Могут ли жить люди хорошо в том месте, где они отбывают собственное наказание? Преступив правила и устои мира, отринув своего родителя, уничтожив свой дом, могли ли они рассчитывать на благополучие и счастье в Нижнем мире, мире для таких же преступников?
Люди всегда верят и надеются. Они никогда не отчаиваются и идут вперёд, стремятся построить свой дом и дом ближнего. Они никогда не опускают голову, всегда борются, меняют себя, других и весь большущий мир вокруг. Но как бы они не пытались, законы мироздания изменить было неподвластно никому. Механизмы мира были постоянными, как рассветы и закаты.
Стоит ли ради свободной жизни без правил, ради попытки стать могущественным и сильным в других землях, ради этой иллюзии божественной жизни сжигать свой дом, прощаться с родными, воевать и предавать, стремиться схлопнуть старый и родить новый мир? Можно ли было избежать мирских наказаний и достичь способностей Отца и Создателя? Стоило ли идти рука об руку с такими людьми? А если и стоило, то был ли верным тот путь? Прав ли был тот человек? Не привёл ли он Нижний мир к своему закату?
Потомки людей с Эдема, в давнюю пору вкусивших запретные плоды, хотели всё больше и больше. Отвернувшись от своей настоящей божественной жизни, они искали счастье в другом мире, среди тех людей, жизнь которых была так коротка и по-настоящему незавидна… Представления о земной жизни не совпали с ужасной реальностью, ведь каждый из эдемских братьев совсем скоро познакомился с сединой, болезнями, со смертью. Пожалели ли они? О чём думали перед своей кончиной? Проклинали ли того змея, за юрким чёрным хвостом которого поспешили в неизведанные дали? Дали, которые считались такими вольными, свободными, просторными, райскими землями, в реальности оказавшиеся безрадостными, полными горестей, разочарований, конфликтов и смертей. Добровольно уйдя от счастья, Дети Бога столкнулись со своей смертью, лишь в последний миг спросив себя: «Стоила ли такая жизнь предательства собственного Создателя? А если не стоила, то что же совершил каждый из них на самом деле? Какова была цена их измены? Заслужат ли они когда-нибудь достойного упоминания в истории или же они ушли, навсегда став самовлюблёнными детьми, которые повелись на дешёвые сказки о лёгкости мирской жизни и возможности творить свой мир, обладая божественными силами Творца, Создателя, Бога?»
Они хотели творить, но жизнь расставила все фигуры на свои места, убив в зародыше мысли о безграничности их силы и уникальности собственного существования. Они всегда были наивными детьми, которых легко можно было соблазнить, переманить, обмануть и использовать. Они были теми детьми, которые, несмотря на прожитые года, всё никак не менялись, оставаясь падкими на сказки о власти над другими людьми, другими землями, в которых не было бы контроля родного Отца.
***
Партия подходила к концу. Пешки были давно поставлены рядом с доской. Никто и не смотрел в сторону выбывших из игры эдемских жителей, братьев Саркиса и последователей Демиурга. Пешки не стоили слёз, не стоили они и внимания, сострадания. Они просто были в стороне, наблюдая за ходами влиятельных фигур, ведь на большее они никогда и не были способны.
Саркис. Эдемский маг. Фигура, чей потенциал мог серьёзно повлиять на ход игры. Остановить его нельзя, вряд ли что-нибудь дельное получилось бы даже с самых отчаянных попыток, ему можно лишь не позволять делать ходы на поздних стадиях партии. Только так можно было бы обеспечить хороший исход игры.
Авиад. Старик. Закат этой эпохи, мечтавший стать рассветом новой, молодой, собственной эры. Его амбиции и были для него главной проблемой. Он не хотел видеть истину, предпочитая плавать в тоскливом, лживом море мечтаний и грёз. Уйдя в свои мысли, он окончательно утратил связь с реальным миром, становясь пешкой в руках других фигур. По-прежнему был опасен, хоть ошибки петляли за ним как собственные следы, оставленные на жёлтом, сыпучем песке. Ошибки ошибками, но волевой стержень старик имеет, может доставить предостаточно хлопот.
Вальтер был неоднозначен. Силён, верен своему делу, живуч (да ещё как живуч!) Всегда идущий до конца, умный, дальновидный, по мышлению типичный стратег. Только времени на стратегию не оставалось. Вальтер, с потерей драгоценных часов, станет только наивнее, импульсивнее и глупее. Не имея временного простора, он мог перестать быть тяжёлой фигурой, надежда была на его ошибки по ходу игры.
