— Ну что, старик, и кто из нас двоих создаёт самых главных чудовищ? — усмехался Демиург, делая свой ход в этой партии, свой самый последний и главный ход. Пешка, старик Авиад, становилась ферзём, чтобы потом быть съеденной королём, о существовании которого забыли почти все фигуры, за исключением…
— Саркиса ты любил, Демиург. С Саркисом вы были как неразлучные друзья, не лги мне. Что-что, но вашу связь то я мог заметить, я не глуп, мятежник, — Бог уже успокоился, хоть в глубине души был потрясён. Потрясён, разочарован, удивлён, даже шокирован той жестокостью, с которой чёрный богатырь разорвал несчастного главу Церкви Господа. Да, это был и вправду ужасный, ничтожный, жалкий поступок, достойный только и исключительно зверя. Саркис, словно медведь в лесу, на пустом месте разорвал человека на части, улыбался, глядя в его умирающие глаза, со смехом отрывая конечность за конечностью, радуясь той крови, что капала с его оторванных ног и рук… Не передать того, что чувствовал сейчас Бог. Горечь, скорбь, даже ненависть к своему ребёнку, который до последнего не предавал Отца, но был готов бесчеловечно уничтожать и уничтожать всех, кто вставал у него на пути. В этом то и был Саркис — был животным, извергом, не способным на чувства и эмоции, способный сделать с человеком абсолютно всё, играться с жертвой как с игрушкой, усмехаться, смотря на чью-то смерть…
— Вижу ты под впечатлением, пахан. Я вот ни сколько не удивлён. Эти звериные глаза, эта ухмылочка, сжатые зубы… Твой сынок похоже кайфует с самого факта превосходства, доминирования, умерщвления… Он же реально больной, тронутый на голову, просто маньяк, — смеялся и смеялся Демиург, под неодобрительные, печальные взгляды Бога, глаза которого гневно смотрели из-под кустистых, пушистых бровей.
— Молчи лучше, ни тебе судить других, отступник, — приговаривал Бог, вдруг осознавая нечто страшное. Нечто, которое никак не укладывалось в его голове. А если и укладывалось, в это всё равно никак не хотелось верить. — Что ты сделал, Демиург? — Бог нервничал. Его глаза метались из стороны в сторону, руки непроизвольно сжимали краюшки его длинных белых одеяний, застлавших весь этот разноцветный, межмировой простор.
— Ты не видишь, пахан? Помочь? Объяснить? — спокойно приговаривал златовласый, летая в воздухе и кладя ногу на ногу. Эта вальяжная поза, этот равнодушный, скучающий взгляд, эта уверенность — всё в этом человеке бесило, раздражало, разочаровывало Создателя.
— Пожалуйста, заткнись. Просто захлопни свою пасть! Не действуй мне на нервы… — Бог тяжело дышал от волнения, его грудная клетка интенсивно вздымалась, а кровь ощутимо потекла быстрее по его толстым венам.
— Да, я знаю. Это больно, батька, но это судьба. Не обессудь… — казалось, златовласый принц лёг на невидимый гамак и расслабленно отдыхал в этом пространстве, прикрыв глаза и радуясь цветастому мельтешению вокруг своей прекрасной, ровной, правильной и милой головы.
— Какая судьба, щенок… Ты же всего лишь самовлюблённый глупец. Не могло такое произойти, это невозможно. Бред, глупость… — вертел головой Бог под взгляды Демиурга, не лишённые этого сладкого удовольствия. Удовольствия от победы над сильнейшим во Вселенной!
Бог больше не смотрел на шахматную доску, не мог, не желал, а кулак искрил мелкими молниями, готовыми накинуться на деревянную, отныне бесполезную доску. Партия кончилась. Окончательно завершилась полной победой. Победой неоспоримой, но такой нежеланной для Создателя. Бог не верил в такой исход…
— Шах и мат, батёк. Ты ожидаемо проиграл, как я и предсказывал, — Демиург явно упивался своей победой, слизывая её со своих красивых губ, как аппетитное мороженое.
— Эта дурацкая партия… Ты точно всё подстроил, щенок, — досадливо пробормотал Бог, кулаки которого чесались всё сильнее и сильнее, как у Саркиса ещё в недавнем прошлом.
— Не ври себе, папаша. Ты знаешь, что с треском проиграл юнцу и сейчас пытаешься хоть как-то переубедить самого себя, — говорил златовласый медленно, чётко, но не особо выбирая слова, стараясь говорить как можно более убедительно, унижая Бога, унижая Создателя всего мироздания.
