмятежный и улыбающийся Нордруп. Он был уверен, что грузовик прибудет завтра на заре. Затем пустился в сложные объяснения, из коих явствовало, что он не сможет меня сопровождать до самого конца путешествия. [15] Итак, я еще терял проводника! Строптивый монах, к тому же слишком веселый и непостоянный, все же нравился мне! Я с твердостью заявил, что меня не интересуют его монашеские делишки и я нанял его, дабы обзавестись другом и проводником. На это он возразил, что нанять его нельзя, поскольку он работает не за деньги, а из бескорыстной чистой дружбы. И сразу признался, что у него появились затруднения. Некоторые из тех лошадей, которые паслись у Рингдома, принадлежали не совсем ему... Они были собственностью жителей деревни Карша, где находился его монастырь. Ситуация представлялась очень сложной, и я снова подумал, не совершаю ли оплошность, решившись на такое трудное путешествие.
...Чудеса, да и только! В шесть часов утра грузовик стоял на главной базарной улице. На его синих бортах я прочел: «Служба дорожных работ, Джамму и Кашмир».
Грузовик был нагружен с верхом, когда на него взгромоздили и мой багаж. Я занял место рядом с молодым французом и его бельгийским приятелем, которых накануне встретил на базаре. Они знали меня по книгам. Я бы предпочел путешествовать в одиночку, но не мог не поделиться с ними сведениями, когда они спросили, не слыхал ли я о каком-нибудь грузовике, идущем в Заскар. Таким образом, я выехал из Каргила в сопровождении двух европейцев.
Нам предоставили «почетные места» по-индийски, то есть на переднем сиденье, наполовину занятом шофером-толстяком. Второй водитель разместился на борту машины. Выехав из Каргила, мы свернули с главной дороги, и машина медленно поползла вверх по долине Суру, легендарной стране «муравьев-золотоискателей» античности. Там живет этническая группа балти, пришедшая сюда из отдаленного района в верхнем течении Инда, известного под названием Балтистан. Балти говорят на архаичном диалекте тибетского языка и, по-видимому, происходят от смешения дардов и тибетцев. Вначале они исповедовали буддизм, но сравнительно недавно перешли в ислам. Вместе с религией они сменили и обычаи. Их деревни, несмотря на красоту долины с ее оазисами, зелеными полями в окружении ив и абрикосовых деревьев, проигрывают в живописности деревням, которые я видел в Ладакхе. Кое-где торчали купола мечетей, расписанных цветистыми орнаментами, и крохотные минареты, но они совершенно не вязались с окружающим вызывающе грандиозным пейзажем.
В остальном долина Суру выглядит настоящей пустыней — ни клочка травы на скалистых склонах. С их обрывистых пиков, покрытых вечными снегами, сползают ледники. Крохотные деревеньки четко вырисовывались на голом дне долины, напоминая зеленые пятна на сером ковре.
Во время одной из остановок, которые второй водитель использовал, чтобы поливать ледяной водой двигатель грузовика, я перебрался к Нордрупу, сидевшему на вершине груза. Из-за [16] покрывавшей его желтой пыли он походил на светловолосого, черноглазого монгола.
В полдень мы остановились у ручейка, вытекавшего из-под ледника, который навис высоко над нашими головами. Я съел несколько галет и присоединился к Нордрупу и двум другим заскарцам, чтобы выпить с ними тибетского чая. Потом Нордруп сорвал в ручье несколько стеблей водных растений и показал нам, как делается тибетская труба. Он обрезал влажные полые стебли, соединил их и начал в них дуть. Глубокий грудной звук напоминал рев длинных тибетских труб. Когда импровизированное подобие тибетской религиозной службы, вызвавшее веселый смех окружающих, закончилось, мы снова залезли в грузовик. Долина Суру начала сужаться, и довольно сносная до сих пор дорога превратилась в сплошной кошмар. Два раза мы слезали и подталкивали грузовик. У меня нещадно колотилось сердце — мы достигли высоты в три тысячи триста метров над уровнем моря.
К трем часам пополудни проехали шестьдесят километров, сущий пустяк для семи часов пути с несколькими короткими остановками. Долина сузилась до предела, и дорога опасно петляла вдоль отвесных обрывов. Повсюду виднелись высочайшие пики, но Нордруп не знал их названий.
Сделав один особенно крутой поворот, водитель остановил машину и заявил, что дальше не поедет и что он наверняка первый водитель, проехавший такое расстояние по отвратительной недостроенной дороге. Наше продвижение вперед замедляли и огромные глыбы, торчавшие то там то сям. Масштаб моей карты был слишком мелок, чтобы я мог определить наше местонахождение. Что же касается Заскара, то в моей голове хранились лишь смутные воспоминания о стратегических картах, которые мне по большому знакомству показали в Лондонском географическом обществе и в туристическом бюро Сринагара.
По моему настоянию водитель с ворчанием все же продолжил путь. Теперь мы катились по песку и гравию, делая очень крутые повороты. В конце концов грузовик завяз в топи у въезда в узкое ущелье. И вдруг словно по волшебству перед нашими глазами возникла палатка бульдозериста, которого отрядили сюда для строительства дороги. Как только бульдозер выволок нас из грязи, наш выбившийся из сил шофер заявил, что на этот раз он высадит нас здесь. Я выразил протест: он мог доставить нас в ближайшую деревню! Шофер снова сел за руль — его явно угнетала высота, окружающие нас снега и жалкое состояние дороги. Километра через два его страхи подтвердились — на повороте мотор задымил, заглох и напрочь отказался заводиться.
Пришлось выгрузиться неподалеку от бедной деревушки Пакарачик, окруженной блестевшими под вечерним солнцем ледниками. К востоку над нами вздымались два грандиозных пика — Нун и Кунги-Ла, соответственно 7135 и 7427 метров над уровнем моря. Эти две вершины-близнеца, высочайшие горы Заскарского [17]
Район Заскар в штате Джамму и Кашмир (Северная Индия) [18]
хребта, являются как бы северо-западными вратами княжества. Я с волнением разглядывал эти громадины. Весь день мы путешествовали меж двух рядов гор, увенчанных снегами: теперь, бросив взгляд к югу на северные склоны этих гор, я видел льды и снега далеко внизу.
— Вам удастся произвести ремонт? — спросил я второго водителя, чья голова уже скрылась под капотом.
— Дня через два или три, когда доставят нужную деталь.
Я повернулся к Нордрупу.
— Попробуйте раздобыть в деревне несколько пони.
Нордруп отправился в сторону саманных домишек, сгрудившихся у подножия развалин небольшой крепости.
Пока Нордруп занимался поиском лошадей, я решил пешком подняться вверх по дороге. Пройдя метров восемьсот, я наткнулся на группу из двадцати здоровенных ребят и девиц, которые разбивали лагерь на краю поля. Это были те самые цюрихские альпинисты, о которых мне говорили в Каргиле. Я попытался договориться с ними о джипе, но они сказали, что машины дальше не пойдут по причине отвратительного состояния дороги между Пакарачиком и Рингдомом-Гомпой («гомпа» по-тибетски означает «монастырь». Многие селения в Гималаях расположены рядом с монастырями, что отражено в их названиях).