Акбек был больше похож на пешку, пассивную и любящую топтаться на одном месте, восхищавшуюся живописными пейзажами, которые, словно лес, окружали его со всех сторон. Угрозой не являлся и являться не будет. Его фигура покинула шахматную доску. Навсегда. Навечно. Зритель этой партии досмотрел историю, померев по воле Вальтера. Того самого Вальтера, что так уважал и ценил людей, взяв и погубив несчастного, лысого парнишку. Импульсивное и с его стороны бесчеловечное движение. Сразу было видно, что этот ход был сделан на чистых эмоциях. Всё же Верховный архимаг был человеком, как и почивший зритель, видевший удовольствие только в лицезрении великих событий.
Крис. Милая девчушка. Владеет некромантией также, как и покойный Дамир. Искусственно выращенная для Плана фигура, в отрыве от Авиада не рассматривается.
Дамир, бывший ранее главным некромантом в общей схеме Плана, судя по всему, выбыл из игры. Как бы он ни был хитёр, коварен и смел, даже таких людей брал простой огонь, простая магия, лёгкие ошибки и собственная неосторожность.
Все оставшиеся в живых фигуры стояли на шахматной доске. Обладали ли фигуры волей? Или всё их движение заключалось в мыслях и движениях играющего? Могли ли фигурки совершить свой собственный шаг? Вольно воздев руку, провозгласить себя независимой и самостоятельной личностью? Или до самого конца партии их жизнями распоряжались весёлые игроки? Кто имел право управлять людьми? Скорее всего только Создатель, Бог, который создавал судьбу каждого человека, давал ему испытания, наказывал за проступки. Кем же был тогда второй игрок, стремящийся обыграть Отца? Наверное тем человеком, что бросил вызов Родителю, тем человеком, что ощущал себя творцом.
Разве не ужасно всё это? Разве не гнусно? Каждую из фигур на шахматной доске лишали судьбы, жизни, воли, в руках игроков они были простыми орудиями, молчаливыми рабами, жизни которых были необходимы для решения давнего, дикого спора, не стоящего того, что на кону стояла судьба целого мира и всего человечества!
Ошибка Бога была в том, что он, как маленький обиженный ребёнок, повёлся на дешёвую и самоубийственную игру, где в его божественных руках была только одна влиятельная фигура, был только Саркис, его самое сильное и единственное оружие. То была глупость, но ничего повернуть вспять Создатель уже не мог. Оставалось идти до конца, только до победы.
Доска, как и сама белая, невесомая фигура Бога, плавала посреди яркой цветастой бесконечности. Напротив был его враг, Сын, его потомок, сейчас смотрящий на Отца как на самого главного противника в этом мире.
Сын был златовлас, Бог же светился благостным белым светом, его синие волосы развевались на здешнем ветру, а суровое лицо выглядело изнурённым, изнеможённым, уставшим, но далеко не отчаявшимся. Сын же противно улыбался, обнажая идеально ровные зубы. Уверенный в себе, посмеивающийся, он смотрел на Отца так, будто победа его была давно предрешена, словно он задолго до конца видел финал партии. Финал, залитый кровью, наполненный болью и смертями невинных.
— Не думай что ты выиграл, — басил Бог, такой огромный и величавый, несомненно заслуживающий уважения и почитания. — Не за количеством игроков будет победа, а за их качеством.
Златовласый юнец лишь безумно смеялся, кладя ладонь свою на идеальный белый лоб:
— Победа не за качеством, пап, а за стратегией, ты то должен это знать, старина. Твоя фигурка никогда не сможет переиграть мой План, как бы она ни старалась, — продолжал смеяться юнец, чуть погодя, спросив. — А знаешь почему, Отец? Знаешь почему Саркис не тот человек, что победит меня? Знаешь, почему твоя ставка так неоправданна?
Бог прищурил свои светящиеся глаза. Небольшая, но пышная борода развевалась в воздухе, волосы и просторная одежда отражали блеск сотен и сотен звёзд, что сейчас проносились по обе стороны от игроков, решавших судьбу целого мироздания.
Бог всё думал, размышлял, приходя к неутешительному выводу: он создал идеального человека, что поставил его в тупик в считанные мгновения одним своим вопросом:
— И почему же? Ответь мне, Демиург. Ответь!