— Ничего подобного… Давай сыграем ещё раз. Ты отвлекал меня, выводил из себя… Я считаю всё это нечестным, подстроенным…
— Требуешь реванша, дедан? — завёлся Демиург, широко распахивая глаза да вызывающе улыбаясь.
— Не реванша, я требую от тебя честной, справедливой игры. Ты не победил, нет, ты не мог…
— Не веришь в своих детей? Считаешь себя самым сильным и исключительно умным? Думаешь, что контролируешь ситуацию? Уверен, что удержишь власть, папка? Тогда ожидаю тебя в Нижнем мире, Бог, ожидаю тебя внизу. Будет тебе честный поединок, посмотрим чего ты стоишь, батаня, — крикнул Демиург, широко всплеснув руками и весело заплясав в воздухе.
— Чего ты пляшешь, а? Ты же знаешь, что я никогда не спущусь в Нижний мир, не бывать этому, — занервничал Бог, явно понимая, к чему клонил его бывший сын, бывший ребёнок, бывший родной человек.
— Ты спустишься, Отец, мы встретимся с тобой внизу. Я знаю это точно, не ставь под сомнение мной сказанное, — захихикал златовласый, смотря на закипающего от злости Бога, Создателя. — Ну ребёнок же, прям как этот Вальтер… Какой же ты смешной, батька. Давай, до встречи. И спасибо за игру, было очень весело. Ты классный игрок. Не вёл бы себя как дитя, было б вообще идеально, — его тело утопало в синем, горящем, круглом портале. Оно таяло в нём, растворялось, постепенно пропадал и сам синий круг, окаймленный танцующими языками синего же огня.
— Не смей уходить. Слышишь? Не сбегай от меня, Демиург. Тебе никуда не скрыться, сам же прекрасно знаешь.
— Я не сбегаю, Бог. Я буду ждать тебя. Ждать на самой жуткой бойне за всю историю этого мира. До встречи, Создатель, не проспи давай.
Синий круг окончательно схлопнулся, громко взорвавшись миллионами ярких магических искорок, так и хотевших пробраться в чей-то глаз и сжечь его, сжечь без остатка.
— Вернись, быстро! Демиург! Вот тварь, вот гад… Слишком много о себе возомнил, гадёныш! — Бог поднял обе толстые, мощные, обвитые мышцами руки, как следует подготовился и ударил точно по шахматной доске, окончательно разломив её, разделив на куски, расшвыряв фигуры, выплеснув весь свой гнев, ненависть, своё отчаяние, которые Отец никак не мог признать.
Всё стихло и Бог остался один на один с этим цветастым мельтешением, которое так старательно пыталось успокоить разбушевавшегося, запутавшегося в своих действиях, растерянного и разочарованного Создателя мироздания.
***
Башня затихла. Затихла полностью и окончательно. Воздух всё ещё пах магией, но и та потихоньку растворялась, оставляя лишь тишину да разрушенный зал, с расколовшимся полом и треснувшими стенами.
— Саркис не встаёт, да? Окончательно остался без сил? — спрашивал возбуждённый старичок, неизменно получая кивок роскошной черноволосой Крис. — Вот это сила, вот это жестокость. Сразу видно — наш человек. Разорвал этого гада, похоронил его под куполом собственной башни… Аж мурашки пробирают, какой же он зверь. Настоящий беспощадный изверг! — подвёл итог Авиад, наконец поворачиваясь к своим слугам, к некромантке, тяжело выдыхая, ощущая книгу в своих руках, чувствуя её силу и свою решимость.
— Ну что, время начинать, Верховный архимаг? — благородно спросила Крис, неожиданно садясь в реверансе, опуская голову к полу.
— Да, пора привезти магию в фигуре в своё предначертанное движение. Время перемен наконец настало! — старик похлопал девушку по плечу, кивнул молчаливым, насупившимся, серьёзным слугам и последовал куда-то вперёд, к крохотной незаметной дверьке. — Идите за мной. Работа не ждёт.
Пятиконечная звезда была уже готова. Полная чистой бурной магии, она ждала своего часа, смиренно ожидая своего создателя. Время пентаграммы наконец пришло, теперь оставалось лишь перевернуть этот мир, свергнуть старый порядок, сотворить новый. Символ сатаны, дьявола был готов изменить судьбу этого мира, написать новую историю. Историю без Бога, историю с новым владыкой. Владыкой новой реальности!
Дверь со скрипом отворилась, открывая проход к узкой, небольшой лестнице, ведущей куда-то наверх, к куполу, к вершине магической башни.
— Живее, время не ждёт. Чувствуете как оно останавливается? Оно мечтает о новой жизни, мы должны торопиться, — гудел старик, прикусывая губу, забыв вытирать испарину на лбу, сжимая толстый том в своих старых, венозных руках. Авиад явно был не в себе, им словно завладел дьявол, чёрный змей, злой дух. Он словно потерял самого себя и сейчас стал инструментом, готовым переворачивать этот мир, готовым сделать всё ради того, чтобы продлить свою уходящую эпоху.
Крис волочилась за ним, тоже изрядно нервничавшая, то и дело спотыкающаяся о ступеньки. Творцы нового мира начали своё восхождение. Их ждали последние лучи закатного солнца и рассвет нового, прекрасного, более жаркого светила.
Ступенька за ступенькой оставались позади. Они не бежали, но шли взбудораженные, почти подпрыгивали, до сих пор не веря, что этот час настал. Их глаза вываливались из глазниц, совершенно безумные, до сих пор не осознающие, что все звёзды на небе сложились и все трудности остались за их спинами. Всё было предначертано, всё было написано заранее.
Лестница казалась чересчур длинной, чем на первый взгляд, а их восшествие к куполу и вовсе бесконечным путешествием. Но таким волнительным, таким важным, таким долгожданным. Их шаги эхом бежали под этими сводами, Крис всё ещё изредка спотыкалась на этих маленьких ступеньках, а вот слуги шли спокойно, ровно, ни разу не показав ни волнения, ни страха, ни предвкушения. Им было давно плевать на всё и на всех, для них существовала только их работа.
Вот на лестнице показалась очередная небольшая дверь причудливой формы, напоминающей милую дождевую капельку.
— Крис, на этом мы прощаемся с тобой, — остановился старик, говоря надломанным, неуверенным голосом, неловко поворачиваясь к этой красавице, черноволосой принцессе, чьи груди до сих пор забавно прыгали под тонкой прозрачной вуалью. — Встретимся совсем скоро, моя милочка, — Авиад внезапно счастливо улыбнулся, хоть в его глазах стояла лёгкая печаль. — Береги себя, Крис. Ты прекрасная девушка, нас ждёт великое будущее, — старик поправил мягкую, чёрную прядь некромантки, нежно тронул за локоть, смотря ей прямо в глаза — в красивые глаза, голубые, как небеса.
— Не волнуйтесь за меня, господин архимаг. Я доведу дело отца до конца, я помогу вам, я смогу всё сделать ради нашей победы, — она помолчала с секунду, потом отвернула взгляд, уже было потянулась к двери и только в последнюю секунду накинулась на старичка, обняла его крепко-крепко, вдохнула его аромат, почувствовала тонкую ткань его голубого плаща с мелкими золотыми звёздочками. — Я так вас люблю, дорогой вы мой Авиад. Я правда привыкла к вам и полюбила такого, каким вы и являетесь… Вы наш рассвет, наше новое солнце…
Авиад чувствовал её упругие груди и даже, совершенно случайно, потрагивал миленькие сосочки своими тощими, костлявыми пальцами. Он тоже обронил слезу. Ему вдруг почудилось, что они больше никогда не встретятся, не обнимутся, не заговорят друг с другом. Старику внезапно стало так страшно, он почувствовал мурашки по всему своему телу. А может они были на самом деле от удовольствия.
— Ну-ну, всё будет хорошо, моя крошка. Я тоже люблю тебя, Крис, люблю сильно-сильно, — это тепло близкого преданного человека, эти объятья, соединяющие две души — Авиад действительно любил Крис, как и она любила его. Возможно, она всё это делала даже не ради погибшего в Чёрном городе отца. Может всё было куда проще, чем казалось, может Крис просто…
— Господин, мы ещё обязательно встретимся. Чуть позже, когда будем праздновать самое громкое событие в вашей жизни… Я сделаю всё ради вас, как и говорила тогда, как и говорю сейчас…
— Не трать слова, Крис. Я всё чувствую, я всё понимаю… — говорил старик добродушно, нежно, с любовью. Всё вдруг стало неважным, даже рождающийся новый мир. Сердце трепетало, прыгало в такт женскому сердцу, большому и жаркому. — Мне всё понятно без слов, Крис. В последнюю минуту можешь не стесняться своих чувств, можешь не бояться своих мыслей.