Самодовольный, златовласый юноша снова рассмеялся, небрежно делая ход своим тонким, белым пальчиком, аккуратным и аристократичным как и его одеяния. Одеяния Бога Нового мира!
— Пап, ты сделал ставку на грубую силу. Твои методы устарели, как и созданные тобою правила. Такие дикие и безнадёжно глупые правила, не способные исправлять людей, наставлять на путь истинный. Ты проиграл ещё тогда, когда отказался признавать силу нового поколения. Когда…
— Заткнись, сопляк! — тяжёлый, белый кулак бухнулся о край доски и расколол её, разломал, заставив Демиурга заулыбаться ещё сильнее, ещё шире, ещё пакостнее. Молнии, волнами расходящиеся от грубого божественного кулака, чиркнули одну из выбывших фигур, возможно Акбека, возможно Дамира, заставив её ярко вспыхнуть, как свечку в тёмной ночи. — Моя ошибка лишь в том, что я согласился играть с таким как ты. С обычным мятежником…
— Не ври мне. Никто не бросал тебе ранее вызов, — зашептал Демиург, видя эмоции в глазах Бога. Гнев, ненависть, смятение. — Тебе стоит признать, что мои амбиции и сила приближают меня к новому Создателю, к родителю нового, светлого мира. Тебе придётся это признать, сейчас или потом, это уже не столь важно. Я — как ты. А ты — как я.
— Заткнись, щенок! Не преувеличивай собственную силу и могущество. Вся твоя жизнь — это нелепое стечение обстоятельств. Это случайность, это нелепая ошибка…
— Говори так, пока я становлюсь на вершину олимпа, старик. Ты же знаешь кто куёт чужие судьбы, — хохотал Демиург, пока белый, жилистый кулак всё сильнее и сильнее давил на шахматную доску, уже покрывшуюся ветвистыми, как молния, трещинами. — Ты творишь судьбы, создаёшь ситуации. И только над моей судьбой ты оказался неподвластен. Сам ответишь почему или мне сказать? — юнец ликовал.
— Ребёнок, не смей обращаться ко мне как к другу, — оба кулака разрядились друг о друга и рухнули вниз, снова задев игровую доску да исказив пространство, запутывая цвета, создавая цветастые мельтешения, круша ударной волной целые мириады неистово кружащихся вокруг них звёзд, заставляя их разлетаться на части под ужасный, закладывающий уши грохот.
— Молчи, Демиург, молчи. Не смей додумывать и лгать, ты возомнил о себе слишком много! Тебе кажется что твой мятеж приведёт мир к лучшему будущему, ты с самого начала хотел могущества, силы, ты мечтал о том, чтоб люди преклонялись перед тобой. Ты никогда не хотел жить как все люди в Нижнем мире, ты никогда не мечтал об обычной мирской жизни. Ты, тот самый чёрный шипящий змей, который лгал своим последователям, искушал их, предавал. Ты с самого начала возжелал всего и сразу. Ты захотел уважения, известности, богатства, ты захотел того, о чём никто и подумать не мог, — гневно продолжал Бог, уже пожалев о том, что позволил эксперименту «сверхчеловек» воплотиться в этом и без того тяжёлом мире. Создатель не должен был создавать соперников, он должен был создавать и воспитывать людей, настоящих хороших людей, дарить жизнь, мир, добро и процветание. Жалко, что он понял это лишь в конце этой длинной игры. — Демиург, если б твои действия сулили миру добро… Пойми, малыш, ты шагнул на путь зла. Ты стольких погубил ради своих идей, воплощения которых я никогда не допущу. Ты поставил на кон всех тех, ради кого трудился, которых полюбил ещё очень давно, ещё в эдемском саду, ты пожертвовал теми, кто поверил тебе и был готов поддерживать до самого конца. Знаешь кого ты предал?
Демиург, казалось, гнилостно смеялся, хоть его уста и были прочно закрыты. Бога он слушать не собирался, он был не ровня таланту златовласого короля новой эры. Эры законов и правил нового мира.
— Ты предал простого человека, Демиург. И именно это я тебе и не прощу. Ты творил только зло, когда мог преображать и менять мир даже в согласии со мной, — пробасил Бог и некая тяжесть, давно ему мешавшая, будто бы пропала, заставив лёгкие вольно вдохнуть здешний иномировой воздух.