Крис отпрянула от Авиада, посмотрела в его глаза, лицо, в эти скулы… Её жаркие губы жадно впились в его, хоть те были сухими, треснувшими, но такими желанными. Их языки сплелись, тонкие, ссохшиеся руки Авиада взялись за её голову, взялись осторожно, аккуратно. Их поцелуй был трогательным, чувственным, она больше не стеснялась своих чувств к старому человеку, о которых боялась даже подумать в своей красивой голове. Она остерегалась, не позволяла, запрещала, но сейчас открылась, отдалась, показала всю свою страсть.
Любовники жадно целовались, сливаясь друг с другом, становясь единым целым, и не было важно какого они возраста, подходят ли друг другу, оставалась только чистая, искренняя любовь. Они казались подростками, отринувшими все предрассудки, в последние секунды этого мира нашедшими в себе силы признаться в чувствах, отдаться, слиться… И только смуглые, безразличные ко всему слуги видели этот танец языков, эту горячую сцену, эту изящную картину, когда два человека позволили себе показать всю свою любовь, всё настоящее отношение. Старик и думать забыл о Плане, о каком-то новом мире, о какой-то пятиконечной звезде. Любовь поистине побеждала идеи, цели, мечты, желания. Любовь забирала сердца, заполняла их собой, это было неопровержимым фактом…
И даже когда они расцепились, когда их тела перестали чувствовать теплоту, жар другого человека, любимого человека, когда они в последний раз смотрели друг другу в глаза — они молчали. Молчали, понимая, что слова излишни, понимая, что и так прекрасно знают всё наперёд.
«Не говори ничего, прости иди, моя красавица. Мы будем вместе, я никогда не отпущу тебя. Потерпи час-другой, крошка»
Эти губы были такими сладостными, а момент таким важным. Наверное самым важным в его длинной жизни.
— Идите за ней, быстрее. Её жизнь в ваших руках, только посмейте дать её в обиду, — буркнул старик двум стражам, которые без всякого удивления последовали к закрывающейся мелкой дверце. Молчаливые, таинственные, пугающие… Они пошли за самой прекрасной девушкой на свете.
— Береги себя, береги, — улыбаясь, приговаривал Авиад. Она так глубоко сидела в его сердце. А он, дурак, боялся, осуждал себя, прятал мысли, чувства…
— Вот мы дураки конечно, — старичок рассмеялся, поворачиваясь спиной к огромным, возвышающимся слугам. К их могучим спинам, которые должны теперь стать щитами для его красавицы. — Какая она прекрасная… Ну почему, почему я раньше вёл себя как последний дурак в этом мире? Любил, но прятался от реальности… Как прятался всегда, как прятался всю жизнь…
Старик забирался всё выше и выше, а сердце его любило. Любило страстно, нежно, по-настоящему. И не было больше никаких желаний создавать новый мир, и не хотелось доказать всем, что ты ещё не стар. Кто хотел знать — давно знали, кто хотел любить — любили всем сердцем. Несмотря ни на что, не взирая на его слабости и комплексы, грехи и преступления.
— Крис, пожалуйста живи, моя крошка! — так похожая на каплю дверь со скрипом и грохотом захлопнулась, и последние лучи, красиво падающие на ступеньки оранжевым, глубоким светом, исчезли навсегда, больше не лаская собой крохотные ступени.
***
Её душа пела. Пела, как соловей в ночном лесу. Сердце норовило выскочить из груди, трепет перед концом света сошёл на нет, будто и не было ничего сейчас важнее её крыльев, появившихся по бокам. Крыльев широких, белых, элегантных, крыльев истинной любви.
— Как же я счастлива то всё-таки… Не нужно было ничего бояться, нужно было сказать как есть, сказать сразу. А лучше показать, показать без слов. Вот я дурёха, ей богу… Ещё краснела, стеснялась, думала, что нельзя любить его… Но разве можно загонять себя в эти глупые рамки?
Девушка совершенно не думала о деле. Её больше это не интересовало, как и её старенького любовника. Новый порядок был больше не нужен, они нашли друг друга, любовь свела их воедино. И не хотелось ей брать под контроль этих монстров, этих демонов, и не желала она управлять теми телепортационными камнями, которые толком никто и не взял. План рассыпался, План рушился, План падал в бездну с каждой секундой…
Слуги, стражи, охранники медленно топали за Крис. По-прежнему безразличные, скучающие, молчаливые, они медленно шагали за девушкой по просторному балкону. Балкону, с которого открывался самый лучший вид на всю белокаменную неподражаемую столицу, на дома, словно укрытые снегом, на вздымающиеся к небесам длинные шпили, на элегантные покатые крыши и на людей, наслаждающихся последним солнцем и живительным воздухом.