Демиург усмехнулся, а в его глазах было только безумство да пламенный яркий огонь, загоревшийся от собственных чудовищных идей:
— Зла и добра не существует, их придумали люди как и все остальные рамки, мешающие вознестись над тобой и создать собственный мир. Ты — причина отсутствия развития мира. Ты — его отсталость. Отец, ты не представляешь сколь много ты мог поменять не ссорившись со мной и обладая моим умом, молодостью, моей ясностью ума…
— Не называй меня отцом. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я разочарован в тебе. Ты же был самым лучшим, красивым, умным… Что же заставило тебя пойти на этот путь, что заставило посчитать Эдем — тюрьмой? Неужто я сделал тебе что-то не так? Обидел, недооценил, не позволил? — сердце Бога словно таяло на глазах. Та нежность, с которой он говорил, была так несвойственна ему. Всё-таки он был похожим на человека, он тоже был падким на эмоции.
— До чего же ты глуп… Того, что ты нам давал было крайне мало. Ты не давал свободы, ты мешал познать весь этот мир, заперев нас в каком-то саду. И каким бы прекрасным он с виду не казался, его суть была заключить в клетку все наши мысли, силы и возможности. Твой механизм привёл лишь к твоему проигрышу, старик. Я изначально говорил это тебе, я намекал, я правда старался. Но ты эгоистичен, Бог. В этом вся истина. Ты боялся потерять силу, власть, ты боялся прогресса. Именно поэтому тебе пришлось принять мой вызов, — златовласый юноша был непоколебим. Он наблюдал и наблюдал за Богом, мир которого с каждой секундой всё больше и больше падал в самую настоящую бездну.
Партия подходила к концу, но игра всё ещё могла полностью изменится. Эти игроки продолжали играть жизнями людей и каждый из них был готов стереть мир в порошок за свою собственную правду.
***
Они шли. Шли босые, в одном оборванном тряпье, запыхавшиеся, потные, уставшие, но они шли дальше, зная, что от их скорости зависит дальнейшее существование всего человечества. В их тонких, ссохшихся руках было по небольшой чёрной сумке, буквально ломившейся от свежей маны, мощнымипотоком текущей внутри небольших синих камешков. Те стучали, звонко ударялись друг от друга, бренчали, как бокалы на праздничном столе. То были билеты для избранных, то были билеты для тех, кто также вступил бы в новый мир. Мир без злобы, преступников, подонков и тварей. Мир, где правил бы Авиад с прекрасной, сексуальной некроманткой, с настоящей красавицей, принцессой, королевой.
После пустыни эти небольшие ухоженные города казались настоящим раем. Пот всё ещё стекал со лбов уставших рабов, но бодрый, свежий ветер оживлял каждую клетку магов, сейчас ставших почтальонами, словно они и не были всю жизнь башенным планктонном.
Вот и первые люди показались из-за поворота, радостно осматривающие привольные улочки ухоженного городка, сейчас утонувшего в свежести и благостном свете утреннего солнца.
Камень истошно завибрировал и один из почтальонов кивнул, направляясь аккурат к важному, статному мужчине, поправляющему свой костюмчик да покашливающему в крепкий кулачок.
— Аккуратней будьте пожалуйста, не тараньте вы так людей. Проходимцы… — начал было ворчать аристократ, только сейчас заметивший бьющийся, как пышущее жаром сердце, синий камешек. — Что это? Такая инородная сила, помимо простых потоков маны в ваших слабых телах… Это от Авиада? — поднял бровь маг, только сейчас увидящий лёгкий кивок уставшего и валящегося с ног раба. — Передавайте привет старине, скажите, что я очень жду применения его дара. И не я один, все мои знакомые ожидают свои артефакты, — крепкая рука схватила телепортационный камень, а другая рука отсыпала немного золотых монет в дрожащую руку почтальона.
Тот всхлипнул и пал ниц, пересчитывая горстку монет. И почтальон ещё долго твердил своё «спасибо», хоть аристократа давно и след простыл. Авиад старался только ради себя и своих людей, забывая о жизнях и радостях простого человека, без труда которого его Плану пришёл бы немедленный конец. И сейчас, за час до конца мира, простой человек рыдал, понимая, что на него такого камня не хватит и единственная уготованная трудяге участь — мучительная смерть от агонии старой реальности.