— Как же тут хорошо однако, — Крис закрыла глаза, расправила плечи, вздохнула полной грудью, не замечая аппетитных грудей, чересчур заметно прыгающих под чёрной, тонкой вуалью. Её одежды подхватил вольный ветер, волосы затанцевали свой танец, а с краюшка глаза потекла маленькая слезинка. — Может не стоит рушить этот мир? Я раньше многого не замечала. Так не хочется с ним расставаться… И все эти люди погибнут, их кровь же будет только на моих нежных ладонях. Может стоит передумать? Да, наверное так будет правильнее, человечнее… Авиад согласится, я знаю. Мы станем жить на краю этого мира и все заботы растворятся под этим привычным солнцем. Мы будем жить рука об руку, больше никогда не разлучаясь, и пусть все эти маги крутят свои интриги и дальше… Мы могли бы выйти из этой игры, выйти и никогда не рушить жизни многих миллионов людей.
Прекрасная черноволосая фурия развернулась, развернулась счастливая, уверенная в своих мыслях, улыбаясь своим мыслям, но улыбка тут же растаяла, как и её уверенность в себе. Девушка поменялась в лице, запаниковала, схватилась за ограждение и даже перестала дышать, уставившись на них, на убийц, на этих таинственных двухметровых молчунов, сейчас доставших свои серпы и молча двигающихся вперёд. Вперёд к ней, вперёд к своей госпоже.
— Что вы делаете? Всё в порядке? Вы что-то видите, чего не вижу я? Хотите защитить? — сразу же запаниковала Крис, но стражи молчали. Их рот не двигался, не моргали и глаза. Даже руки почти не двигались, крепко держа острые серпы, сверкающие в закатном солнце.
— За что… Боже мой… Остановитесь, я же ничего вам не делала… Я заплачу вам… Я сделаю всё что захотите… Авиад, родной… — истерично завопила девушка, понимая что это конец, она не успеет ни убежать, ни даже выпрыгнуть. Оставалось лишь кричать и молиться, молиться, молиться…
Крис поздно полюбила этот мир, поздно призналась старику, поздно поняла, как ценила отца, поздно захотела просто жить, дышать, наслаждаться этим ветром. Она ничего не успела и теперь не успеет уже никогда.
Стражи подошли вплотную и их тяжёлое дыхание почти касалось её тонкой шеи. Они не улыбались и не двигались, они просто замахнулись своими серпами, ярко сверкающими на солнце, действуя как роботы, словно выполняя чей-то наказ. А может они и просто были больны. Веки не закрывались, а из лёгких, неожиданно, потянуло мертвечиной.
Да, совершенно точно. Они явно были мертвы и уже давно. Они были просто трупами. Ходячими кусками мяса, костей и разлагающихся органов. И как бедная девчушка раньше не почувствовала некромантию, использованное на каждом из них заклинание…
— Не смейте, я прошу вас. Ну Авиад, дорогой, спаси меня. Я не хочу так нелепо погибать… О нет, нет, нет, — Крис в последний миг вспомнила лик отца… Её жизнь и вправду могла быть намного лучше. Зачем, ну зачем они присоединились к этому Плану? Всё могло пойти по-другому, люди могли выжить, причём множество людей. Каждого, кто творил зло, сейчас заслуженно наказывали. Воистину, всех их ждёт ад, настоящее пекло, даже её нежное привлекательное тело сгорит в этом огне.
— Авиад, борись, молю тебя! Выживи и исполни своё заветное желание. Я верю в тебя и очень-очень люблю… Хотя ты был прав, слова излишни. Мы всегда понимали друг друга даже молча… Живи, Авиад, — сверкающие серпы разрезали воздух и вонзились глубоко-глубоко в её плоть, заставив девушку харкнуть кровью да тяжело застонать. Кровь тяжёлыми каплями закапала на балкон, тело обмякло, сердце защемило от боли.
Умирать было мучительно и страшно. Особенно после мечтаний о жизни с любимым человеком на краю этого мира. Жгучая боль пронзила её тело, в глазах всё плыло. Смерть наступала быстро, хотя казалось, что эти секунды тянутся целую вечность.